Глава 69
Эдгар
С Севой мы пересекаемся в офисе, ближе к обеду. Смотрим друг на друга, словно пытаемся клад найти.
– Пф, Гинц, – скалится он привычно, – и в каких застенках тебя пытали? Кто тот счастливец, что приложился к тебе калёным железом? Можешь не отвечать, не надо! – поднимает он вверх руки и раскрывает широкие ладони. – Только умелые женские пальчики способны на столь ювелирную работу!
На секунду он перестаёт тянуть широкую улыбку, смотрит на меня устало и вымученно. Взглядом, что не скрывает настоящего Севу, которого я знаю с детства.
– Всё плохо, да, Эд? Не умеем мы с тобой семейно жить. То тянет куда не надо, то не знаем, что со свалившимся на голову счастьем делать.
Он выпытывает. Суёт нос, куда не просят, но на несколько минут я даю слабину. Друг он мне или не друг?
– Не очень хорошо, Сев. А завтра чёртов бал. Я смотрю, ты тоже не цветёшь, – киваю в его сторону. Сева обычно словоохотливее о своих победах или поражениях, но сегодня он мрачнеет, сжимает покрепче губы.
– Отверженный. Почти как у Гюго[1].
Это попытка пошутить, но она настолько выходит болезненной, что хочется поморщиться. Судя по всему, Севе не нравится, что его отшили. Не привык. Зажрался. Ай да Синица! Готов восхищаться Таиной подружкой.
И вдруг приходит ещё одно озарение: Тая такая же. Чистая. Цельная. Не зря они дружат. До девятнадцати лет она не знала мужчин. Досталась мне цветком нетронутым, а я почему-то решил, что за несколько дней девочка моя способна измениться. Глупый ревнивый баран. Ослеплённый и не способный видеть дальше своего носа.
Атрофированные чувства. Но они оживают, отходят, готовы укорениться во мне. Вправе ли я их уничтожить? И нужно ли?..
– Что-то мы не то делаем, Сева, – говорю я другу и подавляю тяжёлый вздох. Он кивает угрюмо, соглашаясь. Мнётся. Я давно его таким не видел. Настоящим.
– Как думаешь, чудеса бывают? – неожиданно выдаёт Сева, и я понимаю, о чём он говорит.
– Тебе же не сказали, что ты стопроцентно стерилен?
– Сказали, что шансов почти нет.
– Ну, «почти» – это не «никогда».
Мы смотрим друг на друга. У каждого из нас – свои заботы. У Севы – Синица беременная. У меня, возможно, Тая. Сегодня утром я подавил в себе желание заставить выпить её ударную дозу пилюль, понимая, что это ни к чему. А сейчас я, наверное, радуюсь, что не сделал этого. Может, это как раз знак? Судьба? Или что там ещё в таких случаях говорят? Перст Мироздания, как любит щебетать неунывающая птица Синица. Я готов сейчас верить в любую чушь.
– Ладно, – стряхивает с себя оцепенение Мелехов, – ты пригласительные не потерял? Бомонд собирается в полдень – начинают съезжаться. В час начнётся аукцион. Всё стандартно. Варшавин будет с самого начала как хозяин. Встречают с женой приглашённых у входа. Кстати, ты жену его видел?
Отрицательно качаю головой. Как-то не до матримониальных изменений в Варшавинском статусе мне было.
– Говорят, редкостная красавица. Заодно и посмотрим. Не подведи меня, Эд. Это реальный шанс хотя бы попытаться поговорить.
Он говорит ещё что-то. Деловая сухая речь. Сева сейчас не похож на того бабника, каким его привыкли видеть многие. Что-то в нём изменилось после ссылки. А может, он просто снял маску, что намертво приросла к его лицу. Поэтому это так бросается сейчас в глаза.
Я звоню Игорю на подъезде к ювелирному. Оговаривал с ним время заранее.
– Что значит опаздываете? – его единственная фраза действует на меня, как красная тряпка на быка. Я не просто злюсь. Я в ярости. – Какого чёрта вы не дома? А где? У тётки?
Я не запрещал ей встречаться с тёткой. Оговаривал: если она захочет видеться. Она почему-то захотела. С тёткой, от которой бежала как от чумы. Умоляла не отдавать ей. И вот – приехали.
– Ладно. Жду, – бросаю хмуро и завершаю разговор.
Сидеть в машине бессмысленно. Решаю прогуляться по аллее, что пролегает неподалёку. Лето, жаркое солнце. А там тень и немного прохлады. Всё лучше, чем сидеть в душной машине. На лавочках – неизменные мамочки с младенцами и детьми постарше.
Рассеянно гляжу на детвору. У нас с Таей тоже может быть вот такой розовощёкий карапуз в красном костюмчике – футболочка, шортики, кепочка с козырьком назад. Или принцесса с тёмными локонами.
Отвожу взгляд. Успокаиваюсь. Здесь веет умиротворением. Хочется расслабиться и отбросить тяжёлые мысли. Но я жду Таю.
Она приезжает приблизительно через полчаса. Сосредоточенная, неулыбчивая и, кажется, уставшая. Сердце при виде её сжимается в груди.
– Пойдём, – подставляю локоть, и она покорно цепляется за него. В ювелирном ведёт себя равнодушно. Беглый взгляд на витрины – и застывает в задумчивом молчании.
– Не хочешь выбрать? На свой вкус? Что-нибудь изящное, близкое?
– Мне не близки украшения, Эдгар. Выбирай сам. А я с готовностью нацеплю на себя любые драгоценности. Могу и кандалы, и ошейник, например. Из твоих рук.
Она произносит эти слова монотонно, очень тихо и спокойно. Делаю вид, что не слышу. Сердится? Расстроена? Пусть. Я найду способ её растормошить.
Намеренно долго примеряю кольца, кулоны, колье, браслеты. Тая покорно позволяет себя наряжать. Но я так и не смог добиться хоть каких-то эмоций от неё.
Делаю выбор. Оплачиваю. Внутри растёт глухое недовольство. Мне не нравится её равнодушие. Лучше бы сверкала глазами, задирала подбородок, спорила со мной.
В машине пытаюсь достать её хоть чем-то, но в ответ – лишь односложные «да», «нет», «как скажешь», «как хочешь».
Дома ей не до меня: Марк и Настя атакуют Таю почти на входе. У мелочи всегда много событий и впечатлений. Они с радостью делятся с моей женой нехитрыми секретиками и делами. С ними Тая преображается. Куда только и девается её покорная заторможенность. Я слышу её смех, вслушиваюсь в голос. Пытаюсь понять, о чём они болтают.
Никак не могу улучшить момент, чтобы поговорить. Но рано или поздно птичка попадается в силки. Особенно, если охотник не дремлет.
– Нам надо поговорить.
– Конечно, Эдгар, – снова эта восковая неподвижность черт. Замороженная кротость.
– Тая, – тормошу её за плечо, – вернись ко мне. Она вздрагивает. Переводит взгляд на моё лицо. – Я… наговорил лишнего.
– Ты можешь говорить, что угодно, Эдгар, – снова хлопает она ресницами и обжигает синевой взгляда. – Тебе можно всё. Твоя кукла будет исправно говорить «мама», если ты её перевернёшь; хлопать глазами, если подёргаешь за ниточки. Напялит на себя блестящие камешки и платье, что ты выберешь. Утрёт всем нос, если ты прикажешь.
– Что происходит, чёрт побери! – сержусь я.
Она выходит из комнаты и приходит с сумочкой. Достаёт оттуда пачку денег и протягивает её мне. Вкладывает насильно в ладонь.
– Тётка велела вернуть. Просила отдать тебе. Ты ведь меня купил, Эдгар? Тебе мало было того, что я оказалась должна за рухнувшую инсталляцию? Нужно было ещё и тётку подогреть, чтобы наверняка получить в безраздельное пользование? Ну, так пользуйся! Приказывай. Я буду поднимать руки и ноги. Задирать их, когда тебе приспичит. Я всё выдержу, правда. И тебе совершенно не нужно напрягаться. Я уяснила. Выучила. Осознаю. Не подведу. Не переживай. Я сыграю такую рапсодию, что все твои кошёлки ахнут, а хрыч, которого нужно охмурить, будет пускать слюни на твоём плече. Я всё для тебя сделаю, Эдгар.
– Прекрати! – бью кулаком в стену. Боль немного отрезвляет.
– Как скажешь, Эдгар, – покорно опускает она глаза. – Слушаюсь. Ты же меня купил.
– Да, – произношу медленно и громко. – Я тебя купил.
[1] Книга В. Гюго называется «Отверженные»
Глава 70
Тая
«Я тебя купил» – мрачно и тяжело. Это словно утёс или барьер. Стена до неба, через которую мне никогда не перемахнуть.
– Когда тебе что-то очень нужно, все средства хороши, да, Эдгар? – давлюсь горечью и хватаюсь за горло. Ледяные пальцы помогают справиться с тошнотой и комом.
– Иногда – да, – соглашается он. Послушай, Тая… Я наворотил много чего, согласен. Это всё от эмоций. Бурлит во мне. Не позволяет порой адекватно думать и мыслить. Ты всё перевернула. С ног на голову. Многое изменилось с тех пор, когда я увидел испуганную девочку в ресторане, что барахталась в клубах пыли и огрызалась на хозяина. Я изменился. Ты, думаю, тоже. Просто выслушай меня сейчас. Я… готов начать всё сначала. С нуля. Забыть непонимание. Обиды. Хочу дать нам обоим шанс. Может, попробуем жить семьёй? Без всяких условностей и контрактов? Без этих вот моментов, – он отшвыривает в сторону деньги, словно они жгут ему руки.
Я ждала этих слов, наверное, слишком долго. Зачем ему всё это?
– Так хочешь, что готов отказаться от завтрашнего благотворительного бала? – слежу за его реакцией. Вижу, как он напрягается. Как становится каменным тело. Как сжимаются упрямо губы. Он молчит. Не готов. Но и произносить вслух это не решается. Где грань между абсолютной честностью и ложью? Недомолвками, за которыми начинается недоверие.
– Не волнуйся, мы пойдём завтра на бал. Я обещала. Я сказала, что буду рядом с тобой до тех пор, пока нужна тебе.
– Ты очень, очень нужна мне, Тая Гинц.
Он делает шаг вперёд. Подходит совсем близко. Протягивает руку, но так и не решается коснуться меня. Его ладонь – раскрытая и беспомощная – маячит рядом, как осенний лист, что задержался чудом на ветке наших отношений, но готов вот-вот сорваться. Облететь. Покинуть родное дерево. И я подхватываю его. Не даю упасть. Сжимаю его предплечье.
– Притворись, что любишь, Эдгар Гинц. Сделай вид, что умеешь испытывать эти чувства ко мне. Сделай так, чтобы я поверила. На миг. Мне много не нужно, правда. Для девочки, что слишком долго жила без любви, поверить несложно. Для девочки, которую без конца кидало по жизни в разные стороны, достаточно нежных объятий и взгляда, чтобы подумать, что она хоть кому-то нужна.
Он качает головой, пытается что-то сказать, но я кладу ему палец на губы. Точь-в-точь как он.
– Не нужно слов. И, наверное, не нужно тела. Это только всё усложняет. Любить телом проще. Понятнее, наверное. Любить душой – та ещё задача.
Я глажу его по вискам. Смотрю в глаза. До головокружения. До нервной дрожи – так он близок сейчас ко мне, так желанен. Я тянусь, чтобы провести пальцами по острым скулам, поправить упавшие на глаза волосы. Скребу ногтями по аккуратной щетине – обожаю его полностью и без остатка. Он пытается дотянуться губами до моей ладони. Я уворачиваюсь.
– Я твоя, Эдгар. Тётка… не удивительно. Ожидаемо, понимаешь? Мне её жаль немножко. Недалёкая, злобная, нелюбимая. Всю жизнь прожила в дерьме и склоках. Вечно что-то доказывала, чего-то добивалась. Какой-то вселенской справедливости, что ли. Все ей должны. И государство, и я. Квартира, в квартиру. В отношениях – только расчёт. По-своему, наверное, она меня любила. Как могла. Насколько позволял ей узкий её внутренний мирок.
– А я? – произносит он хрипло и, не удержавшись, впечатывается в меня телом. Вжимается бёдрами. Почти стонет, уткнувшись в мою макушку.
Такой сильный и слабый, что хочется плакать от нежности. От чувств, что живут и растут во мне изо дня в день. Больше, наверное, любить невозможно, но каждый миг, каждый час чувство это ширится, обретает грани, меняется, получает всё больше оттенков. Это то, что никогда не описать словами наверняка. Только почувствовать и прожить. Отдаться без остатка. Раствориться. И мне уже не страшно. Это выше меня и чувства самосохранения.
– А ты сильный и самодостаточный. Глубокий, как белый цвет, что прячет в себе весь спектр радуги. Тебе не нужно было меня покупать. Достаточно было немного напрячься и очаровать. Но ты выбрал рациональный, вполне объяснимый путь. Самый короткий к цели. Как и положено. Я… не осуждаю тебя за это. Понимаю и принимаю. Ты добрый, щедрый, цельный. Так не дели же себя на части. Оставайся таким, как есть. Позволь воспринимать себя единым целым, а не отдельными фрагментами. Именно это я ценю в тебе больше всего.
– Я… – начинает он, и я прижимаю ладонь к его губам. Не даю сорваться словам, о которых он, возможно, потом пожалеет.
– Давай пока оставим всё, как есть. Переживём завтрашний день, а потом… всё решится. Само собой. Или с разговорами. Просто пройдём завтра рука об руку все испытания и коварные ловушки. Обойдём подводные камни. Вместе. Притворись, что любишь, Эдгар, чтобы никто, ни единая душа завтра не смогла в этом усомниться.
– Мне не нужно притворяться, – осторожно снимает он ладонь со своих губ. Смотрит прямо в глаза. Наверное, он честен сейчас.
– Мне тоже, – встречаю его взгляд твёрдо и ясно. И становится легко-легко, до воздушности. Кажется – ещё немного – и я оторвусь от пола. Взлечу облаком в небо. Растворюсь в глубоких снегах Килиманджаро, стану синью, кристаллическим блеском, воздухом, что ласкает их ежесекундно.
В этой недосказанной фразе – надежда. Пушистый зародыш счастья. И всё будет зависеть лишь от того, сможем ли мы дать ему тепло, чтобы он развивался, или позволим погибнуть, так и не родившись.
– Что мне сделать, чтобы ты поверила? – голос Эдгара сел, хрипит, как старый тоскующий саксофон.
– Просто отпусти меня. Дай подумать. Не торопи и не дави. Пожалуйста.
И он разжимает руки. Отстраняется от меня. Дышит тяжело, словно ему сделать это невыносимо трудно.
– Хорошо. Мы поговорим потом. Я сделаю так, как ты хочешь.
Я благодарна ему. За это благородство. За уступку. За умение быть сильным даже в такой ситуации. Ему ничего не стоило бы сломать меня или принудить. Расставить все акценты сразу. Но он позволяет мне сейчас победить. Пусть это для него и не поражение вовсе, а тактическая возможность отступить, чтобы укрепить свои позиции.
Это обман, конечно. Очередная моя хитрость. Игра слов. Он понял всё буквально. Но сейчас для меня важно, что он не стал ничего рубить с плеча.
До конца дня мы не пересекаемся. Даже на кухне. Он даёт мне дышать. Мой любимый единственный Эдгар. Моя душа и сердце. Только он. Я должна дать ему шанс подумать. Решить. Взвесить. Не ставить перед выбором. Не чинить препятствий, когда легко обмануться за полшага до правды.
Ночью он приходит ко мне. Я делаю вид, что сплю. Чутко прислушиваюсь, как он раздевается, вздыхает. Ложится осторожно на свою половину кровати. Лежит неподвижно, а затем решительно отбрасывает моё одеяло, залезает на мою половину и обхватывает меня руками и ногами.
– Ничего более, Тая, – говорит он в мою неподвижную спину. А я роняю беззвучные слёзы, вжимаясь в его горячее тело. Любимое до дрожи. До остроты, когда хочется из собственной кожи выпрыгнуть, только чтобы не пораниться.
Я закрываю глаза. Мокрые ресницы слипаются неприятно. Но я не решаюсь поднимать руку. А потом становится всё безразлично: засыпаю с мыслью, что завтра… очень сложное завтра. День, который очень важен для моего Эдгара. И я не должна его подвести.
Глава 71
Эдгар
Она поняла. Почувствовала, что я не могу отказаться от встречи с Варшавиным. И не стала просить о подобной жертве. Но мог бы ради неё я всё изменить? Плюнуть? Отодвинуть дела, бизнес, судьбы других людей? Слишком тяжёлые вопросы, и пока – без однозначного ответа.
Мне всегда казалось, что те, кто готов ради чувств творить безумства, – слизняки, амёбы одноклеточные, у которых нет разума. Да и вообще ничего нет. А сейчас я думаю, что если бы это было только моё личное дело, плевал бы я на всех. Ради неё. Только чтобы видеть её улыбку и радость. Синие глаза, в которых – обожание и любовь ко мне.
Мы так ничего и не сказали друг другу. Или сказали всё. Сердцем хочу, чтобы это было то, на что я надеюсь и мечтаю. Мозг – прагматичный и сухой – хочет подтверждения. Что-то наподобие печати в паспорте, где чётко видно: я женат на Тае Гинц. Жаль, что для любви никто не придумал таких печатей.
Я просыпаюсь рано. Как всегда. Тая – в моих объятиях. Тёплая, родная, желанная. Целую её в плечо и ухожу в душ. Я потерплю. Любить телом проще – так она сказала, моя мудрая маленькая девочка. И она права. Мне нужно её тело. Я нуждаюсь в её душе и сердце. В её глазах, в каждом вздохе, в повороте головы, в улыбке. Она нужна мне вся, без остатка. И я не хочу напортачить, разрушить тоненькую ниточку надежды, что протянулась между нами.
Когда я выхожу из душа, она уже хлопочет на кухне. Умытая, причёсанная, очень домашняя в халатике и тапочках на босую ногу.
– Оставь. Ида скоро придёт, – прошу я её.
– Мне нужно чем-то заняться, – возражает, не прекращая колдовать над завтраком.
– Волнуешься? – больше всего на свете хочется прикоснуться к ней. Зарыться носом в волосы. Поцеловать в шею. Или щёку. А лучше – в губы. Шептать дурацкие нежности, слова любви. Меня останавливает только то, что я – медведь. И могу разрушить всё своими неповоротливыми эмоциями.
– Конечно, – кидает она взгляд на меня.
– Любочка записала тебя в салон красоты. Секретарь моя, – поясняю поспешно. – Расслабишься, сделаешь причёску. И все эти мелочи, что так любят женщины.
Тая качает головой.
– Я не знаю, как это – любить подобные мелочи. Но попробую. Для тебя. Чтобы не подвести. Не опростоволоситься.
– Я буду рядом, Тая. Всё время буду рядом. И никто не посмеет тебя обидеть или посмотреть неправильно. Да им и не придётся. Ты затмишь женщин. Очаруешь мужчин.
Она смеётся немножко нервно, смущается.
– Я хотела бы быть такой же уверенной, как ты.
– Будешь! Я подселю в тебя этот вирус, – обещаю твёрдо и вижу, как она смотрит на меня немного странно, словно сомневается, что это возможно, или подумывает, не опасно ли со мной связываться.
А потом – круговерть. Дети. Собака. Салон. Я забираю Таю оттуда уже обновлённой. Она словно сменила кожу. Или вышла из скорлупы. Из привычной для меня девочки превратилась в ослепительную красавицу. Тонкую, длинноногую, звенящую, как струна, модель. Ей бы по подиуму шагать, вызывая восхищение и собирая восторженные взгляды и возгласы.
И, что поделать, я ревную её. Ревную так сильно, что боюсь дышать. К солнечному свету, что путается в гладких, как тяжёлый шёлк, волосах. К ветру, что забирается в декольте. К туфлям на высоком каблуке, что обнимают её ступни. К платью, что сидит на ней идеально. Остаётся последний штрих.
Я сажусь с ней в машину рядом. Достаю бархатный футляр. Пока она была в салоне, я всё переиграл. Выбрал другие драгоценности. Ажурное колье с капельками. Очень скромное, но изящное. Надеваю его. Не сдержавшись, провожу пальцами по выступающим ключицам. Любуюсь. Да. Всё правильно. Не кричаще. Не давяще. Ей идёт.
Глаза её близко-близко. Пронзительно синие. В сердце моём – навылет. Два моих персональных озера, в которых я не боюсь утонуть.
– И ещё… – достаю из кармана коробочку поменьше. Там кольцо. Я тоже выбрал его сегодня. Она накрывает мою руку своей.
– Не надо, Эдгар. Это потом, ладно?
Я не согласен, но пусть. Подожду. Сделаю так, как она хочет.
– Хорошо, – может, моё согласие позволит ей увидеть намного больше. Другого Гинца, не того, который всегда делает всё по-своему. Она никуда не денется от меня. Я люблю её так, что… готов целовать следы от её ног.
Сердце пронзает боль. Откидываюсь на сиденье и прикрываю глаза. Вспоминаю время, когда был очень молод и влюблён в Викторию. Мог ли я для неё сделать что-то подобное? Наверное, нет. Когда она ушла, я ни разу не искал встреч. Не пытался объясниться. Она потом сама… спустя некоторое время, когда я уже очухался и смог держать удар. Мы были так молоды. Я и Вика. Что сталось бы с нами, не уйди она тогда? Останься она?.. Появилась бы в моей жизни Тая?
Задаю себе вопросы и думаю, что прошлое надо оставить позади. Сценарий пошёл по другому руслу. Зачем сейчас строить предположения к событиям, которым никогда не суждено сбыться?..
Нужно жить сейчас. Брать от жизни сполна. Любить. Беречь девочку, что стала моей женой по принуждению, но почему-то до сих пор рядом, не ушла. И обещала быть всегда рядом, пока нужна мне. А раз так – останется со мной надолго. Я буду счастлив, если навсегда.
Мы подъезжаем к зданию, где будет проходить бал. Помпезная роскошь. Куча машин у входа.
– Ты готова? – спрашиваю Таю и сжимаю ободряюще её руку. Пальцы у моей жены холодные.
– Поцелуй меня, Эдгар, – просит она неожиданно, и я не колеблюсь ни секунды. Приникаю к её губам. Жадно, томительно, нежно. Вкладываю в поцелуй всё, что я чувствую. Не хочу отрываться. Мелькает шальная мысль: а пропади всё пропадом. Забрать её отсюда и бежать. Но я отстраняюсь. Пытаюсь поправить большим пальцем смазанную помаду.
Тая лишь качает головой, достаёт из сумки зеркальце и поправляет макияж.
– Вот теперь готова, – выдыхает она, и я встаю. Выхожу из машины. Водитель предупредительно открывает дверцу, откуда выплывает моя королева. Моя.
Я предлагаю ей локоть, и Тая мягко сливается со мной. Единое целое. Нерасторжимое. Мы идём и, наверное, кто-то оборачивается нам вслед. Но сейчас это не важно. Главное – мы вместе. То, что нельзя ни купить, ни разорвать, ни сжечь, ни уничтожить.
Мы сила, без которой не существует Эдгар Гинц. Сила, без которой нет и никогда не было бы Таи Гинц. Сила, без которой можно жить, но жизнь теряет что-то очень важное, когда её мало или не хватает. Я долго жил без любви и прекрасно знаю, о чём думаю перед тем, как войти в распахнутые настежь двери, за которыми меня ждёт попытка встретиться и договориться с Варшавиным. И, как никогда в жизни, я почему-то уверен в успехе.
size:14.0pt'>– Ничего более, Тая, – говорит он в мою неподвижную спину. А я роняю беззвучные слёзы, вжимаясь в его горячее тело. Любимое до дрожи. До остроты, когда хочется из собственной кожи выпрыгнуть, только чтобы не пораниться.
Я закрываю глаза. Мокрые ресницы слипаются неприятно. Но я не решаюсь поднимать руку. А потом становится всё безразлично: засыпаю с мыслью, что завтра… очень сложное завтра. День, который очень важен для моего Эдгара. И я не должна его подвести.