Откуда берутся деньги, Карл? Природа богатства и причины бедности

Винтики общества: от абстрактного к конкретному

Общество – не прибор, который можно руками разобрать на детали и пощупать. Его устройство поддается только умозрительному логическому анализу. Но, как ни странно, в самой глубинной основе и общества, и прибора обязательно отыщется противоречие, которое и заставляет все крутиться.

Двигатель внутреннего сгорания – реальный, не образный – основан на конфликте между разогретыми продуктами сгорания и ограниченностью отведенного им пространства. Конфликт разрешается тем, что продукты сгорания толкают вперед поршень. Поршень, толкнувшись куда надо, заставляет открыться клапан. Тот снова впускает в цилиндр горючую смесь, а продукты сгорания опять толкают поршень. Неподвижные колеса приходят в движение. Сила действия всегда находится в противоречии с ею же порожденной силой противодействия.

Конструкторы двигателей могут порвать меня в клочки за это описание, но оно показывает нам то простейшее и общее, что толкает вперед и автомобиль, и самолет, и ракету – горение в ограниченном пространстве.

Простейшее у Маркса – это товар. С одной стороны, товар конкретен – он предметно существует. С другой – абстрактен, потому что не важно, пылесос это или йогурт. Это товар как таковой. Это простейшая абстракция, потому что на еще более мелкие части его уже не разложить.

Зато вся действительность, если ее разложить на простые понятия, оказывается товаром. И земля – товар, и недра, и интеллектуальная собственность, и изобретения. И деньги в банках, равно как и деньги в кармане. Абсолютно все, что можно обменивать, – это товар. Поэтому товар – всеобщая абстракция.

У товара конкретного есть потребительная стоимость – мы знаем, зачем покупаем зонтик или мороженое. У абстрактного главное – стоимость, что у зонтика, что у мороженого. Она равна среднему, то есть общественному труду, который требуется для его производства, плюс молоко и сахар для мороженого или материя и спицы для зонтика. В этом самом месте – абстрактное, конкретное, стоимость и потребительная стоимость… – нормальному человеку становилось скучно. Тем более что в Das Kapital ничего нет про мороженое и зонтики, а все больше про зерно и сюртуки, никакого отношения к нашей жизни не имеющих.

Да забейте вы на сюртуки! Речь о том, что все товары обмениваются как эквиваленты! Можно в столбик пересчитать шиллинги за зерно и сюртуки, чтобы убедиться, что у Маркса все сходится. В жизни кто-то кого-то всегда надувает, один продает свой товар выше стоимости, другой – ниже, но количество надувших и везунчиков всегда уравновешивается количеством лохов и неудачников. Товары всегда обмениваются по их стоимости – сегодня мы говорим «по рынку». В масштабах общества их обмен всегда эквивалентен. Нудновато все это, но иначе с пресловутыми «эксплуатацией» и «угнетением» не разобраться.

Простой пример. Человек потратил на квартиру, скажем, 10 млн рублей. Решил продать – никак. Он твердит: «Кризис на рынке, рубль пляшет, риелторы жулики…» Ему говорят: «Снизь цену до 8 млн». Как так? Он же потеряет деньги, а строил, чтоб заработать. Но, как ни странно, за 8 млн квартира продается влет, невзирая на кризис, на рубль и на жуликов-риелторов. Потому что ее общественная стоимость именно 8 млн! А что собственник потратил на нее 10 млн – это, увы, его личная проблема. С самого начала надо было думать, как ограничить бюджет проекта хотя бы 7,5 млн, чтобы остаться с доходом. Тут и Маркс не нужен, это все и сами знают, но будто глаза у них пеленой застилает. Потому что денег хочется, деньги нужны позарез, а откуда они берутся – человек вроде и забыл, когда дело до его собственной квартиры дошло.

Деньги тоже товар. Рубли, доллары или золото… Их потребительная стоимость, в отличие от зонтиков, в том, что они – эквивалент всех остальных товаров. На них меряют стоимость товаров (мера стоимости), они обеспечивают обмен товаров (средство обращения), ими платят за товары (средство платежа). Их можно копить, чтобы купить дом или собственное производство (средство накопления). Деньги сводят все товары к единству. Все эти функции денег тоже открыл именно Маркс.

Он рассказал и о том, откуда деньги берутся. Перевернем формулу в «деньги – товар – деньги». С ходу видно: нужно, чтобы на выходе денег стало больше, чем на входе. Нужно купить такой товар, который добавит к стоимости холста главное – труд, ведь готовый сюртук стоит дороже. Производитель получит на выходе новую, дополнительную стоимость. Прибавочную стоимость – называет ее Маркс, это в его учении ключевое понятие.

Но если все товары обмениваются по стоимостям, то и за труд надо заплатить его стоимость, откуда же прибавочная стоимость? Так у одного-единственного товара – у рабочей силы – есть уникальное свойство: он способен производить бóльшую стоимость, чем стоит сам. «Потребление рабочей силы – это сам труд»^[6].

Вспомним о переменном капитале: рабочий создал за месяц стоимость в 1800 долларов, а получил только 1000. Это справедливость или эксплуатация? Вопрос выходит из сферы объективных законов в область моральных суждений. У рабочего же нет ни холста, ни швейной машины, чтобы сшить сюртук. Ему нужен капиталист! Только он купит товар, который есть у рабочего, – его рабочую силу. Можно считать рабочего свободным и равноправным, раз ему платят зарплату, равную стоимости его рабочей силы, а можно называть угнетенным – 800-то долларов прикарманили.

Кто лучше живет в современной России, получает за свой труд больше денег и чувствует себя более преуспевающим? Собственник участка земли, где он и его семья растят морковь для продажи на рынке? Или банкир, который не имеет ни земли, ни трактора, не растит морковь, но ходит на работу в белой рубашке и получает в десять раз больше?

Банкир продает только то, что у него есть. И это не морковь, а его рабочая сила. Он тоже трудится только часть дня на себя, а часть – на собственников банка, создавая для них капитал. Никто же не считает это угнетением. Банкир – свободный человек. Может растить и продавать морковь, если хочет. Другой вопрос – могут ли производители моркови сами стать капиталистами (земля-то у них есть) и нанимать рабочую силу, чтобы выращивать больше моркови и делать деньги?

Для этого им нужны дороги, чтобы попасть на рынки, нужны холодильники, склады – короче, инфраструктура. Нужна возможность переехать в другую местность, если в твоей местности морковь растет кривенькая. То есть производителям моркови нужен рынок товаров и рынок жилья. Все снова сводится к «четырем свободам». К мобильности факторов производства, которая в развитых странах высока, а у нас так низка, что требуются нечеловеческие усилия даже для того, чтобы растить морковь, зарабатывая на этом деньги.

Наследство и сегодня не понятое до конца

Когда люди узнали от Маркса, «как все это устроено», им открылись причины и следствия любого решения. Общество перестало казаться им непознаваемым и хаотичным. Поэтому и стоит подружиться с Марксом. Чтобы не было иллюзий…

Можно взять такую прозаическую науку, как бухгалтерский учет. Бухгалтерские книги существовали и до Маркса, но современный бухучет стал столь сложной и специальной дисциплиной, потому что вобрал в себя все законы, которые открыл Маркс. Амортизация – это та часть основного капитала (то есть зданий, станков), которая изнашивается, перетекая мелкими порциями в стоимость товара. Основной капитал – или основные средства – служит долгие годы и оценивается поэтому один раз в год. Оборотный капитал расходуется в течение одного цикла производства и пересчитывается каждый квартал.

Маркс показал: чтобы производство развивалось, в него надо вкладывать не меньше половины прибыли и только остаток можно потратить на потребление как дивиденды. Так работает закон накопления капитала. Именно таким образом и поступает сегодня большинство акционерных обществ. Маркс заложил основы здорового финансового менеджмента, которые впоследствии превратились в отдельную дисциплину.

Мы искали у Маркса подвох. И что же? Его нет. Мы только обнаружили, что не существует и не может быть единой для всех стран и времен стоимости самого уникального товара – рабочей силы. Ну так ничто не остается неизменным.

Маркс прав: капиталисту нужно, чтобы рабочая сила всегда воспроизводила себя. Но сколько для этого нужно еды, одежды, удобств в доме? Каков должен быть размер жилья – конура, комната, квартира, дом? Короче, сколько денег надо платить рабочему, чтобы он жил и работал, чтобы у него рождались и не умирали дети, как у самого Маркса? На этот вопрос Маркс не ответил.

В его времена капиталисты действительно определяли стоимость рабочей силы по минимуму. Условия жизни английских рабочих Маркс расписал в красках: рабочий день по 14 часов, детский труд, кошмарное жилье… Но разве Маркс не мог предвидеть, что такое положение когда-то изменится? Наверное, мог. Но он верил, что гораздо раньше пролетариат взбунтуется и установит свою диктатуру. За это его часто называют демоном отрицания, который только разрушал. Это не так. Маркс буквально ткнул общество носом в главное его противоречие – между общественным характером труда и частнокапиталистической формой его присвоения. У капиталистов открылись глаза: чтобы и дальше присваивать часть стоимости, созданной рабочими, одной только частной собственности на капитал недостаточно. Тем более что тут же случилась Парижская коммуна в 1871 году, и казалось, что это лишь первый звоночек. Капиталисты принялись увеличивать общественную стоимость рабочей силы: ввели ограничения рабочего дня, стали регулировать условия труда и повышать минимальную зарплату, запретили детский труд, открыли бесплатные школы.

Открытое Марксом главное противоречие капитализма никуда не делось. Капиталисты и рабочие – постоянно в борьбе. Но при Марксе рабочие боролись за выживание, а сегодня в передовых странах Атлантики они живут в собственных домах с парой машин и борются за представительство в парламентах.

Маркс умер в 1883 году, пережив любимую Женни фон Вестфален на два года. Он ушел из жизни неслышно, в одиночестве, просто тихо заснув в кресле. На кладбище Хайгейт в Лондоне он лежит рядом с Женни и Еленой Демут…

«Его дочь Элеонора покончила с собой в 1898 году, дочь Лаура и зять Поль Лафарг – в 1911-м. Почему? Мертвые дети в сигарном дыму, изъеденное оспой лицо Женни. За ними куда менее реальный класс-гегемон – пролетариат. И вполне реальная буржуазия, не собирающаяся погибать. Такая судьба»^[7].

А его наследие все продолжали эксплуатировать романтики революции. Им законы не так интересны, как вера. И сегодня в самой «капиталистической» стране, в Америке, студенты колледжей и университетов изучают Маркса, он самый востребованный автор в библиотеках. Думаете, они читают Das Kapital? Как бы не так! Дело ограничивается коммунистическим манифестом.

Одним нравится его бунтарская романтика, другие считают, что насчет диктатуры Маркс погорячился, но в обществе много несправедливости «вообще», и они объявляют себя социалистами. Думаете, только молодежи России не хватает социальных лифтов? С ними и в Америке дефицит.

Только в отличие от наших молодых ребят американские за полтора века на практике отлично усвоили открытые Марксом законы, даже если они и не знают их автора. Американские ребята тоже временами впадают в апатию и аполитичность, но быстро берутся за ум: путь к деньгам для них никто не проложит, кроме них самих. Им и в голову не придет разрушать капитал. Ведь налоги, которые он платит, всегда в разы превышают их собственные, и работу они получают из его рук.

Ужаснувшись тому, сколь заразительна для неимущих Марксова вера, страны Атлантики сделали все, чтобы пролетариату было что терять, «кроме своих цепей». Чем хвататься за дрын, пусть лучше соображает, как своим трудом зарабатывать деньги. И только в России дедушке Ленину – ну, это если ребенок спросит – удалось устроить общество, в котором не стало богатых, и убедить неимущих, что скоро не станет и бедных. А потом пяти поколениям компостировали мозги, перевирая наследие Маркса и запугивая «западными ценностями».

Идеи Маркса свели к догмам. Не думать, не объяснять, а твердить на разные лады, что его учение «всесильно, потому что оно верно», и тем самым отвращать людей и от познания открытых им законов, и от самостоятельного мышления как такового. Не только Ленин был мастак по этой части, были пророки и попроще. Флер их «романтически-бунтарских» догм смущает сознание людей и сегодня. Отсюда и постправда о Сталине, который якобы сделал нашу страну великой, и майки с портретами Гевары и Мао Цзэдуна, и страшилки насчет «западных ценностей». А какие такие собственные ценности эти толкователи Маркса сумели предложить своим народам взамен? С этим вопросом стоит разобраться более детально.

Жаль, что Че Гевару не пристрелили раньше
Очерк о неразборчивых марксистах

Заря капитализма, которую анализировал Маркс, была и впрямь жестоким, кровавым временем. Еще не сложилось понимание, что рабочие – это часть нации, такие же равноправные граждане, как и капиталисты, и торговцы, и аристократы. Поглядев на эту зарю, Маркс и заявил, что у рабочих нет иного выхода, кроме революции.

Погодите! С начала XX века капитал доказал, что, хотя законы Маркса верны и в основе развития капитала действительно лежит противоречие между трудом и капиталом, который часть труда присваивает без оплаты, он – капитал – уже вполне научился разрешать это противоречие. Ясно, что не окончательно – никакие противоречия до конца не разрешаются. Но к ним всегда есть ключи.

Маркс что, не видел ключей? Да нет, он просто был человеком со своими слабостями, страстями и обостренным чувством справедливости как отягчающим фактором. Справедливость – это же такое обширное понятие! В нем и разоблачение лжи, и помощь обездоленным, и другие высокие идеалы. В этом романтика революций. Неплохо бы вспомнить, кстати, что романтические надежды привели к власти и фашизм…

Романтика Марксова пророчества насчет непременного краха капитала воспламеняла сердца куда сильнее, чем его экономические законы. До сих пор самым легендарным из его последователей считается команданте Че Гевара. Думаю, Маркс от этого в гробу переворачивается.

Впрочем, все остальные его последователи один другого стоят. Компания как на подбор: Ленин, Сталин, Мао Цзэдун… На Кубе – братья Кастро, во Вьетнаме – Хо Ши Мин, в Северной Корее – Ким Ир Сен, в Камбодже – Пол Пот… Все они взяли у Маркса всего одну, прямо скажем, убогую мысль: с кончиной капитала придет царство гармонии и равенства. Ради этой химеры они приносили в жертву миллионы. Человек из высшей ценности превратился в строительный материал для их чудовищных социальных экспериментов.

«Кто такой дедушка Ленин?»

Ленин, пожалуй, самый разборчивый из марксистов, энергичный, страстный и одновременно расчетливый прагматик. Он видел отсталость России, прекрасно понимал, насколько его страна отличается от Англии. Венгерский философ-марксист Дьердь Лукач, рассматривая «гениальный и величайший переворот», совершенный Лениным, отмечал, что, в отличие от Европы, капитал в России не вырос органически, а насаждался реформами сверху^[8].

Собственно, в России ничего и никогда ниоткуда не росло, а всегда только насаждалось. Ленин насадил пролетарское равенство, а через 70 лет после этого Ельцин заново насадил капитализм.

Во времена Ленина капитал охватывал в России гораздо более ограниченное экономическое пространство, чем в странах Атлантики. Реформы начались только в конце XIX века. Накопление капитала шло, но медленно, капиталу не хватало той самой мобильности факторов производства, о которой писал Маркс.

Главное препятствие – привязка крестьянина к земле до 1861 года крепостным правом, а после его отмены – общиной. Капиталу было сложно дотянуться до рабочей силы, копившейся в деревне.

Нищета миллионов крестьян, запертых в деревне, казалась российским «мыслящим и образованным» меньшим злом, чем капитализм, который в красках описал Маркс. Заперты – так это и неплохо, иначе шатались бы бродягами по дорогам, тыча в глаза «мыслящим» свой пауперизм и вынуждая их что-то с этим делать. А в общине жизнь крестьян организована. Растят зерно и скот, гарантированно платят подати, ведь в общине круговая порука. Община сама платит подати за своих членов, а уж как там внутри крестьяне разбираются, кому сколько платить – дело десятое.

Капитал в России стал развиваться фантастическими темпами, когда усилиями реформаторов – Витте, а за ним Столыпина – он получил для этого хоть какой-то простор. Это и пугало «мыслящих». А Ленин спекулировал на этом страхе.

В отсталой России, доказывал он, революция еще более актуальная затея, чем в передовой Англии. На самом деле в то время в России капитал просто еще не набрал мощи, чтобы самостоятельно разрешать свои противоречия. Но Ленин в эту сторону и не глядел, такой путь ему совершенно не нравился. Ему нравилась революция. Он вербовал сторонников, убеждая их, что революция поднимет страну в разряд передовых. «Дело буржуазии, – писал Ленин, – развивать тресты, загонять детей и женщин на фабрики, мучить их там, развращать, осуждать на крайнюю нужду. Мы не "требуем" такого развития, не "поддерживаем" его, мы боремся против него. Но как боремся? Мы знаем, что тресты и фабричная работа женщин прогрессивны. Мы не хотим идти назад, к ремеслу, к домонополистическому капитализму… Вперед через тресты и пр. и дальше них к социализму!»^[9]

Видя, насколько ужасна жизнь основной массы народа – крестьянства, Ленин вполне цинично рассчитал, что революционность «низов» – пусть не пролетариата – существенно выше, чем в передовых странах.

А тут еще и война… О соблазне простого ленинского решения всех проблем чохом хорошо написал российский публицист Л. М. Млечин: «Осенью 1917 года он [Ленин] обещал России именно то, о чем мечтало большинство населения. Одним мир – немедленно. Другим землю – бесплатно. Третьим – порядок и твердую власть вместо хаоса и разрухи, наступивших после Февральской революции. И всем вместе – устройство жизни на началах равенства и справедливости. Сопротивляться притягательной силе этих лозунгов было немыслимо»^[10].

Верил ли Ленин, что, отобрав фабрики, деньги и землю у промышленников, банкиров и помещиков, можно всех немедленно осчастливить? Думаю, на «осчастливить» ему вообще было плевать. Ему нужно было поставить народ под свои знамена, раздавая заведомо невыполнимые обещания.

Что было дальше – известно. Ленин за ценой не стоял. Всего одна его телеграмма – в Саратов: «…Советую назначать своих начальников и расстреливать заговорщиков и колеблющихся, никого не спрашивая и не допуская идиотской волокиты. 10 сентября 1918 г.»^[11]. Такого рода телеграммы летали сотнями.

Может, это было временной необходимостью военного времени? Маркс же не отрицал, что диктатуре пролетариата капиталисты будут сопротивляться. Это навряд ли: гибкий и циничный вождь ковал официальную доктрину страны: «…Суд должен не устранить террор… а обосновать и узаконить его принципиально, ясно, без фальши и без прикрас»^[12]. И это уже после войны, в 1922 году.

Мало кто умел так ловить настроение масс и так безбоязненно и беспринципно, по обстоятельствам, менять свою политику – иногда на прямо противоположную. Как выразился тот же венгерский философ Лукач: «Ленинизм – это приспособление марксизма к решениям очередного пленума ЦК»^[13].

В 1921 году Ленин писал: «…Крестьяне далеко не все понимают, что свободная торговля хлебом есть государственное преступление. "Я хлеб произвел, это мой продукт, и я имею право им торговать" – так рассуждает крестьянин, по привычке… А мы говорим, что это государственное преступление»^[14].

А вот это уже бесстыдство. Запрещать мелкому производителю считать своим товар, который он произвел своими руками, равно как и деньги, которые он за него получил? Ленину, называвшему себя марксистом, начхать на все законы Маркса об обмене эквивалентов.

Но уже через год он заговорил по-другому. Голод, в который погружалась страна, вынудила его ввести НЭП – новую экономическую политику, по сути снова ввести рынок. Ленин разрешил частное предпринимательство, которое еще годом раньше каралось расстрелом. Обосновал необходимость привлечения иностранного капитала в форме концессий, которые заработали уже после его смерти. Торговцы, ремесленники, предприниматели, почувствовав, что снова приоткрыт путь к деньгам, бросились производить и продавать. Рубль стал конвертируемой валютой.

Пошло восстановление экономики. Это же благо, разве нет? Но вот тут как раз и уместно подчеркнуть, насколько верны естественные законы, открытые Марксом: они приходят в действие, лишь только людям разрешают вспомнить, откуда берутся деньги. Любая степень свободы предпринимателя, любая лазейка для накопления денег ведут к возрождению капитала. Потому что это самая естественная форма материализации человеческого труда.

Капитал? Тот, который революция должна была уничтожить? Опять капитал? Он множил на ноль всю идею диктатуры пролетариата – государства, в котором люди работают не ради денег и достатка, а ради мифического «общего блага». Подхарчившись на усилиях предпринимателей, которые поверили, что им позволят поднять страну из руин, большевики решили, что раз голод отступил, то и хватит вольницы. И задраили все люки и лазейки.

Сталин шел твердым ленинским курсом, не надо ля-ля, что они с Лениным чем-то отличались друг от друга. Он рубил под корень любые признаки возрождения богатства. Расстреливал нэпманов, отбирая в казну их накопления. Раскулачивал в деревне сначала кулаков, которые использовали наемный труд, потом принялся и за середняков – просто зажиточных крестьян, которые, вполне по Марксу, тихо-мирно меняли зерно и молоко на городской ситчик и ботинки. Потому что такие занятия превратят кого-то из середняков снова в капиталистов, а остальных снова в батраков, пролетариев. Все снова пойдет тем же путем, как у всех! Вот уж дудки! За что боролись?! Сталин жаждал превратить страну в передовую, но только снова собственным, снова «особым» путем, утерев нос всем другим передовым.

Тридцатые годы, полным ходом идет индустриализация. Откуда берется сила движения вперед, когда уничтожен естественный двигатель внутреннего сгорания – капитал, который вынужден двигать технический прогресс вперед и одновременно не забывать о рабочих и их месте под солнцем?

Вместо этого двигателя – грабеж народа и использование принудительного труда. Кто-то скажет: «Ну вот, сейчас нам опять будут рассказывать о репрессиях и ГУЛАГе…» Да, будут! Гибель в лагерях около 20 млн человек нельзя забыть. И нельзя смириться с тем, что, оправдывая сталинизм, коверкают историческую память россиян и отравляют мозг молодых, которые судят о прошлом понаслышке.

Сталинский «марксизм» полностью не оценить, если не вспомнить, что, кроме ГУЛАГа, были еще 32 млн принудительных переселенцев. Что в деревнях все сгребалось в колхозы, а оттуда зерно вывозилось за границу для закупки станков. Что десятилетиями в деревнях люди работали не за деньги, а за «галочки трудодней», то есть за обещания подкинуть керосина, дров, соломы за каждый отработанный на колхоз день. Если у колхоза найдется, что подкинуть.

Жуткая ирония в том, что даже успехи индустриализации объяснимы при помощи законов, открытых Марксом. На них основано развитие экономики вообще, не только развитие капитала. Даже в большевистском тоталитарном обществе, где капитал был искоренен, его законы просачивались всюду, как струйки воды между камнями в горах. Дайте камню упасть вниз, и он полетит с ускорением «джи»…

Вспомните: Маркс разделил капитал на постоянный и переменный. Показал, что переменный капитал создает стоимость и прибавочную стоимость, а постоянный обеспечивает технический прогресс, одновременно «удорожая» производство и снижая норму прибыли. Если бы это было возможно без проигрыша в конкуренции, капиталист с радостью заменил бы пятьсот рабочих на тысячу вместо того, чтобы покупать новые станки и совершенствовать технологию.

Конкуренцию ликвидировали мгновенно и стали применять как можно больше переменного капитала, то есть живой рабочей силы, чтобы накопление – уже государственное – шло быстрее. Плевать, что закрепляется низкая производительность, плевать, что людям платят символически и лишают их мотивов к труду. Важно выкачивать и выкачивать их труд. Если у Маркса так и непонятно, откуда берется эксплуатация, то тут-то она как на ладони. И на это плевать. Главное – что деньги, вырученные за прибавочный продукт, созданный трудом, идут в казну. На них государство превратит страну в великую державу – во благо народа.

С переменным капиталом ну просто раздолье! Подневольный труд обеспечивал строительство дорог, прокладку рельсов и рытье каналов в гигантском концерне под названием ГУЛАГ. Уж в этом заведении постоянный капитал – всего лишь затраты на бараки, на часовых на вышках, на тюремные матрацы и баланду! Практически неограниченное количество бесплатной рабочей силы, в итоге – фантастическая норма прибыли. Вот вам и формула сталинской индустриализации.