Следующий Эверест. Как я выжил в самый смертоносный день в горах и обрел силы попробовать достичь вершины снова

Jim Davidson

THE NEXT EVEREST:

SURVIVING THE MOUNTAIN’S DEADLIEST DAY

AND FINDING THE RESILIENCE TO CLIMB AGAIN

© 2021 by Jim Davidson

© Л. А. Борис, перевод, 2020

© Оформление. ООО «Издательство АСТ», 2022

Моим родителям, Джин и Джо, сопровождавшим меня на первых жизненных тропах.

И жене Глории, взбирающейся со мной по жизни на самые высокие горы.

Глава 1

Мы шли по самому опасному участку Эвереста ночью. Беспорядочный ледопад^[1], через который мы с трудом пробирались, уходил вверх на 600 с лишним метров по вертикали на участке длиной всего около полутора километров, которые мы прошли от Базового до Первого лагеря. ПиКей Шерпа^[2] – Пасанг Ками Шерпа жил в деревне Форцзе, и все называли его ПиКей – и я пробирались между тысячами покосившихся ледяных столбов, бесконечным потоком сползавших вниз по склону, кувыркаясь и разбиваясь на ходу.

Из-за темноты пробираться сквозь постоянно шевелящийся ледяной лабиринт было труднее. Но глубокий ночной холод замедлял смещение ледника Кхумбу, что уменьшало риск вызвать обрушение на нас ледяных стен или оказаться погребёнными под лавинами. По крайней мере, мы на это надеялись.

Я изо всех сил старался быстрее преодолеть ледопад Кхумбу, но мог лишь неуклюже карабкаться вверх по склону, словно усталый старый як. Всякий раз, когда я останавливался, ноющие мышцы бёдер получали короткий отдых, но уже через несколько шагов скорость моего движения снова снижалась. Несмотря на то что я был в самой лучшей физической форме за всю свою жизнь альпиниста, обессилевшие от недостатка кислорода ноги просто не способны были шевелиться быстрее в сильно разрежённом воздухе на высоте 5790 метров.

Шли первые сутки восхождения на Эверест, а от хаотичного ландшафта и сомнений в себе меня уже переполняла неуверенность. До Первого лагеря оставалось ещё несколько часов подъёма, и мы углубились в ледопад.

Свет налобных фонарей отражался от блистающих ледяных стен. Тени танцевали вокруг, от чего то и дело казалось, что ледяные глыбы начинают двигаться. Примерно половина остальных пятнадцати альпинистов и пятнадцати шерп из нашей команды уже ушли вперёд по запутанному ледопаду; остальные следовали за нами. Проводник из Непала сопровождал каждого члена команды. Большинство проводников, нанятых нами, были по национальности шерпами, но некоторые из них относились к другим этническим группам вроде бхоте^[3]. Каждые несколько минут дрожащий свет налобного фонаря отмечал путь впереди.

Хотя ночь скрывала часть опасности, нас окружали зловещие доказательства непрочности ледника. Луч моего налобника выхватил небольшой провал в снегу, намекавший на скрытую под ним расщелину. Во многих местах снежные мосты осыпались и превратились в открытые дыры. Мы прошли мимо нескольких зияющих провалов, обрывавшихся в глубь ледника почти на сорок метров.

За двадцать три года до этого, когда я спускался с ледника на горе Рейнир^[4] в Соединённых Штатах, у меня под ногами рухнул снежный мост. Я тогда провалился в огромную глубокую расщелину. Теперь каждая ледяная трещина, через которую я переступал, каждая гигантская пропасть, которую мы огибали, напоминали мне о случившемся тогда. И о том, что подобное может произойти и сейчас.

* * *

Приближение рассвета раскрасило чёрно-белый мир вокруг нас. Сначала ледник Кхумбу окрасился в пурпурный. Становящийся всё ярче, дневной свет изменил цвет облаков, из тёмных они стали светло-серыми, а внутри ледникового льда начали проблёскивать морозные синеватые оттенки. Когда настолько посветло, что впереди я уже мог ясно рассмотреть тёмно-красные части рюкзака ПиКея, я выключил налобник. Мы продолжали двигаться вдоль тонкой альпинистской верёвки, закреплённой вдоль маршрута. Намеченная линия обозначала путь через ледовый лабиринт и служила страховочной верёвкой, к которой мы пристёгивались.

Маршрут под углом уходил влево, почти вплотную прижимаясь к западному склону Эвереста. ПиКей начал подниматься быстрее и спешил, то и дело щёлкал карабином, пристёгивая и отстёгивая его от страховочной верёвки. Перешагнув через открытую расщелину, он ухватился за закреплённую нейлоновую верёвку, вскарабкался на шесть метров вверх по ледовому пандусу и исчез за ним. Вместо того чтобы, как обычно, на минуту остановиться и проверить, следую ли я за ним и всё ли у меня в порядке, он даже не оглянулся. Я заторопился за ним, грудь болела от разрежённого воздуха. В каждом вдохе было меньше половины кислорода, который я вдыхал бы на уровне моря. Через пару минут я увидел, что ПиКей поджидает меня у одного из якорей, которыми крепилась страховочная верёвка. Чуть только я подошёл, он заговорил.

– Быстрее. Очень плохое место.

Всё ещё задыхаясь, я не мог ему ответить. Вместо этого я кивнул и рукой в перчатке показал вперёд. ПиКей сорвался с места и помчался дальше ещё быстрее. Я подумал, что мы, должно быть, недалеко от района прошлогодней катастрофы^[5].

Год и неделю назад, утром 18 апреля 2014 года, в этой части ледопада погибли шестнадцать горных проводников-непальцев. Ледяная глыба размером с десятиэтажное здание сорвалась с ледового барьера в 300 метрах у них над головой. Устремившись вниз, громадная ледовая бомба разлетелась на множество твёрдых, как камень, осколков. Обломки льда рухнули вниз с ледопада и похоронили людей.

Позже картограф National Geographic сравнил спутниковые фотографии этого района до и после лавины. Он определил, что вниз скатилось около пятнадцати тонн ледовых обломков. За двое суток рискованных поисково-спасательных работ удалось обнаружить тринадцать тел, но найти остальные так и не вышло. Трое мужчин так остались погребёнными во льду, и сейчас они где-то у нас под ногами.

Я взглянул вверх через левое плечо и увидел белые подбрюшья нескольких ледовых полей, нависающих над нами на высоте сотни этажей. Одно из этих полей виновно в случившемся тогда.

Размышляя о погибших и их семьях, я хотел было остановиться и почтить их память. Однако даже секундное промедление способно дать гравитации шанс обрушить на нас целый ледовый небоскрёб. Я изо всех сил спешил следом за ПиКеем, и в висках у меня стучал пульс.

Прозрачные, словно из тюля, облака разошлись, и впереди показался хребет высотой 7500 метров. Эта длинная каменная стена с самого рассвета отбрасывала на нас ледяную тень. Но теперь солнце поднялось над гребнем хребта, облака поредели, и утреннее солнце пробилось сквозь них. С каждой минутой солнечное тепло ослабляло крепость ледовых полей, нависавших у нас над головой, согревало ледник, стекавший по склону у нас под ногами. Надо было двигаться быстрее.

Я пересёк заснеженный карниз, ступая по следам ботинок прошедших впереди альпинистов. Металлические шипы кошек скрипели, впиваясь в твёрдый снег. Поднимаясь, я продвигал карабин страховочного троса вдоль зафиксированной верёвки. Эти общие для всех верёвки и якоря установила в начале месяца храбрая и опытная команда шерп, известных как Icefall Doctors^[6]. Перешагивая через открытую расщелину, я видел, как чернильная бездна под ногой уходила далеко внутрь. Мы шли среди глыб, словно муравьи, ползущие по рыхлой куче из кубиков льда.

Двигаясь вдоль закреплённой верёвки, я свернул в узкий туннель и очутился в нише, с трёх сторон окружённой вертикальными ледяными гранями. Гладкие стены и угловатая форма этой ниши показались мне необычными. Когда я учился на геолога, у нас был курс гляциологии^[7]. Я рассмотрел этот ледяной альков более пристально, и мне показалось, что пол в нём необычайно ровный, хотя его и покрывал толстый слой ледяных обломков. Я надавил ботинком на рыхлое крошево и почувствовал, как легко подались под ногой острые мелкие куски льда – они ещё не смёрзлись. Всё это только что сформировалось. Мы стояли в месте, где буквально только что образовалась ледяная пещера.

ПиКей и двое других альпинистов, с которыми я был незнаком, стояли, глядя снизу вверх на высоченную алюминиевую лестницу. Проследив за их взглядами, метрах в десяти над нами я увидел альпиниста из другой команды. Он поднимался по изогнутой лестнице медленно и неуклюже. Мы оказались вынуждены сделать длительную остановку в зоне активного обрушения.

Я стоял рядом с ПиКеем. Когда он оглянулся на меня, я заметил на его смуглых щеках красные следы солнечного ожога, результат трёх недель, которые мы провели на большой высоте. Его рот хмуро кривился, сжался в хмурый взгляд, он с досадой покачал головой. Желая уточнить у ПиКея, надо ли и нам тоже идти медленно, я заговорил на ломаном непальском:

– Bistare janne, ho?^[8]

– Hо^[9], – подтвердил он.

Хоть я и нервничал из-за того, что мы стояли там, передышка пришлась очень кстати. Я делал глубокие вдохи и старался замедлить сердцебиение. Неуклюжий альпинист наверху, наконец, освободил лестницу, и следующий начал подъём. Мы ждали.

Я сдёрнул правую перчатку и сунул её под толстую куртку, чтобы сохранить в тепле. Затем прижал два голых пальца к левому запястью. Кончики пальцев ощутили, как резко подрагивает кожа над артерией. Два удара в секунду. Даже после передышки сердце у меня билось с частотой 120 ударов в минуту. Пульс в состоянии покоя был в три раза чаще, чем дома в Колорадо.

Несмотря на то что меня мучила жажда, не хотелось возиться со снаряжением, когда придёт мой черёд лезть по лестнице. Я расстегнул молнию на нагрудном кармане куртки и вытащил батончик Hershey’s. Развернув замёрзшую шоколадку, я отломил половину и предложил её ПиКею. Как обычно, он вежливо отказался. Но когда я, как предписывает обычай, трижды повторил приглашение, он согласился взять угощение.

– Спасибо, Джим-дай.

В свои двадцать пять лет ПиКей был примерно вдвое моложе меня. Обращаясь ко мне, он часто добавлял к имени уважительные непальский термин «дай» – старший брат. Мы жевали и то и дело поглядывали через левое плечо на ледяные барьеры, сверкавшие всё ярче по мере того, как на них попадали лучи солнца.

Когда подошла очередь ПиКея, он полез вверх. От его ритмичных движений шаткая лестница закачалась, так что я натянул обратно правую перчатку и ухватился за боковые поручни, придерживая лестницу. Как учил меня малярному делу отец четыре десятка лет назад, я прижимал носки ботинок к нижней части лестницы, выравнивая её. ПиКей замедлился наверху, но вскоре преодолел стенку и ступил на плоский лёд. Потом он развернулся, помахал мне рукой и ухватился за верхнюю перекладину.

Ещё раз посмотрев вверх, я заметил, что лестница изогнута вправо, огибая выступающую ледяную глыбу. Верхний край был вовсе не над её основанием. Обеспечивая проход через стену, шесть неточно состыкованных друг с другом секций лестницы были связаны конец в конец старым, выцветшим альпинистским шнуром.

Я прищёлкнул жумар^[10] к натянутой вертикально страховочной верёвке. Мне показалось, что лучше всего будет подниматься не столько быстро, сколько плавно. Сначала я провёл правый жумар вверх по верёвке, а левой рукой ухватился за перекладину над головой. Подняв ногу в тяжёлом ботинке на первую ступеньку на уровне голени, я полез вверх.

Поставив второй ботинок выше первого, я остановился и сделал два глубоких вдоха. Потом ещё раз, и так получился вполне эффективный ритм. Каждые несколько шагов кошки из нержавеющей стали, пристёгнутые поверх альпинистских ботинок, боком скользили по алюминиевым перекладинам. Скрежет металла о металл эхом отдавался от стен ниши.

Пока я поднимался выше, ненадёжная конструкция кренилась и прогибалась. Теперь-то я понял, почему другие лезли так неловко. Внизу была видна наполовину скрытая расселина вдоль основания ледяной стены. От края провала до одной из ножек лестницы было меньше тридцати сантиметров. Я двигался медленнее, но по мере продвижения вверх лестница, недостаточно сбалансированная и устойчивая, подпрыгивала всё сильнее. Поскольку никто подо мной не придерживал её основание, я беспокоился, не получится ли так, что лестница соскользнёт в расселину и сбросит меня в чёрную дыру.

Хотя я был пристёгнут к страховочной верёвке, неподвижные якоря в ледопаде обычно держатся только на одном ледобуре или колышке. Дополнительного крепежа не было, и я не слишком доверял якорям. Следующий шаг вверх вышел особенно неуклюжим, и рука не попала на перекладину. Я всё смотрел вниз и слишком много думал о возможном падении.

Глава 2

1977

Тёплый ветерок гоняет красные дубовые листья по лужайке у церкви. Над нашими головами высоко в небо Новой Англии вздымается белая башня церкви Святого Бернарда. Чтобы покрасить верхний ярус колокольни, папа отыскал самую большую приставную лестницу во всём Массачусетсе, высотой целых двадцать два метра, и одолжил её у своего приятеля-верхолаза, который специализировался на высотных работах в церкви. Алюминиевая лестница громадная, из трёх выдвижных секций, я такой раньше никогда не видел.

Когда задача кажется трудной, папа любит шутить, что для её решения потребуются «два сильных мужика и парнишка». Точь-в-точь, как у нас сегодня. Папе сорок пять, и он в отличной форме, ведь уже десять лет как занимается малярным делом по шесть дней в неделю. Его брат, мой дядя Боб, тремя годами моложе, он сохранил почти все мускулы и ловкость, благодаря которым был настоящей звездой в школьной футбольной команде Concord High School. В свои четырнадцать лет я ростом почти с отца, только более тощий. Мои пальцы вдвое тоньше, чем у него, и не покрыты мозолями, в отличие от его рук.

Огромная и прочная лестница весит больше 80 килограммов – поднимать её и устанавливать вертикально нам приходится втроём. Как только громадная серая стрела устремляется точно в небо, папа стабилизирует один боковой поручень нижней секции, я – другой, а дядя Боб изо всех сил тянет удлинитель. Мы вытягиваем среднюю секцию, затем шаткую третью часть. Все вместе мы осторожно начинаем прислонять полностью выдвинутые секции лестницы к шпилю, но неимоверную тяжесть накренившейся конструкции нам не удержать даже втроём. Верхушка лестницы с силой ударяется об обшивку колокольни, несколько раз подпрыгивает, а затем замирает.

– Ё-моё, ну и зверюга! – говорит папа.

Шаркая ногой по гладкому граниту дорожки, дядя Боб ворчит.

– Не нравится мне это, Джои.

– Да уж, скользкая, как замёрзшая сопля, – отзывается папа.

Боб привязывает болтающийся трос удлинителя к стальным перилам, закреплённым на пёстренькой гранитной лестнице, но он всё ещё недоволен.

– Может, нам с тобой лучше остаться тут, а наверх послать Джимми?

Дядя Боб излучает энергию, он наш самый ловкий работяга, поэтому обычно наверх поднимается именно он. Папа смотрит на меня, потом на колокольню. Из двух братьев он более склонен к анализу. Прежде чем в 1963 году стать вместе с Бобом совладельцем малярной фирмы Lincoln Painting Company, папа десять лет проработал техником-электриком в компании Bell Labs и в фирме по производству микроволновых печей.

– Ты прав, – говорит папа. – Будет лучше, если основной вес останется поближе к основанию.

При весе всего 63,5 кг я тут самый лёгкий и понимаю, что подниматься придётся мне. Кроме папы и дяди Боба два других моих дяди тоже зарабатывают на жизнь малярным делом. Я лазаю по приставным лестницам с восьми лет. Уже седьмой год, как я работаю маляром летом, а также почти всякую субботу и в школьные каникулы.

Я чувствую себя уверенно на любой из принадлежащих нам лестниц, включая двухсекционную высотой пятнадцать метров. Но сейчас всё иначе. Если посмотреть сбоку, то видно, что прислонённая к колокольне лестница заметно прогибается в средней секции, а затем становится ещё более крутой в верхней трети. Папа наблюдает, как я хмуро смотрю на странный прогиб средней секции. Он говорит:

– Деформация заложена в конструкцию. Всё в порядке.

Мы не используем страховочные тросы, потому что они замедляют работу. От мысли о возможности долгого падения на гранит я нервничаю. Но папа с Бобом знают, что делают. Кроме того, я не хочу, чтобы обо мне плохо подумали. Итак, я готовлюсь.

Я завязываю по второму узлу на обоих шнурках. Чтобы инструменты не выпали из заднего кармана джинсов на людей внизу, выкладываю шпатель и отвёртку. Снимаю кепку с эмблемой команды Bruins^[11], бросаю туда инструменты и кладу на траву.

Мы уже покрасили большую часть колокольни, дотягиваясь до нужных участков стен изнутри. Осталось покрыть краской только угловые участки. Дядя Боб протягивает мне ведёрко объёмом в четыре с половиной литра, в нём сантиметров десять краски. Кисть шириной десять сантиметров свисает на краю ведёрка с финишного гвоздя, наполовину вбитого в его деревянную ручку и согнутого в грубый полукруг. Я вешаю ведёрко на ремень, на специальный металлический крючок.

Папа упирается пяткой в землю, одновременно прикладывая носок ботинка к нижней части боковой перекладины. Он с силой проводит носком обуви по металлу, буквально размазывая резиновую подошву по основанию лестницы. «Подмазывая» её таким образом, он предотвращает скольжение по гладкой каменной плите. Боб точно так же уравновешивает другую боковину. Я начинаю подъём и легко преодолеваю первую секцию, никаких проблем. Но чуть только добираюсь до слегка провисающей средней секции, как лестница с каждым моим шагом начинает подпрыгивать всё сильнее. Заложенная в конструкцию деформация ощущается так, словно перекладины вот-вот выскочат из вращающихся боковых направляющих. Я останавливаюсь, но лестница продолжает подпрыгивать и раскачиваться. Крепко вцепившись в неё обеими руками, я наклоняюсь вперёд.

– Тише, тише, спокойно, – кричит папа снизу.

– По-моему, она меня сейчас скинет!

Я смотрю вниз и вижу, что дядя Боб крепко вцепился в основание. Папа тоже удерживает лестницу ногой и обеими руками, но он смотрит на меня снизу вверх. Более мягко он говорит мне:

– Ставь ноги вплотную к боковинам.

Я потихоньку сдвигаю заляпанные краской кроссовки к противоположным концам ступеньки. Такой манёвр помогает: как только внешние края обуви упираются в боковины, движение лестницы замедляется. Я двигаюсь теперь более медленно и плавно, и вот уже раскачивающаяся средняя секция остаётся позади.

– Вот так лучше, – кричит папа.

Несмотря на крутизну, на самом верху третьей выдвижной секции я чувствую себя в большей безопасности, так как её конец упирается в шпиль церкви. Я смотрю направо и вижу родной город с высоты птичьего полёта. Фургоны и здоровенные седаны в самом центре Конкорда медленно проплывают по площади Монумент-сквер. Мама работает через два дома в страховой компании Sentry Insurance, напротив отеля Concord’s Colonial Inn. На старом кладбище Олд Хилл рядом с церковью неровными рядами выстроились покосившиеся шиферные надгробия, высеченные за полвека до Войны за независимость.

Я лезу вверх и вот уже оказываюсь вровень с золотой кроной ближайшего клёна. Когда ветер кружит воздух, мимо меня пролетает дюжина жёлтых листьев, словно испуганные птицы. Движения становятся неуклюжими. Затем восходящий поток ветра, поднимающийся из бездны внизу, сотрясает лестницу и толкает меня. Я хватаюсь обеими руками за ступеньку и замираю в полутора метрах от некрашеной доски.

Мир вокруг меня превращается в распахнутую пустоту и долгое падение на гранитные плиты. Лестница почти исчезает, и все мои чувства словно захлёбываются криком, уверяя, что я рискую сорваться.

Громким и тонким голосом я кричу куда-то в середину лестницы.

– Тут страшно!

– Эй, послушай-ка! – хотя мы и дальше друг от друга, чем минуту назад, папин голос почему-то кажется громче. Я смотрю вниз и вижу, что он приложил ладони ко рту, чтобы усилить голос. Он ждёт, пока я буду в силах его выслушать.

Я расслабляю поднятые плечи и выпрямляюсь на ступеньке. С трудом выдохнув, я смотрю вверх и соображаю, сколько ещё осталось подниматься. Не глядя вниз, я кричу в воздух.

– Слушаю!

С нижнего конца лестницы ко мне через плечо доносятся слова отца:

– Думай о подъёме, а не о падении!

Глава 3

Я уставился на ледяную стену в двадцати сантиметрах от моего носа и замедлил дыхание. Чтобы ослабить крепкую хватку на засыпанной снегом ступеньке, я пошевелил четырьмя пальцами в перчатке. Затем стал сдвигать правый ботинок вправо, пока он не коснулся боковины. Сдвинув левый ботинок к левой боковине, я почувствовал себя увереннее. Стал думать о ступеньках и продолжил подъём. Расселина, конечно, никуда не делась и по-прежнему была внизу, но теперь она стала вроде как дальше.

Добравшись до верха, я перестегнул второй страховочный трос на закреплённую верёвку над якорным узлом. Отстегнул жумар от вертикальной верёвки, затем поднялся на последнюю ступеньку и присоединился к ПиКею на ровном льду.

– Хорошо, Джим-дай, хорошо.

Всё ещё с усилием переводя дыхание, я улыбнулся, но ничего не ответил. За следующий час мы пересекли десятки расщелин и поднялись ещё по нескольким лестницам. Чем дальше мы уходили от места смертельного обрушения, тем спокойнее мне становилось. Мы вскарабкались по последней лестнице и преодолели верхний край ледопада Кхумбу.

Перед нами открылся огромный овальный амфитеатр. Самый верхний шельф ледника Кхумбу знаменитый британский исследователь Джордж Мэллори^[12] назвал Западный Кум^[13]. Во время самой первой разведывательной экспедиции на Эверест^[14] в 1921 году Мэллори взял знакомое ему валлийское слово для обозначения ледниковой долины, замкнутой крутыми боковыми стенами. Такой удачный выбор слова превратил очередной колониальный топоним в гималайское чудо. Поскольку высокие стены долины блокируют шум ветра, альпинисты с тех пор прозвали это место Долиной Тишины.

Ледниковый бассейн Кума простирается почти на пять километров, и хотя ледник, по-видимому, имеет небольшой уклон вверх, Западный Кум по всей длине постепенно поднимается более чем на 600 метров. Далёкая вершина ледового поля высится на 6705 метров над уровнем моря. Я стоял на самом высоком леднике мира.

Ледник казался ровным и гладким по сравнению с хаотичной навалью ледопада, с которого мы недавно ушли, но, изучая топографические карты и аэрофотоснимки, я понял, что его показное смирение обманчиво. Десятки больших трещин прорезали ледник шириной в восемьсот метров видимыми щелевыми каньонами – это означало, что ещё не меньше сот-ни трещин скрыты под невинно выглядящим снегом. По мере того, как лёд непрерывно стекает со склона, образуются новые трещины, а старые смыкаются. Хотя человеческому глазу трудно заметить это, пребывающий в постоянном движении ледник Кхумбу ползёт здесь вниз со скоростью около метра в день. Гравитация непрерывно сдвигает лёд с горы так же незаметно, как снежный барс крадётся за добычей. Затем, словно прыгающий леопард, лёд в мгновение ока срывается вниз.

Покинув Базовый лагерь около трёх часов ночи, мы провели последние пять часов в пределах ледопада. Когда перед нами открылся Кум, я наконец-то смог заглянуть далеко вперёд. Дюжина альпинистов из разных экспедиций двигалась впереди нас к Первому лагерю, до него оставалось около сорока минут ходу.

Нам предстояло провести две ночи на леднике в Первом лагере, чтобы хотя бы частично акклиматизироваться к пребыванию на высоте 6000 метров. Затем мы планировали перебраться во Второй лагерь на дальней стороне ледникового бассейна. Адаптация к высоте 6400 метров станет подлинным мучением. Заставлять наши тела акклиматизироваться к всё более низким уровням содержания кислорода всегда жестоко, но это как раз то, что нужно, если мы хотим попытаться достичь вершины в ближайший месяц.

Восхождение на большую высоту требует немалых усилий, что причиняет значительный дискомфорт. Эти трудности и сопутствующие им опасности заставляют умников на равнинах гадать, что гонит альпинистов вверх. Впервые я увлёкся альпинизмом из-за множества присущих ему преимуществ: физические тренировки, азарт, природа, пейзажи и т. д. Но так как эти удовольствия доступны и тем, кто выбирает более безопасные и лёгкие занятия, например пешие походы или приключенческий туризм, наверняка должны быть и более глубокие причины совершать восхождения.

Многие альпинисты, которых я знаю, особенно те, кто увлечён альпинизмом уже не первый год, движимы страстью и стремлением к постоянному самосовершенствованию. Мы с товарищами по восхождению разделяем взаимное обязательство защищать друг друга и помогать реализовать наши мечты. Этот дух товарищества очень силён.

В чайных домиках и шумных горных тавернах в Гималаях я пускался в пространные разговоры с другими альпинистами о том, что же всё-таки движет нами. Мы часто с благоговением рассуждаем о миролюбии, духовности и связи с Землёй. Долгие дни в горах дарят приятное утомление моему телу и умиротворение разуму. Альпинизм – некая форма медитации в движении.

В то время как некоторые люди надеются обрести страсть посредством музыки или марафонского бега, я уже нашёл свою, и это – горы. Восхождения не только позволяют мне развивать столь значимые аспекты жизни, но и позволяют ощутить личностный рост в ходе путешествия по самым великолепным диким местам планеты. Высокие горы олицетворяют необъятность, яркость и вдохновение. В сущности, я поднимаюсь, чтобы испытать благоговейный трепет.

С десяти лет, когда я впервые увидел в принадлежавшей родителям энциклопедии чёрно-белую фотографию парящей в небе вершины, Эверест заворожил меня. Это манящее чудо вдохновляло на занятия альпинизмом и новые восхождения в течение трёх десятилетий, и ради этого я старался найти альпинизму место в своей жизни, занимаясь образованием, карьерой и семьёй. Поиски благоговейного трепета наконец привели меня к Эвересту.

* * *

Верховья ледника Кхумбу плотно прижимаются к трём уходящим ввысь боковым стенкам ледового бассейна. Слева над нами возвышалось западное плечо 1200 метров высотой. Справа от нас крутая скала, выступающая из края ледника, круто вздымалась на полтора километра вверх, к вершине горы Нупцзе^[15] на высоте 7861 метр. В пяти километрах впереди верхний конец ледника Кхумбу подходил к подножию горы Лхоцзе^[16]. Крутая ледяная стена под углом поднималась почти на 2 километра к горе Лхоцзе высотой 8 516 метров, четвёртой по высоте вершине мира.

В середине мая мы планировали подняться до середины Стены Лхоцзе, а затем на высоте около 7467 метров повернуть налево. Мы намеревались траверсом пройти на север по знаменитой осыпающейся Жёлтой Полосе^[17], а потом свернуть к Четвёртому лагерю на Южном седле^[18]. Верхняя пирамида Эвереста оставалась бы скрытой из виду слева от нас. С нашей позиции – чуть ниже Первого лагеря – было видно, что вершина высотой 8848 метров по-прежнему высится на три с лишним километра у нас над головой.

Обширный горный цирк, его красота и изумление от сознания, что вот я стою в этом потрясающем месте, лишили меня дара речи. Спустя четыре десятилетия после того, как папа посоветовал мне прочитать мою первую книгу об Эвересте, я действительно оказался тут.

* * *

Я увлёкся скалолазанием в 1982 году, и на тот момент на высочайшей вершине мира побывали только несколько спортсменов из самой элиты. Когда мне было двадцать лет, Эверест представлялся самой главной из заоблачных целей, какие я только мог перед собой поставить. Даже для того, чтобы добраться до подножия горы, предстояло сделать больше и изменить себя сильнее, чем мне доводилось до тех пор.

Разговоры об Эвересте с приятелями-скалолазами были интересны и увлекательны, но для неспортивного парня вроде меня, из равнинного Массачусетса, мысль о восхождении на Эверест казалась невероятной. Я даже полтора километра не мог пробежать во время сдачи школьных нормативов по физкультуре. Желание стать альпинистом требовало изрядной физической подготовки и сосредоточенности. Серьёзность принятого решения пугала и одновременно придавала мне сил. В колледже я начал выбирать для себя занятия, которые постепенно могли бы превратить меня в человека, готового когда-нибудь попытать счастья и задуматься о восхождении на большую гору, кто знает, может, даже на Эверест. Я учился, тренировался и уходил в горы.

В Колорадо я перебрался в 1986 году, чтобы жить поближе к Скалистым горам. За двенадцать лет я прошёл сотни сложных маршрутов и поднялся на десятки вершин высотой более 4 км, которые хорошо известны всем жителям Колорадо. Я перелопатил книги по альпинизму и искал людей, которые могли бы рассказать мне больше о высоких горах. За следующее десятилетие в команде с другими увлечёнными альпинистами я участвовал в десятке экспедиций в Северной Америке, Южной Америке и Азии. Начиная с 2009 года я сосредоточился на экстремально-высотных восхождениях. В тот год я поднялся на шестую по высоте вершину в мире, Чо-Ойю (8201 м), а затем стал засматриваться ещё выше. После тридцати трёх лет занятия альпинизмом, 25 апреля 2015 года, я, наконец-то, начал восхождение на Эверест.

Нам оставалось подняться по вертикали всего на 60 метров, чтобы добраться до Первого лагеря, и тропа вдоль зафиксированных верёвок пересекала огромные, неправильной формы глыбы ледниковых обломков. ПиКей вёл нас зигзагами, и мы обходили одну гигантскую трещину за другой. Щели глубиной почти в 50 метров практически окружали каждый ледниковый столб, позволяя понять, какое ужасающее давление испытывает ледник, протискиваясь между сужающимися каменными стенами и устремляясь к ледопаду позади нас.

Когда солнечный свет проходит через ледник, плотный лёд избирательно поглощает красные и жёлтые волны, так что остаётся только синий свет. Чем глубже трещина, тем более синей она кажется. Жуткие расселины испускали ярко-синее сияние, словно в недрах земли скрывался источник неведомой энергии. Самые громадные и самые синие трещины из всех, что я когда-либо видел.

До Лагеря оставалось всего двадцать минут ходу, но мне нужны были вода и солнцезащитный крем. Несмотря на искушение проигнорировать собственные потребности и просто двигаться дальше, я заранее дал себе обещание в этой экспедиции особенно внимательно следить за своим состоянием. Заявиться в лагерь, спотыкаясь от обезвоживания и с солнечными ожогами, было недопустимо. Я был настроен продержаться на горе достаточно долго, чтобы предпринять попытку восхождения на вершину.

Как только мы достигли середины ледового острова, через который шли, я попросил остановиться. Снял верхнюю мембранную куртку и сунул её в рюкзак. Пока мы пили воду, мимо прошла пара наших товарищей по команде. Мы с моим другом Бартом Уильямсом и его непальским проводником Лакпа-Бхоте молча кивнули друг другу и подняли большие пальцы вверх, когда они обогнали нас.