Царство Небесное силою берется

Безумная книга о безумных людях, написанная очень «сочным» языком. Не знаю сможет ли читатель разглядеть ее актуальность, но все-таки она не оспорима, особенно в наше время, несмотря на то, что автор затрагивает только религиозную тематику. Это тяжелое произведение, кто к такому не готов, лучше пройти мимо этой книги.

 Спойлер

главный герой – сирота Фрэнсис Тарнуотер, воспитывается дедом-религиозным фанатиком, который почему-то решил, что из внука получится отличный пророк.

«Единственное, на что годен пророк, – так это признать, что кто-то другой – дурак или шлюха» ⠀ Фланнери О’Коннор, «Царство Небесное силою берется» (The Violent Bear It Away, 1960) Издательство АСТ, 2011. — 286 с. 4/5 ⠀ Фланнери прожила недолгую жизнь (39 лет), написала 30 рассказов и два романа, став яркой представительницей южной готики в американской литературе. Читал и вспоминал моё небольшое путешествие по США, по глубинке, по южным штатам с посещением местных христианских общин. Вообще этот роман произвёл на меня впечатление, его атмосфера держит в напряжении, а размышления и внутренние/внешние диалоги героев выворачивают душу. ⠀ «Проклятие детей в том, что они всему верят» ⠀ Однажды утром 14-летний Фрэнсис Марион Таруотер садится завтракать со своим двоюродным дедом, а тот внезапно отдаёт концы. Дед выкрал мальчика ещё младенцем у своего племянника, мать и отец мальчика погибли, а дед решил воспитать его в духе крепкой фундаментальной веры в Господа и богоизбранность, с верой в то, что малец должен стать пророком. Как и дед. ⠀ Глазами подростка мы смотрим на этот мир и населяющих его людей, на природу, на вещи —духовные и мирские... Перед нами разворачиваются истории, приведшие к пепелищу, в которое герой превратил свой дом. Это невыразимо глубокая психологическая драма, в которую превратился путь Таруотера-младшего, путь из глуши в город (к дяде) и обратно, путь к своему почти на грани сумасшествия "избранничеству". Писательница уже знала о неминуемой своей смерти от наследственной волчанки, когда писала этот роман, когда вернулась на ферму матери на юг, разводила птиц и оставалась убеждённой католичкой посреди протестантского местного населения. ⠀ «Он знал, что сделан из того же теста, из которого получаются фанатики и сумасшедшие, и что он изменил свою судьбу одним лишь усилием воли» ⠀ Влияние взрослых на сознание ребёнка колоссально, они повлияют на него всем тем, что скажут и сделают, особенно это касается убеждений. Даже если ребёнок будет потом бороться с этими убеждениями, они навсегда уже повлияли на него. Поэтому любые религии способны так сильно войти в душу и сознание на ранних стадиях. И по-моему, они могут во многом навредить и исказить психику. Такой я делаю вывод. Фанатизм взрослых рождает у детей непоправимые травмы на всю оставшуюся жизнь. ⠀ Эта книга полна страхов, борьбы, веры и отвержения Бога, поиска ответов. Но для меня здесь вопросы остались открыты. Каждый сам должен вынесет свои уроки и сделает свои выводы из этой непростой драматичной истории. Вспоминались Колфилд из «Над пропастью во ржи» Селинджера, в чём-то — Донна Тартт и Трумен Капоте.

Тяжелая и гнетущая книга. Если до этого не читали Фланнери О'Коннор, я бы предложил начать с рассказов, а потом уже "Мудрую кровь" и эту книгу читать. Тут, конечно, безнадега пополам с безумием. И Фрэнсиса жалко.

Книга достаточно понятная, главная ее мысль заключена в том, что человек несет в себе идею и эта идея его либо разрушает, либо создает

Думаю, каждый, кто ищет что то в жизни должен прочитать ее, автор отличный, но рекомендую сначла прочитать «Мудрая кровь» если зайде то смело приступайте к этой книге

"Многие говорят: "кто покажет нам благо?" Псалтирь 4 : 7

Тяжелая проза, не для всех. Многим эта книга покажется непреодолимо унылой и гнетущей. При чтении очень сложно поверить, что сама автор была ревностной католичкой - настолько неприкрытой кажется сатира на всю религию. И лишь в самом конце понимаешь, что О'Коннор все это время вела своего героя по одному определенному маршруту, и конец книги не мог быть никаким другим.

На первый взгляд, "Царство небесное" повествует о (само)разрушительной силе фанатизма. Отправной точкой всех событий является безумный старик Таруотер, которому лишь бы похитить какого-нибудь ребенка, крестить его и воспитать пророка. Да, можно подумать, что здесь больше комизма, но в действительности, хоть старик и умирает в самом начале книге, его пагубное влияние тянется на протяжении всего сюжета; он поработил разум не только своего внучатого племянника, главного героя книги, но и учителя, который приходится ему племянником в первом поколении.

Оба этих персонажа - молодой Фрэнсис Таруотер и Рейбер - все время пытаются доказать себе, что свободны от влияния деда и вольны сами решать, как им поступать. Первый прожил вместе со стариком всю свою жизнь, и теперь его неповиновение проявляется деструктивно - он отрицает все, что попадается ему на пути, пытается делать суждения, исходя лишь из своего скудного жизненного опыта, и даже решается на такой отчаянный шаг, как сходить в молельню пятидесятников, чтобы "плюнуть им в рожи". Неповиновение второго проявляется конструктивно - он пробыл с безумным стариком лишь несколько дней, но ему потребовалось несколько лет, чтобы подавить в себе посеянные ростки сомнений и, как ему кажется, стать свободным. Но в действительности его до сих пор преследует лицо старого Таруотера, он до сих пор не может избавиться от наваждения. Рейбер пытается упорядочить окружающих мир, превратить его в столбики информации в своей голове. Однако он по-прежнему глух к окружающему миру, и эта деталь подчеркивается его неизменным спутником - слуховым аппаратом.

Мысли Рейбера сначала казались мне правильными: он отрицает упование на высшие силы и верит, что всего в жизни можно достичь самому. "Мой удел в этой жизни в том, что я сам могу сделать для себя и своих близких, и этим уделом я вполне доволен. Этого достаточно, чтобы быть человеком," - говорит он. Но чем дальше, тем яснее становится одно: Рейбер не менее одержим, чем его родственники, только по-другому. Он одержим ненавистью (и лживой любовью) к своему слабоумному сыну; одержим попытками избавиться от дядиного влияния и т.д. Его история заканчивается так, как и должна была: учитель понимает, что внутри он пуст и не способен ни на какие чувства, что все эти годы он обманывал самого себя.

Сложнее и, на мой взгляд, не так правильно заканчивается история Таруотера. Между прочим стоит отметить, что О'Коннор характерно малое количество действующих лиц - здесь их еще меньше, чем в "Мудрой крови". Весь путь мальчика - это борьба между добром и злом. Он и его дед постоянно сравниваются с различными пророками, проблема лишь в том, что паренек не получает никаких откровений от Господа. Да еще как на зло он постоянно слышит чей-то голос, который якобы хочет ему помочь и при этом высмеивает его убеждения. Таруотер пытается сбежать от своей судьбы, хотя знает, что это бесполезно. Он сжигает (как ему кажется) тело своего деда и дом, где они жили, чтобы стать свободным, но в конце концов возвращается туда, откуда начал, чтобы родиться заново и понять свое предназначение. Он избегает слабоумного Пресвитера, которого ему якобы нужно крестить, но в конце концов непроизвольно проводит этот обряд. И тут возникает вторая смысловая линия произведения - неотвратимость судьбы, предначертанной нам свыше.

И под конец про это самое "свыше". Автор изобразила Бога и его последователей во всей их неприглядной красе. Даже само название говорит нам о том, что главный наш удел - это страдать в жизни земной, чтобы потом обрести жизнь вечную. В этом плане много внимания отводится еде: старый Таруотер стремится в рай вкушать "хлеба преумноженные и рыбы разделенные"; учитель питается чем попало и не верит во спасение; молодой Таруотер начинает испытывать приступы отвращения к людской еде и страдает от голода. Но так ли уж желанно это царство небесное и почему мы должны платить за него такую цену? Даже тень Иисуса описывается в романе как "кровоточащая, смрадная, безумная" - причем дважды. Голос в голове Таруотера постоянно повторяет, что нет никакого спасения, нет никаких пророков и уж тем более хлебов преумноженных. И тут мы подходим к финалу, напряжение которого доходит чуть ли до апокалиптического уровня и который лично мне не пришелся по душе. Мальчик, осквернив не только свою душу и свои мысли, но и подвергнув осквернению тело свое, наконец находит истинный путь: его ждут дети Божьи. И вот этой-то развязкой автор словно говорит: да, все эти страдания стоят того, чтобы вознестись в царство небесное. А голос "друга" Таруотера, как она сама признавалась в письмах друзьяv, есть не кто иной, как дьявол собственной персоной, которого мальчишка сжигает вместе с лесом, после чего навеки переходит на сторону "добра".

Стал бы я советовать эту книгу кому-нибудь? Определенно нет. Понравилась ли она мне? Определенно да. Такую прозу нужно читать, чтобы выбивать себя из зоны комфорта, покидать на время привычный мир интересных книжек любимых авторов - и вместо этого страдать с героями О'Коннор, и рвать собственную душу в клочья, и задумываться над поднимаемыми вопросами, как бы трудно это ни казалось.

Довольно мрачная книга, на грани некого абсурда, местами очень гротескна, но в тоже время написана особо сочным языком. Наверное, поэтому, читать ее было не особо утомительно.

Автор показывает нам несколько поколений одной семьи и в центре их отношения с Богом.

Мэнсон Таруотер- безумный старик, религиозный фанатик, который считал себя пророком. Он презирает прогресс и с радостью бы вернулся во времени Христа. Но он непросто старик бормочущий молитвы себе под нос, он довольно агрессивен, упрям, уперт и невежествен. Если разгрести его вопли о конце света, то в основе можно увидеть махровый эгоизм и желание кем-то повелевать. Так, например, его попытки похищения детей - это желание вырастить личного слугу , который потом его похоронит так, как хочет Менсон.

Рейбер - был сыном сестры Менсона, его мать и отца старик презирал , но когда мальчику было семь лет он его выкрал, дабы сделать новым пророком. Но за Рейбером приехал его отец и смог вернуть себе ребенка. Позже этот ребенок становится учителем, он всегда бореться с невежеством, с религией и как говорит он "пытается сдержать безумие у себя в крови". Но с виду спокойный, доброжелательный, взрослый человек на деле также безумен, только сумасшествие у него тихое, сокрытое. Ведь он пытался утопить своего родного сына, по той причине, что тот родился идиотом. Рейбер видит разные странные видения, и он от них бежит и пытается их подавить, но с каждым днем в нем растет неприятие к сыну и к середине произведения, желание расправиться с ребенком просто непреодолимо.

Одним из ключевых персонажей является Фрэнсис Таруотер, двоюродный внук Менсона, которого старику удалось похитить и удерживать парня с собой все четырнадцать лет. Воспитание старика дает свои плоды, как бы Фрэнсис это не отрицал, и мы видим настоящего безумца, которому плевать на нормы, правила общества и он намного опаснее, агрессивнее своего деда.

В начале произведения, эти трое существуют отдельно - Фрэнсис и Менсон в доме, возле леса, а Рейбер в Нью-Йорке. Но все меняется, когда умирает старик.

В данной книге прекрасно показана внутренняя борьба главных героев, их эмоциональный накал, а конец романа - абсурдный, пугающий и мрачный. Но, повторюсь, что книга написано очень качественно и от текста невозможно оторваться.

​ Цветаева вспоминала о своём друге и поэте Волошине: Маленький ребёнок, оставшийся с мамой в большом и грозном мире.. Вот, он гуляет с ней на природе и предлагает: мама, станьте, пожалуйста, носом в угол и не оборачивайтесь. - Зачем? - Сюрприз. Когда скажу, обернётесь. Мама стоит лицом к стене, спиной, к миру и сыну: ты скоро? Мне надоело.. - Сейчас, мама! Ещё минутка! Две! Всё… можно! Мама оборачивается: плывущая улыбкой и толщиной трёхлетняя упоительная морда. - А где же.. сюрприз? - А я ( задохновение восторга), к колодцу подходил. Долго глядел.. ничего не увидел. - Ты просто гадкий непослушный мальчик! А где же сюрприз? - А что я туда не упал..   Это и обо мне, заглянувшем в лиственный и тёмный колодец книги, чуточку о каждом из нас и о мальчике в книге. Всегда с трепетом знакомлюсь с книгой, написанной женщиной ( как и с новым автором из Серебряного века или из Франции: женщина.. как гражданка Серебряного века в лунной стране, затерявшейся меж Парижем и Питером). Размаянная, низкая синева неба. Читать особо не хочется… Сказал своим любимым авторам на полочке: отвернитесь! Сюрприз хочу сделать. Затихли, милые. Стоят, отвернувшись лицом к цветам на обоях и к музыке за стеной. Как в странном сне, стоят плечом к плечу, в тесной теплоте блёстких корешков: Платонов, Набоков, Достоевский, Цветаева, Саша Соколов, Фолкнер.. Мне кажется, что Набоков что-то шепнул Платонову и его серые плечики подрагивают от смеха. Вот улыбнулись лазурные плечики Цветаевой. Со стороны может показаться, что Набоков в стене разглядел дырочку и подсматривает за соседкой моей, чуточку безумной.   Лето, скука, жара… какие-то загорелые птицы за окном, тоже, чуточку безумные. Откладываю книгу О'Коннор и иду к ним: там наверно что-то очень интересное. Затихли. Не пускают меня посмотреть.  Беру за плечо Набокова, протискиваюсь с довольно глупым выражением на лице. Ничего нет: ни дырки, ни соседки — одна повитель музыки. Фолкнер смеётся и даже держится за живот. А может ему просто плохо, не знаю. Беру его за плечо, протискиваюсь — ничего. За стеной — смех соседки. Мне обидно, чувствую себя дурачком. Может, это волшебная дырочка, как горошина у шулеров, играющих в колпачки? Поднимешь колпачок, а там ничего нет.   В этом глупом и чуточку обиженном состоянии ребёнка возвращаюсь к дивану и открываю книгу: с полочки слышен добрый смех… нет, хохот Достоевского. Закрываю уши. Книга, на коленях, как раненая птица. Жара.. размаянная синева протекла даже в комнату. Улыбчиво качнулись цветы на обоях… Смотрю на ноги свои — их нет. Вместо ног — кукурузные поля, какой-то безумный старик и не менее безумный мальчик. Вместо левой ноги — старик. Вместо правой — мальчик. И.. кукурузное поле. Жутко. На полочке Набоков приобнял Достоевского и что-то шепчет ему: Достоевский нет-нет, да обернётся на меня, грустно улыбаясь.   Читаю книгу и пропадаю в ней с головой, как в колодце. Мои друзья на полке оборачиваются, чуточку встревоженные. Оборачивается даже неулыбчивый и вечный бирюк на полке — пепельный Кафка. В комнате никого нет. Сплошные заросли кукурузы и чья-то бледная рука, как птица, захлёбывается в её солнечной и густой теплоте, не может выбраться. Это моя жена меня ищет. А меня нет. Ну, Достоевский, Набоков, что вы скажете ей? Чем утешите? Не поверит она вам, особенно вам, Набоков! Она ночью сойдёт с ума, лёжа в этой колышущейся солнцем бессоннице кукурузы, заполонившей уже всю квартиру.   Я в книге. Я не читаю а живу ею. И что же я вижу? До боли знакомые, милые образы Платонова, Набокова, Достоевского, Фолкнера и Саши Соколова! Безумный старик, одержимый богом, как демон-ворон из сказки, похищает младенца у своего племянника, учителя, и, словно Лермонтовский ангел, несущий «душу младую для мира печали и слёз», уносит от мира и людей. Как в сказке, в глухом и зачарованном царстве, умирает демон, прямо за столом, и мальчик робко продолжает существовать и даже есть с ним за одним столом, есть с мертвецом, словно в каком-то апокрифическом рассказе Платонова: есть тело и кровь Христову на этой абсурдной и босховой Тайной вечере, опьяняясь ею, дабы забыть весь этот бред.   Жутко сознавать.. что твой дедушка — демон. Совсем ещё недавно он лежал в гробу, примеряя его как одежду, и говорил из него, опять же, как в рассказах Платонова: из смерти говорил, как звезда, упавшая голубой спиной отражения — в колодец. И были страсти Христовы на новый лад: Христа, учителя, явившегося спасти ребёнка, расстреливают в упор из дробовика: сначала, ногу пригвождают пулей, потом… Или мне всё это показалось в жару?  Но не всё так трагично, я снова сгустил краски: повествование оттеняется, как тетива, замечательным юмором, и мальчик не такой уж безумный, милый даже.. Стоп. Продолжаю рецензию уже дочитав роман. Нет, мальчик всё же безумный до ужаса, а юмор...так порой идёшь ночью в незнакомом и дремучем месте, и улыбаешься нервно, песенку даже насвистываешь, подбадривая себя, что не такое уж  это и жуткое место.   Мальчик дремлет за столом. Ему должно быть снится, как солнце расстелило детский смех в школьном коридоре, где он ни разу не был, и он бежит по нему, как по дорожке в рай, вместе с другими детьми: их руки, как пушистые, улыбчивые пылинки мерцают в луче коридора. Я улыбаюсь спящему ребёнку и вспоминаю чудесный роман Саши Соколова «Школа для дураков», о мальчике с раздвоением личности, который ходил в школу со своим братом-голосом, дружил там… с умершим учителем и не менее умершей девочкой.   И если Соколов писал свой роман в Волжской глуши у реки, когда его жена была беременна и ждала новую жизнь, то писательница Фланнери, писала свой роман в глуши американского юга, умирая. Ей поставили диагноз — волчанка, от которого умер её отец, когда она была подростком, и ей врачи дали 4 года: прожила она ещё 14, скончавшись в 39 лет. Удивительная осень Эдема затворничества, почти как у Эмили Дикинсон: уехала в глушь с богом в сердце не умирать, а творить новые жизни. Грустный образ девушки на костылях с пронзительными глазами Сартра, словно хромающий ангел опирается на костыли своих крыльев… У ней никогда не было мужчин, и всю свою нежность она отдала.. своим героям и — птицам, для которых в детстве даже шила одежду и научила курицу пятиться: об этом даже сняли репортаж и в писательница с улыбкой потом говорила, что это был самый счастливый момент в её жизни: дальше всё шло уже по наклонной. Мило, правда? И чудовищно грустно. Какой-то Гоголевский гротеск бескрылой птицы, пятящейся жизни от ужаса своей судьбы, лёг на её жизнь уже с детства. Да Фланнери и писала, что на неё сильно повлиял Гоголь.

  Голубые коридоры боли… она писала, что боль ей даёт больше, чем путешествие по Европе. Боль вообще снимает анестезию ложной морали и жизни, возвращая удивлённую душу в рушащийся мир реальности.  Вся беда в том, что возвращаясь после анестезии, мы на миг теряем себя в мире, и творим новую, третью реальность, в противовес внутренней и внешней: быть может, в этой трагической и мгновенной реальности и сокрыта возможность истины и души?   Пришёл в себя на постели больничной. Ещё не чувствуешь толком ни рук ни ног. Они ещё блаженная часть общего онемения мира: постели, столика рядом, медсестры даже и деревьев с облаком сизым за окном. Словно бы кто-то перележал мир, душу, как перелёживают руку в ночи, и ты уже не чувствуешь в мире себя. Просыпаешь в ночи от древнего ужаса: рядом лежит что-то змеиное, чужое: это моя рука. Робко касаюсь её ещё толком не проснувшись, и вскрикиваю, пугаюсь её, себя пугаюсь!   Проснувшийся после анестезии в тумане осеннем сознания, пытаешься пошевелить рукой, и не можешь. Не понимаешь ещё, чем должен пошевелить: рука ещё как бы не сотворена. Но ты чувствуешь тёплое желание движения в мире: смотришь на внимательную зелень листвы за окном и хочешь пошевелить ею: чем она хуже руки?  Медсестра словно бы замечает эти муки пробуждения Адама. Как странно..Лежишь на постели, пытаешься пошевелить рукой… а что такое — рука? Вот медсестра что-то заметила и улыбнулась тебе, подходит.. она — милая.  Может, она и есть — рука? Или сразу — крыло? Белое, лёгкое.. Было бы славно. Вот и второе крыло вошло в палату и улыбнулось.   К чему это я. В романе словно бы все герои отошли от анестезии, они все пережили какую-то аварию… столкновения с жизнью. Каждый из героев застрял душой в своей реальности. Они не знают толком, кто они и где они: вплавлены в грозовые пейзажи природы и судороги мыслей своих. Бог, где ты!? Мир сотворён зачем-то и существует куда-то, в нём живут люди куда-то, по-встречке и не видят себя в темноте: в любой миг их может что-то сбить, причинить боль смерти. Облитые плотью неприкаянные души… неравномерно облитые: 4 человека облили одной плотью… плоть растекается, как яйцо солнца, вбирает в себя деревья, голубоглазый прибой беззащитной реки и крыло перепуганной птицы: господи.. и это всё я — человек!?   Итак, мы видим изувеченное грозой генеалогическое древо Жизни. Видим лестницы рода, оборвавшиеся в небе, в никуда. Под этой лестницей течёт река, отражая небесную лестницу, по которой, как в лестнице из сна Иакова, не ангелы нисходят туда и сюда, но души, в ужасе, бегут из мира, но натыкаются на пустоту неба, и сталкивают друг друга обратно в жизнь, рождаясь в ужасе вновь. Спираль истории — как неприкаянное эхо первого слова бога в мире: сумасшедший и неуверенный в себе старик, похищает своего племянника. Мальчик сбегает от него.. Спустя время, сестра мальчика, в грехе и «блуде» рожает ребёнка и с любовником стремится уехать из.. нет, не из зачарованного и проклятого городка, а, кажется, из самого безумного мира, но — разбивается: выживает один этот ребёнок и его снова похищает старик. Уже подросший мальчик ( первый похищенный), к этому времени уже учитель и он стремится вернуть себе своего племянника: экзистенциально-гротескный образ Христа; у безумного бога вообще нет детей, он их.. похищает. К слову, это многое бы объяснило в тысячелетних спорах философов и священников: собирается мировой консилиум, журналисты со всего мира, и объявляется: дамы и господа… оказывается, всё было очень просто. И наличие зла в мире и смерть бога… в общем, бог существует, но он — сумасшедший.   Со своей Магдалиной, работающей в обществе по опеке детей, учитель рожает ( почти как в библии, по мужски завидующей жизнелюбию женщин и их свободе, властью над этой жизнью: Исаака родил Иакова..) идиотика. Магдалина.. сбегает. Не столько от мужа и ребёнка, сколько от безумия мира и страха остаться в мире наедине с ним: тема мирового сиротства Достоевского. Здесь начинается линия Достоевского, и, я бы сказал — Андрея Платонова. Есть у него изумительный в своей трагичности рассказ «Алтеркэ», о маленьком мальчике, символизирующем Христа, над которым… совершили насилие ( апокрифический кошмар сна Достоевского) Мальчик-Христос становится пулуослепшим идиотиком в прекрасном и яростном мире: это то, что люди сделали в мире с богом, или — с истиной.   В романе изумительно это противопоставление, столкновение лирических вспышек природы, и.. безумия и жестокости человека. Читая роман, так и кажется, природа сейчас очнётся, заговорит: боже, кто это живёт рядом со мной в сумерках жизни? Мне страшно! Мне больно! А живут — человек и бог, вечно преследуя и убивая друг друга. Образ Христа в романе тайно обыгрывает жуткий образ из Идиота Достоевского: Мёртвый Христос на картине Гольбейна. Достоевский писал, что от такого Христа можно потерять веру в бога. Я бы добавил, что от образа бога и людей в романе — можно потерять веру в бога и человека: хочется прижаться к милой природе, заслоняя её, как ребёнка, от всего этого ада.   Повторяющийся образ Христа в романе: «Кровоточащая, смрадная, безумная тень Христа», за которой должен идти ребёнок. Это… Один из самых страшных образов Христа в мировом искусстве, ибо он похож… на Крысолова из сказки, заманивающего детей и уводящего их из города — в реку. Дети в романе страдают все, и не всегда физически. Это вообще страшная тема духовного насилия. С физическим — всё ясно и так, но духовное насилие мы не всегда замечаем, оно может продолжаться у всех на виду в солнечный и прекрасный день, и мы разве что оглянемся на это, и всё. Например, желание родителей навязать свою волю и свою мечту — ребёнку, желая видеть в нём не того кто он есть.   Есть один артхаусный фильм, в котором муж с женой, фанатики и безумцы, желая спасти детей от «безумия» мира, увезли их в глушь и воспитывали там, прививая свой ад. В итоге, девушка-подросток, ничего не зная о сексе и грехе, подпала под змеиное искушение женщины-учительницы: за блестящую расчёску она приложилась губами к её гениталиям: для подростка это было так же невинно, как коснуться губами плеча или стекла: фантомное и страшное насилие. Ребёнок ещё не чувствует надругательства над волей своей но ощутит это со временем, как бы упав сердцем назад.   Эксперимент продолжался. Желая пересотворить мир, родители просто.. меняли слова об этом мире: солнце — было деревом, и оно росло в окно, пробиваясь побегами лучей в комнату. Рана на теле, порез, не была болью, а звалась улыбкой и счастьем: счастье на коже, счастье от редкого мороженого или пролетевшей возле окна птицы. Все слова и ассоциации детей трагически смешивались и причиняли им ад в их лживом Эдеме. Так и мальчик в романе, старик, многие из нас, в лабиринте своих ассоциаций смещённых о мире, порой причиняем боль другим и себе, просто дотронувшись до счастья или осеннего листка в прошлом.   Старик — изнасиловал душу ребёнка в романе, посеяв в нём бредни о боге, о том, что он, мальчик — новый пророк: мальчик пытался даже остановить солнце. Быть может, Христос в детстве, тоже пытался… Освободившись от старика ( образ бога), мальчик попал в совершенно новый и безумный мир: он впервые видит телефон и пытается дозвониться своему дяде, не подняв даже трубки. Чудесный символизм общения с богом, особенно если учесть, что дядя, после того как старик в него стрелял из дробовика, когда он хотел вернуть мальчика, почти оглох и пользуется слуховым аппаратом.   Эта обоюдоострая тишина в романе — главный герой. Она — древнегреческий хор и рок за спинами действующих лиц: все звуки и красота мира отхлынула, как река жизни, и на отмели существования, плоти — бессильно содрогаются рыбы: сердца: никто друг друга не слышит: лишь безумие своё слышат. Эта тишина мира, людей — гроб с умершим в мире богом. Точнее — платоновский котлован, могила бога, из которой герои не могут выбраться.   У меня есть одна хорошая подруга, которая в детстве играя со своим младшим братиком на стройке, обвязав его верёвкой, спускала его в тёмную яму.. желая отыскать каких-то подземных жителей. Лишь позже она узнала, что стройку закрыли из-за карстовых провалов: яма была бездонной. Чтение этого романа похоже на ощущение этого погружения… Похоже на то, как читаешь чей-то сон и он прорастает в тебя: герои живут в каком-то апокалиптическом котловане жизни, вместе.. с трупом бога. Их окружают сумрак и смрад. Порой они поднимут голову, и их глаза на миг захлебнутся синевой, птица качнётся в небе, словно игрушка над колыбельной.   Кажется, что мир проклят, и солнечные лучи замерли в нескольких метрах от земли: физически не хватает воздуха и света при чтении. Хочется протянуть руку и коснуться прямоугольник света от окна на полу, хочется коснуться человека, друга, и радоваться, улыбаться, что есть в мире люди, друзья, свет! А потом продолжается чтение: словно идёшь по тусклому коридору чужого сна. Двери то открываются, то закрываются, словно линяющая чешуя крыльев. Каждая дверь щурится на тебя адом и раем твоего прошлого. Как во сне, хочется что-то сделать, дотянуться мыслью до чего-то, свернуть мыслью, оставив тело, как тень-лунатик, в коридоре. Хочется почесать сердце и мысли у себя в голове и у сердца, куда они перебежали, ища убежища. Вот ты чешешь какую-то грустную мысль в груди: появилась дырочка и осыпается сухой кровью. Расчёсываешь своё прошлое в груди.. Дырочка увеличивается, она уже размером с ладонь друга. В груди что-то шевельнулось… В ужасе замираешь, смотришь в грудь: там что-то моргнуло и шевельнуло грязным крылом. Вскрикиваешь…   У героев романа в роду есть ген безумия, и каждый с ним борется как может: похоже на русскую рулетку в аду: приложил тёмный холодок дула с одним патроном в барабане револьвера к виску… слёзы на глазах; палец на курке, дрожит веком раненой птицы: выстрел. За тысячу миль от тебя падает невинный ребёнок. Старик — безумец, понятно. Он выпустил в себя всю невидимую обойму: поддался искушению. Где-то в будущем, как листва в Эдеме, тихо падают в траву убитые дети...   Учитель, дядя мальчика, решил бороться с этим искушением: он стал атеистом. Он оградил себя от мира и.. всего божественно-прекрасного: искусство, любовь, природа… И тут мы опять вступаем на территорию Достоевского. Помните как в ПиН, Свидригайлов говорил о том, что если бы весь мир сузился до одного маленького уступчика на скале, он бы и тогда благословил и эту жизнь и этот уступчик. Писательница спорит с Достоевским, до абсурда развивая эту мысль: разве это — жизнь? Свобода? Что человек без мира и свободы? Да, он самый...жалкая и зловещая пародия на сошедшего с ума бога, занимающегося самобичеванием от скуки и невозможности любить.   Племянник учителя, спасшийся от мёртвого старика, думает, что поборол в себе это безумие — бога, но он боится смотреть на безумного мальчика: мёртвый старик и бог спиритуалистически смотрят на него, искушают.. трагически нравственным патом: остаться жить с ним, значит уступить богу. Представьте, что самое ваше мучительное и порочное желание, вдруг отделилось от вас во сне. Вы открываете в полумраке глаза и видите его ухмыляющегося, в образе человека, рядом с вами на постели.   Убить ребёнка, бога  — значит ступить на стезю ужаса солипсизма Кириллова из Бесов Достоевского: убить бога и самому занять его место. По сути, это с успехом и делает человечество. Здесь нравственный пат человечества: с богом-фанатиком, ради своего царства небесного жертвующего мириадами жизней, мы жить не можем; мечтаем робко… о царстве небесном без бога, но оно почему-то увядает, словно бы заразившись чем-то от человеческого.   Как и во сне, в романе есть что-то, что пропущено, как в слипшихся страницах книги: читаешь о солнце и пляже.. переворачиваешь страницу, и вдруг, текст мрачно накреняется, кто-то лежит в вечернем переулочке, раненый в грудь. Возможно, мне это в жару только показалось: сексуальное насилие над мальчиком ближе к концу. Голос в голове мальчика.. он не видел его лица. И вот, он сел ночью в машину к незнакомцу, как мать его когда-то, разбившаяся: теперь разбилась и его судьба ( катастрофический недостаток женщины в пространстве романа, ввергающий жизнь - в ад сиротства) Душа и тело, как робко взявшиеся за руки дети-дурачки, продолжили жить в никуда. Этот человек был голосом в его голове. Более того, этот голос, который он считал другом и ангелом, был обыкновенным.. дьяволом.   Экзистенциальный, тайный срез романа: нет никакой битвы бога и дьявола в сердце мальчика, человека вообще: есть один ухмыляющийся дьявол, есть нечто дьявольское и человеческое в мире, а бога… давно уже нет в мире. А это уже набоковская тема: ангелы и голоса добра заманивают душу в царство небесное, всё дальше и дальше. Душа что-то подозревает: крыло ангела, как перегоревшая лампочка, мигает тусклым светом. Душа оглядывается вокруг себя: руины и тление мира, искусства, любви: слишком далеко её завели в этот ад — не выбраться уже.   Среди тления — островок цветов. На нём лежит ребёнок. Он невесомо поднимается в воздух, расправив руки крестом: боже, неужели это спасение, надежда? Присмотрись, душа: семена мыслей фанатика, посеянные в душе ребёнка, дали свои тёмные всходы пустоты: сухой терновник разрывает тело мальчика изнутри, пробивается из его запястий, щиколоток, плечей и груди… терновник опирается о землю и поднимает плачущего ребёнка над землёй, возносит его.. силою берёт, наслаждаясь своей властью над жизнью.   Боже! Может хватит уже что-либо брать силой? Довольно!! Достоевский писал, что если бы человечество предстало пред богом, оно протянуло бы в своих дрожащих руках Дон Кихота Сервантеса: мол, вот как мы поняли жизнь… Милый, милый Достоевский… кто же с одной книгой отправляется на небеса, к тому же, к богу? Нет, иногда хочется, чтобы бог — существовал, чтобы можно было ему протянуть… целые тома Платонова, О'Коннор, Кизи, Ивано-карамазовские вырезки из газет с насилием над детьми… Стоять в царстве небесном, перед тем как уйти навсегда, хлопнув не дверью, но крыльями, строго смотря на исказившееся от ужаса и боли лицо бога, читающего весь этот ад.. который он не мог взять силой.      

Религиозные фанатики - это обычно не очень смешное зрелище. На них смотришь с брезгливым недоверием, как на помешанных, потому что кто знает, вдруг ему сейчас взбредет в голову, что ваше существование должно прекратиться сейчас же для наступления Царства Небесного на Земле. Всего можно ожидать от человека, который себе не принадлежит.

Одному фанатично верующему пришло в голову украсть своего собственного внука у сына-атеиста и воспитать из него пророка . Добавляет масла в огонь постепенно приходящее осознание того, что дед не очень нормален, а потом осознаешь, что и сын, и внук таковыми не совсем являются. Они предрасположены к помешательству, но каждый выбирает свою собственную одержимость. Деде выращивает пророка, отец борется с дедовым мракобесием и воспитывает откровенно нездорового второго сына, старший сын (которого дед украл) противостоит всему на свете с ненавистью и отчаянием. Градус неадеквата и ненависти зашкаливает. Порой было ощущение, что треснет экран электронной книги, таковы была преображающая материю сила испытываемых героями чувств. Слова "радость", "счастье", "умиротворение" ни в коей мере не ассоциируются с этой книгой. Даже упоминание их в описании романа кажется неуместной и нелепой шуткой.

Дед умер. Внук его закопал, и стал думать, куда податься. Решил увидеть своего отца. Отец жил в городе, а они с дедом обитали на захолустной ферме. И вот он в городе. Он не верил ни одному слову деда, когда тот плел ему про мракобесие, Армагеддон, Царство Небесное, второе пришествие и прочее, но, как оказалось, ничего кроме этого он не знает. У него ничего нет , чего бы он не отрицал. Он отрицает саму жизнь. Нет его истерзанной душе покоя нигде.

Мне никогда не было страшно от готических рассказов и романов. Меня смешили таинственные шорохи, я зевала под скрипы половиц в темных комнатах и засыпала на "леденящих душу моментах". Но когда я углублялась в столь же реальный, сколь и вымышленный разрушительный внутренний мир не совсем нормальных людей, которые официально числятся нормальными и живут, возможно, бок о бок с нами, я чувствовала, как у меня кровь в стынет в жилах. Реальность безумия - вот что по-настоящему страшно.

«Лучшие уходят первыми» - очень спорное утверждение. Однако ужасно печально, когда какой-нибудь талантливый человек покидает мир живых в расцвете сил, когда, казалось бы, ему еще творить и творить, когда только набрался мудрости и житейского опыта. Обидная несправедливость, коснувшаяся американскую писательницу Фланнери O'Коннор. Умерев от волчанки в возрасте 39 лет, она, очевидно, оставила за собой так много ненаписанных прекрасных и жутких книг. Таких, которые не писала ни одна другая женщина в мире.

Небольшая, но очень концентрированная история о трех поколениях мужчин одной семьи, где, очевидно, все сумасшедшие. Кто-то в большей степени, кто-то в меньшей. Из этой книги вышел бы отличный сценарий к маленькому телевизионному комедийному сериалу, где громкий смех за кадром используется побудителем к смеховыделению. Потому что сам по себе этот сериал был бы настолько абсурден, что угадать, когда смеяться, было бы невозможно. Но это не комедия. На самом деле это слишком реалистичные южноамериканские ужасы. Представьте себе, что в крови целой семьи гуляет сумасшедший ген. Дед сумасшедший, племянник его сумасшедший. И племянник племянника тоже сумасшедший. Один из них, среднее звено, осознает свою наклонность и усердно борется с ней. Но его сил не хватает, чтобы спасти самое слабое младшее звено. Мальчик, понятно с какой наследственностью, попадает в руки деда, растет в глуши, питаясь его бредом. По-моему, уже складывается холодящий кровь сюжет. И все в обрамлении южноамериканского стиля: простые предложения с неправильным порядком слов. Искривленная родословная (не сын-отец-дед, а внучатый племянник-племянник-дядя) наверняка тоже не случайна. Да и сама эта генеалогическая лестница как будто намекает, что у каждой личности рано или поздно наступает момент ответственного выбора вне зависимости от обстоятельств. Не даром племянник и внучатый племянник поставлены почти в одинаковые условия. Почти. И, видимо, это почти – ключевое слово. Все-таки слабая детская психика, помещенная в изолированную от окружающих среду ненормальности, обречена на впитывание и принятие искаженной нормы за единственно правильную. Человек, взращённый сумасшедшим, вкладывающим в юную голову мысль, что он – пророк, однажды поверит в это. Последствия страшные. Тягучая, вязкая атмосфера надвигающейся беды и доходящей до абсурда неправильности происходящего давит на читателя с чудовищной силой. Чувствуешь себя мухой в паутине. Понимаешь ужас происходящего и ничего не можешь сделать. Не только потому что обездвижен разницей в реальности и времени, но просто не знаешь, как следовало бы поступить, в роли кого вмешаться. Приходится оставаться пассивным зрителем, завороженным ужасным действом, восхищенным глубиной событий, задушенным их реалистичностью и абсурдностью. Очень сильная книга.

Чтобы читать и любить книги, не нужно знать биографию авторов. Подобное знание порой может только отвратить, поэтому разбираться в причинах и символах и их связях с жизнью писателя лучше предоставить филологам. Но иногда бывает просто необходимо узнать некоторые факты из биографии автора, потому что картинка не сходится до конца, что-то ускользает. Это как раз про Фланнери O'Коннор и «Царство Небесное силою берется». Мне, человеку далекому от религии, очень сложно не то что разглядеть какие-то намеки и параллели с библией, мне и название не особо понятно. А уж сама книга с ее сюжетом – просто полный вынос мозга. И тут как раз очень важно понять, что американская писательница Фланнери O'Коннор была ярой католичкой. Никогда, видимо, мне не разгадать тот смысл, который автор вкладывала в свое произведение. Поэтому приходится основываться на собственных ощущениях читателя-любителя. И я сделала для себя вывод в очередной раз: религия – мощная сила, ужасная и безжалостная. Особенно когда она становится не утешением, но оправданием и орудием в руках сумасшедших.