Минус одна минута. Книга третья. Последняя земля

13.30. За три дня до…

…Она, запыхавшись, вбежала в общежитие и быстро оглянулась по сторонам. Конечно же, никого вокруг не было – да и быть не могло. Все работают, как же иначе?

Сегодня все вообще складывалось как нельзя лучше. Пятнадцать минут назад она, прячась за деревьями, своими глазами видела, как взлетал Стасов самолет. Стас не так часто теперь летает в Долину: слишком мало осталось там тех, с кем он еще хоть как-то общается. Но внезапно ей повезло: он улетел. Хотя… Чему тут удивляться? Разве сегодня могло быть иначе?

Она быстро взбежала по ступенькам, то и дело тревожно оглядываясь и уговаривая себя, что делать этого не стоит.

Когда она оказалась на третьем этаже, страх быть увиденной уступил место куда более сильной тревоге. Она даже остановилась у входа в коридор и прижалась к стене, упершись в нее повлажневшими ладошками.

Но ведь она не собирается делать ничего плохого, правда! Она хочет просто посмотреть, и все. Да, конечно, Стас давным-давно ей это категорически запретил – но это ведь совсем другое! Она не собирается заходить туда вместе с ним, сидеть на тех же стульях, лежать на той же постели… Даже трогать Ее вещи она не собирается. Она хочет всего лишь посмотреть, как он живет сейчас – ей этого будет достаточно. Просто посмотрит, и все. Только бы дверь была открыта…

В конце концов ей удалось справиться с внутренним укоряющим голосом, и она не слишком уверенными шагами двинулась к желанной двери.

Ручка двери подтвердила ее самые радужные надежды: сегодня все и всё – на ее стороне. Дверь открылась так же осторожно, как она ее открывала, словно бы доказывая абсолютную невинность ее намерений.

Она очень медленно вошла внутрь, не сразу решившись поднять взгляд. Когда-то раньше, когда Она еще была жива, ей довелось побывать здесь, поэтому сейчас, даже глядя в пол, она хорошо представляла себе, что увидит, когда осмелится оглядеться.

Конечно же, именно это она и увидела. Кухня, бывшая в Ее времена уютной, а сейчас какая-то неприкаянная. Все вымыто, аккуратно – но все равно пусто и тоскливо.

Единственное теплое пятно здесь – мягкий плед в нежно-лиловых тонах, со знакомым небрежным изяществом брошенный сбоку на спинке дивана. Наверняка так его бросила еще Она – видимо, за пару дней до своей смерти. Можно поспорить, что Стас с тех пор его даже не касался.

Очень хочется потрогать плед, но она ведь давала сама себе слово, что не будет трогать Ее вещи. Наверное, на Ее вещи даже смотреть подолгу нельзя: Стасу бы это не понравилось.

Она неспешно прошла по кухне, ласково скользя ладонью по всем поверхностям и задерживая пальцы на всех предметах, находившихся в открытом доступе предметах. Кофеварка, полотенце, почему-то открытый ящик с вилками и ложками… Заглянула в холодильник, жадно наполняя память видом всего того, что Стас ест: утром, вечером, в обед – когда бывает днем в квартире…

Зашла в спальню, но находиться там не смогла. Даже взгляд поднять не рискнула: слишком остро защемило в сердце. Придумала сама себе шум, который послышался из коридора, и поспешно вышла из комнаты, где Ею пахла каждая мелочь.

Бедный Стас! Даже ей сейчас очевидно, что вся эта квартира до краев полна Ею – как же он-то умудряется здесь жить?! Может, он с тех самых пор и не спит здесь? Все-таки стоило повнимательнее рассмотреть спальню…

Она добралась до кабинета. Здесь Ее было меньше, но и Стасом особо не пахло. По всей квартире его запах был повсюду – так же, как и Ее, – а в кабинете почему-то пахло чуть иначе. Пахло так, как будто бы здесь проводит много времени он, но не его душа. Так где же в этой несчастной, измученной квартире обитает его душа? Ведь именно за этим она сюда пришла, невзирая на Стасов категорический запрет.

Она пошла по кабинету – так же, как и в кухне, оглаживая мебель, книги, запыленные листы исписанной бумаги, разбросанные по столу ручки… Наверное, к ручкам он тоже давно не прикасался: изгрызенные их наконечники были белесыми и давно высохшими. Заглянула в написанное: Стас, конечно, гений, но ведь когда-то она занималась тем, чем и он – может, удастся хоть что-то понять?

Понять не удалось: листы были разрознены и почти все не дописаны. Она с сожалением отошла от стола и снова придумала себе тревожащий звук в коридоре.

Вышла и огляделась. Разумеется, примерещилось. Да и кто бы здесь мог сейчас шуметь, если Стас наверняка уже в Долине?

Бешено колотящееся внутри сердце с тоской отсчитывала последние минуты пребывания в запретной квартире. Сама себе она отвела ровно пять минут: большее казалось грехом досужего любопытства.

Оставалась только ванная комната. Она находилась в самом дальнем конце коридора, вдалеке от жилых помещений. Интересно, почему Стас намечтал себе именно так? Может, ему нравилось слушать, как Она после душа шлепает босыми влажными ногами по полу? Хотя нет, когда все это в голове у Стаса складывалось, он Ее еще вообще не знал: это ведь было давным-давно, еще на той Земле…

Она медленно, изо всех сил оттягивая момент, когда завершится экскурсия в закрытую для нее часть Стасовой жизни, двинулась туда, к двери, терявшейся в полутьме.

У двери задержалась и прислушалась. Казалось, внутри что-то капало. От умиления у нее защипало в ноздрях: наверное, Стас, уходя, не до конца завернул кран. Сейчас капающая вода казалась странной ниточкой, связывающей ее с утренним Стасом: еще не проснувшимся, отчаянно морщащимся…

И она быстро распахнула дверь, не желая терять драгоценные оставшиеся секунды.

В следующий миг она чуть не упала: так стремительно ослабли ноги, когда она увидела ванну, наполненную темно-багровой водой. Над лоснящейся поверхностью оставались только полузакрытые глаза Стаса, в которых уже истаивали последние отблески жизни.

Она метнулась к ванне, но несколько секунд ее слабости в дверях решили дело: глаза Стаса закрылись, и его лицо полностью погрузилось под воду. Она упала на колени перед ванной и протянула руки к густой кровавой жиже, но с удивлением обнаружила, что ее руки выглядят как-то странно: они налились молочной белизной, потом начали становиться будто бы прозрачными…

Только быстро мутнеющему сознанию она приписала увиденное дальше: ее руки почти перестали быть видимыми еще до того, как погрузились в багровую воду…

14.30. За три дня до…

Стас выбрался из самолета и неторопливо пошел навстречу Зинину, сидевшему на корточках у ограды институтского парка.

– Меня встречаешь или просто кариатидой работаешь?

– А почему не атлантом? – с несколько уязвленным видом поинтересовался Зинин, нехотя открывая зажмуренные от яркого солнца глаза.

– Не тянешь, – коротко ответил Стас, протягивая руку, чтобы помочь историку подняться.

Тот, кряхтя, распрямил ноги сам, игнорируя протянутую ему руку.

– Понял, – безразлично пожал плечами Стас и повернул в сторону калитки, ведущей в парк.

Зинин двинулся за ним.

– Как там в Долине?

– Как всегда, болото, – не оборачиваясь, на ходу бросил Стас.

– Зачем ты тогда туда летаешь? – не отставал историк.

Последовал немногословный ответ:

– Надо, – и Зинин наконец-то счел за лучшее умолкнуть, хотя удовольствия ему это явно не доставило.

Спустя пару минут, когда они уже миновали вольер, Стас остановился и в упор глянул на Зинина:

– Так зачем все-таки ты меня встречал?

– А какие есть варианты? Поговорить хотел.

– Тогда пошли ко мне.

– А почему не в институт? – прищурился историк.

Стас вздохнул и снова зашагал в сторону общежития:

– Надоела мне укоризненная рожа Артема. Хоть бы вопросы задавал, что ли… Или просто сказал бы вслух, что я – полное дерьмо.

Зинин усмехнулся и тоже тронулся с места, даже не пытаясь догнать Стаса, чьи длинные ноги все равно были очевидно быстрее.

До самого общежития они молчали: Стас – чуть впереди, скептично настроенный Зинин – в нескольких шагах позади.

У двери в свою квартиру Стас слегка замешкался, шаря по карманам.

– Черт, куда я ключи задевал? – с досадой пробормотал он.

Он долго и методично обследовал все имевшиеся в его одежде карманы. Зинин немного подождал и сполз вниз по двери. Впрочем, снова оказаться на корточках ему было не суждено: дверь неожиданно открылась, и донельзя изумленный историк впал внутрь Стасова жилища.

Им обоим потребовалось какое-то время, чтобы осознать происшедшее. Стас был изумлен фактом незапертости двери, а Зинин – общим коварством реальности.

Первым с изумлением справился Стас: он перешагнул через продолжавшего лежать на спине Зинина, обернулся закрыть дверь и с любопытством поинтересовался:

– Одеяло принести?

Пока историк подымался с пола, Стас уже включил кофеварку и теперь задумчиво смотрел в окно.

– Я точно помню, что запирал дверь. И точно помню, что клал ключ в карман брюк, – сам себе недоверчиво сообщил он.

– Положим, ключ мог просто выпасть в самолете, – отряхиваясь, предположил Зинин.

– А дверь тоже могла просто открыться? – возразил Стас, вернулся к двери и начал внимательно осматривать замочную скважину.

Не найдя никаких следов взлома, он еще более озадаченным вернулся на кухню.

– Пошли, – позвал он. – Квартиру осмотрим.

Они вышли в коридор, и Стас тут же застыл на месте. Замешкавшийся Зинин чуть не врезался ему в спину и настороженно прошептал:

– Ты чего?

Стас ответил – тоже почему-то шепотом:

– Свет в ванной. И дверь приоткрыта.

Они помолчали, изо всех сил прислушиваясь. Тишину нарушал единственный звук: похоже, в ванной капала вода. Зинин на несколько секунд прикрыл глаза, потом глянул на Стаса и уверенно сказал:

– В ванне – вода.

– Чего ты орешь? Сам слышу, – поморщился Стас.

Зинин послушно снова перешел на шепот:

– Да нет, я имею в виду – вода из крана капает не в раковину, а в воду. Ты что, оставил в ванне воду?

Стас, забыв об осторожности, быстро зашагал в сторону освещенного конца коридора. Зинин на всякий случай остался на месте, готовый в любой момент отскочить куда-нибудь в сторону.

Стас резко распахнул дверь, и его фигура на миг замерла в светлом дверном проеме. Потом он, не оборачиваясь, позвал историка каким-то ненатуральным голосом:

– Иди сюда.

Зинин не слишком решительно подошел и тоже заглянул в ванную.

– У тебя в ванной вино, что ли? – озадачился он.

– Запах не узнаешь? – сердито огрызнулся Стас. – Это кровь.

Зинин принюхался и наконец все-таки удивился:

– Откуда тут кровь?

– Меня больше интересует, чья это кровь, – себе под нос проговорил Стас и подошел поближе.

Ванна была действительно полна воды, судя по цвету, смешанной с кровью чуть ли не пополам.

– Вот черт! – потрясенно прошептал Зинин.

Стас с силой дернул за цепочку затычки и зло спросил:

– Сейчас-то ты чего шепчешь?! Нет же никого.

Вода, остро и дразняще пахнувшая свежей кровью, быстро уходила, теряя насыщенность цвета, и через минуту сквозь нее стал виден лежащий на дне ванны кухонный нож.

Мужчины озадаченно переглянулись.

– Нож-то хоть твой? – полюбопытствовал Зинин, и Стас сквозь зубы процедил:

– Мой, а то чей же?

– Уже легче… – пробормотал историк, и Стас кинул на него обозленный взгляд.

– Иди в комнату, я сейчас, – приказал он, и историк моментально и с удовольствием исчез.

Стас яростно оттер каким-то чистящим порошком ванную, все еще сохранявшую красноватый оттенок, потом долго мыл под струей воды нож. Тщательно вытер его первым попавшимся под руку полотенцем и сразу же бросил оскверненное полотенце в корзину для грязного белья.

С ножом в руке он ворвался на кухню, швырнул нож в раковину и раздраженно бросился на диван рядом с притихшим Зининым.

– Идиотская шутка! Какой кретин мог это устроить?!

Зинин негромко ответил:

– Желающих – вся Равнина. Выбирай любого, не ошибешься.

Стас изумленно уставился на него:

– Ты про что, дорогой?

– Я, конечно, не знаю, что имелось в виду… Но предполагаю, что желающих тебя убить здесь больше, чем каждый второй.

– Да почему?! – несказанно удивился Стас. – Думаешь, они все так уж скучают по тем благостным временам, когда им не требовалось разрешение Совета, чтобы что-нибудь сотворить? Да они все добровольно приходят!

– Не сомневаюсь, – ровным тоном согласился Зинин. – Я не про то.

Стас картинно вздернул брови и саркастически вопросил:

– Да? А про что же? Ты уж поясни, будь так любезен.

Зинин покосился на него и усмехнулся:

– Стасик, милый, все ведь прекрасно понимают: главный на Равнине – ты. Ты – единственный, кто может иметь все, что пожелает, и ни за что при этом не отвечать. Ты – тот, кто устанавливает правила. Думаешь, мало охотников занять твое место? Каждый же уверен, что был бы лучшим правителем, чем правитель действующий. Так было всегда, чему ты удивляешься?

– Ты тоже в этом уверен? – недобро прищурившись, спросил Стас.

Зинин развернулся к нему, вальяжно раскинувшись на диване:

– А как тебе кажется?

Какое-то время они смотрели друг на друга, но первым взгляд отвел Стас:

– Кажется, что уверен, – подавленно проговорил он.

– Правильно кажется, – кивнул историк. – Можешь не сомневаться.

– То есть ты тоже хотел бы меня… убить? – Стас говорил бесстрастно, только опавшие и слегка подрагивающие уголки рта выдавали изобилие метавшихся у него внутри чувств.

Зинин с некоторым облегчением выдохнул и расслабился, только сейчас поняв, какое напряжение владело им во время дуэли взглядами.

– Ну, не так кардинально, конечно… Но я действительно уверен, что на твоем месте я справился бы намного лучше. Во всяком случае, без жертв и массового внушения.

– Какого внушения? – немедленно насторожился Стас.

– Да брось ты, – с досадой скривился историк. – Я же не идиот. И Буряк не идиот. Иначе с чего вдруг все жители Равнины стали бы таскаться в Совет по поводу и без повода? И с чего бы им вдруг всем приспичило просить у нас разрешения на каждый чих? Мы не знаем, как ты это сделал, но это ведь наверняка твоих рук дело, правда?

– Ладно, проехали, – поморщился Стас. – Вернемся к началу. Ты хочешь сказать, что кто-то из здешних этой идиотской кровавой ванной мне угрожает?

– Скорее, не угрожает, а информирует о своих намерениях, – пожал плечами историк. – Мне почему-то именно так кажется.

– Ох, забавно дождик каплет… То есть они страстно благодарят, когда мы им что-нибудь разрешаем, смиренно принимают, когда мы им отказываем…

– Вообще-то разрешает и отказывает Совет, в который ты не входишь, – флегматично вставил Зинин, рассматривая давно готовую к услугам кофеварку. – Может, все-таки угостишь кофейком?

Стас, даже не услышавший реплику Зинина, сосредоточенно продолжал:

– А сами в это время придумывают, как меня грохнуть?!

Зинин тяжело вздохнул и решил обслужить себя сам. Он поднялся с дивана, подошел к кофеварке и, не оборачиваясь, спросил:

– Сам-то кофе будешь?

– Да вари уже! Буду, – с досадой отмахнулся Стас.

Зинин аккуратно установил на нужное место две чашки, нажал нужную кнопочку и только потом продолжил:

– Я не думаю, что все именно так, как ты говоришь. Скорее, эта мечта у них маячит где-то на задворках сознания… Так, легкий флёр ненависти. Ну и зависти, конечно. А может, как раз в первую очередь зависти.

Он перенес исходящие ароматным паром чашки на стол и наконец-то слегка удивился:

– А чего ты, строго говоря, паришься на эту тему? На твое счастье, ты парцел – как тебя убить-то?

Стас одним махом проглотил весь кофе и сердито возразил:

– Что-то я не помню, как это помешало Максову ружью убить парцела Василёва. А теперь подумай сам: было как минимум три человека, которые смогли что-то создать без разрешения Совета. Ты совершенно прав: в Совет за разрешением приходят те, которые не способны не прийти. Но с чего ты взял, что больше никто не сможет того, что смог Макс? А есть еще радикалы-галилеанцы, которые попрятались в пещерах… Они ведь как-то сумели преодолеть запрет на галилеанство? Так что помешает им смочь еще что-нибудь запрещенное?!

Зинин не спеша допил свой кофе, поставил на место вымытую чашку, обернулся и внимательно посмотрел на Стаса.

16.10. За три дня до…

…Он очень спешил. Он никак не мог понять, почему не сделал этого раньше. В самом деле, ведь это же так очевидно: он дал людям религию, он дал им веру и надежду – а потом вдруг легко согласился с тем, что эту веру кто-то запретил. И этот кто-то явно не имел на это прав, потому что – у кого такое право вообще может быть?!

А теперь необходимо спешить, иначе все, кто ему верил, сочтут его дешевым трусом или даже обманщиком. Может быть, они уже его таким считают, так что тем более надо спешить. Невыносима была сама мысль, что он, властитель дум, которому верили почти все живущие на Равнине, может выглядеть в их глазах вруном и трусом.

Именно поэтому он очень торопился. Он даже не стал намечать себе маршрут: решил просто заходить по очереди во все дома галилеанцев, какие будут попадаться ему на пути.

И первым таким домом стал тот, где жили забавные и симпатичные казаки – Антон и его суровая супруга Ульяна. Они были одними из первых, кто примкнул к галилеанству, поэтому их-то уж точно нужно вернуть в первую очередь.

Он быстро прошел через обильный сад к хорошо знакомому дому и неуверенно постучал в дверь.

Сейчас даже ждать разрешения войти было невыносимо: каждая минута только укрепляет его бывших сторонников в его предательстве и никчемности…

Как только из-за двери раздалось густое контральто Ульяны Петровны, позволяющее неизвестному пока гостю перешагнуть порог дома, он почти ворвался внутрь и прямо с порога возбужденно заговорил:

– Здравствуйте, Ульяна Петровна! Простите, мы так давно не виделись…

Говоря это, он торопливо шагал по коридору, заглядывая во все двери в поисках обитателей усадьбы. Наконец он добрался до любимого, как ему было известно, места супругов-казаков – до кухни. Именно здесь проходила почти вся их жизнь, посвященная разнообразной переработке того, что приносило им хозяйство. Сейчас они оба возились с персиками, заполонившими все рабочие поверхности. Помнится, раньше он очень любил их персиковое варенье с ломтиками лимона и имбиря.

Увидев неожиданного гостя, Ульяна Петровна, стоявшая у стола с закатанными рукавами и в лихо закрученном на голове пестром платке, распрямилась и устремила на вошедшего грозно-ледяной взгляд. Ее муж, тащивший в угол кухни очередную закатанную банку (насколько можно было судить, как раз с тем самым вареньем), изумился так, что банка чуть не окончила свою жизнь на полу. В последний момент Антон спохватился и все-таки успел ухватить выскальзывающую банку за крышку.

– Добрый день, мои дорогие! Если бы вы только знали, как я рад вас обоих видеть! Мне так стыдно… Мне просто нестерпимо стыдно за то, что я так долго не приходил. Вы, наверное, давно уже думаете обо мне хуже некуда, верно? И я действительно виноват, виноват так, что и сказать нельзя…

Он говорил все это торопливо, мечась ищущим взглядом с гневного лица на растерянное и обратно.

– Мы с вами не должны потерять то, что у нас было! А ведь галилеанство было для нас с вами всем, правда? И сейчас оно – единственное, что может нас спасти…

Он бы говорил и дальше – в надежде, что они услышат его, поверят ему, простят, – но его остановил рокочущий возмущением низкий голос хозяйственной казачки:

– И ты смеешь говорить нам все это? Ты обещал дать нам покой без смертей и крови – и что? Зачем мы полетели в Долину? Ты врал, что наш главный враг – Стас, но на самом деле ты просто хотел заставить его верить, что главный здесь – это ты! Если бы ты не повез нас тогда в Долину, все были бы живы. Мы поверили тебе, а ты нас просто кинул. Теперь мы живем мирно, а ты, небось, снова собираешься уверять нас, что во всем виноват Стас? Испугался, что мы будем думать о тебе плохо? Правильно испугался: мы считаем тебя лицемерной и трусливой сволочью. И не смей больше показываться здесь, слышишь? Вон из нашего дома! Немедленно!

– Улечка, ну что ты? – торопливо забормотал Антон, кидая несчастные взгляды то на свою темпераментную супругу, то на незваного гостя.

– Молчи, Антон! – оборвала его Ульяна. – Ты сам знаешь, то я права. Мы тысячу раз с тобой об этом говорили, так что молчи, я тебя прошу.

…Он чувствовал себя уничтоженным. Внутренне он просто корчился от ужаса, когда представлял себе, каким ничтожеством выглядит в глазах своих прежних преданных сторонников. Он подозревал, что в каждом следующем доме ему предстоит пережить такое же унижение, но выбора у него не было. Он просто не может не обойти всех, чтобы попытаться добиться помилования. Нельзя, чтобы люди считали его тем, кем они считают его сейчас…