Знаток флиртует на пляже с самой бледнокожей девушкой – у неё весь отпуск ещё впереди.

Марчелло Мастроянни
(1923 —1996),
итальянский киноактёр

Любовь рождается из ничего и умирает из-за всего.

Альфонс Карр (1808 —1890),
французский писатель

Любить – значит жить жизнью того, кого любишь.

Л.Н.Толстой (1828 – 1910),
русский писатель

Пролог

Пляжи, вокзалы, набережные и рынки Крыма кипели от многочисленных туристов и продавцов. Морское побережье сияло обилием зонтиков, лежаков, рекламных щитов и навесов. Маленькие ресторанчики и кафе скромно, но настойчиво приглашали гостей заглянуть к ним попробовать грузинскую, греческую, итальянскую, мексиканскую, японскую национальные кухни. Это очень радовало отдыхающих с детьми. Они спешили отведать замысловатые кулинарные изыски, вдохнуть ароматы роз, розмарина, базилика, укропа, шалфея, лавра, мяты, лаванды, барбариса, чабреца, дабы ощутить молодость и прилив сил во всем организме, наслаждаясь морским пейзажем, видом россыпей сверкающих бриллиантов по всей поверхности лазурно-сине-фиолетовой водной глади, а потом с превеликим удовольствием кинуться в морскую пучину, стать частицей этого взлелеянного самой природой богатства, почувствовав себя сильнее, бодрее настолько насколько самая отчаянная попытка врачей водолечебниц найти путь к омоложению и выздоровлению у них в средней полосе, на севере или на Дальнем Востоке закончилась бы впустую.

Вечером толпы разодетых, разнеженных курортников, источая тропические запахи лимона, филиппинских пачули, иланг-иланг, обволакивая прохожих шлейфом французских духов, вин, персиков, вишни, дюшеса, бергамота, грейпфрута, киви, граната, с розовощекими, изнуренными зноем, малышами с мороженым или сахарной ватой в руках спешили прогуляться по набережной, в парках и тенистых аллеях среди клумб, цветущих алыми цветами, кустарников, заранее приготовив энную сумму денег, щедро раздавая и тратя на необузданную страсть к развлечениям в дансингах, дискотеках, качелях, каруселях, комнатах смеха, аттракционах, прыжках на батуте, катании на машинках и колесе обозрения.

Пышные по строению, роскошные, пятизвездочные отели и скромные частные гостиницы были забиты до отказа приезжими. Никто из них не желал оставаться в стороне от концертов зарубежных и столичных артистов. Те еле успевали с восторгом совмещать приятное с полезным: днем загорая на территории гостиницы у бассейна или у самой крайней линии моря на диких и частных пляжах, а ночью развлекая утомленную публику, потягивающую коктейли, пением под электрогитару, фокусами, степом, латиноамериканскими танцами: мамба, румба, ча-ча-ча, танго, фламенко, пасодобль, бачата, сальса, джайв. Любители танцев с жаром срывались с места под звуки ламбады, чтобы подвигаться в такт, безуспешно пытаясь повторить профессиональные па, образуя, компенсируемою толпой, всеобщую забастовку ночи и следующему дню.

После такого обилия удовольствий и наслаждений возвращение к обыденной жизни казалось невозможным, даже из ряда вон выходящим, но все-таки приходилось использовать заранее приготовленный обратный билет, чтобы через какой-то промежуток времени вернуться и броситься в этот безграничный круговорот снова.

1. Попрание святынь

Едва безжизненное тело монаха после удара сзади тихим, кощунственным убийцей тяжелой, деревянной иконой 16 века коснулось пола, как тонкая струйка крови заструилась из раны на щеке и затылке. Возникла вселенская пропасть в тишине алтарей. Никто не нарушал спокойствия: ни прихожане, отстоявшие заутреню, терпеливо со сложенными руками вкусившие просвирку, испившие из церковной утвари глоток крови господней – разведенного водой кагора, получившие отпущение грехов от отца Пантелеймона; ни торопливые дьячки, спешащие на занятия в семинарию или колледж; ни встревоженные первыми, яркими, солнечными, ленивыми лучами скромные монашки, раздававшие разнокалиберные, лежащие в строгом порядке, свечки направо и налево из деревянных, отполированных благостным елеем и временем, отделений прилавка, взирающие, кто следующий; ни хор из четырёх студенток музыкального училища, руководимые регентом – дирижером, недавно стоящие на клиросе, певшие псалмы по своим записям.

Просветлённые, одухотворённые люди с новокрещёнными детьми на руках спешили по своим мирским делам, отдавая дань должного уважения и благоговения службе.

Весь иконостас молчаливо, будто с сожалением и горечью, взирал на произошедшее преступление не в силах остановить грабителя и убийцу, воровато ускользнувших из алтарной комнаты, унесших с собой десяток старинных, антикварных икон, расписанных специально для храма монастыря древним мастером.

– Господи! Что это? – закричала сестра Евлампия, заглянув в алтарную часть после мытья и выскабливания пола от накапавшего со свечей воска, когда случайно увидела распростёртое на полу тело жертвы в луже крови. – Помогите во имя Христа, – всплеснув руками запричитала она, стеная, заламывая руки с новой силой, становясь на колени, а затем снова подымаясь, крестясь, моментально ускользая прочь в поисках своих поборников.

С выражением ужаса на лице, запрокинув голову назад, она кинулась наружу, призывая всех, кто остался после службы в храме, не забыв тем временем вызвать скорую помощь из пустого кабинета отца Пантелеймона и отца Александра, где хранились все наиболее важные церковные документы и списки монашек, занимавшихся текущими делами по сохранению прихода. На пороге она нечаянно столкнулась с отцом Александром, спешащим на призыв о помощи.

– Какой ужас! – стали повторять друг за другом все служители, скопившиеся в церкви, немедленно по местной линии вызвавшие наряд милиции. Рядом с ними тут же оказались служители закона, прибывшие на место преступления с поразительной скоростью, распугивая по дороге редких прохожих Великого Устюга.

– Что пропало? – спросил лаконично следователь, когда тело на носилках, покрытое простынёй, вынесли из церкви и занесли в машину скорой помощи.

Никто из присутствующих не ожидал, что отец Пантелеймон был ещё жив, хотя без сознания, находясь на грани смерти.

– Исчезли десять икон. Все они значатся у нас в списке, – доложил отец Александр, прослуживший в храме, наравне с жертвой, десять лет верой и правдой.

Оба они закончили духовную семинарию, были направлены туда на службу для воздаяния дани Всевышнему.

– Список пропавших икон представьте нам для изучения, чтобы мы могли отправить ориентировки в другие города и приходы. Возможно, грабители где-то прячутся поблизости, – предположил молодой следователь и инспектор уголовного розыска – Перцев Вадим, недавно закончивший юридический факультет университета, проходивший в этом городе практику. Это было его первым делом, поэтому он отнёсся к расследованию с особой тщательностью.

– В нашу епархию мы тоже должны обязательно доложить о случившемся. Отправить туда депешу, – спохватился отец Александр, вспоминая, что произошло за последний час после окончания заутрени.

– Может быть вы видели кого-то, кто вызвал у вас подозрения? – спросил следователь в лоб, пытаясь восстановить ход событий, разглядывая на полу рисунок мелом, произведённый экспертом.

– Да. Теперь вспомнил… – сказал очень медленно коллега потерпевшего.

– Мы берем на себя ответственность вести следствие, поэтому будем записывать показания свидетелей, – доложил следователь с чувством собственного достоинства.

– Выходя из храма буквально на минуту, заметил незнакомого мне человека, который хотел устроиться к нам в паству охранником. Кстати, я спросил у него, что он там делал, а он сообщил, что хотел бы прийти к нам на работу. Тогда я ответил, что готов принять его со следующей недели. Но незнакомец сказал, что ему надо срочно, так как он очень нуждался. Тогда я пообещал принять его завтра, но сначала посоветоваться с руководством, а пока подождать, но оставить свои координаты.

– Есть у вас эти сведения? – настоятельно спросил следователь, фиксируя каждое слово отца Александра в своей «записной книжке» – маленьком диктофоне японской марки «Сони», предназначенной специально для этих целей.

– Нет. Предполагаемый охранник сказал, что он должен найти свой потерянный паспорт, а затем придёт к нам со своими документами. Там я пробыл минут пять, а когда услышал крики, быстро явился на зов о помощи. Потом я зашел в свой кабинет, вон туда, – говорящий указал рукой на белую, крашенную дверь с правой стороны от входа, – оставив отца Пантелеймона в алтарной.

– Здесь присутствует тот, о ком вы говорите?

– Нет. Я же вам сказал, что этого человека никогда до сегодняшнего дня не видел, – с упорством сказал отец Александр, чувствуя, что теряет почву под ногами, стараясь выглядеть как можно компетентнее и твёрже.

– Понятно. Значит это был или сообщник, или сам грабитель, которого мы должны обезвредить. А вам надо составить словесный портрет подозреваемого в грабеже и проехать с нами в отделение милиции, – предложил Перцев, пряча диктофон в свой чемоданчик со всем необходимым для расследования любого криминала.

– Хорошо. Я согласен помочь, чем смогу. Каюсь, что покинул святое место на пять минут, но мы всегда так делали раньше, ничего не случалось до этого страшного и вероломного преступления. Наша обязанность – следить за течением дел, молиться во славу Божию… – священник, кажется, хотел ещё что-то сказать, но замялся и замолчал, сочувствуя всем верующим, которые пострадали при этих криминальных обстоятельствах.

– Захватите, пожалуйста, перечень пропавших икон и список всех служителей, кто мог бы быть наводчиком в этом злодеянии.

– Да, да. Несомненно, – торопливо согласился услужливый, смиренный наставник в церкви, чего он добился благодаря своим миролюбивым человеческим качествам.

– Посмотрите ещё раз внимательно, может быть вы заметите что-то ещё пропало? – спросил Перцев, обводя острым взглядом весь иконостас с зияющими пустыми нишами и стоящими рядом, с начищенными до золотого блеска, подсвечниками.

– Нет. Все наши фрески, в том числе «Изгнание из рая», на месте. Их трудно содрать со стены или уничтожить. Пришлось быть долго работать молотком и стамеской, чтобы снять хотя бы первый слой побелки.

– Ну, что же, тогда собирайтесь. Не забудьте то, о чём я вам сказал. Наша машина стоит у входа.

Отец Александр вернулся в свой кабинет. Порывшись в обычном письменном столе, переложив с места на место большой талмуд, две общие тетради, исписанные им и отцом Пантелеймоном, куда они тщательно записывали пожертвования прихожан в дни рождения, крещения, венчания, похорон, отпевания и поминания православных верующих, он, наконец, нашёл то, о чём говорил неумолимый, скрупулёзный следователь. Выявил из большой папки самый важный список икон, записи обо всех реконструкциях, воздаяниях, реставрационных работах, произведённых за последний период, статистику принятия, увольнения монашек и монахов в приход, их адреса и конкретные обязанности он отложил в сторону. Затем поставил аккуратно карандашом галочки рядом с названиями тех икон, которые были похищены, когда прошелся по внутренним помещениям церкви, предварительно закрыв по привычке свой кабинет на ключ. Следом он вернулся не туда же откуда ушел, а направился прямо к милицейской машине, где сидел следователь Перцев, терпеливо дожидаясь свидетеля вместе с сестрой Евлампией, которая первой обнаружила жертву, истекающую кровью.

У инспектора Перцева на этот, из ряда вон выходящий, случай не было никаких конкретных предположений. Он просто фиксировал все события, чтобы поставить жирную точку, водворив в конце расследования грабителей на положенное им место – в тюремную камеру. Со свидетелями ему предстояла сложная работа по идентификации предполагаемого грабителя или наводчика, чем они занялись сразу, когда приехали в отделение милиции.

– А вы, сестра? – спросил инспектор Перцев с досадой, как будто потерял что-то очень ценное и дорогое его сердцу, кроме потраченного впустую времени, так как он должен был ещё доложить своему куратору о работе, проделанной в дальнем северном городе.

– Евлампия, – уточнила монашка, когда они втроём вышли из машины, направляясь в кабинет следователя, расположенный на втором этаже здания районного отделения милиции. – Да, да, Евлампия, видели кого-то подозрительного во время службы?

– Что вы называете подозрительным? – растерявшись переспросила монашка, повидавшая на своём долгом веку много всего разного: всяких сектантов с их фанатизмом, тугодумов, юродивых, лжепророков, не желающих внимать молитве, прячущихся за спины, но неукоснительно верующая во всевышнюю справедливость.

Свидетели расположились в небольшом кабинете: отец Александр и сестра Евлампия сели напротив друг друга рядом со столом следователя. Инспектор Перцев сел за свой рабочий полированный письменный стол, чтобы снять свидетельские показания, а собака с кинологом уже была отправлена на место преступления.

– Это значит, может быть, кто-то вызвал у вас отрицательную реакцию или чьё поведение отличалось от обычного поведения молящихся граждан?

– Сказать по правде?

– Конечно, сестра, говорите честно как на духу, – вмешался отец Александр, сразу обретая почву под ногами, желая всеми силами вернуть иконы, водворив их на место, а отца Пантелеймона к жизни.

– Продавала свечи как положено по прейскуранту за здравие и за упокой. Других вещей никто не спрашивал. Некоторые верующие хотели набрать святой воды в бутылки, интересовались золотыми или серебряными цепочками, кольцами и крестиками. Всё как обычно… – у монашки была отличная зрительная память. – Хотя постойте, кажется, мне, наверно, показалось… – монашка сделала паузу, вспоминая события. – В толпе мелькнуло незнакомое, грозное лицо очень высокого гражданина, а потом как будто исчезло, но появилось вновь в другом неожиданном месте, рядом с маленькой иконой Николая угодника, которая исчезла. Я даже испугалась, но потом поняла, что нечего бояться под лоном Господа, а теперь понимаю, что зря. Вот что самое ужасное случилось, – женщина развела руками, демонстрируя свои мозоли.

– Можете описать этого грозного гражданина? – спросил инспектор Перцев, хватаясь за соломинку.

– Попробую, – сестра Евлампия озарилась внутренним светом.

– Хорошо. А вы, отец Александр, постарайтесь составить словесный портрет человека, нанимавшегося к вам в обитель на работу без паспорта.

– Попытаюсь.

– И вы, матушка, примите участие в идентификации уголовников, кому не место среди честных прихожан, – предложил лейтенант милиции, когда он позвонил эксперту, а тот принёс прибор для составления словесного портрета подозреваемых.

Свидетели стали с помощью инспектора Перцева планомерно и методично выяснять, выявляя черты лица, рост, характерные особенности лиц, виновных в криминале. Эта процедура отняла у них почти час, так как рассказывали они по очереди, поэтому приходилось ждать, пока закончат «рисовать» один портрет, а потом приступят к описанию другого, чтобы распечатать и разослать в другие города и обители для поимки преступников для изъятия у них ценных реликвий.

– Народная мудрость гласит: «Сколько вору не воровать, а тюрьмы не миновать», – провозгласил отец Александр с пафосом, когда закончил составление фоторобота – портрета обычного молодого человека, русоволосого, выше среднего роста, спортивного телосложения, с правильными чертами лица, без особых примет, кого можно часто увидеть в кинотеатре, толпе, на рынке, на пляже или на стадионе.

– Всё готово, – подвёл итог инспектор Перцев, когда распечатал оба портрета подозреваемых и повесил к себе на доску. – Теперь ясно, за кем нам придётся охотиться…

– И нам понятно, что ладан – на чертей, а тюрьма – на татей, – тихо пролепетала монашка после её описания, изумившись от точного портрета того самого грозного лица незнакомца: около сорока лет, гораздо выше среднего, примерно двухметрового роста, сильной мускулатуры, с пружинистой походкой, блондин, с глубоко посаженными глазами под впадинами бровей, узким лбом, переходящим в лысину, из-за этого кажущегося высоким и крутым, широкоскулый, с коротким, курносым носом, тяжелым подбородком, ярко выраженным кадыком, указывающим на его развитые физиологические способности, пухлыми губами. – На нём был, – вспомнила монашка, – обычный, серый, тренировочный костюм без пуговиц, как будто специально одетый для бега на длинную дистанцию.

– Все отлично знают, что никаких чертей в природе не существуют. Это фантастические герои, придуманные писателями, – довёл до сведения свидетелей следователь.

– Гоголем, например, – подтвердил отец Александр сурово.

– Вот именно. А преступники пока ходят на свободе.

– Какова Устинья, такова у ней и ботвинья, – добавил священник со знанием дела.

– Будем искать, – с уверенностью завершил разговор инспектор Перцев в тон свидетелям, выписывая им пропуски, понимая, что среди миллионного населения страны найти грабителей будет не так-то просто. Свидетели покинули милицию без сопровождения, с горестным выражением во всем их облике.

– Надо обязательно съездить в больницу к отцу Пантелеймону, – заключил отец Александр, шествуя по пыльной дороге, переходя на другую сторону от отдела милиции, размахивая полами своей чёрной рясы, в маленькой, черной шапочке – скуфье. За ним еле поспевала матушка Евлампия в обычном, ситцевом платке с мелким рисунком, сарафане примерно такой же расцветки и белой, проcтонародной кофте с длинным рукавом, вызывая уважение всем своим видом.

– Сегодня снарядим туда делегацию, – провозгласила матушка, предполагая самой отнести тяжело раненному, пострадавшему за веру в Иисуса Христа Спасителя, скоромную, освещенную пищу – сладкую кутью с изюмом, чтобы тот пришел в чувство и стал быстрее поправляться.

– Не забудь, передай привет от нашей обители. Скажи, что следователи находятся на верном пути благодаря нашим молитвам. Не накормив коня, далеко не уедешь, – закончил наставления отец Александр.

– Само собой, – согласилась тихо матушка, переживая за всех своих прихожан как за самою себя, работая не покладая рук то в пекарне, то в церкви, то в церковно-приходской школе с детьми, то в доме ребёнка с сиротами, воспитывая своих детей в лучших русских, православных традициях.

Они спокойно вернулись в церковь, накрыли пустые места на стене саваном, но подготовку к вечерней службе не бросили. Тут же матушка испекла просвирки из пресного теста, смешала их с двумя-тремя оставшимися от предыдущего богослужения, развела кагор святой водой из большого бака, наполненного старостой – отцом Василием. Она стала пересчитывать все свечи, чтобы заказать посылку с новой партией свечей и церковных тканей, необходимых для венчания и погребения.

Поразмыслив после ухода главных свидетелей, что за один раз дерева не срубишь, инспектор Перцев решил вызвать их вторично, дабы уточнить некоторые детали следствия. У него возник элементарный вопрос: «Кто эти двое подозреваемых и откуда у них наводка на эту церковь?»

Неутомимый следователь позвонил в местную администрацию для доклада о своей проделанной работе и передачи портретов на стол главе города, но потом передумал говорить об отрицательных моментах, а лишь сообщил о том, что дело находится в стадии разбирательства. Он отправил запрос с портретами в главное управление МВД, о том, есть ли у них такие лица на контроле.

Стали приходить ответы относительно более старшего подозреваемого, что эти головорезы – братья-двойники, рецидивисты Сошкины, которые находились во всесоюзном розыске, подозреваемые, по показаниям соседей, в двойном убийстве и грабеже пенсионерок – матери и дочери, найденных с ножевыми ранениями и следами удушения. Почти как вымышленный персонаж романа Достоевского «Преступление и наказания» – Раскольников. До этого кощунственного случая они проходили в органах правопорядка по многим эпизодам криминального характера. «Работали» они обычно не одни, а со своими подельниками в паре, привлекая сотрудников милиции на свою сторону. За ними числился большой тюремный срок, примерно, лет пятнадцать за убийства с отягощающими обстоятельствами. Клички они носили: Костыль и Цезарь.

К сожалению, московские управленцы не сообщили, где искать этих подозреваемых в убийстве и грабеже, оставив всё для изучения следователю Перцеву. Однако сообщили место постоянной прописки – поволжский город Тарасов. Туда в отдел правонарушений инспектор Перцев сделал запрос, чтобы сотрудники милиции положили на стол местных органов безопасности эти два портрета для поиска подозреваемых в кровавых преступлениях. Второй, более молодой портрет подельника был взят под особый контроль, чтобы при случае найти его и привлечь к ответу за пособничество грабителям и убийцам.

«Если грабители легли на дно, значит их надо искать где-то поблизости. Возможно, они отправились куда-то в неизвестном направлении», – рассуждал вслух инспектор Перцев, разрабатывая план операции по поимке виновных в ограблении церкви.

После обследования места преступления милицейская собака взяла след в сторону железнодорожного вокзала, что наводило сыщика Перцева на мысль, когда он узнал об этом от кинолога, что подозреваемые решили исчезнуть из города, ведя двойную игру, прячась от правосудия.

«Едва ли они выберут другой вид транспорта, а не поезд, чем обычно пользовались все любители лёгкой наживы, слоняясь по вагонам, продолжая терять свободу, они занимались мошенничеством. Надо выяснить в кассах вокзала, не выезжали отсюда граждане с такой фамилией?» – предположил следователь решительно.

После звонка начальнику вокзала, инспектору Перцеву удалось быстро прояснить ситуацию: оказалось, на самом деле, было куплено два билета на фамилию Сошкины на ближайший поезд в провинциальный город Тарасов. Вместе с ними был приобретён билет на фамилию Пономарёв. Места у них были в одном купе вагона скорого поезда.

«По-видимому, этот Пономарёв является тем самым наводчиком – сообщником грабителей, помогавшим им в грязных делах, который отвлекал разговорами служителей церкви», – логично решил следователь, собираясь продолжить поиски подозреваемых в городе Тарасове, сделав туда срочный запрос относительно домашнего адреса подозреваемых. Он хотел найти и перекрыть им все пути, чтобы те не могли никуда спрятаться с награбленным, но дело повернулось совершенно другой стороной, чего никто не ожидал от таких твердолобых криминальных авторитетов.

«Сейчас подозреваемые гангстеры находятся в пути, поэтому на вокзале, по месту прибытия они немедленно будут встречены вокзальной милицией и водворены на своё законное место – в камеру предварительного заключения», – опрометчиво, с некоторой долей наивности и неопытности подумал инспектор Перцев, не представляя насколько преступники могут быть изощрёнными и изворотливыми, меняя свою внешность до неузнаваемости для достижения своих преступных целей, желая сбыть иконы за любую наиболее значительную сумму в иностранной валюте, чтобы безбедно существовать, игнорируя мораль и закон.

Пока матушка Евлампия, закончив мирские дела в церкви, готовила кутью для себя и отца Пантелеймона у плиты, расправив фартук и закатав рукава блузки, чтобы не запачкать, отец Александр смиренно читал молитвы священного писания, а затем позвонил в епархию и доложил руководству о случившемся. Эти печальные сведения были посланы епископу и архиепископу, но ими было решено, пока не найдут утраченные иконы и пока отец Пантелеймон не встанет на ноги, не сообщать ни митрополиту, ни, тем более, патриарху московскому, чтобы не способствовать ухудшению их здоровья, так как такая негативная информация могла вызвать сердечные приступы у важных, пожилых сановников, что было нежелательно, дабы поддерживать оптимистичное настроение у верующих православных христиан.

Матушка Евлампия, не смотря на преклонный возраст, не чуралась тяжелой работы, и на этот раз она отправилась пешком в больницу, где под наблюдением врачей находился отец Пантелеймон. Все её мысли были связаны с церковью. Никогда она не брала ни взяток, ни подарков, так как имела постоянный небольшой заработок, чего ей хватало на повседневную жизнь. Всеми силами она молилась за здравие отца Пантелеймона, поэтому спешила, то ускоряя, то замедляя шаг, чтобы успеть вернуться до вечерней молитвы и встречи прихожан.

Появившись на пороге городской больницы, монашка первым делом выяснила, в какой палате находилась жертва покушения. Санитарка средних лет после некоторого промедления, порывшись в журнале приема и выписки больных, сообщила, что к недавно поступившему иеромонаху входить запрещено, так как он находился в тяжелом состоянии и лежал под капельницей.

– Спасибо за заботу о нашем дорогом отце Пантелеймоне, – чуть не плача от сострадания ко всем страждущим, сказала монашка, протягивая санитарке пакет с пресными угощениями, таким способом желая отблагодарить персонал больницы, чтобы быстрее поставили на ноги своих пациентов.

– Это я передам в мужскую палату тому, о ком вы сказали, – согласилась помочь служащая больницы.

– Да. Не забудьте передать привет от нашей обители и лично от отца Александра, когда будете кормить отца Пантелеймона кутьей.

– Ладно. Напишите вот здесь на листке, кому этот пакет предназначен, – забирая у монашки съестное, собранное в пакет на жертвоприношения прихожан: пастилу в коробке, кутью, детское пюре из яблок, мед, двести грамм карамели, давая посетительнице шариковую ручку для написания привета от паствы.

– Все я написала, – возвращая ручку, сказала монашка, когда вывела четкими буквами мирскую фамилию жертвы. – На словах скажите, что сыщики уже начали искать грабителей. Скоро те изверги будут найдены. А мы будем молиться за его выздоровление и помогать, чем сможем.

– Скажу… Но может быть не я, а врачи сами скажут, что надо. Всегда мы надеемся на лучшее в этой жизни, – философски изрекла словоохотливая санитарка.

– Ну, вот и ладненько.

В таком поведении матушки Евлампии не было ничего навязчивого или противоестественного. Она не казалась ни грубой, ни жадной, ни припертой к стене или старающейся втереться в доверие к каждому встречному-поперечному, ни парадоксально подвергнутой ксенофобиям или фанатично экзальтированной, ни скрывающей что-то тайное от людей, интригуя своими действиями окружающих, ни чересчур строгой или мягкотелой либералкой, а обычной, простой гражданкой, желающей выздоровления всем и каждому, вселяя мудрость, веру, надежду и любовь как та икона, которая была похищена из церкви.

Монашка, выполнившая срочное задание паствы, ушла из больницы во второй половине дня с чувством удовлетворения, но полная чрезвычайной, безраздельной тревоги, пропитанная аурой медицинского учреждения.

«Хорошо, что мы с отцом Александром побывали в милиции. Теперь буду следить за всеми прихожанами по мере сил. А вдруг эти антихристы появятся снова у нас, чтобы избавиться от свидетелей. Тогда мы встанем на защиту наших православных интересов», – болезненная мысль сверлила матушку Евлампию.

Вернувшись, откуда отправилась, она застала отца Александра за подготовкой к вечере, сидящим за столом с открытым молитвенником перед собой, делающим пометки в своём дневнике текущих дел.

– Как твои успехи? – спросил наставник с любопытством.

– Всё сделала, как сказали, отец мой, – с оттенком гордости доложила монашка.

– Ну, что ж, хорошо. Нам разрешили принять на работу охранника, о чём я раньше уже разговаривал с руководством, и поставить камеру видеонаблюдения за входом в церковь. Мало ли что может случиться…

– Кого собираетесь принять? Есть ли кандидатуры на такую должность?

– Мне предложили взять на работу сторожем студента университета – племянника отца Василия. Он крепкий парень. Хочет немного подработать, конечно, не в ущерб занятиям.

– Я теперь буду знать с кого спрашивать, если что случится.

– А вот и он, – иеромонах открыл дверь на стук, когда в комнату вошел невысокий, черноволосый парень в светской, летней одежде – джинсах и рубашке – со смиренным выражением лица.

– Представьтесь, молодой человек, – сказал священник покровительственно, доставая из стола журнал со списком сотрудников, тот самый, который он представил в милицию для изучения следователю Перцеву.

– Евгений Попов, – доложил студент.

– Паспорт с собой?

– О чём речь?! – парень достал документ из маленького, кожаного портфеля, показал иеромонаху.

– Вот тебе, Евгений, лист бумаги и ручка. Присаживайся на стул. Пиши заявление о принятии на работу.

Парень с азартом принялся черкать на листе, переданном ему, формальные предложения о своём желании работать в ночную смену в церкви, втайне мечтая таким нехитрым способом скоротать время, скопив денег на питье, еду и новенький фольксваген, чтобы катать своих подруг, знакомых по университету, внушая уважение к своей особе, о чем он уже громогласно сообщил им.

Матушка Евлампия вышла из кабинета молча, без всякого жеманства и лишних разговоров, понимая свою занятость.

2. Кредо

Напоминая мастодонтов, трое джентльменов удачи с тремя холщовыми мешками, набитыми иконами, сели на поезд, следующий в город Тарасов. Никто из окружающих граждан не обращал на них никакого внимания. Все пассажиры торопились занять свои места в вагонах согласно купленным билетам. Закрыв за собой дверь на щеколду в первоклассном купе, они осторожно, не привлекая к себе внимания, проходящих мимо, пассажиров, разложили мешки под сиденьем, предварительно долго споря и ругаясь, кому сколько икон нести в мешке, так как дельцы боялись «засветиться» на улице с таким редким грузом, называя иконы книгами, дабы никто не мог заподозрить в грабеже, в случае, если появится проводница или ещё один пассажир купит билет на свободное место рядом с ними. Все трое расселись на сиденьях, мечтая закусить на дармовщинку или познакомиться с женщиной, чтобы сравнить себя с женатыми, респектабельными людьми с большим достатком.

– Вы мне не подкладывайте свои книги, – резко сказал Костыль, взявший на себя половину ноши, окидывая взглядом все полки, не осталось ли там чего-то чужого, забытого впопыхах прежними пассажирами, спешащими к выходу, чего никогда не случалось в поездах, но, не смотря на это, у бандитов всегда была такая фантастическая идея.

– Мне тоже не хочется попасть раньше времени в рванье в места не столь отдалённые, – заявил Цезарь, с завистью глядя на отличающегося типа, сидящего рядом с ними.