Дед передал мне один бутерброд с килькой, мы чокнулись и выпили. Занюхав своим бутербродом выпитое, Егор Фомич в голос засмеялся:
– Я никогда не забуду, как читал докладную записку одного белорусского полицая.
Старик опять засмеялся, чем быстро заразил и меня. Все-таки привычка входить в доверие к окружающим у разведчика не выветрилась с годами. Еще не зная сути смешной истории, я глуповато хихикал вместе с рассказчиком. Дед просмеялся и сквозь слезы продолжил рассказ:
– Ты представь, Зильбер. Угрюмые коридоры Абвера. Суровая зима сорок третьего. Немцы только что получили по щам в Сталинграде и ходили, как собаки злые. Во всем и во всех они видели предателей и шпионов. А я сижу в своем кабинете и давлюсь от смеха над докладной запиской. Одного зарвавшегося полицая в какой-то белорусской деревне, партизаны решили проучить и устроили ему на местном кладбище шоу-спектакль, когда он в подпитии возвращался со службы домой. Ты только представь, как на немецком языке звучит фраза: «А вдоль дороги – мертвые с косами стоят. И тишина…»
Для пущего эффекта Егор Фомич встал и на чистейшем немецком произнес:
– Und entlang der Straße – Tote mit Zöpfen stehen. Und Stille. – дед не мог сдержать смеха. – Вот, как мне такую ахинею докладывать начальству? Страшные русские партизаны повеселились, а где-то в казематах Абвера в Берлине у немецких разведчиков мозг вывихнулся.
Я представил себе эту картину и тоже расхохотался. Смеялись долго и вкусно. Я аж поперхнулся килькой. А дед решил меня добить:
– А в шестьдесят шестом, на премьерном показе неуловимых мстителей я вообще сорвал все мероприятие. Как услышал эту фразу в исполнении Крамарова, так меня и порвало на части. Смеялся так, что меня из зала вывели.
Мы сидели до четырех утра. Егор Фомич рассказывал мне о своих приключениях и о жизни после возвращения домой. Были и грустные моменты, и страшные. Одно то, как долго его шерстили в застенках НКВД после возвращения на родину, на пятерых хватило бы. Но разведчик все выдержал. Не сдался и не сломался. Железной воли человек. ЧЕЛОВЕИЩЕ!
Ближе к трем ночи я понял, что пора закругляться. Егор Фомич уже начал засыпать. Я вызвал себе такси.
– Ты прости меня – дурака старого, – опять вспомнил он наше неудачное знакомство, прощаясь.
– Нет, Егор Фомич. Это вы меня простите. Нас всех простите. Не заслужили мы таких ветеранов. Не заслужили мы этой спокойной жизни. За слабость нашу простите. За эгоизм. За все – простите.
Я уехал домой с тяжелым сердцем. Старик за столько лет выговорился, наконец. Духом воспрял. Может, нужно было рассекретить его лет на «дцать» пораньше? Дать человеку пожить нормальной жизнью. Он же секретность соблюдал все эти годы. Всю свою жизнь держал в себе то, что рассказал мне сегодня. Мне одному рассказал.
Я дал себе слово навещать Егора Фомича почаще. Понял, что забота о таких героях лежит не только на плечах государства, но и на моих собственных. Люди вокруг должны прозреть и понять, кого они лишаются каждый год. Кто от нас уходит в небытие. Каких людей мы теряем.
По мотивам рассказа полковника Макарова я написал разгромную статью в журнал, которую главред печатать почему-то отказался. Я спорить не стал и просто уволился из журнала. Естественно, громко хлопнув дверью – свою статью я выложил в электронной версии журнала, через своих айтишников. Точно так же, как выложил статью про сына мэра.
Довольный собой, я взял печатную копию статьи и направился в гости к Егору Фомичу. Долго стучался в дверь, полагая, что пожилой разведчик может просто напросто плохо слышать. На шум открылась соседская дверь. Через щелочку выглянула старушка:
– Вам кого, молодой человек?
– Вы должно быть, Клавдия Ивановна? – догадался я. – Я к Егору Фомичу. Подарок у меня для него.
Клавдия Ивановна осмелела и, открыв дверь, вышла в тамбур. Маленькими добрыми глазами она изучила меня и мой подарок на трех листах и выдала:
– А помер Егор Фомич. Опоздал ты, милок, с подарками. Три дня, как схоронили.
Сперва, я замер, осознавая сказанное, затем, зачем-то извинился и ушел. Похоронили героя Советского Союза Макарова Егора Фомича на окраине. Металлический крест. Фамилия, имя, отчество и годы жизни, выгравированные на холодном металле – все, что осталось от легендарного Канариса.
Я читал ему свой подарок вслух, а по небритым щекам текли слезы.
– Простите нас, Егор Фомич. За все, простите.
Конец.