Czytaj książkę: «Путешествие 1840 г.», strona 2

31 мая/12 июня

Вчера ближе к вечеру ветер стал дуть сильнее, а волны стали выше. Поэтому, чтобы на ночь глядя не плыть до Звинемюнде – наши северные светлые ночи уже проходят, – мы решили пристать в Кристиансоре, где можно было переночевать и осмотреться. Кристиансор – это крепость, находящаяся примерно в трех немецких милях от Борнхольма. Она стоит на трех маленьких островах: Кристинасхольм, с круглым донжоном, оснащенным батареями наверху, маяком и реющим флагом, резиденцией коменданта, так радушно принявшего нас, с церковью, ветряной мельницей и другими постройками, остров Фридрихсхольм, тоже с круглой, но мене оборудованной башней и другими постройками. Фортификации возведены из камня и известняка и прекрасно сохранились, как и немногочисленные здания. Значительный гарнизон крепости занимается также судостроением и рыболовецким промыслом. Между двумя островами среди утесов лежит совсем маленький третий остров. Гавань, образованная двумя островами, очень тихая, и хотя она и мала, но в шторм, случалось, могла укрыть до шестидесяти судов. Кристиансор – это одновременно и тюрьма для государственных преступников. Дикие гуси нагло плавают вдоль и поперек, поскольку их запрещено стрелять. Они гнездятся на островах, оставляя здесь в обилии так необходимые коменданту пух и перья.

Острова состоят из гранита, по обыкновению расколотого, закругленного сверху и как это видно во многих местах, заваленного набок на 37 градусов с юга на север. Некоторые экземпляры наводят на мысль о его родстве с тем гранитом, из которого сделаны сфинксы, что выставлены на набережной Невы перед академией искусств. В некоторых укромных местах среди скал жители разбили сады с цветами и рядами деревьев. Этот спор растительности с географической широтой особенно заметен на примере редкой листвы молодых вязов средней величины. Молодые деревца в одном из этих высоких садов так и остались, по сути, кустарником с колючими короткими сучьями вместо ветвей. В укромном, защищенном месте мы также обнаружили яблоню, грушу и абрикос, растущий на одной из скал. Все деревья побелены известью и выглядят очень плохо, словно больны каким-то странным недугом. Впрочем, даже цветы здесь являют лишь скупые признаки жизни.

Гарнизон состоит из датчан. Узнаю эту породу – тяжелые светловолосые северные немцы.

1/13 июня

Море стало спокойнее. Мы покинули Кристиансор в 10 часов вечера и в 10 часов следующего утра уже подплывали к Свинемюнде. Когда мы достигли залива, ветер усилился, на небе появились тучи. В открытом море, вероятно, довольно сильно штормило.

Лоцман принес мне письмо, в котором российский консул сообщал мне о кончине прусского короля, случившейся 26 мая (8 июня). Это был последний из трех выдающихся монархов, которые определяли судьбу Европы в нашу великую эпоху. Мне довелось видеть их и в тяжелые, порою даже отчаянные времена, равно, как и в дни триумфов и славы. Мало кого из них судьба била так, как Фридриха Вильгельма III. Природа одарила его особой стойкостью к подобным ударам. Удача, слава, уважение и любовь, которые он снискал в последние двадцать пять лет своего правления пришли на смену его прежним лишениям. Он не был великим, а в последнее время не был даже и особо деятельным, но понимающим и добрым монархом. Ведь всем известно, что наибольшую заботу о народе проявляют обычно монархи уже в почтенном возрасте. Отдают ли они сами себе в этом отчет – это другой вопрос. Ясно лишь, что здесь мы имеем дело с классическим случаем. Новому правителю откроются новые горизонты.

Умирают и тысячи простых людей, которым однажды довелось пережить три удивительных года после 1812-го. Уже мало кто из нынешних российских офицером отмечает отступление французов за Неман, и вряд ли вообще на службе в русской армии еще остались офицеры и солдаты, сражавшиеся в те годы.

Какими сдержанными стали люди, вспоминая то славное время! Тогда важнее всего была свобода нации, народность, избавление от иноземного ярма. Ныне же люди прославляют вчерашних поработителей, изводят друг друга мелочной полемикой о формальностях гражданского права, в то время как суть его несовершенства кроется в повальной невоспитанности людей и той лжи, которую печатают газеты.

С другой стороны, это естественно. Все старое должно исчезнуть в тумане. В свое время штурм Трокадеро наделал столько же шума, сколько наш Аустерлиц, а какая-нибудь битва при Вероне была, вероятно, не менее значима, чем наш Лейпциг. Окружающий мир прочнее мира грез, не будь это так, мы бы все давно утонули в воспоминаниях. Но нам, всем тем, кто все это прожил и пережил, в каком бы звании мы тогда ни состояли, выпал случай вместе взвесить произошедшее и происходящее. Взять и положить их на разные чаши весов. Но, чтобы сделать это правильно, надо не бояться встретиться с призраком самого себя.

3

4/16 июня. Вечер

Я в Берлине. После ужина, в 7 часов, пошел прогуляться по Унтер-ден-Линден. Затем проехался на городском извозчике, будучи одетым в штатское. Хотел просто осмотреться. Я был в Берлине тогда, в 1815, но я был, конечно же, другим человеком. Королевский замок – очень большое здание, возведенное в прежнюю эпоху – являет собой начало стиля рококо и, безусловно, заслуживает всяческих похвал. Старый замок курфюрста с башнями по углам, сохраненный в виде пристройки к одной из стен, остался почти нетронутым. Вот она цельная картина того, как настоящее расправляется с прошлым. Между тем, этот курфюрстов замок был в свое время главным зданием столицы. Нынче, стоит какой-либо важной особе вдруг поселиться в старом замке – сейчас это не более чем резиденция для частных лиц, – ее тут же запишут в частные лица. Причина, увы, весьма банальна. Власть порождается мнением людей, которое увенчивает властителей специальным нимбом, весьма, кстати, очевидным, наделяя их тем самым особым магнетизмом. Но вот нимб исчез – и от прежней славы не остается и следа.

В Тиргартене мне приглянулись некоторые весьма приличные домишки, в особенности небольшие. Здесь разрешено строиться каждому, и поэтому в архитектуре можно наблюдать много фантазии, несмотря на то, что стиль такого дома сам по себе накладывает определенные ограничения.

8/20 июня

В эти дни я вновь проехал мимо некоторых примечательных сооружений, но был слишком занят поручениями моего монарха и представлением ко двору нового короля, чтобы писать.

13/ 25 июня

В Лейпциге мы случайно оказались в нужном месте в нужное время, успев к праздничному шествию по случаю годовщины начала книгопечатанья, и могли все увидеть воочию. Подобные шествия обычно хорошо укладываются в программу и красиво описываются в газетах, в действительности в них есть что-то от фарса – им недостает достоинства.

14/26 июня

Сегодня с чрезвычайным промедлением добрались до Нюрнберга. Не дай бог кому-либо ехать через Хоф и окружающее его нагорье мало-мальски значительным экипажем. Дороги сами по себе неплохие, хотя и узковатые, но постоянно взбираться в гору, а затем спускаться вниз, и все это в час по чайной ложке… Даже у самого терпеливого лопнет терпение! Мы пробирались старыми путями и среди тесно прилегающих друг к другу городков то и дело попадались довольно крутые участки, но и долгих открытых отрезков было достаточно много, так что удавалось иной раз уменьшить затраты, узнавая как срезать часть пути.

Повсюду в округе бывшей верхней Саксонии, как и в Пруссии, во многих вещах был порядок, здесь стоит упомянуть и внимательное отношение к лесным угодьям, в первую очередь, к частным, в которых хозяин бережно следит за своим лесным капиталом.

В Баварии стали бросаться в глаза небольшие, совсем незначительные отличия, в том числе в лесном хозяйстве и на заставах. Что ни говори, характер у старых франконцев все тот же. Старикам положено хуже разбираться в настоящем, чем в прошлом, и я, вероятно, ошибаюсь, когда вижу, что нынешние люди менее красивы, чем были люди тогда, пятьдесят лет назад. А женщины, так уж тем более. Маленькие городки и деревни по дороге тоже, кажется, подурнели. Даже весьма определенно. Растущее фабричное производство вытесняет с рынка ремесленников, средний слой горожан стал беднее, и большие фабриканты нанимают пролетариат, а это уже совсем другие отношения, чем те, что складываются у мастера с подмастерьем. Изменить это вряд ли возможно, но задуматься об этом стоит. Крестьянина облагают все большими налогами, в то время, как ему лишь частично удается применять новые методы возделывания мелких культур. К этому надо еще добавить изменение уклада жизни крестьян. По дороге сюда я видел, как некоторые использовали коров в качестве ездового транспорта.

Также приходится видеть, как большие наделы дробятся и продаются по частям. Не самое желательное явление с точки зрения развития земледелия и выведения новых культур, но платят хорошо, поэтому ничего не изменишь.

15/27 июня

Мне говорят, что в Нюрнберге неплохо поставлено дело с продовольствием, в особенности этому способствует таможенный союз. Другие жалуются, что железные дороги и в особенности строительство канала стоили городу много денег. Соединение Дуная с Рейном всегда казалось мне пустой затеей – нигде в округе нет таких тяжелых грузов, которые надо было бы непременно сплавлять. Железные же дороги могут обернуться несчастьем для народов, так как сделают и без того не вполне оседлое население городов еще менее оседлым. Их исключительное качество – способность перемещать людей на большие расстояния – не что иное, как роскошь, и представляет собой скорее опасность, нежели сулит какие-то выгоды. Но разве можно воспротивиться веянью нового времени? Впрочем, именно это я и сделал в свою поездку. Надо понимать меня правильно. Я не отрицаю полезность железных дорог в некоторых особых специфических случаях. Но в таких странах как Франция и Германия предпосылки, о которых я говорю, вряд ли появятся.

После Нюрнберга дорога стала приятнее – шоссе стало более гладким. В то время, как местность вокруг мало примечательна. Въехав в Старую Баварию, я сразу обнаружил еще одну перемену. То и дело видишь по дороге с иголочки одетых солдат национальной гвардии. Конечно, форма мобилизует человека, выгоняет из него обывателя. Но эти солдаты в действительности ни на что не способны, даже если сравнивать их с отрядами ополчения при регулярной армии. Разгуливая в таком виде, они лишь принижают статус солдата в глазах людей.

4

18/30 июня

Мюнхен настолько изменился, что об этом стоило бы написать отдельную книгу. Статуя курфюрста Максимилиана из бронзы – весьма достойное произведение, разве что слишком блестит для того, чтобы производить надлежащее впечатление. Что касается лошади, то здесь скульптор допустил серьезную ошибку. В то время, как одна задняя нога лошади отставлена далеко назад, другая слишком сильно выдвинута вперед, и выходит, что лошадь не идет шагом, а стоит и лягается. Заостренный на арабский манер хвост мне тоже не нравится. Слишком неправдоподобно. Ни одна лошадь не задирает хвост во время ходьбы, к тому же, судя по форме, хвост укорачивали и дали отрасти, что соответствует нынешней моде, а не тогдашней. Да и шея у лошади слишком коротка для ездовой.

Почему бы не изваять неподвижную лошадь – ведь это как-никак памятник? Запрыгивающая на скалу лошадь Петра I в Санкт-Петербурге никакой не символ, а глупость, равно, как и падающие статуи на картине Брюллова «Последний день Помпеи». Художникам и скульпторам не стоит ставить своих героев в позы, в которых невозможно простоять и секунды.

Новый замок, пристраиваемый к одной из стен старого замка, с фасада уже готов и представляет собой довольно большое здание. Фронтиспис этой стороны в форме аркады мне как раз таки не понравился, равно как и слишком маленькие и низкие окна со сводами на нижнем этаже, слишком маленькие окна мезонина, которые должны быть не менее чем по два квадрата каждое. Со стороны двора к замку ведет коридор. Комнаты на первом этаже дворца – те, что уже готовы —необыкновенно просторны и со вкусом украшены картинами энкаустики, настенной росписью, если не ошибаюсь, маслом, отделаны мрамором и позолотой. Тронный зал стоит особо отметить. Что мне не понравилось, так это своды на гладком потолке. Становится видно, что все это лишь в общем напоминает старый баварский стиль, в то время как технические новшества уже дают о себе знать. Почему древние так строили? Либо не хватало вкуса, либо просто не умели по-другому. А может быть, все дело в привычках и влиянии моды. В общем, трудоемкая работа по сооружению гладкого потолка здесь не проводилась, хотя я и не такой уж знаток по части потолков, чтобы с уверенностью что-то утверждать.

Для перекрытий здесь, несомненно, используют красную пихту (Pinus abies), которую по ошибке лесники обычно зовут красной сосной. Она рано начинает краснеть, в то время, как сосны стоят еще зеленые, и ее быстрее начинает есть червь – такой уж климат!

Во время кладки толстых стен местные мастера не дают раствору между кирпичами выступить наружу, чтобы штукатурка плотнее схватила, заполнив оставленные щели. Следует перенять это для объектов в Санкт-Петербурге. Если делать то же самое при кладке тонких стен, возможна потеря тепла. Двойных переплетов здесь не ставят, хотя их следует ввести повсеместно, чтобы люди внутри не потели и не мерзли и чтобы внутрь не попадала влага.

Запасная лестница оказалась деревянной. Вся конструкция примыкает к старой башне, в которой, если верить слухам, был заточен некий герцог Фридрих. Внутри аркадного фронтисписа находится галерея прекрасных статуй.

Внешняя отделка окон и дверей мне совсем не понравилась: слишком мрачно, слишком тяжело, недостаточно изящно, а порою даже просто грубо. Им всем стоит поучиться у Джакомо Кваренги, строителя театра в Санкт-Петербурге.

Особо тронул меня украшенный бронзой знаменитый обелиск в память о 30 тысячах баварцев, не вернувшихся из похода в Россию. Он гораздо выгоднее смотрится, возвышаясь над едва заметным пьедесталом над ступенями, как, впрочем, и положено настоящему обелиску. Как же сильно он отличается от Александрийского столпа в Санкт-Петербурге! Они просто поставили обелиск из цельного куска гранита высотой 120—130 футов без какого-либо постамента. Примерно такой длины кусок мне и предлагал тогда один предприниматель, но, увы, было уже слишком поздно. Может быть, еще выдастся случай. Отделан обелиск просто и со вкусом, но бронза, фрагментами использованная в оформлении, сама по себе материал не вечный, и когда-нибудь придет в негодность. Надпись на обелиске «Они тоже погибли за Родину», хотя в общем и правильная, так как поход был организован по принуждению, а итоги его известны, сформулирована как-то уклончиво.

В пригороде на лугу построена новая готическая церковь со скошенной башней средней величины. Стиль скорее традиционный, ничего лишнего, пролет и залы равновысокие, так оно и лучше. Особое восхищение вызывают со вкусом и талантом отделанные окна с витражом. Они стоили больших денег, и работа на самом деле еще не доведена до конца.

Нам также продемонстрировали небольшое собрание росписей по стеклу некоего господина Буазере, ценителя древненемецкого искусства. Владелец рассказывал о своей коллекции с нескрываемым удовольствием и большим трепетом. Но это искусство никак не может сравниться с настоящим витражом. И насколько значительней бывает воздействие когда на тебя со стекла смотрят не древненемецкие, а итальянские сюжеты! Что ни говори, а древнее немецкое искусство пора уже признать лишь достойными похвалы попытками, эдакими памятниками нашему своеобразному укладу жизни. На деле и витражам не следует расточать особой похвалы. В отличие от картин маслом, которые создают полное подобие жизни, они лишь создают подобие света люстры. Некоторые вещи и вовсе невозможно изобразить в витраже, не говоря уже о чрезвычайной хрупкости этих произведений.