– Спасибо за приятный вечер! – поблагодарила Анна. – Внезапный праздник среди будней. Ты поезжай домой.
Глеб услышал в ее словах нотку сожаления. Значит, была надежда на продолжение.
– Я провожу тебя до квартиры.
– Нет, не надо!
Но Глеб уже нажал кнопку вызова лифта. Они поднялись на седьмой этаж и остановились перед дверью. Гордин взял руку Анны и поднес к губам. Поцеловал ладонь, запястье и стал прокладывать длинную дорожку сухих горячих поцелуев вверх по выступающим венам. Анна не сопротивлялась, только изо всех сил сжимала кулачок, от чего вены проступали сильнее. Губами Глеб чувствовал, как неистово колотится ее пульс.
– Аня, пусти меня к себе.
– Нет!
– Пусти, ведь ты сама этого хочешь. Я обещаю, что все будет хорошо.
Как же он был самонадеян тогда! Но в тот миг Гордину казалось, что все просто и ясно. Мужа нет в городе, квартира пуста и налицо обоюдное желание поддаться соблазну и еще немного продлить короткий незапланированный праздник посреди будней.
– Глеб, не надо. Я замужем, у меня ребенок, семья… Понимаешь? И потом я значительно старше тебя. Зачем все это?
– Никто не отнимает у тебя твою драгоценную семью. Аня, я просто хочу, чтобы сегодня тебе было хорошо. Маленькое безобидное удовольствие. Без последствий.
Гордин обнял Анну и поразился, насколько она миниатюрна: белокурая макушка едва доставала ему до подбородка. Глеб жадно втянул ноздрями аромат женщины, в котором свежесть парфюма уже перебивалась запахом тела, пропотевшего от искушения и страха:
– Ну? Пустишь?
Внизу кто-то вызвал лифт. И тот, натужно скрипя, двинулся сначала вниз, а потом, уже с пассажиром, вверх. Когда звук опасно приблизился, Анна достала ключ, быстро отперла дверь и почти насильно втолкнула Глеба в темную прихожую. Предосторожность оказалась не напрасной: через несколько секунд послышался глуховатый голос соседки:
– Что-то вы, Аннушка, сегодня припозднились.
– Работы много. Будто и не лето вовсе…
– А где же ваши мужчины? Что-то я давно их не видела.
– Сергей повез Антошку к своей матери в Смоленскую область. Доброго вечера, Марина Сергеевна.
Едва Анна закрыла за собой дверь, Гордин почти грубо схватил ее и прильнул к губам, не давая времени опомниться и пожалеть о случившемся. Но Анна уже смирилась со своим грехопадением. Она пылко ответила на поцелуй. Глеб подхватил ее на руки и коротко спросил: куда?
– Только не в спальню! В гостиной есть диван.
Анна нервничала и стеснялась всего: дешевого хлопковые белья, рыхлого живота с послеродовыми растяжками, избытка курчавой растительности на лобке… Глеба все это умиляло, потому что свидетельствовало о непорочности женщины, которую он первым вовлекал в порок.
И, как бы ни хотелось Глебу выглядеть крутым мачо, он тоже нервничал, суетился… Любовники тыкались друг в друга с неловкостью подростков, вздрагивали от прикосновений незнакомых рук. В первый раз все получилось ужасно. Глеб едва успел натянуть презерватив (позаимствованный, кстати, из семейного запаса) и ворваться внутрь горячей женской плоти, как все было кончено. Какой конфуз! И, едва отдышавшись, Гордин снова завозился с ласками, чтобы хоть как-то реабилитировать себя и доставить удовольствие партнерше.
Может, именно тогда Анна и прикипела к Глебу: пожалела растерянного мальчика, спрятанного внутри взрослого мужчины. И как только сверкнуло чувство, пришло и наслаждение. Любовники вместе достигли оргазма.
А после Анна испуганным зверьком рванулась с дивана. Глеб едва успел удержать ее:
– Что ты? Что не так?
– Все не так! Ужасно, все это ужасно. Я не должна была…
– Тебе было так плохо со мной?
– То-то и ужасно, что хорошо. Мне было очень хорошо. Я даже не помню, когда было так хорошо. Но это не должно больше повториться. Понимаешь?
– Нет, не понимаю. Тебе было хорошо, мне было хорошо. Что не так?
– Я замужем, понимаешь? У меня есть сын, понимаешь? И я не могу рисковать благополучием своей семьи.
– Да нет никакого риска.
– Есть. Риск во мне, понимаешь? В том, что захочу больше того, что имею… Глеб, уезжай, прошу тебя. Пожалуйста.
Глеб уехал. Но следующим вечером он снова ждал Анну у клиники. И по тому, как она, стоя на крыльце, огляделась, высматривая Гордина, тот понял, что связь не будет одноразовой.
А потом все пошло-покатилось. Свидания переместились в холостяцкую квартиру Глеба. Полторы «медовых» недели любовники встречались каждый вечер. Захмелевший от счастья Глеб встречал Анну после работы и вез к себе. По пути они останавливались у гастронома и совершенно по-семейному закупали продукты, вино. Потом вместе готовили ужин, наскоро ели и перемещались в постель.
Все их общение происходило в постели. Они занимались любовью – то коротко и страстно, то медленно взбираясь на вершину возбуждения. А после лежали, тесно прижавшись друг к другу. Они говорили обо всем на свете. О детстве, о музыке, о работе. Как будто близость обнаженных тел способствовала сближению душ.
Была между ними только одна запретная тема – муж Анны. Он был фигурой умолчания, темным анонимным силуэтом где-то на заднике сцены их беззаконного романа. Однако давящее присутствие этого «каменного хозяина» ощущалось Глебом постоянно.
Зато Анна часто говорила о сыне Антошке: какой он умненький и хорошенький мальчик, как быстро взрослеет, какие фантастические идеи рождаются в его светлой голове. Она показывала Гордину фотографии из телефона. Глеб слушал, смотрел и отчаянно ревновал.
В августе вернулся муж Анны. Встречи сократились до одной-двух в неделю. На каждом свидании любовники так исступленно предавались страсти, будто запасались любовью впрок, на будущее, где они уже не будут вместе. Оба понимали, что их отношения обречены, но делали вид, что не знают этого.
– Глебушка, милый мой, ты для меня воплощенный соблазн, понимаешь, – говорила Анна. – Мне уже скоро сорок. Если подумать, что было у меня в жизни? Одна любовь… Не считая полудетских увлечений… Один брак. По-своему счастливый, но ставший рутиной. Удобной, уютной … но рутиной. Один сын. И больше уже ничего не будет. Понимаешь? И вдруг – ты. Такой молодой, обольстительный. С целованием ручек. С ненасытным желанием. Ты даже не замечаешь, что каждым своим взглядом, каждым прикосновением показываешь, как хочешь меня. Меня – затраханную жизнью сорокалетнюю тетку. Я не верю, понимаешь? Неужели у тебя нет девушки?
– Ты и есть моя девушка! Ты, Аня, говоришь так, будто жизнь твоя кончена. И уже нет смысла что-то менять. Но это же не так! Помнишь, что в сорок лет жизнь только начинается? Уходи от мужа! Поженимся… Антошку твоего я буду любить как отец. Еще ребеночка родим. Или даже двоих. Хочешь?
– Глебушка, ты сам не понимаешь, что говоришь. Поженимся… А через год ты опомнишься: старая жена, чужой ребенок. Зачем тебе это? У тебя еще все впереди – и любовь, и семья…
– У нас с тобой все впереди. Если ты этого захочешь. Почему ты мне не доверяешь?
– Милый мой, я даже себе доверять не могу. Не то что другому!
Иногда они встречались в городе. Проводили вместе час или даже полчаса. Гуляли, держась за руки, сидели в кафе… Был в этих публичных свиданиях риск. Но именно он придавал роману пикантный привкус опасности. Гордин почти желал, чтобы их увидел кто-нибудь из знакомых Анны. Только так, через разоблачение, можно было порвать окончательно запутавшийся клубок отношений. Глебу претило делить Анну с другим мужчиной, у которого на нее больше прав. Но силой заставить ее уйти из семьи Гордин не мог.
Анна тоже страдала. Страдание сводило ее тонкие брови, сминало губы в горестную складку… Но Анна молча несла бремя вины за ежедневную ложь, за минуты, украденные для себя у самых близких, нуждающихся в ней людей.
Иногда звонил ее мобильный. И Анна, порозовев от стыда и повернувшись спиной к Глебу, фальшивым голосом рассказывала что-то про заболевшего коллегу или срочного пациента. Каждый раз она добавляла ко вранью сочные детали: имена, фамилии, обстоятельства места и времени. Все это должно было придать лжи больше убедительности. И все равно Глеб не мог понять, как муж верит ей. Анна невольно выдавала себя счастливым звоном серебряного голоса.
Роман, со временем набравший и сладость, и горечь, длился чуть больше трех месяцев. Потом уже Глеб узнал, что по статистике (есть и такая!) адюльтер столько и продолжается. В среднем. За это время угрызения совести и трудности сокрытия связи перевешивают соблазн. Они с Анной не стали исключением. И однажды Гордин услышал то, чего боялся:
– Все, я больше так не могу. Я сойду с ума, понимаешь? Глебушка, милый мой, не терзай меня, отпусти. Прошу тебя, умоляю.
Что ж, рано или поздно так должно было случиться. И все-таки Глеб надеялся, что Анна останется с ним. Поселится в его квартире, приведет Антошку… Но чуда не случилось. Гордин снова (в который раз!) принялся уговаривал Анну: настаивал, убеждал, обещал… Но та словно не слышала.
– Давай сейчас не будем говорить об этом. У меня ужасно болит голова. Давай встретимся завтра и все обсудим. Завтра у меня свободный день. Целый день. Понимаешь? Ты сможешь отпроситься с работы?
Раньше Анна никогда не посвящала Глебу целый день. Очевидно, это был прощальный подарок. Завтра они расстанутся.
Анна приехала к Глебу с самого утра, и они долго ненасытно любили друг друга. Гордин потом месяц не менял постельное белье, чтобы сберечь запах. Потом любовники отправились в Нескучный сад – традиционное место их прогулок. Там Анна и произнесла свой приговор. Глеб предпринял последнюю попытку переубедить ее, но тщетно. Все было кончено.
Стояла осень, начало октября – прекрасный и печальный финал годового цикла. По странному совпадению уже на следующий день зарядили дожди, оплакивавшие несостоявшееся счастье. Но последний день перед разрывом был прекрасен. Кроны лип лоснились тусклым золотом, и даже воздух пропитался густым лимонадным цветом. Порывами налетал ветер, похожий на неровное дыхание неутоленной страсти, срывал с веток листья и подолгу кружил их в воздухе. Золотой дождь – эффектная концовка отыгранной пьесы.
Любовники молча бродили по аллеям, держась за руки. Говорить было уже не о чем – им предстояло снова стать чужими. Иногда Анна принималась плакать, и Глеб утешал ее, гладя по голове, Как ребенка.
Так, измученные, опустошенные, они по набережной добрели до парка Музеон, где их, слившихся в прощальном объятии, подстрелила камера этой гребанной папарацци – Александры Корбус.
Глава 6
После выставки Гордин снова начал думать об Анне. Полгода он гнал эти мысли прочь, не позволяя себе ни вспоминать, ни строить предположения «что было бы, если б…». А теперь, когда Глеб перекипел, всего один звонок разрушил спокойствие, оказавшееся на поверку таким непрочным.
Глеб многократно прокручивал в голове их короткий разговор. «У меня только-только стало налаживаться…». Слышать это было больно. У него-то так ничего и не наладилось. И в памяти, как заноза, торчала та самая плакатная фотография – безжалостное напоминание о Гординском любовном фиаско.
Глеб беспокоился об Анне, несколько раз набирал и сбрасывал ее номер. Что будет с ней, если муж увидит развешенное по всему городу свидетельство измены? Что станет с ее браком, в котором «только-только стало налаживаться…»? И как бы ни было Глебу обидно, что Анны способна забыть о нем, он не желал ей зла.
Обида Гордина сфокусировалась на одном объекте. Теперь он точно знал, кому адресовать проклятия. Александра Корбус. Безмозглая и безответственная фотоманьячка, опасная, как обезьяна с гранатой. Которая даже не сомневается в своем праве подглядывать за людьми и афишировать их личные тайны. А победа на конкурсе – это публичное признание ее правоты. Глеб просто обязан остановить эту соплячку! Наказать ее, чтобы в следующий раз поостереглась соваться чужую жизнь! Пусть только позвонит!
Но прошла суббота, за ней воскресенье, а Корбус так и не позвонила. Может, дама с Винзавода забыла передать ей Гординский номер? Или намеренно не стала этого делать? Они не любят, когда клиенты договариваются с фотографом напрямую, минуя посредника…
А пока длилось ожидание, Глеб предпринял собственное расследование. Найти в Интернете информацию об Александре Корбус было делом несложным. Особенно после ее победы на конкурсе. «Портрет врага» – аватарка на страничке Фликра. Девчонка оказалась непохожа на выдуманную Гординым беспринципную стервятницу. Милое юное лицо. Она выглядела моложе своих двадцати пяти. Точнее, уже двадцати шести. А фотография была замечательна. Лицо освещено с одной стороны, а на второй, теневой, половине изображение только угадывалось. Насмешливый карий глаз под густой «крылатой» бровью. Короткая мальчишеская стрижка. Четко очерченные скулы. Подбородок с ямочкой. Длинная-длинная шея – тонкая и беззащитная, как стебелек тепличной рассады. Глебу даже вспомнилось смешное детское слово с тремя «е» подряд – «длинношеее». И выступающая из тени половинка пухлых губ, где нижняя похожа на спелую ягоду, которую только прикуси, и брызнет сок.
Страничка Александры Корбус была открыта три года тому назад. Сейчас там горделиво красовалась ненавистная «Осень нашей любви», пролайканная больше полутора тысяч раз и собравшая длинную череду восторженных комментариев. Глеб снова поразился обилию вуайеристов.
За три года Корбус разместила солидную галерею работ. В основном это были уличные съемки. Чаще всего девчонка снимала в Москве, но были фотографии Питера, Казани, Нижнего Новгорода, Вологды. Узнаваемые городские пейзажи служили для нее только фоном – героями были люди. Она снимала стариков и детей, влюбленных, мечтателей, работяг, уличных музыкантов, просто прохожих… И всегда в работах Корбус присутствовало что-то особенное, связанное с неповторимостью ее взгляда на мир. Простые, на первый взгляд, картинки цепляли Глеба: заставляли вспоминать, размышлять, улыбаться или сопереживать.
Время от времени Корбус публиковала образцы заказных работ. Чаще всего это были свадьбы. Красивые романтичные сюжеты и даже без присущего жанру китча. Воплощение девичьей мечты о главном событии жизни. Были на страничке и студийные портреты. И дама-администраторша Винзавода оказалась права: достойные работы. В них Корбус не стремилась оригинальничать ради оригинальности, не использовала натурщиков как с бездушный реквизит… Портреты были… (Глеб задумался, как это определить)… Они были человечны. В них светилась душа. Неужели их тоже снимала Александра Корбус – нахальная и безответственная папарацци?
Внимание Глеба привлекли несколько эффектных портретов красивого блондина с дымчатыми глазами. Интересно, кто он? Клиент? Натурщик? Или любовник? Последнее предположение Гордину почему-то не понравилось…
В общем, изучение аккаунта Александры Корбус, убедило Глеба в том, что и так знал: девчонка была несомненно талантлива. Ей удавались разные жанры. Но сама она явно предпочитала подкарауливать на улице тех, кто даже не подозревал об исходившей от нее угрозе. И портить им жизнь. Несправедливо, но факт: иногда талант достается тому, кто его не заслуживает.
***
Долгожданный звонок раздался в понедельник вечером. Когда на дисплее смартфона отобразился незнакомый номер, Гордин занервничал и хрипло каркнул в трубку:
– Да?
– Алло, – женский голос звучал непривычно низко, словно виолончель. – Это Александра Корбус. Мне передали ваш телефон с просьбой позвонить. Вот я звоню. Что вы хотели?
«Что я хочу? – злобно подумал Глеб. – Тебе пока этого лучше не знать!»
– Я хотел бы встретиться с вами.
– Зачем?
– Из-за ваших фотографий. Мне… м-м-м… в общем, они цепляют меня.
– Вы вроде бы хотели заказать серию снимков. Это действительно так?
– Давайте обсудим все при личной встрече.
– Хорошо. Когда и где?
***
Глеб вошел в кафе, освещенное приглушенным светом, и огляделся. За столиками сидели парочки или одиночки, уткнувшиеся в смартфоны. Никого похожего на Александру Корбус. На всякий случай Гордин еще раз внимательно проинспектировал одиноких женщин. Будто пикапер, выбирающий очередную жертву. Нет, девчонка еще не пришла. Что ж, он подождет!
К Глебу подскочил вертлявый официант:
– Здравствуйте. Вы один?
– Нет. У меня назначена встреча с девушкой.
– Тогда, пожалуйста, проходите вон к тому столику у окна. Вам там будет удобней.
– Нет, я сяду напротив двери, – заупрямился Гордин.
Глеб заказал себе двойной эспрессо и принялся ждать, выстукивая ногтями по пластиковой столешнице нервный ритм. Четырежды дверь открывалась, впуская новых посетителей, но каждый раз это были другие люди. Прошло пять минут после назначенного времени, потом десять… Раздражение Глеба нарастало, стук ногтей становился все громче и чаще.
На двенадцатой минуте в дверях появилась высокая девушка в короткой куртке защитного цвета и черных джинсах. На шее в несколько слоев был намотан шарф рыхлой вязки, призванный утеплить несколько легкомысленную для переменчивого марта одежду. Глеб узнал ее сразу. Он приподнялся из-за стола и помахал рукой. Девушка кивнула, помахала в ответ и двинулась к нему.
– Вы Глеб? – в голосе звучал уже знакомый Гордину густой виолончельный тембр.
– Да, это я.
– А я Саша. Вы уже заказали? Закажите мне капучино. Я сейчас вернусь.
И нахалка прошествовала мимо Гордина в туалет. «Даже не подумала извиниться!» – почти восхитился Глеб. – И хорошо, и отлично!». Ее поведение освобождало Гордина от необходимости быть любезным.
Минут через пять Корбус вернулась и села за столик напротив Глеба. Она была похожа на свою фотографию, только лучше. С холода ее щеки раскраснелись, в волосах мерцали бриллиантовые капельки растаявшего снега. Девчонка сняла объемный шарф и обнажила тонкую шею. «Длинношеее, – усмехнулся Глеб. – Я бы мог сломать эту тщедушную шейку одними пальцами».
Александра отхлебнула капучино, испачкав верхнюю губу молочной пенкой с коричной крошкой, и пристально посмотрела на Гордина:
– Ваше лицо мне почему-то знакомо.
– Да?
– Мы раньше не встречались? Где я могла вас видеть?..
Глеб достал из кармана смартфон, сделал быстрое селфи в профиль и поднес дисплей к самому носу девчонки:
– Так привычней будет?
Корбус все поняла, едва взглянув на дисплей. Ее самоуверенная улыбка мгновенно увяла:
– О, черт! Вы – тот мужчина с моей фотографии!
– С твоей? – зловеще-спокойно процедил Глеб. – А вот ни хрена! Это моя фотография! Моя и моей женщины. Ты не должна была выставлять ее!
– Что вам от меня нужно? – почти испуганно спросила девчонка, сжав кулаки в защитной реакции.
Глеб не смог бы внятно сформулировать, какой именно сатисфакции он хотел. Определенно ему не нужны были никакие цивилизованные материальные компенсации морального ущерба. Пусть эта девчонка сама, на собственной шкуре, испытает бессилие человека, чьи тайны выставлены напоказ. Око за око!
– Была бы ты мужиком, я бы морду тебе набил! Несмотря ни на какие первые премии, – с каждой новой фразой спокойствие Глеба позорно рушилось. – А с тобой, соплячка, что делать? В суд на тебя подать?
Минутный испуг девчонки трансформировался в бойцовский азарт. Крылатые брови гневно сошлись на переносице буквой «V», в глазах полыхнуло недоброе пламя:
– Это за что же? – девушка скрестила руки на груди.
– За то, что ты меня подставила! Нас подставила! Мы имеем право на защиту от вторжения в частную жизнь! Ты не должна была афишировать наши отношения!
– Что жена фотографию увидела, любовничек? Так тебе и надо!
– Я не женат.
– Тогда что ты так дергаешься?
– Потому что благодаря тебе, интимная сцена с моим участием развешана плакатами по всему городу! – Глеб уже почти кричал. – Она уже попала в Интернет, и, значит, останется там навсегда!
– И что же в ней такого «интимного»? Насколько я помню, ни секса, ни извращений каких-нибудь там нет. Подумаешь, мужчина обнимает женщину! Такое можно увидеть по десять раз за день.
– Моя женщина замужем.
– Поздравляю! Если замужем, значит, она – не твоя женщина, а чужая, – с безупречной логикой заключила девчонка.
– Не твое дело, соплячка! – взвился Глеб.
– Точно! Не мое. Это – твое дело! Если ты так заботишься о ее чести, то какого черта ты лизался с ней в публичном месте? Чтобы ты был в курсе, для интимных свиданий есть отели на час. И по очень умеренным ценам. Ты бы еще надумал на Красной Площади любовью заняться, извращенец!
Глеб отметил, что лицо девчонки покраснело, глаза недобро прищурились. А губы, яркие, точно вымазанные ягодным соком, собрались как для плевка.
– Это ты извращенка, а не я! От таких, как ты, ни в каком отеле не скроешься! Да ты ради картинки в замочную скважину без мыла влезешь! Представляешь, какой убойный кадр можно снять! И послать на конкурс!
– Не тужься, придурок! Я тебя не через замочную скважину снимала! А на улице я имею полное право фотографировать все, что я захочу. Можешь поинтересоваться законодательством на эту тему.
– Кроме законодательства есть еще и совесть! Ты бы хоть раз подумала своим цыплячьим мозгом, что можешь разрушить чью-то жизнь. А если ее муж увидит этот плакат?..
– Ну да… А ты, конечно, гиперсовестливый? Трахал чужую жену и страшно мучился совестью. Таким как ты всегда легче найти виноватого, чем признать собственную вину! Это ты подставил ее, усек, ты, а не я! Ты как грабитель, который обчистил магазин, попался и ноет, что его жизнь сломала камера наружного наблюдения. Не воруй – не поймают, понятно? Представь, что тебя камера зафиксировала!
В обидных словах девчонки была отрезвляющая правда. Гордин не должен был выставлять их с Анной отношения напоказ. Даже если в глубине души хотел, чтобы их связь была раскрыта. Но ведь Анна-то этого не желала… Получается, Глеб подставил ее…
Пусть так. Но не этой сопливой папарацци читать ему мораль! Если б не ее идиотская фотография, отправленная на конкурс… Все бы обошлось! А теперь судьба Анны подвешена в неопределенности. И Глеб ничего не мог с этим поделать! «Имею полное право фотографировать все, что я захочу». Да вот хрен тебе, паршивка!
– Камера наружного наблюдения?! Съемки камеры не попадают на выставки и в Интернет! А тебе же непременно надо было выставиться! У нас же амбиции! Сколько чужих жизней ты готова положить, чтобы стать лучшим фотографом России? Папарацци гребанная!
– Может, ты не в курсе, но папарацци снимают селебрити. Ты вообразил себя звездой? Я бы тогда на тебе хоть деньги приличные заработала… А за таких, как ты, ничего не платят!
Глеб с ненавистью посмотрел на тонкую девичью шейку. Словно черт нашептывал ему схватить ее и слегка прижать. Просто, чтобы попугать. Подпортить непомерное самомнение этой соплячки.
– Ты еще скажи, что за первое место ничего не получила. Бессребреница!
– Представь себе, получила. Но не за твою тухлую морду, а за классную карточку! Так что своей победой я обязана только себе!
– Все равно ты не имела права выставлять фотографию на конкурс без нашего согласия! Я могу подать на тебя в суд.
– В суд? Ты где живешь-то, придурок? Такой большой мальчик, и такой тупой! Рискни, а я посмеюсь. Да, и денег приготовь побольше – на компенсацию моих судебных издержек. Так что встретимся в суде! И, кстати, заранее благодарю за оплату моей персональной рекламной кампании!
– Чувствуешь себя неуязвимой, дрянь? Да? Просто тащишься от своей безнаказанности!
– Просто не тебе меня наказывать, урод! Ты только сделаешь хуже себе и своей любовнице. Если скандал попадет в прессу, ее муж точно все про вас узнает. И ты очередной раз ее подставишь! А уж я постараюсь собрать прессу, можешь не сомневаться! Связи у меня есть!
– А я и не сомневаюсь в твоей подлости! Знаешь, говорят: если живешь в стеклянном доме, не бросай в других камни. Ты первая бросила камень! – Глеб поднялся из-за стола и навис над сидевшей перед ним девчонкой.
– Ты мне угрожаешь? – Корбус тоже поднялась. Она приняла вызов.
– Понимай, как хочешь. Но таких, как ты, нужно учить. И учить на собственной шкуре!
Кровь бросилась Глебу в голову, смывая последние остатки самоконтроля: он уже не способен был мыслить рационально. Хотелось только одного – наказать, унизить эту паршивку.
Не отрывая взгляда ото рта, плюющего в него обидными словами, Гордин шагнул вперед, схватил девчонку в охапку, притянул к себе и больно укусил за нижнюю губу. А потом с извращенным удовольствием языком раскрыл ей рот и стал наполнять его своей слюной.
Корбус отчаянно вырывалась. Но Глеб был сильнее. Он удерживал ее, почти не напрягаясь. Беспомощность девчонки, ее напрасные конвульсивные трепыхания были приятны. Вот именно так мужчины и поступают со слабым полом – подчиняют, утверждают свою власть. Неожиданно для себя Гордин возбудился: девичье тело билось его руках, терлось об него всеми своими выпуклостями… Глеб опьянел от желания. Он забыл, где находится, не замечал, как возмущенно или насмешливо смотрят на их сцепившуюся парочку посетители кафе…
Гордин вдавил в бедра девчонки свой напрягшийся член и излил ей в рот громадную порцию слюны. Корбус попыталась вытолкнуть Глебов язык наружу, но захлебнулась и как-то разом обмякла, сомлела в его руках. Ее рот безвольно расслабился, и Гордин завладел им, как законным трофеем. Он целовал девчонку до тех пор, пока та не опомнилась. Рывком высвободив одну руку, она впилась ногтями в Глебову кисть, раздирая кожу в кровь.
Черт! От внезапной боли Гордин даже вскрикнул. На коже вспухали четыре длинные кровоточащие борозды. Эта дрянь еще и царапается! Кошка драная! Мысли мешались в голове, эмоции не помещались в слова. Глеб несколько раз начинал и не мог закончить фразу:
– Да ты… да я…
Александра втянула голову в плечи, сжала кулаки и закрыла ими лицо. Боится, соплячка! Да за такие дела ей шею свернуть нужно! Но Глеб никогда не поднимал руку на женщину.
– Расслабься… Я женщин не бью.
Девчонка выдохнула с видимым облегчением, разжала кулаки. И тыльной стороной ладони брезгливо вытерла рот:
– Придурок!
Она осторожно потрогала пальцем опухающую нижнюю губу:
– Сексуальный маньяк! Ты что, совсем озверел?
Глеб на секунду почувствовал раскаянье, но тут же отбросил это чувство. Сама виновата, заслужила!
– А ты – фотоманьячка! Ты еще пожалеешь об этом, идиотка! Тысячу раз пожалеешь, что влезла в мою жизнь. Мало не покажется!
Гордин схватил куртку, сунул руки в рукава и невольно поморщился: манжета задела оцарапанную кисть. Он достал из кармана портмоне и небрежно бросил на стол пятисотенную купюру.
– Мы еще увидимся! – пригрозил Гордин и широким шагом вышел из кафе.