О чем говорят итальянцы. Рассказы с юга Италии

Моим дорогим маме и папе

© Селищева Евгения, текст, 2023

© Фабио де Марцо, иллюстрации, 2023

© Вильямс А. Л., литературная редактура, 2023

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2023

Совпадение / Una coincidenza (вместо предисловия)

– Чао, хорошего пути! – крикнул оставшийся стоять на перроне кудрявый парень. Девушка помахала ему на прощание рукой и ушла внутрь. Поезд был ночной, но сидячий, за стеклянными дверями – узкие «купе» на шесть пассажиров, которым предстояло договариваться о том, в какую сторону закидывать ногу и когда меняться, чтобы не упереться друг в друга коленками. До отправления оставалось еще около получаса, и пока в вагоне никого не было. Пустота, смазанная дикция вокзальных объявлений и поздний час – время приближалось к полуночи – быстро произвели нужный эффект: девушку на сиденье сморил сон.

Проснулась она в сумраке, когда поезд уже двигался, и не сразу поняла, что светильник на потолке купе загораживает контролер. Он тряс ее за плечо: «Синьорина, бильетто!» Машинальным движением она залезла в карман сумки.

– Простите, но у вас билет… до Рима! – Голос контролера прозвучал не сурово, а скорее ликующе – так, будто он только что распутал сложное преступление.

Пассажирка не сразу собрала воедино простые слова:

– А мы… куда едем?

Она явно была иностранкой, с пока сырым, как необожженная глина, итальянским.

– В Милан! – воскликнул он, соединяя пальцы рук в знак того, что ситуация вырисовывалась сложная.

– Но… я садилась в поезд на Рим, – уточнила пассажирка на всякий случай, хотя было понятно, что теперь ей придется высаживаться в Милане, а оттуда садиться на поезд до Флоренции, и что на запланированный утром урок она уже не успеет, и что придется тратить лишние деньги, которых и так негусто.

– Ну конечно! – радостно согласился контролер. – Но, наверное, вы не услышали – или, возможно, не поняли, – когда по вокзальному радио объявили смену путей. Поезда на Рим и на Милан стояли рядом и просто поменялись платформами. Это объявили за пятнадцать минут до отправления! – гордо добавил он. Ну конечно, она уже спала, пока итальянские поезда производили эти совершенно естественные для них манипуляции. И она тоже сложила руки у груди, соединяя кончики пальцев в знак того, что ее предупреждали, что на юге все именно так, безнадежно непредсказуемо.

Контролер пристально посмотрел девушке в глаза. Он явно воспринял машинально скопированный жест как мольбу о помощи.

– Подожди. – Тихим голосом он резко перешел на «ты», доставая телефон из кармана форменных штанов и движением руки приглашая следовать за ним в тамбур. «Сумки, сумки тоже бери!» – подсказал следующий жест, рисовавший круг в воздухе и поднимавший невидимые ручки. Через несколько секунд через раскрытое окошко коридора на них подуло свежим ночным воздухом окрестных полей. Иностранка честно вслушивалась в разговор контролера, до конца не понимая, что происходит. Наконец он посвятил ее в свой план, радуясь ему, как ребенок, у которого, несмотря на поздний час, не отобрали игрушки.

– Видишь, – начал он, тыкая пальцем в темноту за окном, – мы еще в Апулии, еще не доехали до Фоджи, понимаешь?

Девушка неуверенно кивала.

– Поезда на Рим и на Милан идут с разницей в десять минут как раз до станции Фоджа, – торопливо продолжал кондуктор, уже набирая на клавиатуре телефона следующий номер. – А потом расходятся. И все.

И все, он уже снова кричал кому-то «Pronto!», итальянское «алло». В этот раз разговор шел с машинистом миланского поезда. Командирским тоном контролер давал распоряжения: доедем до Фоджи – стоим и ждем, я уже позвонил Джованни и обо всем договорился, пересаживаем на Рим, проверяем, села ли, если что – забираем назад. Несколько раз прозвучали вместе слова «иностранка» и «блондинка». Путешественница вслушивалась и не верила, поэтому лишь сильнее сжимала кожаные ручки дорожной сумки. Они стояли в тамбуре всего лишь несколько минут, но ей казалось, что скоро наступит рассвет.

Контролеру же некогда было перевести дух. Cтоило закончить с распоряжениями – снова звонок: машинист поезда на Рим перезванивал со станции Фоджа. Начальник станции требовал от него быстрее освобождать платформу, машинист интересовался, где застряли «миланцы». Кондуктор пялился в темноту и описывал что-то невидимое за окном. Пассажирка успела поймать в потоке его речи слово «мост», но никакого моста заметно не было, и ей оставалось лишь теряться в догадках: то ли кондуктор врет, то ли они и правда где-то близко.

Скорее всего, правдой было и то и другое. Обернувшись, она посмотрела через стеклянные двери на свое купе: свет был выключен, ехавшие в Милан люди, договорившись о закидывании ног, спокойно заснули. Поезд въезжал на вокзал Фоджи. Кондуктор крикнул ей: «Беги через рельсы!» – и она побежала.

Бежать было сложно: двум желтым фонарям не удавалось разогнать густую темноту станции. Подошвами туфель она ощущала острую гальку, гладкие крутые рельсы, шершавые шпалы. Машинисты поезда на Рим приветственно помахали ей рукой, дверь одного из вагонов была открыта. Она забралась внутрь, проникла в темное купе, бесшумно опустилась на сиденье и, соединив пальцы рук на уровне груди, провалилась в сон. Поезда, просигналив друг другу, разошлись по своим дорогам: один помчал вверх вдоль линии Адриатики, второй свернул налево через горы, проделывая в обратном направлении маршрут древнеримских завоевателей четвертого и третьего веков до нашей эры.

Проснулась путешественница в той же позе, когда было уже светло. На секунду она решила, что странная ночная история ей просто приснилась. Но люди в купе смотрели в окошко с выражением отчаянного смирения, одна женщина предупреждала кого-то по телефону, что снова опоздает на работу: «Да, да, выбились из графика, неизвестно сколько простояли в Фодже, вечно у них что-нибудь случается, хоть бы раз возместили стоимость билетов, да, да, на пересадку, скорее всего, не успею». Девушка схватила газету, лежавшую на свободном сиденье справа, и развернула ее так, чтобы полностью спрятаться от своих попутчиков: очевидно, они не помнили, где именно она села в вагон, но под прикрытием прессы все-таки было надежнее. Глаза ее беспокойно бегали от строчки к строчке, а думалось лишь об одном: хотелось побыстрее доехать, выпрыгнуть из вагона, позвонить Джузеппе, чтобы рассказать ему о невероятном приключении, и проверить в словаре услышанное тогда впервые слово «пересадка», понятное по контексту и все-таки совершенно неправдоподобное. Coincidenza, «совпадение»: слово, вмещающее в себя все, что стоит знать иностранцам о работе местного транспорта.

* * *

Прошло много лет, и теперь эта история кажется мне произошедшей с кем-то другим – как давно увиденный и оставшийся в памяти фильм. Девушкой, пересевшей в поезд на Рим, была, конечно же, я сама, и в невидимом измерении сюжетных линий жизни это событие стало для меня символической «пересадкой» в сторону юга. Через год цепочка обстоятельств, созданных тем ночным «совпадением» на станции Фоджа, окончательно привела меня в Апулию, где я и встретилась со всеми персонажами этой книги.

1. Еще чего не хватало / Ci mancherebbe

В тот вечер я вышла из дома с авоськой – купить еды на ужин – и захлопнула входную дверь, изнутри которой был вставлен ключ. Я поняла это сразу, и в тот же момент в глаза мне бросилась внушительных размеров буква G, выложенная на лестничной площадке аккуратной коричневой плиткой. Она напоминала, что, несмотря на розовые стены, дом принадлежит семье с воинственной фамилией Гуэрра, и заставляла еще больше тревожиться о том, как открыть дверь, не ставя в известность хозяев.

Дом Гуэрра находился в маленьком городке, окруженном оливковыми рощами. Я переехала туда несколькими месяцами раньше и хотела пожить спокойно, предпочитая не заводить знакомств. Поначалу синьора Гуэрра, бывшая учительница, приветствовала меня радушнейшими «буонджорно», называла коллегой и советовала, где покупать рыбу и мясо. Ее муж приносил пакеты апельсинов, гордо подчеркивая, что они – с его малой родины, из Калабрии. Я обитала этажом ниже хозяев и хорошо слышала их кашель, бормотание старой собаки и разговоры с балкона с соседями. Верхний этаж занимала мансарда сыновей Гуэрра – Стефано и Николы.

На первом осмотре квартиры с агентом по недвижимости мы сели за круглый стол на кухне под уютной люстрой в стиле «Тиффани», и синьор Гуэрра сказал: «С нами вы будете как в семье. Мы хотим, чтобы жильцы приходили к нам за солью или за оливковым маслом, по любой нужде, с любой проблемой, мы всегда рады помочь». Я взяла время на раздумье, и оно затянулось.

Однажды те же самые слова я услышала от пожилого итальянца при приеме на работу. «Семья» – итальянские альфа и омега, но опыт подсказывал мне, что часто это слово используют как фасад именно там, где семейственность означает всякое отсутствие личных границ.

Перезвонив мне через неделю, агентша прибегнула к уловке. «Твоим квартиросдателем будет Стефано, иметь дело с родителями не придется вообще», – сказала она мне по телефону понимающим голосом. Повздыхав еще один день, я согласилась: квартира в доме Гуэрра была самой большой и самой новой, с местом для парковки и двумя балконами.

Стефано и Никола не хотели, чтобы я ходила к ним за солью, – достаточно было пары вежливых фраз при встрече. Они дали мне пароль от своего вайфая и вмонтировали на кухне новую духовку. Казалось, что мои опасения насчет излишней южно-итальянской «семейственности» были напрасны.

Как-то утром в квартире раздался звонок домофона. Мне не хотелось вставать из-за компьютера: переехала я совсем недавно, моего адреса еще никто не знал, а значит, почтальон прийти не мог – разве что свидетели Иеговы. Домофон промычал еще пару раз и затих. Через минуту моя входная дверь начала медленно открываться. Я окаменела, вцепившись пальцами в клавиатуру. Письменный стол стоял от двери слева, немного в глубине, и увидеть меня с порога было невозможно. Еще через пару секунд дом огласил крик синьоры Гуэрра: войдя внутрь снимаемого мной жилья, она ну совершенно не ожидала меня увидеть!

На ее вторжение, конечно же, имелись веские причины: развешивая на балконе белье, синьора упустила коврик, который зацепился за мой балкон и повис, рискуя улететь в сад. Дело требовало срочного вмешательства, а «срочно» и «вмешательство» – любимые слова итальянцев, когда речь идет об удовлетворении любопытства. «Эх, если бы только вы ответили на домофон!» – продолжала повторять синьора Гуэрра, обыскивая глазами гостиную. Она проверяла, действительно ли у меня так много книг, чтобы заполнить все те полки, которые при переезде я попросила освободить от никем не читанных собраний сочинений.

– Анна, только я прошу вас больше не заходить ко мне в квартиру в мое отсутствие, – сказала я в дверях домовладелице. Рукой с тремя крупными перстнями она прижимала коврик к сердцу.

– Еще чего не хватало! – досадливо отрезала она и вышла на лестничную площадку, стараясь не наступать на жирную G.

На следующий день синьора Гуэрра и соседка с нижнего этажа уже обсуждали прямо с собственных балконов мои странные привычки («Не покупает рыбу в магазине напротив, а ездит на рынок в Бари!») и моих странных гостей («Вся расфуфыренная, в вечернем платье, и дверь за собой даже не придержала, а от этого у нас замок ломается!»). Так я поняла, что мне объявлена война.

Я надеялась, что рано или поздно балконные пересуды прекратятся и я обрету желанный покой, ради которого и переехала в маленький городок, где меня никто не знал. Но в тот вечер, когда за мной захлопнулась дверь, я сразу представила себе звонок мастеру, замену замочной скважины, расходы и, конечно, возмущение синьоры Гуэрра, о котором станет известно всему околотку. Последняя часть понравилась мне меньше всего. Тогда я позвонила Кармеле. Всем переезжающим в Италию должны выдавать на границе вот такого предприимчивого друга или подругу, готовых бросить все ради решения твоих проблем.

Кармела знала в Скупатиццо^[1] почти всех, а кого не знала она, знали ее многочисленные родственники. Это она затащила меня сюда, когда мне нужно было найти жилье на ближайший год, и познакомила с агентшей по недвижимости Эсмеральдой, которая заманчиво улыбается с билборда уже на въезде в городок – там, где последняя олива смыкается с первым двухэтажным коттеджем.

Кармела нашла меня на парковке под домом: из машины я с тоской смотрела на собственный балкон, думая о том, что еще полчаса назад сидела вот в том плетеном кресле с книжкой в руках.

– А что, если балконная дверь не заперта? – подумала я вслух.

– Да, но где найти такую высокую лестницу? – развела руками Кармела.

На этот вопрос у меня был готовый ответ. Каждое утро я встречалась с ними на узких перекрестках – жители Скупатиццо прикрепляют длиннющие лестницы прямо к крыше машины, когда едут работать в оливковые рощи. Кармела так привыкла видеть на улицах городка транспорт с садовым инструментом, что полностью перестала его замечать, и мне стоило большого труда убедить ее в том, что нам всего лишь нужно найти знакомого фермера. Подруга произвела какие-то внутренние подсчеты, позвонила кузену, а тот позвонил дяде – и вот мы уже шагали, маневрируя концами лестницы на поворотах, по городку, на который ложились сумерки.

Земля у дома идет под уклон, балкон высоко, а лестница о-о-очень длинная и совсем не устойчивая – все это мы поняли в тот момент, когда подошли к дому. Опасно размахивая стремянкой в сгустившейся темноте и сдавленными голосами давая друг другу указания, мы услышали, как на парковке останавливается фургон. Меньше чем через минуту семейная пара ласково интересовалась, что происходит, а я давала им объяснения, стараясь скрыть досаду. Винченцо и Беатриче оказались близкими приятелями семьи Гуэрра. Они сообщили, что старшие домовладельцы уехали в Калабрию, и предложили свою помощь.

Кармела стала карабкаться вверх. Лестница, которую мы держали вдвоем с Винченцо, покачивалась и одной ногой почти не опиралась на землю. Зад Кармелы описывал опасные круги в воздухе и особенно страшно завис прямо над нашими головами, когда она перекидывала ноги через балконную решетку. Но дверь оказалась закрыта на ключ. Лезть обратно подруга побоялась и осталась наблюдать за происходящим сверху.

Беатриче, не теряя времени, вводила в курс происходящего всех соседей, высунувшихся из открытых окон. Ей пришлось рассказать несколько раз, как они подъехали на фургоне, увидели лестницу и решили, что в дом Гуэрра лезут воры. Если бы из мэрии принесли рупор, ее смогли бы услышать и в соседнем городке. План незаметно и спокойно прожить в Скупатиццо год разбивался вдребезги на моих глазах. Я разглядывала звезды, чтобы не смотреть на соседей, представляя, как кто-нибудь уже набирает номер моих домохозяев.

Ничего другого, в общем, и не оставалось – я сама позвонила Стефано, чтобы попросить у него запасной комплект ключей, хранившийся в сейфе после вторжения его мамы.

– Ну что, что он сказал? – спросила Беатриче, стоило мне завершить звонок, и громким голосом повторила для публики на балконах: «Задерживается на работе!» И спустя еще полминуты: «А Никола недоступен!» В нескольких секундах воцарившейся тишины чувствовалось серьезное осуждение в отношении недоступного Николы.

– Он в «Тайнике»! – раздался вдруг из темноты хриплый женский голос. – Сама видела, как они туда входили, он и эта анорексичная, у нее еще отец владеет бензоколонкой на трассе.

– Ты знаешь, где это? – обратилась ко мне Беатриче и, не дожидаясь ответа, потянула меня за руку. Я и правда не знала, но было видно, что ей очень хотелось пойти туда со мной.

«Тайник» – это пиццерия, спрятанная в узле узких улочек старой части городка, в доме с толстенными стенами, где пропадает связь с внешним миром. Люди сидят там плотно, почти тесно, зал гудит голосами, и даже если бы телефон поймал сигнал, то вряд ли кто-то услышал бы звонок, а тем более голос звонящего.

По тому, как мы ворвались внутрь, было очевидно, что пришли мы совсем не за пиццей. На входе, за стойкой, встречал гостей хозяин. Когда он поднял на нас глаза, я уловила в них мимолетный испуг и сразу же вспомнила, почему его лицо показалось мне знакомым.

Дело было пару недель назад. В то утро я, как обычно, выехала на работу, но уехала недалеко. Колесо опасно застучало – лопнула шина, мне удалось развернуться перед выездом на трассу и дотащиться на медленном ходу до красивого розового дома не очень далеко от фамильного гнезда Гуэрра. Я была занята борьбой с домкратом, когда молодой мужчина с брюшком, копавшийся у себя в гараже, увидел мои страдания и предложил помощь. Всплескивая руками и растерянно улыбаясь, я наблюдала за тем, как он устанавливает запаску, а потом, прихрамывая, возвращается в гараж, и кричала ему вслед раскатистые «грацие». Прежде чем исчезнуть внутри гаража, он обернулся и с болезненной улыбкой произнес положенное по этикету: «Ci mancherebbe». Его хорошо воспитывали в детстве.

Ci mancherebbe – вежливый аналог «пожалуйста», такой мощный в своей щедрости, что им можно установить собеседника на пьедестал, но в целом это выражение годится для демонстрации самых разных эмоций. Им можно выразить негодование («Этого только не хватало!»), снисходительное одобрение («Ну еще бы!») или вот эту небывалую щедрость в ответ на чужую благодарность: «По-другому и быть не могло», «Я не смог бы поступить иначе». В «чи манкереббе» ясно слышится глагол «недоставать», mancare, которым итальянцы скучают друг по другу или сообщают, что в блюде недостаточно соли.

Если бы нам захотелось развернуть в полную длину «Ci mancherebbe», произнесенное моим спасителем, то получилось бы что-то в этом духе: «Недоставало еще, чтобы я сделал вид, что не замечаю, как вы, прекрасная незнакомка, боретесь с домкратом, и не вызвался сам устанавливать вам запасное колесо, хотя мне было очень непросто нагибаться в этих вот узких джинсах, да и спина вообще-то побаливает. Недоставало еще, чтобы я не выполнил свой долг джентльмена и бросил вас на произвол судьбы – этого, как вы понимаете, совсем и ни в коем случае не могло произойти, ci mancherebbe!»

В жизни итальянцев часто бывает перебор – событий, эмоций, людей, переживаний, но никак не недостача. Недостача – предмет извинений и глубинного беспокойства.

За стойкой пиццерии был именно он, Джованни, и по испугу во взгляде я уловила, что боль в спине после галантного жеста еще давала о себе знать.

– Что случилось? – спросил он меня осторожно. Черт его знает, чего еще можно ожидать от этой иностранки с тягой к приключениям.

Пока я пересказывала Джованни свой вечер, Беатриче снова проявляла активность. Она вошла в зал и, не видя Николу, громким голосом выкрикивала его имя. Никола с девушкой сидели в дальнем углу, разрезая только что принесенную пиццу. Он увидел размахивающую руками Беатриче в тот момент, когда подносил первый кусок ко рту. Комок моцареллы, воспользовавшись заминкой, мягко свалился на тарелку. Беатриче не дала им возможности даже попрощаться.

На парковке у дома тем временем все были на своих местах: Кармела на балконе сражалась с комарами, Винченцо под балконом почему-то продолжал держать лестницу, соседи на других балконах курили, пили пиво, давали подзатыльники детям и обсуждали еще утренние новости – грядущее повышение стоимости комуслуг и скандальный пересчет пенсий в пользу государства. Отношение собеседников к государству было понятно по жестам, которые исполнялись на фоне освещенных окон, как в театре теней. Скорее всего, большая часть этих людей уже успели забыть, почему они решили провести вечер на открытом воздухе всем околотком.

И вдруг те же руки затрепетали в аплодисментах – Никола вынес из дома запасной комплект ключей!

– Молодец, Беатриче! – закричала какая-то девочка.

Зрители стали расходиться, желая друг другу спокойной ночи. А что, они очень неплохо провели вечер.

Я швырнула ключи Кармеле – и… Не долетев до балкона, они жалко шмякнулись во дворик соседки снизу. Той самой соседки, которая так любила посплетничать обо мне с синьорой Гуэрра.

На этот раз сопровождать меня вызвался Винченцо. Я чувствовала себя не более чем статисткой: нажать на кнопку домофона, прошептать «буонасера», позволить Винченцо извиниться за поздний час и быстро, по-мужски, объяснить ситуацию. Соседка вышла из дома в махровом халате с крупными объемными розами и подала мне связку ключей. Во второй раз их бросал Винченцо – они, конечно, долетели по назначению, и Кармела наконец-то открыла балконную дверь. Я могла возвращаться домой. Винченцо загрузил на крышу фургона лестницу, чтобы отвезти ее обратно по месту назначения.

– Большое спасибо. – Слова благодарности вышли у меня почти бесшумными, потому что я была в ужасе от гвалта, нечаянно произведенного мной в последние часы.

– Чи манкереббе, – радостно ответил Винченцо и улыбнулся так, что можно было разобрать буквально: «Еще недоставало, чтобы я, увидев, как воры пытаются залезть в дом Гуэрра, не пошел выяснять, что происходит, а потом…»

На следующий день я купила в цветочном магазине горшок с красивыми фиалками и оставила его у двери соседки снизу вместе с запиской: «Прошу простить за вчерашнее беспокойство».

О возвращении старших Гуэрра стало известно еще через день, когда возобновил свою работу клуб балконных новостей. Припарковав машину, я увидела, как оба квартиросдателя свешивались с третьего этажа, а соседка снизу, подобравшая ключи, жестами показывала, где стояла я, где стояла лестница, куда упала связка… Она также намекала, что из моей квартиры доносился запах гари и что неплохо бы проверить, не спалила ли я что-нибудь из хозяйского имущества.

– И представляете, она мне еще и цветы оставила, – сообщила она на диалекте, используя для «цветов» слово, похожее на «сорняк». – «Прошу простить за беспокойство». Она что вообще думает, что она в Париже?

Чета Гуэрра искренне расхохоталась.

– Ну и что, ты сорняк-то взяла?

– А то! Ci mancherebbe!