Глава 1
Тая
Споры с моими подругами начинаются одинаково – с шуточек и разговоров «за жизнь», а потом лёгким движением руки превращаются в попадалово разной степени тяжести. Мне бы не вестись, не поддаваться на провокации, но тяга к авантюрам превозмогает. Всё время хочется доказать, что любое дело для меня – раз плюнуть и нет ничего невозможного. Нужно только захотеть.
– Тайк, а что ты кислая такая? – смотрит и в этот раз Синица мне в лицо снизу вверх, словно пытается от подбородка к глазам прочертить линию судьбы.
Синица – это её фамилия. Но только друзья и родные помнят, что на самом деле её зовут Лина. Птица Синица красная девица. Ей двадцать один, она на два года старше меня и Оли, хоть и учится с нами на одном курсе. На правах многоопытной и бывалой, Лина учит нас уму-разуму, житейским премудростям, а заодно подбивает на всякого рода эксперименты. «Иначе скучно жить» – эти слова можно вытатуировать у неё на лбу, как девиз.
– Тётка опять доставала, – жалуюсь я с затаённой тоской. – Опять рассказывала, что нечего дармовой хлеб жрать. Нужно идти работать, а не протирать штаны в университете.
– Ты же и так подрабатываешь! – возмущается Оля.
Подрабатываю. Мы втроём подрабатываем в этом ресторанишке средней руки. Олька – посудомойкой, а мы с Линой – официантками. Оля кастинг не прошла из-за маленького роста. Хозяин на длинных ногах и коротких юбках помешан. Считает, что так его заведение выгодно отличается от других. Клиенты запоминают и возвращаются снова, чтобы полюбоваться на нашу неземную красоту. В общем, он прав: запоминать здесь, кроме длинноногих официанток, нечего.
– Если бы этого хватало, – вздыхаю я, – давно бы свалила от тётки. Общежитие мне не дают, якобы местная. Стипендию тётка забирает. Она бы и эти копейки забирала, если б могла.
– Замуж тебе надо, – важно брякает Синица. – За такого, – щёлкает она пальцами и сладко закатывает глаза. Пора кидать гранату: сейчас Синицу понесёт, как велик без тормозов. – Представительного! Во! Чтоб не сосунок какой без роду и племени, без профессии и работы. На голом энтузазизьме не уедешь далеко. Все эти студентишки – фи. Моветон.
– Ну да, – киваю я головой, как мудрый Будда, – не мелочимся. Если уж замуж, то за миллионера. А лучше – миллиардера.
– Не, ну зачем так-то? – подпрягается в разговор Ольга. – Нужно ставить реальные цели, а не эфемерные дали.
Опять они со своим позитивным мышлением и верой в Мироздание. По версии Лины, нет недостижимых целей. Есть неправильные желания. Я к этому со скептицизмом: жизнь меня не раз в коленно-локтевую позу ставила, а Олька прониклась. Стала ещё одним прихожанином церкви святого Мироздания.
Мне их убеждения не мешают. Иногда даже забавляют, если не касаются меня напрямую. А так… когда эти две стервочки местного разлива играют на моих слабостях в четыре руки, выходит такая гамма, что ни один виртуоз не справится.
– Да-да-да! – торжественно садится на своего боевого Буцефала1 Синица. У неё не конёк – не путать, пожалуйста, – у неё целый конище размером с десятиэтажный дом. – Что-нибудь представительное, с квартирой-машиной-деньгами. Такой… слегка за тридцать. Щедрый, ласковый, надёжный. Океан, а не мужчина!
– Как бы не утонуть в океане-то, – остужаю я её пыл, – особенно, если плавать не умеешь. Ты не подумала, на кой ему, слегка за тридцать, девятнадцатилетняя неопытная девственница без образования? Нищая к тому же.
– Да как ты!.. – задыхается от возмущения Синица, – Вот говорила: над самооценкой пахать и пахать! Красивая – раз, длинноногая – два, не дылда при этом – три, умная – четыре, молодая – пять! Да тут до бесконечности можно пальцы загибать, и на ногах не хватит. Он должен быть счастлив, заполучив сокровище. Да ещё девственное.
Олька подло хихикает и прячет пунцовое лицо. Её распирает от смеха. Но она знает, что если сейчас расхохочется во всё горло, я обижусь. Поэтому Олька краснеет до помидорного оттенка, пыжится, сжимает плотно губы и надувает щёки. Живот у неё трясётся. Ну, как живот – что-то там немного выпуклое. Так-то она стройняшка.
– Можешь ржать, – милостиво разрешаю я, взмахнув рукой, как дирижёр – палочкой, и Ольку наконец-то прорывает. Смеётся она заливисто и заразительно. Но мы стараемся потише, иначе сейчас притарахтит лысый чёрт Гена Палыч и будет шипеть, округляя глаза.
Он здесь хозяин и господин. А мы его гарем наложниц. Хочет милует, хочет казнит. Плюс – никогда не подкладывает под клиентов. За что ему огромное человеческое спасибище. Во всём остальном он гад, тиран, сволочь. Банный лист на заднице, зануда и педант.
– А можно и миллионера, – неожиданно меняет курс Синица. И вот эти форсажи всегда знаменуют собой очередной знаковый поворот. Но я их различать не умею, поэтому ведусь каждый раз, как в первый класс. – И правда: зачем мелочиться? Тут главное – холостого найти. А это задача посложнее. А пока подходящих нет, можно и потренироваться.
– В каком смысле «потренироваться»? – впадаю в ступор я. У Синицы своеобразное видение правил хорошего тона и культуры поведения. Её «потренироваться» может означать, что угодно.
– Опыта у тебя нет, – вздыхает она тяжело. – Надо бы уметь подкатить, очаровать, не оставить камня на камне при штурме крепости бронированного сердца. Чтоб клиент понял: ты та самая. Единственная. Но с первого взгляда такие вещи редко происходят. Поэтому нужно быть убедительной.
– Глазки строить? Ножкой шаркать? – веселюсь я, ещё не понимая, что Госпожа Большая Задница уже встряхнула кудрями и деловито нанесла боевую раскраску.
– Хотя бы и так. Ты и того не умеешь, – бреет меня на лысо язвительная птица Синица. – Вон, ты того мужчину видишь? – тыкает она пальцем в зал, где за столиком сидит один из представителей сильной половины человечества.
– Ну, вижу.
– Вот потренировалась бы. Познакомилась. Попробовала очаровать. Чтоб посмотреть, что у тебя в арсенале имеется и умеешь ли ты стрелять точно в цель.
– Выдумаешь тоже. Ему не слегка за тридцать. Ему почти под сорок или уже за. Не подходящий объект, – всё ещё пытаюсь я оттянуть неизбежное, но сама уже глазами изучаю «меню».
Холёный, статный. Видимо, высокий. Костюм на нём дорогой. Туфли – до блеска. Я вижу только профиль. Импозантный. Стрижка модная, слегка небрежная. У меня слабость к мужским стрижкам, красивым вискам и рукам. У этого всё в порядке и с первым, и со вторым. Виски слегка седые, аккуратные. И пальцы, что держат бокал – ухоженные, длинные, но по-мужски сильные. Это видно даже издалека. Красивая форма ногтей, крепкая ладонь.
– Какая тебе разница? – жарко шипит, падая на меня грудью, Синица. – За тридцать, под сорок – это тренировка. Разведка боем. Давай, соберись!
И я собираюсь. Как пантера перед прыжком. У меня аж голова кружится, а внутри – будто пузырьки шампанского лопаются.
Ну, мне не обязательно кидаться на него. Он, наверное, заказ сделал. Вот и славно. А пока можно рассмотреть поближе. Изучить. Никогда не знаешь, чего от мужчины ждать. Линка в одном права: опыта у меня ноль. Я только и умею, что от похотливых рук уворачиваться. А здесь цель иная. Привлечь внимание и заинтересовать.
В этом месте я начинаю падать. Не в мыслях и фантазиях, а реально. Пока я подбиралась к «объекту» поближе, совершила непростительную в этом ресторане ошибку: опёрлась локтём на жуткую инсталляцию – гордость Гены Падлыча, которую он заказал за баснословные деньжищи какому-то крутому дизайнеру.
И вот эта херь от моего бараньего веса и рухнула. А может, время ей пришло погибнуть смертью храбрых. Как бы там ни было, она развалилась на детали, из которых состояла. Там пыли, между прочим, тонна. Наверное, ни одна зараза не хотела и близко приближаться к этому чудовищу, чтобы протирать.
Зато к объекту приблизилась максимально: он как раз неподалёку сидел. Вся в пыли, с ободранным локтем и коленом. Ноги в раскорячку: я как-то умудрилась не упасть всё же. Устояла, как партизан на допросе. Красавица. Ещё пулемётную ленту мне через грудь – и пленять импозантных мужчин в дорогих костюмах.
Глава 2
Эдгар
– Прикол! – помощника моего, Севу, кажется, очень веселит всё, что происходит в этом дрянном ресторанишке.
Вздыхая, рассматриваю на свет бокал с вином. Пить такое – всё равно что медленно травиться. Поворачиваюсь, чтобы глянуть, что происходит. Грохот, пыль, вопли. Не стоило сюда идти, но у Севы на этот счёт всегда своё авторитетное мнение. Он не настолько требователен к комфорту и кухне, как я.
– Эдгар, видел? Кажется, девчонка эту хрень уронила! – смех у Севы – искренне-чистый: он наслаждается процессом.
– Что это хоть было? – оглядываю свалку металлолома, что образовалась на полу буквально несколько мгновений назад.
– Дон Кихот на Росинанте, – охотно поясняет Сева, блестя глазами. – «Дон Кихот» – так называется этот милый ресторанчик, – втолковывает он мне как умственно отсталому. – Гена решил соригинальничать и заказал арт-объект – увековечил, так сказать, рыцаря Печального Образа в консервных банках, железных болванках и прочих металлических отходах.
– Рухлядь, короче, – меряю глазами останки «арт-объекта».
– Ничего ты не понимаешь, – разглагольствует мой помощник, – свежее дыхание авангардизма…
– Уже прочувствовал, – прерываю его и машу перед носом рукой. – Пыли в этом дыхании – хоть отбавляй.
Возле поверженного Росинанта, растирая ушибленный локоть, надсадно кашляет официантка. Хорошенькая. Пожалуй, это единственный плюс в этом заведении – симпатичная обслуга.
– Зато здесь тихо, спокойно, – загибает пальцы Сева, – никто не мешает разговаривать на любые темы, а встреча с общими знакомыми стремится к нулю. К тому же, нужно быть ближе к народу. Гена – мой друг. Обслужат, как представителей королевской фамилии.
Он явно пытается расписать преимущества, но у меня отпало всякое желание здесь находиться.
– Хватит пялиться на официанток, – одёргиваю я Севу. – Что у нас с Варшавиным? – пытаюсь вернуться к разговору, ради которого, собственно, мы и встретились.
У Севы отсутствующий взгляд. Он весь – в событиях рассыпавшейся в тлен рухляди.
– Гена её сейчас убьёт, – быть участником шоу для Севы – великое событие.
– Сева, – чувствую, как накатывает волнами раздражение, – они там сами разберутся. Ближе к делу.
Сева вздыхает, с трудом отрывает взгляд от происходящего за моей спиной и фокусируется на мне.
– А с Варшавиным всё кисло, Эд, – кладёт он локти на стол и упирается подбородком в сцепленные в замок ладони. – Не получилось у меня о личной встрече договориться. Он о тебе и слышать не желает. Но есть и хорошие новости: Варшавина можно будет поймать на некоем мероприятии, что вот-вот свершится.
По выражению Севиного лица я понимаю: некое мероприятие – это не совсем радужная новость.
– И в чём подвох? – спрашиваю, в который раз рассматривая вино на свет. Чёрт, неужели здесь ничего приличнее нет?
Сева тяжело вздыхает.
– Это благотворительный бал, который устраивает жена Варшавина.
Он снова смотрит поверх моего плеча на незатухающий скандал.
– Достань пригласительный, ты же всё можешь, – пытаюсь достучаться до его сознания, но, судя по всему, Сева никак не может оторваться от шоу, хотя и в пол-уха слушает меня.
– Вот, – достаёт он из внутреннего кармана пиджака конверт. В нём – пригласительный билет – розовый глянец с золотыми виньетками, от которых меня перекашивает до зубной боли.
– И?.. – таки пытаюсь выдавить из него нужную информацию.
Сева с трудом отводит глаза от скандала и снова вздыхает.
– Это благотворительный бал, но туда просто так не попасть. Если хочешь увидеть Варшавина, нужно жениться. Жена тебе нужна, Эд. Только олдскул, только хардкор. Вечеринка исключительно для семейных пар.
– Пф-ф-ф, – пренебрежительно фыркаю, – в чём проблема? Найди э-э-э… леди, которая успешно справится с этой высочайшей ролью.
У Севы глаза усталого полицейского, которому осточертело каждый раз объяснять одно и то же.
– Ты не понимаешь. Тебе нужна не лишь бы кто, а жена. Настоящая. Штамп в паспорте и все дела… По-другому никак.
– Что за чушь? – щетинюсь я ежом, – там что, документы на входе будут проверять?
– Будут, не будут, – тянет слова Сева и снова поглядывает мне через плечо, – а такая вот у Варшавина блажь. И, поверь, женат ты или нет, он узнает точно. Ведь это он от тебя, как заяц, бегает. Может, потому как раз, что ты свободен, бездетен, разведён. Может, его это бесит, например?
– Видать завидует, – кривлюсь я от глотка вина – мне срочно нужно смыть послевкусие этой новости, но этой кислятиной только тараканов травить – однозначно.
– Я человек общества, и мне по барабану, что у вас, великих, в головах творится. Но этот бал – твой единственный шанс. Варшавин сейчас по заграницам больше, потом ты его будешь с собаками искать либо в Европе, либо в Средиземном море. Он на яхте с женой любит путешествовать, видишь ли.
– Ладно, – припечатал я ладонями по столу. – Расклад ясен. Либо я женюсь, либо прощайте, акции. А если акции уплывают, значит к осени можно спокойно упаковать вещи и распрощаться с мечтой о расширении бизнеса.
С таким успехом я мог бы выйти на площадь и проорать все свои тайны – их бы там быстрее услышали. Конфликт за моей спиной разгорался, как пожар. Хозяин ресторана тянул официантку «за кулисы», а та пыталась от него отбиться. Оно и понятно: за глазами у всех свершится правосудие. Не в её пользу, конечно же.
– Ты хоть придставляиш, сколько это стоит? – кричит этот испанец грузинского рода на девушку и зло трёт лысую башку. – Да тибэ за сто лет столько ни заработать, безмозглая твая башька!
– Да не ломала я вашу скульптуру! – отчаянно спорит девчонка. – Во мне столько веса нет, чтобы на неё насесть. Она у вас там на соплях болталась, видать. Я всего лишь локтём зацепила немного – и оно рухнуло.
– Нэт, дарагая, прыдётся платить!
Сева разве что на стуле не подскакивает от возбуждения.
– Может, уже хватит пялиться? – снова взываю я к его гражданской совести. Но у Севы сей нужный в хозяйстве предмет отсутствует напрочь.
– Колоритная девочка, – он сейчас похож на кота, что охотится на птичек. – У Гены сейчас морда треснет от натуги, а она, гляди, спорит с ним, доказывает.
Я невольно меряю глазами официантку. Тёмненькая, худенькая, высокая. Ножки хороши. Она явно расстроена, но держится, не рыдает.
– Что, уже готов обаять и влюбить в себя девушку? – кривлю губы, глядя на Севу.
– Увы и ах, – вздыхает он судорожно. Видать, таки зацепила его официантка. – Там сейчас другое кино начнётся. Гена будет её по частям разбирать и собирать, а ей придётся ноги раздвигать по первому же требованию. Шутка ли: его великий шедевр развалили.
Я наблюдаю, как шипит сквозь зубы что-то хозяин ресторана и, видимо, делает гнусные намёки на отработку. И меня почему-то это бесит. Возможно, потому что меня в этом ресторане бесит всё, начиная с гадкого вина.
– Сколько стоит этот шедевр великого зодчества? – киваю на груду металлолома на полу.
Сева пожимает плечами, делает глоток из своего бокала, и я с наслаждением наблюдаю, как вытягивается его лицо: выплюнуть некультурно, глотнуть придётся. Так-то, попробуй и ты, чем потчует тебя твой испано-грузинский друг.
– Откуда я знаю, – закашливается он.
– Значит встань, пойди и узнай.
Сева намёков не понимает.
– Серьёзно? – взлетает вверх его мефистофельская бровь.
Это не помощник, а ходячая проблема. Всё сам, всё сам… Куда ни кинься.
– Послушайте, – делаю я знак рукой. Тон у меня такой, что игнорировать меня не получится. Да он и не посмеет. – Кажется, наш заказ запаздывает, а вы задерживаете нашу официантку.
– Нэт, нэт, – частит лысый ресторанный мачо, – эта ни ваша, ваша сийчас…
– Кажется, я ясно сказал? Это. Наша. Официантка, – произношу по слогам, чтобы дошло. – И мы ждём косидо по-мадридски.
– Да-да, господин Гинц, сийчас сдэлаим, господин Гинц, – кланяется он чуть ли не в пояс, и я смотрю, как блестит его лысина.
– Ты про цену серьёзно? – достаёт меня Сева, наблюдая, как семенит его Гена и тащит за собой девчонку.
– Узнай, сколько стоит эта дрянь, – бросаю салфетку на стол, – цену сбей до двух тысяч долларов – больше эта куча дерьма не стоит даже при величайшем слове в авангардизме, и скажи девчонке, что я заплачу за неё, но за это она поработает на меня.
– Серьёзно? – у Севы, наверное, фантазия закончилась. – А зачем она тебе нужна?
– Я женюсь на ней, – поправляю запонки в манжетах и одёргиваю пиджак. – А ты ещё раз выдашь своё идиотское «серьёзно?» – уволю.
Глава 3
Тая
– Ну ты, блин, даёшь! – бешено вращает глазами Синица. – Я думала, Падлыча на носилках вынесут с обширным инфарктом миокарда. Раздолбала его священную корову! Ты видела, видела? У него лысина багрового цвета была!
Олька медленно сползает от сдерживаемого хохота по стене. Смеяться сейчас нельзя. Если честно, мне не до смеха. Я пытаюсь умыться, вычесать пыль из волос и отчистить фирменное платье. За него Гена сдерёт три шкуры. Порча хозяйственного имущества.
О рухнувшей инсталляции я даже думать не хочу. С тоской прикидываю, сколько придётся пахать бесплатно и как выкрутиться без тех копеек, что я здесь зарабатываю. Не знаю, как Гена, а тётка меня со света сживёт. На эти деньги я питалась в университете, ездила в метро и покупала кое-что из вещей. Теперь на всём крест.
– Гена, надо поговорить, – слышу я незнакомый голос. Уверенный такой, деловой.
– Сэва, дарагой, нихаращо получилось. Господин Гинц ни захатэл ждат косидо? Пальчики аближеш, такой изысканный вкус. Савсем как в Испании. Ни атличиш.
– Попробую, попробую я твоё косидо, как только договоримся.
Синица ожесточённо машет руками на Ольку, та, закрыв рот обеими руками, испуганно замирает у стены, как мышь. Затаив дыхание, мы на цыпочках подкрадываемся к кабинету Гены Падлыча. Начало разговора, естественно, мы пропустили. Но то, что творится дальше, можно и не подслушивать: голос хозяина стены пробивает, как бронебойные снаряды.
– Ты смэрти маей хочеш, да? Эта символ маево рыстрана, а она его убила, да? Талысман разрушила, бэду накликала. Типер по миру пайду.
– Ой, да ладно, – посетитель лениво растягивает слова. Чувствуется: иронизирует. Если не сказать хуже. – Что ты так по этой рухляди убиваешься? Символ, талисман… ерунда это всё, ты ж взрослый мужик, Гена. Ну, что ты сейчас несёшь? Ей цена пять копеек в базарный день. Между прочим, ты Гинца своим ором расстроил. Девушку зря обидел. Триста долларов за эту кучу мусора никто не даст.
– Э-э-э, Сэва, какой трыста? Две тысячи заплатил. Сам Бэйкин ваял, дызайнер мирового уровня. В Парыже выставка проходит. Успэх бешеный. Типер я его ни угаварю новый шыдевр сваять.
– Пятьсот. В дань уважения к мировому светилу.
– Дыве! Дыве тисячи!
Они торговались истово, но по-разному. Падлыч рвал на лысине волоса – образно выражаясь, незнакомец Сева продолжал отстреливаться лениво, словно точно знал, что в какой-то момент Гена сдастся, а все его «сваэй русской мамай клянус» не более, чем горячая испанская (как он без конца подчёркивал) кровь, из которой тянулись добротные грузинские корни. Хотя с натяжкой Гена бы и за испанца сошёл. С его-то носом, жгуче-чёрными глазами и темпераментом.
– Ах, какой мужчина! – шепчет почти одними губами Линка. Естественно, она не Геной восхищается, а вторым заядлым торгашом. – Совершеннейший вынос мозга, видела?
Ничего я не видела. Как-то не до того было, чтобы рассматривать. Я на руки, виски и профиль «объекта» пялилась, пока подо мной Росинант с Дон Кихотом не грохнулся. Ну, сидел какой-то рядом. Блондин, кажется. Но это не точно. Меня и сейчас несколько иные материи волнуют.
Чувствую, как шевелятся на затылке волосы. Дыбом встают. Эти двое за дверью уже до тысячи долларов дошли. И как-то нехорошо мне. Неспокойно. С какого перепугу чужой мужик мой «долг» перед «родиной» оплачивает? Ведь не от большой любви к альтруизму. Судя по тому, как они с Геной Павловичем сцепились, на доброго самаритянина этот мистер Икс не тянет ни на копейку.
Кажется, они по рукам ударили. Синица хватает меня за руку – и мы стремительно делаем ноги. На цыпочках, чтобы каблуками не цокать по паркету. Но звук всё равно прорывается – чпок-чпок, словно кошка когтями постукивает.
Не успели мы скрыться и дух перевести, как лысый чёрт гаркнул на весь коридор:
– Таисия, ты где, дэвочка мая дарагая?
– С богом! – Линка крестит мне лоб и выпихивает наружу.
– Обслужи столик, да? И сматри у миня! – трясёт он кулачищем, размером с хорошую кувалду.
Мог бы и не стараться: все знают, что Падлыч может махать чем угодно, но не тронет и пальцем. Ну, разве что намекнёт на непристойность. Но открыто он никогда и ни к кому не приставал, разве что иногда к задницам своей хлебосольной рабоче-крестьянской широкой ладонью прикладывался.
Пока я расставляю на столе перчики, огурчики и маринованный лучок на закуску, исподтишка изучаю посетителя. Брутал. Мачо. Сердцеед на все сто баллов по стобальной шкале. Вот кому «слегка за тридцать». А может, чуть меньше. И как это Линка так промазала? Видать не рассмотрела за объектом номер один.
Волосы у него зачесаны небрежно назад, открывая высокий лоб. Глаза глубоко посажены, но не портят, а придают взгляду нечто роковое. Правда, я не люблю подобные лица. Чересчур обаятелен, как котяра. Как паук, который заманивает доверчивых мух в свои сети, а потом высасывает досуха и бросает. После таких – только разбитые сердца да надежды остаются.
Я вижу, как он морщится, пригубив суп. Ну да, здесь тебе не Мадрид. И не элитный ресторан. Повар у Гены сбежал – конкуренты сманили. И с тех пор начались хождения по мукам: уже пятого меняет и всё никак не пригреет нормального. Почему-то Падлычу катастрофически не везло. Брехло он первостатейное. Дон Кихот, скрученный из автомобильного старья и железяк, что-то плохо исполнял функцию талисмана.
Объект номер два с опаской отодвигает горох и сало и с отменным аппетитом набрасывается на мясо. Уж мясо даже та бездарность, что сейчас исполняет роль повара, испортить не смогла.
Мужчина делает знак рукой, останавливая меня.
– Присядь, пожалуйста, – меряет он меня глазами из-под опущенных век.
– Не положено, – заученно и вежливо отказываю я, но он только ухмыляется, растягивая красивые губы в улыбке.
– Геннадий Павлович не будет против. Присядь, – а это уже приказ. Мягкий, но увесистый, как кирпич.
Сажусь на краешек стула. Сердце частит, и в солнечном сплетении сжимается так, что становится трудно дышать.
– Я заплатил за ту хрень, что ты развалила, – он продолжает скользить по мне взглядом. Раздевая. Изучая. Разглядывая мои «прелести», скромно прикрытые униформой, но где надо выдающиеся и достаточно приятные – Гена Падлыч других не берёт. Я прошла жёсткий кастинг, прежде чем устроилась работать в его ресторан. У меня открыты только ноги, и этот гад рассматривает их с великим интересом. Нагло. Вот же, сволочь.
– Спасибо вам большое, – покорно бормочу благодарности, но мужчина небрежно отмахивается. Словно я ему наскучила до чёртиков.
– Как ты понимаешь, ничего не делается просто так. Поэтому оставь свои благодарности на потом. Деньги на твоё спасение от гнева Геннадия Павловича дал господин Гинц. Поэтому взамен он хочет, чтобы ты сделала для него кое-что. Придётся потрудиться, Таисия. Отработать достаточно большую сумму.
Я так и знала, что добром это не закончится. И ещё не понятно, кому лучше было бы отработать безвременно почившую в бозе инсталляцию – Гене Падлычу или незнакомому господину Гинцу. Тому самому. Глубоко под сорок. С красивыми руками и римским профилем.
И почему у меня внутри разрастается безобразной гигантской кляксой ощущение, что я попала?