Елизавета и Маргарет. Частная жизнь сестер Виндзор

В качестве командира полка на ней лежала еще одна почетная обязанность: писать письма семьям погибших и делиться воспоминаниями об их службе в Виндзорском замке.

А ей хотелось большего: «делать то, что делают все девушки моего возраста»⁴¹, по ее собственному выражению. Отец не переставал опекать ее, он хотел как можно дольше продлить идиллию «нашей четверки». Тогда она прибегла к испытанному приему младшей сестры, подлизываясь и улещивая родителей, пока те наконец не разрешили ей работать для нужд обороны.

В 1945 году Елизавета вступила во Вспомогательную территориальную службу (ОВД), что привело ее сестру «в жуткую ярость»⁴². В качестве младшего офицера ОВД будущая королева занималась трудной и грязной работой – ремонтировала двигатели, меняла покрышки, свечи зажигания и масло, научилась читать карты и ориентироваться в темноте. Вскоре ей поручили водить пятнадцатитонный грузовик Красного Креста. Впервые в жизни, как она впоследствии признавалась лейбористке Барбаре Кастл^[5], она смогла сравнить себя с девушками ее возраста.

Обычно она возвращалась не раньше семи вечера, часто слишком уставшая, чтобы рассказывать о событиях дня. Кроуфи писала: «Маргарет была слишком мала, чтобы работать вместе с ней, и, как обычно, очень сердилась, когда Лилибет делала что-то без нее». Расстроенная Маргарет часто жаловалась: «Я родилась слишком поздно!»⁴³ Ее уставшая старшая сестра повторяла Кроуфи свою обычную фразу: «Маргарет всегда хочет того, что делаю я»⁴⁴.

Служба в ОВД формировала принцессу. Елизавета всегда стремилась окунуться в жизнь за пределами дворца, и теперь она в полной мере ощутила свободу. Она стала более сильной и уверенной в себе. Капрал Айлин Херон в тот период сделала запись о принцессе: «Она говорит с нами гораздо больше, чем раньше, и совершенно не стесняется»⁴⁵.

Когда Елизавета освоилась в новой должности, король с королевой в сопровождении Маргарет приехали навестить ее подразделение. Они с интересом смотрели, как девушки ремонтировали грузовики и машины. Маргарет внимательно наблюдала за своей старшей сестрой, ища возможность раскритиковать и унизить ее. Во время осмотра двигателя грузовика она с триумфом обнаружила «слабую компрессию», которую пропустила Елизавета. «Ее не хватает», – настаивала Маргарет. «Откуда ты знаешь?» – спросила Елизавета. «А почему бы мне не знать?» – парировала Маргарет, вызывающе тыча пальцем в пуговицы на рабочей куртке сестры.

Однако изменения в отношениях сестер произошли не из-за работы Елизаветы в ОВД, а из-за ее личной жизни. В близком кругу Елизаветы знали, что, встречаясь с различными молодыми людьми, которые могли бы претендендовать на ее руку, она смотрела только на одного молодого человека – того самого, который мог в один присест съесть целую тарелку креветок и попросить добавки.

Те беззаботные дни остались в прошлом, теперь принц Филипп находился на передовой. Он стал одним из самых молодых лейтенантов в военно-морском флоте. Его имя упоминалось в донесениях, он получил греческий военный крест «За отвагу» после битвы у мыса Матапан в марте 1941 года: принц участвовал в операции британских бомбардировщиков по уничтожению итальянских боевых кораблей, выслеживая их прожекторами своего линкора. Во время высадки союзников на Сицилию в июле-августе 1943 года его сообразительность помогла спасти эсминец HMS Wallace от удара с воздуха и неминуемого потопления.

В это опасное и критическое время принц Филипп продолжал переписку с принцессой Елизаветой, пусть и нерегулярно. Во время увольнения на берег в Кейптауне его кузина Александра как-то спросила, кому он пишет. Когда он ответил: «Принцессе Елизавете в Англию», она с удивлением заметила: «Так она же еще ребенок»⁴⁶. Однако повзрослевшую и серьезную Елизавету вряд ли теперь можно было назвать ребенком. Ее кузина Маргарет Роудс вспоминала: «Я получала от нее письма со словами: «Это так замечательно. Мама говорит, что Филипп может приехать и пожить у нас во время отпуска». Она никогда не смотрела ни на кого другого и с самого начала была действительно влюблена в него»⁴⁷. Это подтверждает и подруга Лилибет, Алатея Фитцалан Ховард, родственница герцога Норфолкского. Услышав имя Филиппа в разговоре тогда еще четырнадцатилетней принцессы с Маргарет, Алатея спросила, кто он такой, и принцесса ответила: «Его зовут принц Филипп Греческий». Сестры разразились смехом, но в конце концов Елизавета призналась, что Филипп – ее «парень». 3 апреля 1941 года Алатея записала в дневнике, что принцесса вырезает из газет фотографии с молодым принцем⁴⁸.

Конечно, это было время романтических переживаний и семейных советов по поводу подходящей партии для принцессы. Еще в 1941 году на коктейльном приеме в Афинах мать принцессы Марины, принцесса Николас, высказала мнение автору известных дневников Чипсу Ченнону, что Филипп станет британским принцем-консортом. Хотя Ченнон говорил, что всем сердцем сочувствовал Британии, чья независимость по-прежнему висела на волоске, но разговоры о династическом союзе в то время казались ему преждевременными и чрезмерно оптимистичными.

На самом деле хотя щегольство, энергия и непоказной героизм Филиппа вызывали восхищение Елизаветы, он был не единственным молодым человеком, заставлявшим ее сердце биться быстрее. Она признавалась Алатее Фитцалан Ховард, что «обожает» графа Юстона, и девочки соперничали друг с другом в борьбе за его внимание. Алатея признавалась, что «страшно влюбилась» в этого офицера Гвардейского гренадерского полка, пользовавшегося всеобщей популярностью. К разочарованию обеих, он получил назначение адьютантом к вице-королю Индии, фельдмаршалу Арчибальду Уэйвеллу⁴⁹.

Граф Юстон был не единственным поклонником. Мать Алатеи указывала на Дэвида Маунтбеттена, маркиза Милфорд-Хэйвена, как на подходящую кандидатуру на роль супруга королевы. Впоследствии он стал шафером Филиппа на его свадьбе.

Сама Елизавета высоко ценила своего двоюродного брата Эндрю Элфинстоуна за его благородство. Она считала его олицетворением того типа супруга, которого «пожелала бы каждая девушка». Она признавалась в письме кузине Диане Боуз-Лайонс, что, по ее мнению, трудно найти кого-то более достойного⁵⁰. Она жалела, что он приходится ей двоюродным братом, – в то время такая степень родства ошибочно считалась препятствием к браку из-за высокого риска потомственных заболеваний. В некоторых американских штатах браки между двоюродными братьями и сестрами запрещались, хотя в Великобритании такого запрета не существовало.

Алатея вспоминает, что ее подруга принцесса Елизавета пользовалась большой популярностью на вечеринках и молодые люди выстраивались в очередь, чтобы закружить ее в танце, и тем не менее она беспокоилась, суждено ли ей обрести личное счастье. В июне 1942 года Алатея записала в своем дневнике: «Она задается вопросом, выйдет ли когда-нибудь замуж, и я ее уверяю, что да. Она сказала, что если по-настоящему захочет выйти замуж, то убежит из дома, но я знаю, что она этого не сделает из-за сильно развитого чувства долга, хотя простая жизнь ей больше подходит»⁵¹.

Алатея, двумя годами старше Елизаветы, в своих дневниковых записях предстает особой надменной, склонной к резким суждениям и нервной (она наносила себе ножевые порезы на руках после ссор с родителями), но она обладала острой наблюдательностью. В то время как Елизавета описывала своего «возлюбленного» принца Филиппа как очень остроумного человека, Алатея считала иначе, замечая при этом, что у королевской семьи была нудная привычка пересказывать шутки, услышанные по радио. Она писала: «Никого из тех, кого я знаю, нисколько не забавляют глупые шутки такого рода, но К[ороль], К[оролева] и принцессы – оч. недалекие люди»⁵². Когда же ее наконец познакомили с королевским моряком, она нашла его «довольно приятным», но не в ее вкусе.

Хотя бравый и обходительный принц Филипп увлекся Елизаветой, он не ощущал недостатка в поклонницах. Как вспоминала принцесса Александра Греческая, «блондинки, брюнетки, рыжеволосые красотки – Филипп с галантной беспристрастностью ухаживал за всеми»⁵³.

В декабре 1943 года Филипп получил долгожданный рождественский отпуск. Он написал королеве, прося ее разрешения провести Рождество в Виндзоре, и получил согласие. Таким образом Филипп попал на представление «Аладдина», где Елизавета впервые играла главную роль, Аладдина, а Маргарет выступала в роли принцессы Роксаны. В первый вечер Елизавета не могла скрыть своего радостного возбуждения: «Кроуфи, как вы думаете, кто приедет посмотреть на нас? Филипп!»⁵⁴

Во время пребывания в замке Филиппу пришлось увидеть все пять представлений, и он даже помогал устанавливать декорации. Елизавета блистала в главной роли. Она эффектно появлялась на сцене, выпрыгивая из корзины для белья, и исполняла зажигательную чечетку. Кроуфи прекрасно понимала, что Елизавета старалась только ради одного зрителя.

На рождественском ужине в узком кругу, где присутствовали всего девять человек – король с королевой, обе принцессы, принц Филипп и четыре гренадерских гвардейца, – все имели возможность хорошо изучить принца из Греции. Безупречные манеры, военные заслуги и природное обаяние сделали свое дело. На следующий вечер собралось довольно большое общество, все танцевали под граммофон и играли в шарады, которые, конечно, обожала Маргарет. Однако ей разрешили танцевать только с отцом, в то время как Елизавета провела большую часть времени с Филиппом и была единодушно признана королевой бала.

Расставшись, Филипп и Елизавета продолжали переписку, и принцесса повсюду носила его фотографию. Маргарет страшно ревновала. Должно быть, она считала это ужасно несправедливым. Ей вполне могло прийти в голову, что Лилибет имела все, а она ничего. Она безраздельно владела вниманием отца, а теперь еще получила и возлюбленного. Вот ведь незадача – со вторых ролей Маргарет скатилась до положения «третьей лишней». Это было обидно.

Но этим обиды не заканчивались. Она негодовала, когда у сестры появилась своя придворная дама и собственная гостиная, обставленная красивой старинной мебелью с обивкой ее любимых персиковых и зеленых тонов. Здесь Елизавета занималась с преподавателями, читала и отвечала на многочисленные письма. Это резко обозначило перемену в отношениях сестер.

Вне всякого сомнения, Маргарет наконец осознала, что, несмотря на свой больший, чем у сестры, талант и ум, ей предстояло всегда находиться в ее тени, довольствоваться ролью «придворной затейницы» и никогда не стать звездой шоу. По мнению друзей, принцесса не могла хотя бы ненадолго перестать задумываться о том, что по характеру ей больше подходила роль королевы. Их подруга Алатея Фитцалан Ховард записала в дневнике: «Бесспорно, я вижу Маргарет более подходящей кандидатурой на роль будущей королевы – у нее есть легкомыслие и безответственность, которой не хватает Л. [Лилибет], хотя ни одну из них нельзя назвать скучной»⁵⁵. Однако, несмотря на все эти предположения, Маргарет всю свою сознательную жизнь служила образцом преданной сестры⁵⁶.

Со своей стороны, пытаясь разобраться в хитроумных деталях конституции, в тонкостях отличий медалей и почетных регалий – теме, особенно любимой ее отцом, – и вникая в суть сложных государственных бумаг, Елизавета могла бы посоветовать младшей сестре задуматься о той напряженной работе, с которой нужно справляться наследнице престола, а потом уже мечтать о короне. Однако это были всего лишь подспудные мысли сестер, каждая из которых старалась по-своему приспособиться к своей роли. Елизавета понимала, что Маргарет более способна и остроумна. Даже королева Мария временами невольно поражалась Маргарет. Она находила ее «столь невероятно забавной, что ей трудно не потворствовать»⁵⁷. Елизавете приходилось больше работать, проявлять большую ответственность и безупречность и демонстрировать большую зрелость, чем ее не по летам развитой сестре. «Очень прозаичная, нелюбопытная и, самое главное, лишенная темперамента»⁵⁸, как подметила подруга военных лет Алатея, наследница являла собой скучный контраст со своей жизнерадостной сестрой, но идеально подходила для общественно-политического марафона, в котором вынужден принимать участие монарх. Каждый день ее судили, оценивали и прикидывали ее способности для должности, которую она совсем не мечтала занять. Прежде всего она не хотела подвести родителей: Елизавета хорошо помнила поступок дяди Дэвида. В глубине души она, возможно, боялась, что родители перестанут любить ее, если она не сможет соответствовать их высоким ожиданиям.

Наделенная ответственностью как чертой характера, она подходила на роль будущей главы семьи. Именно Елизавета получала полномочия на решение жизненно важных вопросов в случае смерти обоих родителей. Внезапная смерть стала обычным делом в условиях войны, особенно ближе к ее концу, когда нацисты терроризировали Лондон и близлежащие графства, бессистемно сбрасывая «летающие» бомбы, также называвшиеся «жужжащими» за их характерный звук. Королева боялась этих дьявольских установок больше, чем бомбардировщиков Люфтваффе, которые били в определенную точку. 18 июня 1944 года, спустя несколько дней после начала бомбардировок, летающая бомба угодила в Гвардейскую часовню недалеко от Букингемского дворца. В результате погиб 121 человек, многие из которых были хорошо знакомы королевской семье или их служащим. Эта трагедия потрясла королеву. Ранее они уже потеряли брата короля, принца Джорджа, погибшего в авиакатастрофе, и она не хотела полагаться на волю случая. Она написала Елизавете письмо с благословением на случай, если им с королем суждено погибнуть. «Будем надеяться, что этого не произойдет, но я знаю, что ты сделаешь то, что должно: держи себя в руках, держи слово, будь любящей и милой. Мама»⁵⁹.

Под гнетом все возрастающих психологических нагрузок работа в ОВД стала для Елизаветы отдушиной, и, кроме того, это был ее вклад в дело помощи фронту. Она чувствовала, что, по крайней мере, чем-то занимается и приносит пользу. Маргарет же в отсутствие сестры начала общаться со шталмейстером отца, полковником авиации Питером Таунсендом, 29-летним пилотом Королевских ВВС и героем войны, который поступил на дворцовую службу в 1944 году. Маргарет покорили его выдающиеся военные заслуги, среди которых значились 13 подбитых или уничтоженных вражеских самолетов во время Битвы за Британию. Он остался во главе отряда даже после того, как ему после ранения шрапнелью ампутировали палец на ноге. Маргарет с сестрой преклонялись перед летчиками-истребителями и знали наизусть типы и характерные звуки всех истребителей, как немецких, так и британских. Они бесконечно слушали на семейном граммофоне хит военного времени «Возвращаемся с молитвой на одном крыле», рассказывающий историю возвращения пропавшего без вести самолета. Парадное место в детской занимала модель истребителя «Спитфайр», которую собрал чешский пилот из обломков сбитого бомбардировщика Дорнье и подарил принцессам в апреле 1941 года.

Для Маргарет знакомство с увенчанным наградами пилотом «Спитфайра» стало сбывшейся мечтой. Его пронзительные серо-голубые глаза и правильные черты лица романтического героя («застенчивый Грегори Пек», как его однажды кто-то назвал)⁶⁰ не противоречили идеальному образу. Король, зная о нетерпении дочерей встретиться с героем-летчиком, участвовавшим в Битве за Британию, разрешил им посетить его кабинет в Букингемском дворце в первый же день работы Таунсенда в качестве шталмейстера. Они подкараулили летчика в коридоре, и он покорил обеих сестер. Елизавета якобы прошептала сестре: «Как жаль, что он женат»⁶¹.

Первые впечатления Таунсенда о принцессах мало отличались от впечатлений многих других людей в то время. По его мнению, Елизавета еще «не достигла полного расцвета взрослой девушки», а Маргарет «была ничем не примечательна, впрочем как и любая другая 14-летняя девушка». Он, однако, отметил, что ее глаза напоминали «глубокое южное море», а ее «смешные колкости приковывали внимание»⁶².

Должность шталмейстера означала, по сути, работу помощника короля. Таунсенд помогал в организации мероприятий, продумывал логистику, следил за тем, чтобы посетители приходили вовремя и чтобы их надлежаще встретили. Одним словом, он должен был налаживать дворцовую работу – и делал это с тактом и достоинством, без лишней суеты и шума. Хотя Томми Ласселс считал, что он «чертовски плохой шталмейстер»⁶³, вскоре он стал незаменимой фигурой во дворце: его уравновешенность и чуткость пришлись там как нельзя кстати. Король особенно ценил его сдержанность, и ему нравилось, что Таунсенд никогда не говорил не подумав. В немалой степени помогло и то, что родной брат Таунсенда Филипп сильно заикался. Поэтому Таунсенд хорошо знал, как помочь королю преодолеть мучительное напряжение и поддерживать плавное течение речи. Он даже мог справляться с его «зубовным скрежетом». Король настолько высоко ценил Таунсенда, что согласился стать крестным отцом его второго сына, Хьюго Джорджа, который родился в июне 1945 года. Король позволил Таунсенду и его жене Розмари жить в коттедже «Аделаида» – королевской служебной резиденции на краю Домашнего парка в Виндзоре. Когда министерство ВВС предложило Таунсенду вернуться на службу, король и королева запротестовали, говоря: «Наш дорогой Питер, мы не можем его потерять»⁶⁴. Розмари, на которой он женился в 1941-м, не разделяла энтузиазма мужа. Она чувствовала, что преданность королевской семье Питер Таунсенд ставит выше интересов собственной семьи.

Принцесса Маргарет зачастила в коттедж «Аделаида». В сопровождении матери или сестры она проводила время в саду вместе с Таунсендом, его женой и их двумя сыновьями⁶⁵. Таунсенд не раз катался верхом вместе с обеими принцессами, и все отмечали, что он всегда был готов все бросить ради конной прогулки с Маргарет. Она же, со своей стороны, видела в Таунсенде то ли товарища, то ли несуществующего брата: он помогал ей избавиться от чувства одиночества в отсутствие сестры. А может быть, она просто убеждала себя в этом. Окружающие смотрели на это иначе. Айлин Паркер, бывшая жена шталмейстера Майкла Паркера, саркастически заметила: «Розмари пришлось отступить и дать возможность принцессе Маргарет, только что переставшей носить короткие носочки, развлекать ее мужа»⁶⁶.

Маргарет поняла, что нашла человека, равного ей по уровню интеллекта, с которым интересно обсуждать книги, искусство и театр. Писатели и драматурги, такие как Шекспир и Чосер, становились предметами их разговора. Кроме того, Таунсенд стал достаточно близок к королевской семье, и Маргарет чувствовала, что может доверять ему. В его лице она нашла близкого друга, с которым могла, по словам Таунсенда, «отбросить сдержанность, признаваясь в пережитых разочарованиях и зарождающихся стремлениях»⁶⁷. Сестра все больше времени проводила с отцом, работала в ОВД и ожидала писем из-за океана, а Таунсенд был взрослым, готовым дать совет и утешить. Разрушающийся брак, одинокая принцесса и красивый придворный – сцена для драмы была готова.

Спустя почти шесть лет после начала войны король организовал небольшую вечеринку в честь приближающейся победы в Европе. Он пригласил певицу Веру Линн, носившую неофициальный титул «любимицы армии», комика Томми Триндера и еще нескольких исполнителей, чтобы порадовать принцесс. Вера Линн впоследствии вспоминала: «Конечно, я не была удивлена, когда объявили мир, мы уже, так сказать, получили предупреждение, что война подходит к концу»⁶⁸.

Официальное объявление о мире пришло несколько дней спустя: 8 мая 1945 года Черчилль провозгласил победу в Европе. Громадное чувство облегчения ощущалось почти физически, тысячи людей собрались у ворот Букингемского дворца, чтобы отметить наступление мира. В памяти принцесс эти день и ночь остались навсегда. Выступая на сорокалетии дня победы, Елизавета вспоминала о воодушевлении, царившем в тот исторический день: «Мои родители вышли на балкон, приветствуя толпы людей. Мне помнится, что мы выходили на балкон каждый час – всего шесть раз»⁶⁹. Идея слиться с ликующей уличной толпой, естественно, принадлежала Маргарет. Принцессы умоляли родителей отпустить их, и те в конце концов согласились.

Конечно, им не разрешили отправиться в одиночку. Среди сопровождающих находился Питер Таунсенд, который присматривал за сестрами, когда они смешались с празднующей толпой. Маргарет единственная в этой маленькой компании была в платье, поскольку Елизавета не сняла формы ОВД. Им удалось остаться неузнанными, они бродили среди толпы радостных людей и вместе со всеми каждый раз бурно приветствовали появление родителей на балконе.

Десятилетия спустя Маргарет ностальгически вспоминала: «День победы купался в лучах триумфа. Думаю, что до конца своих дней я не забуду этого»⁷⁰. Сестры, взявшись за руки, пели, становились в круг и танцевали с незнакомцами, наслаждаясь неподдельной радостью и всеобщим чувством облегчения. Король, наблюдавший веселую вакханалию с дворцового балкона, заметил королеве: «Бедняги, у них так давно не было никакой радости»⁷¹. Какой-то короткий, но захватывающий миг казалось, что Елизавета и Маргарет оставили позади свои девичьи разногласия и объединились с народом страны, став его частью. Они не догадывались, что отношения, которые завязались во время войны, подвергнут их тесную связь испытанию в мирное время.