Игры Немезиды

Спустя пару недель плохой итальянской кухни и дешевых коктейлей терминал наконец сообщил о запросе на голосовую связь. Холден понимал, что это наверняка не Наоми. Запаздывание сигнала не позволяло вести живой разговор между разными станциями. И всё равно он так резко выдернул из кармана терминал, что выронил его, и тот отлетел под соседний стол.

– Перебрал моих маргарит? – спросил бармен Чип.

– Уже первая была лишней, – огрызнулся Холден, ныряя за аппаратом. – А выдавать их за маргариты – просто преступление!

– Это и есть маргариты, если их делать на рисовом вине и лимонном ароматизаторе, – не без обиды возразил Чип.

– Алло! – заорал Холден в терминал, чуть не продавив экран, чтобы подключить связь. – Алло!

«Это Джим?» – отозвался женский голос. Совсем не похожий на голос Наоми.

– Кто говорит? – спросил он и, треснувшись головой об угол стола, добавил: – Черт!

«Моника, – ответил голос. – Моника Стюарт. Я не вовремя?»

– Я сейчас немножко занят, Моника, – сказал Холден, и Чип закатил глаза.

Когда Холден отмахнулся, бармен принялся смешивать ему новый коктейль. Возможно, в отместку за обиду.

«Понимаю, – протянула Моника. – Но я так хотела повидаться! Нельзя ли нам встретиться? Поужинать, выпить что-нибудь?»

– Боюсь, что я в обозримом будущем засел на станции Тихо. «Роси» перебирают по винтику, так что…

«А я знаю. Я сейчас тоже на Тихо, потому и звоню».

– Точно, – спохватился Холден. – Ну, конечно.

«Сегодня можно?»

Чип поставил бокал на поднос, но коктейль унес заскочивший из главного зала официант. Поймав взгляд Холдена, Чип одними губами выговорил: «Хочешь еще?» Перспектива провести очередной вечер, поглощая то, что в этом ресторане, всем на смех, именовали «лазаньей» и «маргаритой», пугала как медленная смерть.

По правде сказать, Холдену было скучно и одиноко. Моника Стюарт работала журналисткой и обладала одним серьезным недостатком – объявлялась только тогда, когда нуждалась в чем-то. За каждым ее поступком что-то крылось. Но можно ведь узнать, что ей надо, и отказать – будет хоть какое-то разноо бразие в череде одинаковых вечеров без Наоми.

– Ну что ж, Моника, – сказал он, – ужин – это заманчиво. Только не итальянская кухня!

* * *

Они ели суши из форели, выращенной в баках на станции. Безумно дорогие, но платила Моника – сказала, что ей покроют эти расходы как деловые. Холден позволил побаловать себя, да так, что одежда теперь не сходилась на животе.

Моника ела деликатно, ловко орудуя палочками и подбирая чуть ли не по рисинке за раз. Васаби она вовсе игнорировала. За то время, что Холден ее не видел, она немного постарела. Только ее, в отличие от Фреда, годы украсили, добавив внешности видеозвезды опыта и внушительности.

Разговор начали с мелочей: как идет ремонт корабля, кто теперь где из той команды, что возвращалась на «Росинанте», когда кольца были еще новостью, куда разлетелись Алекс, Амос и Наоми. Холден поймал себя на том, что рассказывает больше, чем собирался. Он не питал к Монике неприязни, но и не слишком ей доверял. Зато журналистка его знала – она летала с ним, а он еще больше, чем по хорошей еде, изголодался по разговору с кем-нибудь из знакомых.

– Тут такое удивительное дело… – начала она, промокая уголок рта салфеткой.

– Что может быть удивительнее, чем свежая рыба на космической станции в компании самой знаменитой репортерши Солнечной системы?

– Ты мне льстишь.

– Привычка. Не обращай внимания.

Моника порылась в сумке и вытащила из нее скатанный в трубочку видеоэкран. Отодвинув тарелки, она разложила его на столе. Включившись, экран показал толстое и громоздкое грузовое судно, направляющееся к одному из колец в пределах Медленной Зоны.

– Посмотри.

Картинка пришла в движение, грузовик на малой тяге входил в кольцо-врата. «Одно из тех, – решил Холден, – что ведут из системы в Медленную Зону и к станции «Медина», хотя, может, и другое. С виду они все одинаковые». Когда корабль прошел врата, изображение мигнуло и заплясало: записывающую аппаратуру обстреливали быстрые частицы и магнитное излучение. Наконец экран прояснился, но корабля уже не было видно. Это ничего не значило. Свет, проходя через кольцо, всегда вел себя необычно, искажая изображение. Как от рефракции в воде. Запись кончилась.

– Я такие уже видел, – заметил Холден. – Эффектно, но расколоть, в чем штука, нетрудно.

– Как раз такого не видел. Угадай, что стало с кораблем?

Моника раскраснелась от волнения.

– А что?

– Нет, ты угадай. Предполагай, выдвигай гипотезы. Потому что на той стороне он так и не вышел.

Глава 6. Алекс

– Привет, Бобби, – сказал Алекс в камеру терминала. – Я тут спускаюсь на неделю-другую в Маринер, погощу у кузена. Может, заглянешь пообедать, пока я по соседству?

Он отправил сообщение и спрятал ручной терминал в карман, поерзал и вытащил снова. Стал перебирать контакты, придумывая, на что бы еще отвлечься. С каждой минутой он приближался к прозрачной атмосфере родного дома. Они уже почти миновали орбиту Фобоса и подлетали к еле видимой щепотке гравия, называемой Кольцом Деймоса. Посадочный челнок не снабдили экранами, не то отсюда уже виднелся бы тяжелый корпус базы Геката, распластавшейся по склону горы Олимп. Там Алекс проходил учебку, когда завербовался во флот.

Долина Маринер была первым серьезным поселением на Марсе. Пять сообщающихся между собой кварталов, выдолбленных в скалах огромного каньона, забившихся под камень и реголит. Связывавшую их сеть называли Хайчжэ^[3], потому что похожие на декорации к вестерну мосты и изгибы труб складывались в силуэт медузы. Протянутая позже скоростная ветка на Лондрес-Нову напоминала копье, воткнувшееся в купол медузы.

Три волны колонистов из Китая и Индии глубоко закапывались в сухую землю, влача скудное, ненадежное существование на пределе человеческих возможностей. Среди них была семья Алекса. Единственный сын пожилых родителей, он не имел племянников и племянниц, зато двоюродных братьев и сестер у него было достаточно, чтобы месяцами кочевать из одной гостевой комнаты в другую, не слишком стесняя хозяев.

Челнок вздрогнул – наружная атмосфера уже достаточно сгустилась, чтобы в ней возникали турбулентности. Негромко загудел сигнал ускорения, раздался синтезированный голос, который попросил проверить крепления амортизаторов и уложить багаж тяжелее двух килограммов в боковые шкафчики. Через тридцать секунд должно было начаться ускорение, перегрузки на пике достигали трех g. Заботливый автомат внушал, что это серьезно. Алекс решил, что некоторых пассажиров полезно припугнуть.

Он убрал в шкафчик ручной терминал, нажал кнопку «Закрыть» и стал ждать, когда тормозные ракеты вожмут его в гель. В соседнем купе заплакал младенец. Зазвучала гамма отсчета – звуковые тоны, понятные на любом языке. Когда они слились в мягкий, утешительный аккорд, навалилась перегрузка. Алекс задремал под вибрацию и дребезжание корпуса челнока. Разреженная атмосфера Марса не позволяла воздушного торможения на крутом спуске, зато выделяла немало тепла. В полудреме Алекс проводил расчет посадки – числа становились всё более неправдоподобными, его накрывал легкий сон. Если бы что-то пошло не так – изменилось ускорение, корабль вздрогнул бы от удара, повернулась на шарнирах койка, – Алекс мигом бы проснулся. Но ничего такого не случилось, и он спокойно дремал. Для возвращения домой не так плохо.

Портовые башни стояли на дне долины. Над площадками вздымалось шесть с половиной километров каменных стен, полоска неба между ними занимала не больше тридцати градусов. Приемный терминал был одним из старейших строений Марса, его толстый прозрачный купол защищал людей от радиации и одновременно открывал им поражающий масштабом вид. На восток тянулся прекрасный каньон, рваный и изрезанный. Там, где из скалы высовывались кварталы, горели огоньки – самые богатые дома променяли защиту каменных сводов на безумную роскошь настоящих окон. Транспортные флаеры жались к земле, где относительно плотный воздушный слой давал опору их паутинным крыльям.

Давным-давно, говорили ученые, Марс породил собственную биосферу. На планете шли дожди, текли реки. Не в последнее геологическое мгновение, отведенное истории человечества, но когда-то так было. И будет снова, обещали терраформисты. Не при нашей жизни и не при жизни наших детей, но когда-нибудь. Стоя в очереди на досмотр, Алекс оглядывался. Планетная сила тяжести – около трети g – была непривычной. Что бы ни твердили математики, тяготение планеты – совсем не то же самое, что перегрузка ускорения. От вида на каньон, от непривычности собственного веса Алекс ощущал нарастающее в груди беспокойство.

Он здесь. Он дома.

На выходе прибывающих пассажиров опрашивал мрачный мужчина с простреленными красными жилками глазами и седыми, чуть рыжеватыми усами.

– По делу или на отдых?

– Ни то, ни другое, – ответил Алекс. – Прилетел повидаться с бывшей женой.

Мужчина усмехнулся.

– Повидаться по делу или для совместного отдыха?

– Будем считать, без дела, – решил Алекс.

Таможенник провел пальцем по экрану терминала и кивнул в сторону камеры. Когда система подтвердила личность Алекса, он задумался, зачем так сказал. Не то чтобы он назвал Тали мегерой или как-то оскорбил, но он позволил себе шутить на ее счет. Казалось бы, она такого не заслужила. Наверняка не заслужила.

– Приятно вам отдохнуть, – сказал таможенник, пропуская Алекса в покинутый им когда-то мир.

В зале ожидания его встречала кузина Минь. Она была десятью годами моложе Алекса – уже избавлялась от последних признаков юности, сменяя их на приятную полноту средних лет, но улыбнулась знакомой девчачьей улыбкой.

– Привет-привет, приятель, – сказала она, с чуть наигранной маринерской растяжкой. – Что привело тебя в наши края? – Скорее сантименты, чем здравый смысл, – ответил Алекс, распахнув объятия. Они коротко обнялись.

– Багаж у тебя есть?

– Путешествую налегке.

– Вот и хорошо. Я оставила карт у входа.

– Не много ли чести? – поднял бровь Алекс.

– Они теперь дешевле обходятся. Ребята вернутся из Нижнего универа часа через четыре. Чем собираешься заняться в то время, пока они до тебя не добрались?

– У меня есть всего пара дел. Я мечтал повидать наших – и съесть миску Хасановой лапши.

Смущение мелькнуло на лице Минь и тут же пропало.

– На южной стене отличная лагманная. От чесночного соуса глаза на лоб лезут. Но вот Хасан четыре года назад собрал вещички.

– А… ну, ничего. Хасан не то чтобы особенно хорошо кормил.

– Точно.

– Просто он – это он, вот в чем дело.

Карт оказался обычной электрической тележкой, пошире и покрепче, чем те, что использовали на станциях. Колеса были изготовлены из прозрачного полимера и не оставляли следов на полах. Алекс забрался на пассажирское место, Минь села за управление. Они говорили о домашних мелочах: кто женился, кто развелся, кто переехал и куда. Удивительно, как много братьев и сестер Минь уже попали на уходящие к кольцам рейсы, да и сама она, хоть и не говорила напрямик, больше, чем самим Алексом, интересовалась, что он видел на той стороне.

Они проехали по тоннелю и пересекли один из мостов, ведущих к Бункерному Холму. В этом квартале Алекс вырос. Прах его отца лежал в крипте синагоги, пепел матери развеяли над пропастью Офира. Дом девушки, с которой Алекс впервые целовался, находился через два коридора от квартиры Минь. Лучшим другом его детства был этнический китаец Джонни Чжоу, живший со старшими братом и сестрой на другой стороне каньона.

Воспоминания захлестывали Алекса. В этом изгибе коридора Шрабагар Одинокая Звезда устраивал по выходным танцы и состязания, кто кого перепьет. На перекрестке коридоров Даллас и Ну-Рен-Чжи его в девять лет поймали с украденной в погребке жвачкой. В туалете торгового центра на Аламаплацца его жутко тошнило. Тысячи маленьких событий, какие случались что ни день. Единственное, что отличало воспоминания Алекса, – что всё это было с ним.

Он не сразу сообразил, откуда взялось неуютное чувство. Так же, как различие между планетарным весом и тягой, пустота коридоров не бросалась в глаза. Но, по мере того как Минь продвигалась в глубину квартала, он стал обращать внимание на освещение, а потом на замки́. По всем коридорам, разбросанные, как горсть песчинок, попадались темные, запертые комнаты и заведения. Каждый замок сам по себе ничего такого не означал, но Алекс заметил сперва один, потом несколько, потом целую россыпь – как цветы на лугу – такими замками владельцы и охрана закрывали двери пустующих отсеков. Кое-как поддерживая болтовню с кузиной, Алекс начал считать. Из следующих ста дверей, ведущих в дома, заведения, на ремонтные станции и в школы, – двадцать одна не использовалась.

Он упомянул об этом, когда Минь остановила карт у своей двери.

– Еще бы, – кивнула она с вымученным юморком. – Планета-призрак!

* * *

За те годы, пока Алекса не было, Талисса переехала. Прежде они жили в Балларде, между постом флота и старой водоочистной станцией. Сейчас местная система выдала адрес в Галвестон-Шеллоу. Алекс не понимал, почему Тали переехала в такой район, но всё меняется. Может, она разбогатела. Он надеялся, что так. Всякое улучшение в ее жизни говорило в его пользу.

В Галвестон-Шэллоу были широкие коридоры. Освещались они наполовину шахтами, пробитыми к поверхности, – настоящим солнечным светом, пропущенным через пирамиду прозрачных щитков, чтобы свести к минимуму радиацию. Широкие наклонные потолки выглядели естественными, почти органическими, да и запах механической очистки воздуха почти терялся за сочными землистыми ароматами живых растений. Широкие полосы оранжерей заполняли общественные пространства чертовым плющом и лианами – теми видами, что выделяют больше всего кислорода. Воздух был ласкающе влажным. Алекс подумал, что здесь в малом масштабе воплотились мечты всего Марса. Если бы проект терраформирования осуществился, такой стала бы вся планета. Флора и фауна. Вода и воздух. Когда-нибудь, много веков спустя, люди могли бы прогуливаться по поверхности Марса среди такой вот зелени. И чувствовать на лице тепло настоящего солнца.

О чем бы ни думать, лишь бы не о главном… Алекс еще раз проверил на терминале маршрут к новому дому Тали. Сердце билось чаще обычного, и он не знал, куда девать руки. Гадал, что она скажет, как на него посмотрит. Были причины и для гнева, и для радости. Алекс надеялся на радость.

Он хотел найти нужную дверь, собраться с духом и только тогда позвонить – но всё вышло иначе. Алекс увидел ее, едва свернув за последний поворот. Тали стояла среди растений с лопаткой в руке. На ней были полотняные рабочие штаны, выпачканные землей, и светло-коричневая рубаха с изобилием карманов и петель для садового инструмента – большей частью пустых. Ее волосы отливали густым каштановым оттенком, совсем без седины, – значит, она их красила. Лицо округлилось, щеки стали заметнее. Время пощадило ее. Сегодня она не была красивой – может, и раньше не была, – но Алекс смотрел на нее с удовольствием и узнавал прежнюю Талиссу.

Он ощутил на своих губах улыбку, рожденную скорее неловкостью, чем удовольствием. Засунув руки в карманы, он зашагал к ней небрежной походкой. Тали оторвалась от работы – и снова опустила голову. Плечи ее напряглись, она снова оглянулась в его сторону. Алекс поднял руку ладонью наружу.

– Алекс? – сказала она, когда он подошел к краю грядки.

– Привет, Тали.

В ее голосе было только равнодушное удивление.

– Что ты здесь делаешь?

– Выдалось свободное время, пока корабль на ремонте. Решил навестить прежние места. Потолкаться среди своих, ну, ты понимаешь.

Талисса кивнула. Губы ее чуть скривились – у нее это означало глубокую задумчивость. Может, следовало предупредить ее сообщением, прежде чем являться? Только вот Алексу казалось, что им надо встретиться лицом к лицу.

– Ну, – произнесла она, – хорошо.

– Я не хочу тебе мешать. Но, может, когда закончишь, позволишь угостить тебя чашкой чаю?

Тали встала на каблуки и склонила голову к плечу.

– Брось, Алекс. Что ты здесь делаешь?

– Ничего, – сказал он.

– Нет. Ты что-то задумал. Ты здесь не просто так.

– Нет, правда. Я просто…

– Не надо, – по-домашнему сказала она. – Не морочь мне голову. Никто не заявляется к дому бывшей жены просто потому, что захотелось выпить чаю.

– Ну, хорошо, – выдавил Алекс. – Только я думал…

Тали покачала головой и снова принялась вскапывать чернозем.

– Что ты думал? Что мы с тобой выпьем, поговорим о старых временах, может, взгрустнем немножко? А может, и в постель завалимся в память старых добрых времен?

– Что? Нет, я не…

– Прошу тебя, не выставляй меня виноватой. Я живу богатой и интересной жизнью, в которой ты предпочел не участвовать. У меня полна тарелочка, и я не собираюсь делиться с тобой, утешать типа, который меня бросил сколько-то лет назад, потому что… Не знаю почему. Переживал кризис среднего возраста? Меня это не касается, нечестно от меня ждать чего-то этакого.

– О… – сказал Алекс.

Чувствовал он себя так, словно проглотил вольфрамовую болванку. Щеки горели. Посмотрев на него, Тали вздохнула. На ее лице не было злорадства. И даже злости не было. Разве что усталость.

– Извини, – снова заговорила она. – Мы – двое старых знакомых. В данный момент, пожалуй, даже меньше того.

– Я понял. Извини.

– Это не я поставила тебя в такое положение, а ты меня. Я просто занималась грядкой.

– Знаю. Я не хотел причинять тебе неудобств. Ни сейчас, ни раньше.

– Раньше? Когда ты от меня ушел?

– Я этого не хотел, и вышло всё так не из-за тебя, а…

Она резко мотнула головой, поморщилась.

– Нет, только не это, Алекс. Мы говорим о прошлом? Когда я только что сказала, что не желаю о нем говорить? Ты что, не понял?

– Понял.

– Вот и хорошо.

– Извини, что вышло… некрасиво.

– Переживу, – сказала она.

Алекс снова поднял руку – тем же движением, что при встрече, но уже с другим смыслом. Он развернулся. И ушел. Унижение тяжело сдавливало грудь. Неудержимо хотелось обернуться, бросить последний взгляд – не смотрит ли она ему в спину.

Он удержался.

Она была права. Вот почему он без предупреждения явился к ее дверям. Потому что знал: если она скажет «нет», ему придется уважать ее решение, а где-то в нем таилась мысль, что ей будет труднее прогнать его, дыша с ним одним воздухом. И, возможно, так и вышло. Возможно, ей от этого стало еще хуже.

Первый попавшийся ему бар назывался «Лос-Компадрес», и пахло в нем хмелем и горячим сыром. Паренек за стойкой едва дорос до права покупать спиртное и выглядел особенно бледным из-за рыжих усиков и шевелюры, которую из жалости можно было назвать творческой. Алекс сел на барную табуретку и заказал виски.

– Рановато начинаете праздновать, – заметил, наливая, бармен. – В честь чего это?

– Оказалось, – ответил Алекс, старательно подчеркивая тягучий местный говорок, – что иногда я бываю полным дерьмом.

– Жестокая истина.

– Какая есть.

– Думаете, пьянка в одиночестве это исправит?

– Нет. Просто лечу боль брошенного мужчины традиционным средством.

– И то верно, – кивнул бармен. – Закусывать будете?

– Потом посмотрю меню.

За полчаса Алекс не выпил и половины. Бар начинал наполняться – что означало где-то двадцать человек там, где могло уместиться семьдесят. Из скрытых динамиков зазвучали мелодии ранчеро. Идея вернуться к кузине и сделать вид, что всё отлично, была лишь немногим хуже, чем перспектива сидеть в баре и ждать, пока пройдет жалость к себе. Он всё перебирал варианты того, что мог бы сказать или сделать иначе, чтобы всё иначе кончилось. Пока самый разумный ответ выглядел как: «Не уходить от жены». А для него это означало: «Быть другим человеком».

Загудел терминал. Достав его, Алекс увидел сообщение от Бобби Драпер.

«Привет, Алекс. Прости, что не сразу ответила. Жутко занята. Да, если ты здесь, буду рада встретиться. Может, попрошу об услуге, если ты не против. Забегай в любое время».

И адрес в Лондрес-Нове. Алекс ткнул в него пальцем и вывел на экран карту. Недалеко от бара была станция скоростной «трубы». Можно успеть к ужину. Положив ладонь на встроенный в стойку терминал, он расплатился за выпивку и выпрямился. В коридоре вокруг сломавшегося кара собрались несколько ремонтников. Женщина с молочно-белой кожей оглянулась на Алекса. Наверное, соображала, не этот ли человек – пилот Джеймса Холдена. Он прошел мимо раньше, чем она решилась спросить.

Да, хорошо будет снова повидать Бобби.