– Октябрь ни при чём, я для примера сказал. Тебе что-то такое нужно. Что бы удерживало тебя в потоке. Организовывало. Но просто так дисциплине тебя не научишь, тебе надо, чтоб нескучно было.

Больше я от него ничего не добился.

Странное слово оказалось англоязычным гибридом. Ink – чернила, ну и название месяца. Получается, и правда «чернильный октябрь». Начал этот движ художник Джейк Паркер в 2009 году. Суть в том, чтобы каждый день октября отмечать рисунком на заданную тему. Чернилами. Или гелевой ручкой. Темы задаются списком на весь месяц. Итого 31 рисунок.

С первого инктобера многое изменилось. Например, сейчас рисовать можно уже не только чёрным, а добавлять другие цвета. И участвуют не только профи, а вообще все, кто хочет. И вообще идея настолько понравилась, что списки стали составлять все кому не лень. Не совсем от фонаря, конечно, а в соответствии со своим диагнозом. То есть увлечением, простите. Поттероманы диктуют одно, этерноманы другое, фанаты «Марвел» на своей волне.

Марк серьёзный, как входная дверь. Ничем его не расшевелишь. Когда выяснилось, что мы будем учиться в универе на одном курсе, я даже обрадовался. Думал, будем тусить как сумасшедшие, лекции вместе прогуливать, зажигать по вечерам с девчонками. Ну разве мы не заслужили?

Родители планировали уехать работать в другой город, как только я поступлю в универ. Я поступил, они уже паковали вещи, и тут появился Марк. Это их всерьёз обеспокоило. Они думали, что его нужно будет опекать. Но потом узнали его поближе и поняли, что присматривать за ним необязательно, вполне можно доверить его мне. А ему меня. Так что планы менять не пришлось.

Квартира, свободная, своя! Да об этом только мечтать можно!

Но Марк не оценил. Он в самом деле приехал учиться. Вот прям учиться! По-честному.

Раньше он в селе жил с матерью. Вот вроде деревенщина, а знает обо всём больше меня. Инктобер, например, этот…

Вообще странно, почему я про Марка именно это вспомнил. Наверное, потому что это был последний раз, когда мы общались по-человечески. Потом пошла такая жесть, лучше не вспоминать.

Поэтому я здесь, собственно.

Здесь – это в квартире, оставшейся родителям от бабушки. Они долго думали, продать её или сдавать, но такое старьё мало кому нравится. Так она и стояла до поры, теперь вот пригодилась.

Тут одна комната с видом во двор, санузел и тесная прихожая, она же кухня. Жильё гостиничного типа – так, кажется. Интернета нет, только мобильный, окно с деревянными рамами, деревянным подоконником, а сверху старомодная гардина. Не деревянная, а из какого-то металла. Чугуна, возможно. Делали раньше чугунные гардины? Условия адские, одним словом.

Но так надо. Это уже мой челлендж. Настоящий.

Я всё-таки заглянул на страничку инктобера – список тем этого года уже выложили, и выглядели они слегка безумно.

Сегодня первое октября. Тема дня – «Разгуливать». Я, конечно, не художник, но задумался. Как это можно нарисовать? Я сегодня не то что разгуливал, я бегал как ошпаренный, закупал продукты и воду. И вчера то же самое. Тридцать один день просидеть взаперти – это серьёзно.

По-хорошему, я должен уже сегодня сидеть в добровольном одиночном заключении, но пришлось вызывать сантехника чинить унитаз. Ну, потому что без нормального туалета – это уже слишком. Это уже нечеловеческие условия для заключённого.

К вечеру сантехник закончил работу и ушёл. Оставался ещё кран, который иногда принимался страшно рычать. Но про кран я сантехнику забыл сказать.

Кое-как прибрался и рухнул на застеленную кровать. Уже стемнело. Я так устал, что даже есть не хотел. Лежал и смотрел в окно.

Здесь только лёжа, снизу вверх можно было увидеть клочок неба со звёздами. По-другому не получалось – соседский дом так близко, что, кажется, надвинется и раздавит.

Когда бабушка здесь жила, этого дома ещё не было. А потом построили, девять этажей, блин! А бабушкин муравейник снести то ли забыли, то ли отложили, то ли передумали. Так и живут люди – окно в окно. Адски неприлично!

Я поворочался, устраиваясь поудобнее.

Ну, здравствуй, октябрь!

2 октября
Тронутый

Дерево за окном зеленело. Конечно, не так, как летом, всеми листьями. И даже не как в начале сентября, когда в зелёной гуще начинают мелькать одинокие золотистые искорки. Теперь кое-где можно было увидеть длинные золотые пряди, особенно когда налетал ветер и начинал всех причёсывать.

Берёза стучалась в окно просторной кухни. Варя никогда не думала про неё как исключительно про берёзу. Потому что она была чудо-деревом.

На ветвях её гостили редкие для города птицы – снегири и свиристели, совы и сычи, поползни и чижи.

Сокол прилетал. Уселся на дальнюю ветку, сидел долго, а когда заметил, что Варя на него смотрит, уставился в ответ серьёзным и немного сердитым взглядом – ты мне не ровня, девочка!

А однажды явился настоящий ворон! Большущий и чёрный, как из сказки. Этот даже взглядом не удостоил. Варя, затаив дыхание, смотрела, смотрела на его вороний профиль, стараясь запомнить каждую чёрточку, каждую линию, каждый изгиб пера…

Чтобы перенести это всё потом на бумагу.

Так, как надо, всё равно не получилось. Никогда не получалось. Всегда чего-то не хватало. То времени, то вдохновения. То память подводила, упускала какие-то самые важные детали.

Варя хотела бы рисовать всё время. Особенно птиц! Только с карандашом в руке она чувствовала себя человеком.

Берёза зеленела, это значит, осень будет долгой и милосердной. Октябрь, во всяком случае, точно. А Варе и нужен октябрь!

Она позавтракала и поспешила в свою комнату.

Сегодня выходной, но папа умчался на работу, у него свой график. Мама у себя в спальне. Занимается своими делами, они у неё не сильно серьёзные в отсутствие папы. Сидит в соцсетях с подружками или тайком смотрит сериал. Она думает, Варя не замечает. Варя замечает, конечно же, но ей всё равно – лишь бы её саму поменьше трогали. Ну, а мама Варю вообще не достаёт, опять-таки если папы нет рядом.

Но Варя уже по привычке нырнула в комнату, укрылась за дверью.

«Тронутый» – вертелось у неё в голове.

Тронутый – это слово дня. Сегодня второе октября, второй день её личного испытания.

Про инктобер она давно слышала. Даже иногда пыталась что-то рисовать, но никогда не выкладывала в Сеть, как это делают все участники.

Кто она такая, чтобы пользоваться знаменитым тегом? Чтобы показывать свои спорные эксперименты, робкие попытки самоучки – когда у других такая красота, что дух захватывает? Да её просто на смех поднимут!

Но в этом году всё иначе.

В этом году она решила: если осилит весь челлендж как положено, день в день, – значит, можно решиться на разговор с родителями.

Ну что ж, тронутый – значит, тронутый.

Вообще, инктобер нравился Варе своей непредсказуемостью. Одно и то же слово звучало по-разному для всех и могло увести куда угодно.

Нежный листик, тронутый морозом.

Речка, тронутая льдом.

Сумасшедший король, несущий смерть, его брат, жаждущий власти, – тут вмешалась игра со словом «трон», так тоже делали.

Варя быстро-быстро зашуршала карандашом, надеясь, что в процессе идея оформится.

Вчера она нарисовала долговязого чудика, который разгуливал по осенним тропинкам. Он шагал, засунув руки в карманы, пинком подбрасывал в воздух сухую опавшую листву. Как-то сам нарисовался. Варя не знала ещё, как его зовут, какой у него характер. Но он точно был из тех, кто не позволяет собой командовать! Даже тому, кто его создал. То есть ей, Варе.

Она остановилась и вздохнула.

У неё девятый класс. Математический. Она не хочет идти в десятый с профильными математикой и экономикой, а потом окончить такой же вуз и всю жизнь заниматься финансами. Она хочет рисовать! Она уже нашла, где бы можно учиться, чтобы стать художником.

На бумаге оживал всё тот же чудик. Сегодня он казался ещё чуднее: погружённый в свои мысли, слегка сумасшедший и тронутый октябрём. Такая осень, наполненная листвой и солнцем, очарует кого угодно.

Да он не чудик, он Насмешник – лукавый и чуткий. Варя удивилась, ощутив согревающее удовольствие от того, что персонаж оживает.

Художник – хорошая профессия, можно зарабатывать. Варе на жизнь, во всяком случае, хватит! Чтобы убедить в этом маму с папой, она насобирала кучу успешных имён и историй. Есть чем крыть.

Только вот крыть она не умеет. Дойдёт до дела – будет мямлить и краснеть, а в конце концов умолкнет и замрёт.

Она ещё раз посмотрела на чудика-насмешника. Положила пару завершающих штрихов.

Инктобер, помоги!

3 октября
Наверное

– Ты что так поздно?

Мама повязала передник, руки в муке. Но всё-таки вышла встретить Варю.

– В школе задержали, – вяло отозвалась Варя.

– Давай быстро мой руки и за стол.

Варя отправилась в ванную, оставив рюкзак на полу в прихожей.

Мама затеяла что-то печь, такое не часто бывает. Но Варя пришла такая усталая, что ей не до печенья и вообще не до еды.

В конце четверти итоговая контрольная по алгебре. С каждым годом эти проклятые контрольные всё сложнее. Варя очень старается, но всё равно болтается в отстающих. Она не тянет алгебру, это ясно и ей самой, и преподавателям, и, кажется, даже маме. Её каждый год хотят перевести в другой класс, обыкновенный. И каждый год папа приходит в школу, выясняет отношения, а потом дома страшно ругает Варю.

Лучше бы папа этого не делал. Он вовсе не крутой и не влиятельный, чтобы перед ним заискивали и за счастье считали угодить. Варин папа просто… Сам он называет это умением добиваться своей цели и считает, что Варя должна брать с него пример.

Но в школе его считают скандалистом и не хотят связываться. Зато смотрят на Варю такими глазами…

Варе из-за этого очень стыдно. Она пытается быть незаметной. Потому что быть популярной или даже просто симпатичной у неё не получается.

Она плеснула водой в лицо и уставилась в зеркало. Оттянула к вискам уголки глаз. Так красивее. Отпустила пальцы, и снова – глаза навыкате, нос каплей, волосы мышиного цвета. Зато длинные, до пояса. Чего хорошего? Варя с удовольствием избавилась бы от этого богатства. Но разве ей разрешат?

В дверь ванной постучали. Варя очнулась, только сейчас сообразив, что слишком долго моет руки.

На столе стояло блюдо с горой оладий. Варя есть по-прежнему не очень хотела, но за оладушком потянулась.

– Это на завтрак, – мама легонько стукнула её по руке. – На ночь такое нельзя. Вот твой ужин.

Чашка с солёным творогом, отварная куриная грудка и чай.

Варя села и покорно принялась за творог.

– Ты что, обиделась? – не оборачиваясь, спросила мама.

Она закладывала новую порцию оладий на сковородку.

Рот у Вари забился творогом, она не успела ответить.

– Я для тебя стараюсь. Кто за весом следить будет?

Ну да, Варя толстая. Не так чтоб безобразно, но лишнего съесть себе не позволишь. Она, пожалуй, и утром оладьи не станет. Тем более остывшие они уже не то.

– А папа где? – спросила она.

Могла бы не спрашивать. Но ей хотелось показать маме, что она не обижается.

– Папа придёт поздно. У него работы невпроворот.

Последнее время папа действительно работал много. Варя даже спать ложилась, его не дождавшись.

Но сегодня рано лечь спать не получится. Уроки, а потом незавершённое дело. Третий день инктября – «Наверное».

Варя колупнула курицу. Грудка безвкусная и жёсткая, самое ужасное мясо, к тому же страшно надоело есть одно и то же. Она отодвинула тарелку и встала из-за стола.

– Спокойной ночи!

Мама говорит это заранее, целуя Варю. Это значит, что до утра к ней в комнату больше никто не заглянет.

Ну и хорошо.

«Наверное».

Странная у них планировка в квартире. Кухня большая, можно хоть в футбол гонять, а Варина спальня крохотная. Настоящая каморка – четыре шага поперёк. И окно выходит на соседний дом – невзрачную, старую, плотно населённую пятиэтажку, расположенную так близко, что, кажется, можно рукой достать. Вроде бы её хотели снести ещё до того, как вырос Варин дом. Но вовремя не снесли, дом построили, и теперь они терпят это вынужденное соседство.

Уроки подождут, Варя всё равно сейчас ничего не соображает. Она уселась за письменный стол, погасив в комнате свет и оставив только настольную лампу. Погрызла карандаш. Конечно, сегодняшний сюжет, как и все остальные, будет воплощён при помощи гелевой ручки. Но первые самые общие наброски она всегда делала карандашом.

Окна в соседнем доме были как карты для игры в имаджинариум – такие, с безуминкой. Или как листки адвент-календаря. Варя изучала их по очереди, и они по очереди переставали для неё существовать. А всё потому, что обитатели квартир в большинстве своём вели скучную и неправильную жизнь. Ели, встречались, ругались, пачкали и мыли посуду и с трудом терпели друг друга.

Одно окно всегда оставалось тёмным. В этой квартире никто никогда не жил.

Наверное.

Окно почти напротив, если бы там что-то происходило, можно было бы отлично рассмотреть. Конечно, тёмный прямоугольник, с наступлением вечера становившийся ещё темнее, казался самым таинственным.

Варя решила, что «Наверное» – это и есть закрытое окно, бездонный колодец, неизвестное будущее, в котором ни проблеска, ни ориентира. И ни единой живой души.

Четыре протяжных штриха, обозначающих границы, – и вот уже внутри копошатся то ли звери, то ли люди, то ли птицы. Ни один силуэт не завершён, они плавно перетекают друг в друга, каждый из них становится продолжением и предтечей. Всё неясно. Всё в волнах. Ничего не точно. Всё – только наверное.

Для такого и карандаш не нужен. Чёрные линии ложились на бумагу, пока ручка не выдохлась.

Только тогда Варя подняла голову.

В окне напротив горел свет.

4 октября
Взрослые

Только ведь выходные прошли, а мне уже хочется повеситься от тоски.

Я придирчиво оглядел комнату на предмет повеситься. И оказалось, что негде. Не на крючке же от лампы. И не на гардине этой страшной, она и так на соплях держится. Стояк батареи тоже не подходит, верёвку не закрепить. Да у меня и верёвки-то нет.

А если найду? И закреплю, и удавлюсь на самом деле? Как скоро меня обнаружат? Марк, кажется, и не знает, где я. Здешние соседи привыкли к тому, что квартира пустует. Родители звонят раз в неделю, надо думать, они и поднимут тревогу. Но до того времени я уже превращусь в труп со стажем.

Это я, конечно, не всерьёз. Просто в замкнутом пространстве любая ничтожная мысль вырастает до размеров мамонта.

Я поднял с пола телефон – посмотреть, который час. Вот зачем? Высчитывал уже с горя, сколько мне осталось. С точностью до минуты. Мне не понравилось, потому что выходило, что много. Больше, чем уже высидел.

С отвращением телефон отбросил. Уже всё изучил, что можно. Все странички, что попадались накануне. Даже страничку инктобера этого. Листанул пару десятков артов. Ничего, красиво. Вот только какая сегодня тема, не посмотрел, а к списку наверх возвращаться было лень.

Я прислушался к ощущениям. Может, поесть? Да нет, голода я не чувствовал. И потом, если я буду лопать от нечего делать, то останусь в этой квартире навсегда. Потому что в дверь не пролезу.

Может, позвонить кому? Родителям, Марку?

Нет, не надо.

Марку точно не надо. Пусть забудет о том, какая я сволочь. Пусть вообще обо мне забудет.

Родители решили, что мы взрослые, сумеем сами о себе позаботиться.

Сначала так оно и было.

Мы оба нашли работу. Типа, помочь старшим нас содержать. Правда, потом оказалось, что нашу помощь мы понимали по-разному. Марк мечтал соскочить с маминой кормушки и содержать себя сам, в том числе и за учёбу платить. А мне надо было на что-то безобразничать.

Не, ну вообще можно же меня понять, да? Позади адский год недосыпа, хождения по репетиторам и эмоциональных качелей. Потом экзамены – и моя фамилия в списке поступивших. Успех!

Кто после такого не уходит в отрыв?

Я, правда, подзатянул с отрывом. Да и учиться мне показалось несложно. После ЕГЭ мне вообще море было по колено!

А потом грянула сессия. Зимнюю я кое-как сдал, но вот с летней не получилось. А в сентябре у меня нарисовались проблемы посерьёзнее учёбы. Мне было не до зачётов. А преподам не до моих траблов.

В итоге Марк теперь на втором курсе, а я больше не студент.

Как сообщить маме с папой, пока не придумал. Но сообщу обязательно. Сам. Я же взрослый.

Марк будет молчать. Ему нет дела до моей жизни. Он теперь мне чужой. Даже с квартиры моих родителей, где мы жили, съехал, ещё до того, как я решил добровольно заточить себя здесь – в наказание.

Когда он услышал, что я собираюсь сделать, усмехнулся и покачал головой. Ну да, взрослые люди так не поступают, по его мнению. Это неразумно. Более того – безумно!

А мне кажется, в этом что-то есть. Это больше чем смысл.

Буду думать именно так. Иначе рехнусь.

5 октября
Мучительно

– Скворцова Варвара!

Варя привычно втянула голову в плечи, пока новая учительница литературы, ещё не успевшая запомнить всех учеников, искала глазами ту, что отзовётся на это имя.

– Скворцова? Есть такая?

Варя обречённо встала. Ну всё. Сейчас начнётся. Вот и класс оживился, все одновременно зашуршали-завозились. Ждали развлечения.

Жаль. Учительница, Камилла Валерьевна, молодая, стройная, похожая на чёрного лебедя, Варе понравилась. Рассказывает интересно, почти не ругается. Всех выслушивает и не требует, чтобы ответ совпадал с учебником или с её словами. Наоборот, ей нравится, когда высказывают своё мнение и пытаются рассуждать. Варя, конечно, ничего такого не высказывала, где ей. Но всё равно такое отношение гораздо приятнее.

И задания у неё интересные. Вместо стандартного сочинения – написать письмо литературному герою. Или пробежаться по всем-всем книгам, отыскать описания комнат, воспроизвести их в специальной дизайнерской программе, а потом устроить виртуальную экскурсию.

На прошлом уроке Камилла Валерьевна просила описать события «Капитанской дочки» от лица Маши Мироновой. А то вроде роман Пушкин в её честь назвал, а высказываются там все, кроме неё. Варя увлеклась и как-то легко исписала два с половиной листа.

И теперь вот стояла перед всем классом, перед Камиллой Валерьевной и мучительно краснела. Вот дура, кого интересуют её мысли? Лучше бы списала с какого-нибудь ресурса.

– Варвара, ты молодец, – сказала Камилла Валерьевна. – Блестящее попадание в образ! Ты разрешишь мне цитировать твоё сочинение? Естественно, с соблюдением авторских прав! И ещё попрошу тебя прислать мне электронный вариант. Сделаешь?

Варя молча кивнула. До неё не дошло, что её хвалят. Прежняя учительница читала вслух её сочинения только для того, чтобы продемонстрировать, как писать не надо. Это вроде называлось разбором ошибок. Но каждую Варину ошибку она комментировала так, что Варе хотелось исчезнуть, испариться, провалиться сквозь землю.

Все при этом, конечно, веселились. Может быть, даже Родион. Варя боялась смотреть в его сторону, чтобы не удостовериться раз и навсегда, что он вместе со всеми.

Против неё.

Только Майка не смеялась. Но она вообще, кажется, смеяться не умела. И дела ей ни до кого не было. Ни до Вари, ни до ехидной литераторши.

Она сама по себе, Майка Демьянова.

Варе она не то чтобы нравилась. Скорее, Варя ей завидовала. Тоже ведь не такая, как все. Не красотка, худющая, чем-то галку напоминает, волосы фиолетовые, нос горбатый. Вечно с огромными наушниками, она их даже в школе не снимает. В наушниках – тяжёлый рок. Натуральный фрик эта Майка. Но попробовал бы кто над ней посмеяться! Она так посмотрит, что и слов никаких не надо. А уж если рот откроет…

Кто-то разговаривает – всё равно что жир на сковородке шипит: эмоционально, но без толку. Майка всегда говорит точно и к месту. Несмотря на то, что секунду назад пребывала не здесь, а в своём мире. Она как-то умудрялась существовать в двух мирах одновременно. У Вари так не получалось.

Майке плевать, что о ней думают. Она в себе уверена, и это главное.

А Варя чувствует себя уверенно только в своей комнате, за закрытой дверью.

Варя уселась перед компьютером, чтобы отпечатать своё сочинение, как просила Камилла Валерьевна. И вдруг ей показалось, что ничего не было! Учительница хвалила её работу? Да ну! Как только Варе в голову могло прийти такое!

Может, спросить у Камиллы Валерьевны? Вот она онлайн.

Варя поколебалась немного. Всё-таки неловко беспокоить человека. Учительницу тем более. Но потом вспомнила Камиллу Валерьевну и подумала, что она не рассердится. Это же не звонок, а сообщение, напоследок убедила она себя.

И настучала по клавиатуре: «Мне точно надо прислать сочинение?»

Камилла ответила сразу: «Конечно. Я же сказала: твоё сочинение ЛУЧШЕЕ!»

Глаза заволокло туманом. Только слово, набранное капсом, долго не исчезало. До того момента, пока Варя окончательно не разревелась.

И никто бы не догадался, почему тема пятого чернильного октября осталась в Варином скетчбуке портретом Пушкина в заячьем тулупе.