— Мы страшные эгоистки, — подхватила Гуля.
— При этом, заметь, разумные! — продолжала Танюшка. — Наша главная задача — быть счастливыми самим, и это разумно. Только счастливый человек может дать что-то другим.
— Юра, это огромное преимущество, что ты русский, а не изъян, как думают они, выросшие в стране, которая пухнет от сознания собственного величия, не понимая, что это провинциально. Ты космополит, ты двуязычен и бикультурен. Тебе нужна профессия, в которой это дает максимум конкурентных преимуществ. Ты должен стать финансистом или юристом. Даже врачом, хотя врачом ты, конечно, быть не хочешь. Ты же понимаешь, что конкуренция — это ценность, — твердила мать, не видя, что после слов «ты должен» сын отключился, а после слов «ты же понимаешь» в нем закипела бессильная злоба.
— Мам, я не хочу ни с кем конкурировать… — Юра тут же пожалел о сорвавшихся с языка слов, влекущих за собой неизбежное продолжение дискуссии с матерью. Уж она-то всю жизнь всегда и со всеми конкурировала.
— Ты разве не хочешь стать инвестиционным банкиром и в двадцать пять зарабатывать сто тысяч, а в тридцать — полмиллиона?
— Полмиллиона хочу….
— Для этого я и вывернулась наизнанку, чтобы ты учился в Saint Albans School, а теперь поступил в Wharton School of Economics, в крайнем случае в университет Berkeley.
— Лучше бы ты не выворачивалась наизнанку, там нет ничего красивого…
— Хочешь мне хамить?
— А как ты собираешься платить за такой университет?
— Найду, как… — отвечала мать, а сын думал, что и правда, найдет. Будет отказывать себе, папе и бабушке во всем. И от этой жертвенности, ему совсем ненужной, ее требовательность лишь возрастет, его собственное чувство вины, что он не оправдывает ее надежд, — тоже. Это ему тоже не нужно! Не нужно, как они не понимают! Ему нужна Эрин и спокойная жизнь в маленьком городке.
С каждым годом они любят друг друга все больше, десятилетие взаимной злобы оба вспоминают с горечью, а то, что его преодолели, — с благодарностью друг к другу.
Мы оставили сына с жизнью, вывернутой наизнанку, и летим в страну, вывернутую наизнанку. Но у нас есть девять часов недосягаемости. Тут нас не достанут, и ничего не случится, мы летим. Давай наслаждаться этим. Пить шампанское и радоваться…
— …все-таки главный смысл там в том, что человеку необходимо быть частью чего-то. Но не стада, понимаешь? Те, кто не задумывается, откуда и куда они идут, начинают оносороживаться. И спонтанно, для себя незаметно, сбиваются в стадо. Не одному же идти неизвестно куда, согласись.
Что есть реальность? Не более , чем относительность.
...разве кому-нибудь дано бестрепетно перешагнуть через неудачу, обесценившую месяцы забвения себя, красок мира, месяцы непрерывной работы мысли, души, рук? Но ведь можно идти дальше , забыть неудачу, вновь отрешаться от настоящего и жить будущей победой. Не многим дано понять, что жизнь - это лишь здесь и сейчас.
И в сытости можно отличать истинные ценности от ложных, видеть большие и малые радости, которыми полна жизнь. Главное - научить детей трудиться.
Лена хорошо помнила свое поступление в университет. Сейчас к университету готовился Юра, и ему нужно было служить так же, как ей самой служила ее мать. Лена считала, что она делает все возможное и невозможное, но от ее служения никто счастливее не становился. Она страдала, видя, сколько в сыне протеста, агрессии. Это был не просто переходный возраст. Поиск себя и своего места в мир у Чунечки был столь мучителен, что и мать, и бабушка страшились срыва. Суицид, наркотики, гомосексуализм… Да, домыслы, но кто знает, какие фантомы мучают его. Что муки его были тяжелы, сомневаться не приходилось. Другое время, другая страна. Гулино поколение, поколение матери и бабушек, при всех различиях между ними, всегда понимали, куда они идут. Может, потому, что они шли стадом?
Пришел чешский кризис, семья по вечерам вновь вслушивалась в голоса западных радиостанций. Гуля думала, что войны все же не миновать. Она уже не выключала, как в раннем детстве, радио, чтобы война не пришла, это было бесполезно: в шкафу висела полевая форма отца с подшитым воротничком и стоял вещмешок с продуктами, упакованными согласно предписанию. Мобилизацию ожидали каждый день. «Бабуля и деда пережили две войны, мама с папой — одну, — размышляла Гуля по ночам. — В этой стране всегда войны… С другой стороны, их каждый раз как-то переживают, и мы переживем… Ведь не может быть, чтобы так все враз и кончилось».
