Притяжение звезд

Она коротко, почти комично, отсалютовала мне.

– Я быстро: одна нога здесь, другая там. – И выбежала из палаты.

Что бы сказала сестра Финниган, узнав, что я оставила больных на эту неопытную девушку? Но я же и так делала все что могла. Как и мы все.

Итак, я оставила Брайди хозяйничать в палате, а сама выскочила в туалет.

После туалета мне отчаянно захотелось хоть одним глазком поглядеть на большой мир, я подошла к окну и уставилась на редких прохожих. Хотя дождь перестал, в воздухе веяло сыростью. Какая-то дама в длинной меховой шубе – странный был наряд, ведь еще даже ноябрь не настал – вышла из кеба, неся большой саквояж в одной руке и объемистый деревянный чемодан в другой, и торопливо зашагала к воротам больницы. На ходу она сбросила большой капюшон, под которым оказались старомодно завитые пряди. Ну, подумала я, привратник сейчас ей скажет, что посещения у нас запрещены.

Когда я вернулась в палату, Брайди Суини допивала свой чай, и в уголках ее рта виднелись крошки от печенья.

– Какая вкуснятина!

Не думаю, что она съехидничала. Я поднесла ко рту свою чашку и, отпив, почувствовала суховатый привкус сажи, собранной с какого-то пола.

– Все поломано-переломано, – пробормотала Айта Нунен.

Брайди Суини подошла и прошептала мне на ухо:

– Она случаем не выпивает?

– Нет, нет. Доктор Прендергаст назначил ей виски от гриппа.

Она кивнула и постучала пальцем себя по лбу.

– Может, она того?

Но я ее успокоила:

– У нее временное помутнение рассудка.

– То есть… ей станет лучше?

Тут я заметила, что мои пальцы скрестились сами собой – очень крепко. Глупое суеверие, знаю. Я прошептала в ответ:

– Эти мамочки на самом деле куда здоровее, чем выглядят. Когда у нее спадет жар, готова поспорить, что быстро переболеет и в январе разрешится своим двенадцатым…

– Двенадцатым?

Брайди Суини произнесла это слово с неподдельным ужасом, поэтому я не стала уточнять, что из ее детей выжило только семеро. Вместо этого я спросила:

– Вам известна поговорка «Если не родишь двенадцать детей, значит, мужа не любишь»?

Она скорчила гримасу:

– Какая мерзость!

Поморщившись, я отозвалась:

– И я так считаю. Но нам с вами за это памятник не поставят.

Брайди Суини коротко рассмеялась.

За окном сгустились тучи, снова пошел дождь, уныло забарабанив по приоткрытой фрамуге. Дождевые ручейки побежали по стеклу.

– Давайте закроем окно, пока нас не залило? – предложила Делия Гарретт.

– Простите миссис Гарретт, но свежий воздух необходим, особенно при респираторных заболеваниях.

Она спрятала лицо под подушку.

Я отрядила Брайди Суини собирать тряпкой дождевую воду с пола, пока лужа не добралась до кроватей. Потом отправила ее в складскую принести льда из электрического рефрижератора. Это такая большая машина, кубики льда образуются в отдельном морозильном отделении сверху.

– Если льда не окажется, поднимись этажом выше и спроси там.

Сама я измеряла больным температуру, пульс и частоту дыхания. Потом сменила им носовые платки и положила в другие позы: Айту Нунен привалила к подушкам в полусидячем положении, отчего, как мне показалось, ей стало чуть легче дышать.

Тем временем вернулась Брайди Суини с тазиком, полным льда, и я смогла оставить ее за главную, покуда сама водила женщин по отдельности в туалет.

Мне она казалась покладистой и надежной, чтобы доверить уход за пациентками, и я попросила ее показать, как она моет руки – Брайди Суини не пропустила ни единого этапа, – после чего позволила ей протереть Айте Нунен лицо и шею губкой, смоченной в ледяной воде.

– И дайте мне знать, когда она допьет свою микстуру с виски, хорошо?

Делия Гарретт картинно покашляла.

– А можно и мне виски вместо этого ужасного чая?

Алкоголь, конечно, оказывал благотворное расслабляющее действие при беременности, но…

– Извините, только по назначению врача.

Правда, в настоящий момент ни одного врача у нас не было. Интересно, когда эта Линн соизволит сегодня появиться?

– Хотите горячего лимонаду, миссис Гарретт? Или ячменной воды?

– Фу!

В другом углу палаты Айта Нунен схватила руки Брайди Суини и сильно прижала их к своему животу.

Меня охватил ужас.

– Что такое, миссис Нунен?

Моей юной помощнице пришлось прижаться коленями к кровати, чтобы не упасть. Она смотрела на покрытый одеялом холм под своими ладонями. А Айта Нунен вцепилась в ее запястья и стонала, но скорее от ажитации, чем от боли.

На лице рыжей Брайди было написано изумление.

– Ребенок двигается! Он толкается внутри!

Делия Гарретт произнесла с неприкрытой иронией:

– Да уж пора бы ему!

А я сообщила Брайди Суини:

– Любой младенец в животе матери плавает и кувыркается.

– Он хочет оттуда вырваться? Как будто он живой!

Я нахмурилась. Уж не насмехается ли она надо мной?

– Разумеется, он живой, мисс Суини! – И тут же поправилась: – Живой внутри своей матери, он же ее часть!

– А я считала, он оживает только после появления на свет!

Я опешила. Но какое, должно быть, это было чудо – когда Господь создал Адама из праха земного и вдунул в него душу, и это произошло разом. Но мне не стоило удивляться, потому что некоторые наши пациентки поступали к нам готовыми разродиться, но мало что смыслящими в природе вещей.

Я сняла с полки фолиант «Акушерства» Джеллетта^[9], пролистала его тонкие хрустящие страницы и продемонстрировала Брайди Суини рисунок с подписью «Матка с доношенным плодом».

Ее глаза расширились.

– Боже милостивый!

Я не сразу поняла, что она приняла схематичный рисунок за изображение разрезанной пополам настоящей матки.

– Нет-нет, это рисунок-схема того, как выглядит матка, если бы мы могли заглянуть внутрь. Видите, как скрючился младенец?

– И он вверх ногами!

Я улыбнулась.

– Ему так намного удобнее. Вы очень многое узнали только за первый день на работе, правда, мисс Суини?

– Он просто маленький акробат, – пробормотала она.

– И почти все время спит.

Тут в беседу встряла Делия Гарретт:

– Моя вторая была совсем не такая. Кларисса постоянно брыкалась, как мул, и ночью, и утром, и днем. Но эта девчушка – тихоня. – И она с безрадостной нежностью погладила свой выпуклый живот.

– Или мальчуган?

Услышав предположение Брайди Суини, она помотала головой.

– Не люблю мальчиков. К тому же моя свекровь сразу определяет пол ребенка по тому, как я ношу. А покажите-ка мне эту картинку!

Когда я передала ей «Акушерство» Джеллетта, она, взглянув на рисунок, поморщилась, хотя и с нескрываемой гордостью.

– Да вы только посмотрите, как у нее все внутри скособочено! Неудивительно, что у меня желудок взбунтовался.

Я поставила книгу обратно на полку. Было уже почти одиннадцать – пришла пора менять компресс, который сестра Люк положила Айте Нунен. Сперва я нагрела на спиртовке льняную настойку до такой густоты, чтобы в ней стояла ложка. Потом развязала боковые тесемки рубашки, сняла с груди пациентки марлевый тампон и отлепила старую затвердевшую корочку. Потом начисто обмыла ее покрасневшие ключичные кости ватными тампонами, смоченными в мыльной воде, покуда Брайди Суини стояла рядом и по моей просьбе передавала нужные принадлежности.

Айта Нунен бурчала, тяжко вздыхая:

– Идите ко мне, когда я скажу!

Я нагнулась к ней, ощущая смрад ее дыхания, и стала измерять пульс. Но больше она ничего не сказала. Пульс был довольно учащенный, но пульсовое давление снизилось. Лицо было осунувшимся и желтоватым.

Я налила льняную настойку на тампон, положила его на марлю и простерилизованную льняную салфетку. Положив припарку между ее тощих грудей, накрыла фланелевой повязкой. Концы повязки требовалось перекинуть ей за спину и завязать на слабых плечах. Между нами говоря, мы с Брайди Суини немного схалтурили. Я бы не пожалела времени на выполнение довольно-таки кропотливой работы, если бы искренне верила в реальную пользу припарок.

Айта Нунен тяжело, с присвистом дышала. Я дала ей ложку сиропа ипекакуаны, чтобы хоть немного снять заложенность дыхательных путей. Через минуту она выхаркнула темную мокроту. Я собрала ее в платок и отправила Брайди выбросить его в мусоросжигательную печь.

Она долго отсутствовала, и когда вернулась, я спросила:

– Вы не заблудились? Я уж подумала, что вы упали в мусоропровод…

– Я задержалась в туалете, – призналась Брайди Суини. – Там такая щеколда, на которую можно закрыть дверь кабинки, и кран с горячей водой, и миленькие квадратики бумаги. Мне нравится у вас в больнице!

Я не выдержала и расхохоталась.

– Особенно запахи.

Интересно, какие: эвкалиптовая мазь, льняная настойка или карболка? Или виски? Для меня все эти ароматы не могли заглушить ни фекальную вонь, ни кровавый смрад рождения и смерти.

– Обычно у нас образцовый порядок. Но вы попали в момент, когда тут царит полная неразбериха. И пациентов вдвое больше обычного, и персонала вчетверо меньше.

Ее лицо просияло: наверное, потому что я и ее сочла частью нашего персонала.

Тут меня осенило: а ведь она по-своему красивая, с этим белым личиком и костистым телом, этакая жемчужинка, сверкающая в мусорной куче. Интересно, где сестра Люк ее нашла?

– Вы живете где-то поблизости, мисс Суини?

– Прямо за углом.

Мне показалось или она в самом деле попыталась уклониться от ответа? Живет с родителями, сделала я вывод, уж больно юной она выглядела.

– Можно узнать, сколько вам лет?

Она пожала плечами.

– Почти двадцать два.

Как же кокетливо она это выговорила: «почти».

– Я не просто из любопытства…

И следующий ее вопрос меня удивил:

– Может, будете называть меня Брайди?

– Конечно, если вы так хотите… хочешь.

Я не знала, что еще сказать, поэтому взглянула на свои часы.

– Скоро полдень, так что можешь сейчас пойти пообедать.

– У меня с собой нет, но я и не хочу.

– Нет-нет, нас тут кормят в столовой возле кухни.

Она все еще медлила.

– А вы?

– О, я еще не проголодалась.

Ей бы хорошо сменить городское платье и обувь, но на что?

– Можешь раскатать рукава обратно и привести в порядок волосы, прежде чем спуститься вниз.

Вспыхнув от смущения, Брайди нащупала выбившиеся кудряшки и убрала их от лица.

Я уже пожалела, что сделала ей замечание про волосы, как-никак, это же был всего лишь первый день ее работы в больнице, и какая разница, насколько опрятно она выглядела?

А она безуспешно пыталась приладить резинку для волос.

– Тебе есть чем расчесаться? – спросила я.

Она помотала головой.

Порывшись в своей сумке, я нашла каучуковый гребень.

Брайди аккуратно расчесалась и вернула мне гребень.

– Спасибо, что одолжили мне.

– Оставь у себя!

– Ну что вы!

Вообще-то я предпочитала пользоваться другим гребнем: этот с виду походил на черепаховый, хотя на самом деле был сделан из целлулоида.

– О, не говори так много, Джулия! – пропел баритон из коридора. Гройн! – Ты в порядке, Майкл, ты здоров?

Что-то очень ты суров…

Делия Гарретт недовольно проговорила:

– Это тот неотесанный чурбан, который вчера меня сюда привел!

Санитар, толкнув дверь спиной, вошел в палату. Он напоминал мне зловещего слугу из «Франкенштейна»^[10].

Вместо приветствия я заметила:

– Всегда с песней на устах, Гройн!

Он театрально поклонился мне, затем развернулся лицом и вкатил в палату кресло-каталку с новой пациенткой.

Молодая женщина, я бы даже сказала девушка (если бы не ее заметный живот), с черными, как уголь, волосами и искаженным от страха и кашля личиком.

Еще один симпатичный член нашего избранного сестринства.

– В родильном сказали привезти ее сюда.

Я взглянула в медицинскую карту, которую мне передал Гройн. Сверху была лишь одна строка: «Мэри О’Рахилли, 17 лет, первая беременность».

О всех женщинах, рожавших у нас, мы знали все-все, даже если не могли сказать заранее, что произойдет во время родов. Первородящие же вроде Мэри О’Рахилли – совсем другое дело. Акушер приемного покоя даже не указал ожидаемую дату родов: наверное, у него было дел по горло.

– Миссис О’Рахилли, давайте я помогу вам встать с кресла.

Она встала сама без видимых усилий, но вся дрожала. Озноб, решила я, или нервы, или то и другое. Малорослая, худая, она казалась еще меньше из-за большого живота. Я жестом пригласила ее присесть на стул в изножье пустой кровати и сказала:

– Посидите тут, пока мы вас не переоденем.

Санитар схватил кресло и покатил к двери.

– Гройн, не слышали, когда мы сможем увидеть нового врача?

– А, даму-мятежницу?

Этого санитара хлебом не корми, только дай посплетничать. У меня не было привычки интересоваться слухами, но на сей раз я не сдержалась и выжидательно подняла брови.

– Разве вы ничего про нее не слыхали? – спросил он.

– Намекаете на то, что она член «Шинн-Фейн»?^[11]

На гэльском языке «Шинн-Фейн» означало «мы сами». Они утверждали, что гомруля недостаточно, и выступали за предоставление республике полной независимости.

– Ни на что я не намекаю, – заявил Гройн. – Она – заблудшая дочь викария из Мейо, социалистка, суфражистка, смутьянка-анархистка.

Данная им аттестация была весьма шокирующей, но я по собственному опыту знала, что этот санитар был готов облить помоями любую женщину, поставленную над ним. Впрочем, перечисленные им подробности показались мне весьма своеобразными…

– Неужто дочь викария?

– Может, большинство сторонников независимой Ирландии такие же добропорядочные католики, как и мы с вами, но среди них попадаются и чудаки-протестанты (он не заметил, как гневно сверкнул взгляд Делии Гарретт). Она же наверняка была среди закоперщиков восстания. И уж точно зашивала раны этим щенкам-террористам, сидя на крыше муниципалитета.

Потом ткнул пальцем вверх, имея в виду канцелярию главного врача на третьем этаже, и продолжал:

– Похоже, пока другие болеют, руководство не нашло никого лучше, кроме нее.

– Так, – проговорила я с неудовольствием. – Полагаю, сейчас не время злословить.

Новая пациентка вытаращила глаза и произнесла:

– Вы говорите, больница наняла преступницу?

Санитар кивнул.

– Мисс Линн депортировали вместе с прочими смутьянами и посадили в тюрягу в Британии, а потом, не прошло и года, их всех выпустили и вернули сюда, хотя у них руки по локоть в крови!

Мне пришлось пресечь его монолог, пока пациентками не овладела паника.

– Если отвлечься от политики, я уверена, что к доктору Линн не обратились бы сегодня за помощью, если бы она не была квалифицированным врачом.

Услышав, с каким нажимом я произнесла слово «доктор», Гройн криво усмехнулся:

– Ну, тогда умолкаю.

Санитар неизменно произносил эту фразу, когда ему было еще что сказать. Он устало положил локти на перекладину кресла-каталки, как на барную стойку. В наше время парень просто не мог не отпустить ехидное замечание по поводу, так сказать, слабого пола! Дама, доставляющая почту, или труженица оружейного завода, или даже пожарный в юбке! Когда это кончится?

– Не смеем больше вас задерживать, Гройн, – сказала я.

Он понял намек.

– Желаю здравствовать, дамы!

И вытолкал пустую каталку из палаты, пританцовывая и напевая:

 
Ты так долго не решался,
Ты чего-то опасался?
Соберися с духом, Майкл,
Отчего ты так суров?
 

– Что за балагур этот парень! – заметила Брайди.

Я поджала губы.

– Он вам не нравится, медсестра Пауэр?

– На мой вкус, у Гройна слишком мрачное чувство юмора.

– Ну, все равно он забавный, – возразила она.

Мы сняли с Мэри О’Рахилли платок, платье и панталоны, но оставили чулки, чтобы ноги были в тепле. Ее сотрясала то мелкая, то крупная дрожь. Стараясь внимательно рассмотреть черные гладкие волосы, я натянула ей через голову ночную рубашку.

«В этом вам будет удобнее», – обычно говорила я пациенткам во время процедуры переодевания, хотя на самом деле мы их переодевали из гигиенических соображений; к нам нередко поступали сильно завшивленные женщины.

Если бы отделение было оборудовано должным образом, я бы просто на всякий случай отпарила одежду Мэри О’Рахилли, но в нынешних условиях я только и могла попросить Брайди завернуть платье и остальное в бумагу и убрать на самую верхнюю полку в шкафу. Я показала ей, как завязывать боковые тесемки ночной рубашки, надела на девушку больничный жакет и повязала на шею больничный платок.

Лицо Мэри О’Рахилли исказила гримаса, и ее тело напряглось.

Я подождала, пока боль пройдет.

– Сильная была схватка, дорогая?

(Нас учили не называть боли при схватках острыми.)

– Я бы сказала, не очень сильная.

Но первородящим не с чем было сравнивать остроту боли.

– Вы не знаете, когда вам срок родить?

– Приблизительно. Моя соседка говорит, может, в ноябре.

– Когда у вас была последняя менструация?

Ее лицо отразило непонимание.

– Месячные.

Она порозовела.

– Извините, не поняла. Где-то прошлой зимой…

Я не стала у нее допытываться, когда она впервые ощутила движения ребенка, потому что первородящие редко фиксировали первое шевеление плода, а потом уже было слишком поздно для определения сроков по этому полезному признаку.

– Насчет схваток – где именно вы их в основном ощущаете?

Мэри О’Рахилли неопределенно взмахнула рукой над животом.

Но это выглядело более типично для того, что мы называли ложными схватками: скорее предупредительные выстрелы, чем полноценная атака, которая обычно характеризовалась болями в области спины. Насколько я могла судить, этой девчушке до родов оставалось еще несколько недель.

– С каким интервалом происходят схватки?

Роженица с несчастным лицом пожала плечами.

– Они разные?

– Не помню, – прошептала Мэри О’Рахилли.

Все симптомы, которые она описала: нерегулярность, внезапное начало и прекращение спазмов, на мой взгляд, указывали на ложные родовые схватки.

– Скажите, миссис О’Рахилли, вы давно ощущаете эти схватки?

– Я не знаю.

– Несколько часов?

– Несколько дней.

Сокращения шейки матки в течение одних суток – довольно распространенное явление. Но если бы это были настоящие схватки, то у Мэри О’Рахилли могли бы уже и отойти воды.

Ее голос сорвался от волнения:

– Значит, я скоро рожу?

– Посмотрим. Да, довольно скоро.

– Но ведь тот мужчина сказал…

Я еле подавила смешок. Гройн носил раненых на носилках, напомнила я ей. В госпитале он, естественно, нахватался каких-то сведений о ранениях и горячке, но едва ли о деторождении.

Я подумала, что мои слова могли бы вызвать у Мэри О’Рахилли улыбку, но сейчас она слишком боялась. Как и большинство моих пациенток – даже не раз рожавших, – она, вероятно, никогда до сих пор не лежала в больнице.

Расспрашивая ее и узнавая все больше, я надеялась получить какие-то сведения о ее возможных проблемах со здоровьем. К примеру, проклятьем городских детей был рахит: зубы прорезывались слишком поздно, малыши начинали ходить не раньше двух лет, у многих была искривленная грудная клетка, или ноги, или позвоночник. Но нет, у Мэри О’Рахилли было хотя и маленькое, но вполне симметричное тело и пропорциональный таз. Никакой припухлости ниже талии, свидетельствующей о больных почках. Была бы вполне нормальная беременность, не подхвати она грипп.

Она поежилась и кашлянула в крохотную ладошку.

– Я была очень осторожна, сестра, полоскала горло яблочным уксусом и пила его.

Я машинально кивнула. Многие верили в целительную силу мелассы или ревеня, способных обезопасить их от гриппа, словно существовал какой-то один бабушкин рецепт, который мог спасти нас всех.

Как бы невзначай я положила на грудь Мэри О’Рахилли руку с часами в ладони, чтобы незаметно измерить частоту дыхания. Дыхание было несколько учащенным: она судорожно вдыхала и выдыхала между приступами кашля. Потом вложила ей под язык термометр.

«Пульс ровный, но немного слабый», – написала я в ее медицинской карте.

– Кстати, эти синие пятна у вас на запястье… вы упали? У вас внезапно закружилась голова? Откуда они?

Она помотала головой.

– Нет, просто у меня легко возникают синяки.

Через минуту я взглянула на термометр: ртутный столбик показал температуру чуть выше нормальной.

– Не такая уж вы тяжелая больная, – сообщила я ей.

Мы с Брайди уложили ее на среднюю кровать (смертный одр Эйлин Дивайн).

Перестань, не думай ты об этом, ты же не хочешь сглазить бедняжку?

– Люди боятся приближаться друг к другу, – произнесла Мэри О’Рахилли задыхающимся шепотом, – потому что зараза так быстро распространяется! Позавчера фараоны выбили дверь в доме рядом с нами и нашли там в квартире целую семью, лежавшую на одном матрасе. Все они были мертвые.

Я кивнула, подумав, как соседи могли обходить эту квартиру стороной и даже не стремились узнать, живы ли ее обитатели… впрочем, можно ли кого-то осуждать в эту пору всеобщего ужаса?

Я попросила роженицу перевернуться на спину, чтобы я могла прощупать ее живот. Если мочевой пузырь у нее полный, это могло причинять ей боль, поэтому я спросила, не хочет ли она сначала сходить в туалет.

Она отрицательно помотала головой.

Тут подала голос Делия Гарретт:

– А вот я как раз хочу!

Брайди предложила сопроводить ее.

Я, засомневавшись, согласилась:

– Ладно, полагаю, если будешь крепко держать миссис Гарретт, она не упадет.

– С какой стати я упаду?!

Когда они вышли, я проверила Айту Нунен – та все еще пребывала в полусне-полубреду.

И вновь занялась Мэри О’Рахилли. Задрала повыше ночную рубашку, но прикрыла простыней пах и верхнюю часть бедер. Как и у многих беременных подростков, у нее были бросающиеся в глаза лиловые полосы внизу живота, похожие на царапины от когтей: юная кожа еще не привыкла к такому сильному растяжению. Но у молодости имелось и важное преимущество: после родов мышцы вновь должны сократиться до прежних размеров.

Я села на край кровати, лицом к ее голове. Сильно растерла ладони одну о другую, стараясь их разогреть, но, когда я положила руки на ее тело, девушка так и подпрыгнула.

– Извините, руки сейчас станут теплее. Постарайтесь расслабиться, чтобы я могла прощупать живот.

Я перемещала ладони от одного участка живота к другому, не отрывая их от ее кожи и стараясь не постукивать пальцами, как по клавишам пианино, чтобы не заставлять мышцы сокращаться. Я закрыла глаза и постаралась представить себе ее внутренний ландшафт, основываясь на ощущениях ладоней, которые стали моими глазами во тьме. Вот она – отвердевшая верхняя часть матки шириной шесть пальцев под пупком. Если судить по размеру, то ребенок вполне или почти доношен. Значит, инфлюэнца, слава богу, не смогла вытолкнуть ядрышко из этого ореха досрочно.

Один плод (мы, акушерки, опасались близнецов). Нормальное положение: головкой вниз и лицом к позвоночнику матери. Я нащупала крошечный задик, потом выгнутую аркой спинку.

– Ваш ребенок лежит в правильном положении.

– Да?

Головка вроде бы удачно располагалась в районе таза; впрочем, это мало что говорило о том, вправду ли у нее начались схватки или это ложная тревога, потому что у первородящих плод мог занять нужное положение за целый месяц до родов.

Вернулась Брайди, сопровождавшая Делию Гарретт, присела на кровать Мэри О’Рахилли с другой стороны и, не спрашивая, взяла ее за руку.

– А что это вы сейчас делаете, медсестра Пауэр?

– Подай мне, пожалуйста, вон ту штуковину с верхней полки – да-да, вон ту, похожую на слуховую трубу, я с ее помощью прослушаю сердцебиение младенца. Миссис О’Рахилли, дышите глубже!

Я приставила широкий конец деревянной трубы к ее животу сбоку, чуть ниже центра, где я нащупала спинку малыша, и сунула узкий конец себе в ухо.

– А что…

Это заговорила Брайди, и я шикнула на нее, приложив палец к губам. Глядя на секундную стрелку моих часов, я принялась отсчитывать удары.

«138 ударов в минуту», – записала я в медкарту. Ну что, это норма.

Мэри О’Рахилли зашлась мучительным кашлем, и тогда я усадила ее в кровати, отправив Брайди к чайнику с кипятком, чтобы она сделала горячий лимонад.

Но вначале я попросила молодую роженицу выпить полный стакан воды. И когда у нее снова начались схватки, сверилась с часами: с момента прошлого приступа прошло двадцать минут. Я уложила ее на левый бок и попросила вдохнуть на счет «три» и выдохнуть на счет «три», а затем повторить вдох и выдох. Если это были ложные схватки, то выпитая вода вкупе с положением лежа и дыхательными упражнениями могли облегчить боли.

Я проверила Айту Нунен: та еще спала.

– Все в порядке, миссис Гарретт? Расстройства желудка не ощущаете?

Она цокнула языком.

– Как раз наоборот. Теперь меня словно закупорили.

Я удивилась: как у нее так быстро мог возникнуть запор после диареи.

Мэри О’Рахилли перестала тихо постанывать от боли.

– Эта схватка была такой же, как раньше, или слабее?

Та смущенно переспросила:

– Что значит такой же?

Наверное, предположила я, начались настоящие схватки. Но если приступы все еще происходят с двадцатиминутным интервалом в течение целого дня… о боже, ей еще довольно далеко до родов. Конечно, внутреннее обследование шейки матки с целью выяснить, насколько она расширена, сказало бы мне куда больше, но я всячески старалась оттянуть эту процедуру, потому что на курсах мне накрепко вбили, что всякий раз, когда посторонняя рука проникает внутрь женщины, есть риск занести инфекцию, которая может ее убить.

У тебя еще масса времени, Джулия!

К тому же последнее, чего мне хотелось, это чтобы одна из моих пациенток начала рожать в этой тесной комнатке именно в тот момент, когда на всю больницу остался один врач-акушер.

– Знаете, вам может полегчать, если вы соберетесь с силами и погуляете, миссис О’Рахилли.

(Прогулка могла не только помочь шейке матки расшириться, но и отвлечь беременную от физического дискомфорта, благо у нее появится какое-то занятие).

Изумившись, она спросила:

– Погулять? Где?

Я стала мысленно перебирать варианты. Но не могла же я отправить гриппозную роженицу бродить по коридорам, а здесь иголку некуда было воткнуть…

– Ну, ходите взад-вперед вокруг кровати. Вот, уберем стулья, чтобы не мешали. И пейте свой лимонад на ходу.

Не успела я и слова сказать, как Брайди быстро составила стулья один в другой и затолкала их под мой рабочий стол.

Мэри О’Рахилли опасливо обошла вокруг кровати и, совершив разворот, вернулась назад.

– Все хорошо? Вам тепло?

– Да, спасибо, мисс.

– Медсестра Пауэр, – поправила я ее.

– Простите.

– Ничего страшного.

Мэри О’Рахилли придерживала живот сквозь ночную рубашку, приложив палец к пупку.

– Здесь болит? – спросила я.

Она покачала головой и кашлянула с лимонным выдохом, прикрыв рот ладонью. А мне просто хотелось понять, как я узнаю, что у нее открылась шейка матки.

– В районе пупка? – уточнила я.

Ее голос задрожал, но она продолжала ходить.

– А он сам отсюда вывалится или врачу надо будет… применить силу, чтобы его вытолкать наружу?

Я была немного обескуражена этим вопросом.

– Дело в том, миссис О’Рахилли, что ребенок выйдет вовсе не здесь.

Молодая роженица, моргая, смотрела на меня.

– Вспомните, где это началось… – проговорила я. И после паузы шепнула: – Там, внизу.

Новость ее потрясла. Она широко раскрыла рот, потом закрыла, ее глаза заблестели, и она закашлялась.

Брайди стояла около кровати Мэри О’Рахилли с томом «Акушерства» Джеллетта, который она сняла с полки, даже не спросив у меня разрешения.

– Вот, смотрите, на этом рисунке вы видите темя ребенка, а на другом…

Она перелистнула страницу.

– А здесь уже вся головка вышла…

Мэри О’Рахилли резко отвернулась от рисунков, но при этом понимающе кивнула. А потом отошла, точно не могла больше смотреть на это.

– Спасибо, Брайди!

Я жестом велела ей поставить книгу на место, пока она не перешла к более пугающим разделам: неправильное положение плода, аномалии в развитии, хирургическое вмешательство в роды.

Охваченная ужасом Мэри О’Рахилли переминалась с ноги на ногу рядом с кроватью.

Пуритане, полагавшие, что неведение – залог непорочности, всегда меня злили.

– Вообще-то вам должна была все это разъяснить мать, – заметила я. – Разве она не привела вас в мир точно таким же образом? Я видела, как это происходит, десятки… да нет, сотни раз, и должна вам сказать, это прекрасное зрелище.

(При этом я старалась не думать о случаях, когда возникали осложнения. Молоденькая блондинка, ставшая моей первой пациенткой в этой больнице, три дня лежала со схватками, потом акушер с помощью кесарева сечения извлек из ее чрева одиннадцатифунтового^[12] малыша, но она умерла от занесенной инфекции.)

Мэри О’Рахилли едва слышно произнесла:

– Мама умерла, когда мне было одиннадцать.

И я пожалела, что завела этот разговор.

– Простите. А что с ней…

– Рожала, вернее, пыталась родить моего младшенького братика…

Она говорила тихо, почти шептала, как будто выкладывала мне какой-то секрет, причем весьма постыдный, а не рассказывала о повседневной трагедии. Даже если эта девчушка и не имела ни малейшего представления о процессе деторождения, ей было известно важнейшее обстоятельство: связанный с этим риск.

Вот почему, наверное, у меня вырвалось:

– Моя мать умерла точно так же.

Теперь все три женщины глядели на меня.

Казалось, Мэри О’Рахилли от моих слов даже стало легче.

– Правда?

– Но в ее случае, – продолжала я, – мне, кстати, было четыре, мой братик выжил.

Брайди, широко раскрыв глаза, глядела на меня с сочувствием.

Мэри О’Рахилли торопливо перекрестилась и продолжала свою круговую прогулку.

Мне казалось, будто я оказалась вместе с незнакомыми людьми в дырявой лодке посреди штормового моря.

Делия Гарретт издала глухой стон.

– Мой кишечник… Мне бы надо облегчиться! Но, сестра Джулия, я точно знаю, что ничего не получится.

Я с удивлением взглянула на нее. До сих пор все мое внимание было приковано к новенькой…

Запор мог быть первым признаком родовых схваток. Но роды у Делии Гарретт ожидались не ранее чем через восемь недель, мысленно возразила я сама себе. Коль скоро это были ее третьи роды, уж она-то должна была понять, приближаются схватки или нет.

Или же она настолько не хотела оставаться в больнице, что готова была проигнорировать любой намек на приближающиеся роды. К тому же этот грипп был печально известен тем, что провоцировал преждевременное появление младенцев на свет.

Она закашлялась, не в силах остановиться.

– Скажите, миссис Гарретт, когда вы чувствуете позыв, ваш кишечник становится тугим?

– Как барабан!

Это был еще один симптом.

Я попросила ее лечь на спину и слегка подогнуть колени, и начала пальпировать живот. Таз приподнят, голова плода опущена вниз – хорошее положение.

– Брайди, трубу!

Делия Гарретт попыталась сесть, ее глаза сверкнули ужасом.

– Вы не станете тыкать меня этой штукой!

– Хорошо, я воспользуюсь ухом.

Приложив щеку к ее разросшемуся животу, я попросила сделать глубокий вдох.

– Говорю же вам, я умираю хочу в туалет!

– Нельзя, миссис Гарретт, но вы можете воспользоваться судном.

Брайди кинулась за ночным сосудом.

А я опять приложила ухо к горячей натянутой коже живота. И услышала пульсирование… Даже без измерения пульса я могла сказать, что он очень медленный – и это явно пульсировала кровь Делии Гарретт.