Дж. Д. Сэлинджер

Очень хороший мог бы быть сборник, но есть один нюанс: перевод Немцова. Это преступление не просто против первоисточника (переводы Райт-Ковалёвой, как ни крути, тоже были от него далеки), это преступление против языка.

Думаю, в оригинале Сэлинджер мастерски воспроизводит стиль и жаргон своих героев. Но его герои имеют слишком яркие, причём национально и культурно окрашенные, менеры изложения. Хороший перевод такого текста, если таковой вообще возможен, требует полной переработки. В данном случае попытка была неудачной.

«Классический» перевод романа на русский язык был выполнен Ритой Райт-Ковалёвой и впервые опубликован в 11-м номере журнала «Иностранная литература» за 1960 год. Название было изменено ею с «The Catcher in the Rye» («Ловец во ржи») на «Над пропастью во ржи», так как в русском языке слово «ловец» не несёт всех коннотаций, характерных для его английского аналога. Сам текст, на родине писателя критиковавшийся за «грубость», был ею немного «смягчён». В 1998 году был выпущен перевод Сергея Махова под названием «Обрыв на краю ржаного поля детства». Этот перевод планировался к изданию ещё при жизни Норы Галь, которая во внутренней рецензии на него заявила «о совершенном непрофессионализме автора этой попытки, о полнейшей его глухоте». В 2008 году появился перевод романа, выполненный Максимом Немцовым и озаглавленный «Ловец на хлебном поле». Новый перевод вызвал у критиков неоднозначные оценки: так, Михаил Идов в своей рецензии написал, что в редакции Немцова книга, по легенде сподвигшая Чепмена на убийство Леннона, «сможет вдохновить неуравновешенного читателя разве что на ограбление пивного ларька», и добавил, что попытки Немцова «огрубить» и «осовременить» язык романа, хоть и объяснимы, но изначально тщетны, а кроме того — весьма неуклюжи..

Автор замечательный,но согласна однозначно с отзывом по поводу перевода-очень плохой перевод. Работа Райт-Ковалевой,все-таки,не так режет мозг.

Согласна с многими, перевод просто ужасен.

Очень люблю рассказы Сэллинджера, а «Симор. Введение» – одно из моих любимейших произведений. Но этот перевод физически больно читать. ((

В одном файле главное, что написал классик американской литературы середины ХХ века в переводе Максима Немцова. Для любителей вещь необходимая, даже если всё уже читано перечитано, хоть и в другом переводе, классическом – Риты Райт-Ковалевой. Вот тут-то собака и зарыта. Перевод Немцова довольно спорный, более забористый, изобилующий слэнговыми словечками из девяностых. Но тоже имеет право на существование, и если не владеешь английским в совершенстве, то будешь поневоле мириться. Но и к ковалёвскому переводу есть масса претензий, что неудивительно, ведь он был сделан в махровые советские времена при жёсткой цензуре. Не смотря на то, что эта версия сэлинджеровских текстов звучит грубовато, если сделать скидку на разность эпох, почувствовать суть описываемых вещей не составит труда.

Замечательный сборник замечательного автора. Что тут еще сказать? Селинджер настолько известен всем любителям литературы, что совет здесь может быть только один – читайте и наслаждайтесь.

"Ловец на хлебном поле" Роман больше для подростков, но взрослым тоже есть над чем задуматься. Сэлинджер очень хорошо отразил мир подростка, его страхов, его стремлений.

Читал, помнится, что наиболее яркие впечатления, которые влияют на нашу дальнейшую жизнь, случаются именно в подростковом периоде. Для Холдена Колфилда - героя романа, социопата и нигилиста (?) - таким событием является смерть младшего брата Олли. Ключевой сценой в романе является именно сцена разговора сестры героя Фиби и Холдена, где она спрашивает о том, что нравится брату. Холден акцентирует внимание на смерти Олли и практически по Фрейду отвечает:

Фантазия, навеянная детской песенкой на стихи Роберта Бёрнса. Этот момент наиболее ярко показывает, что Холден хотел бы спасти брата Олли. Соответственно весь нонкомформистский бунт героя и социопатия обусловлены именно этой смертью. Герою трудно дается социальная адаптация, как она дается с трудом многим подросткам мира. Пробивающаяся сексуальность сублимируется в его экзальтированное увлечение сестренкой Фиби. То есть герой пытается общаться со сверстницами, и даже с проституткой, но первые опыты не очень удачны. В сущности это тоже, наверное, знакомо многим подросткам.

Вместе с тем нельзя сказать, что Холден Колфилд - дурак, нет. Его познание мира интуитивного характера. И часто герой показывает себя довольно умно. Как, например, в заботе о морали младших детей:

Как впрочем и в отношении ценностей взрослого мира и его ограниченности:

или вот еще:

Роман великолепен, текст плотный, наполнен юмором. Слэнг перевода (перевод Максима Немцова)...А что слэнг? Мы в 90-е практически на таком слэнге в школе и говорили, разве, что мне слова "штрик" и "штруня" незнакомы, но на восприятие текста это практические не влияет.

"Девять рассказов", "Фрэнни", "Зуи", "Потолок поднимайте, плотники", "Симор.Вводный курс" Если роман такой, немного хулиганский, хорошо отражающий мир подростка, то другие произведения более философского, притчевого характера, особенно рассказы. Рассказы насыщены разной символикой: фрейдистской, религиозной как христианской, так и восточных течений. В повестях встречаются практически конгениальные размышления о некоторых параллелях в религиях, как, например, во "Фрэнни" и "Зуи" - христианство и буддизм. Молитва "Господи, помилуй" очень сильно похожа на какую-нибудь мантру.

Мне понравились и роман и произведения поменьше, так что рекомендую.

Любое герметичное произведение, а к таковым мы (в порядке частного случая) отнесем те, что не получили от своих авторов ни единой строчки толкования, будь то косвенно или напрямую, является своего рода игровой площадкой для умов, не остеснявшихся капалабхатически сверкнуть черепом и исчезнуть в омуте безгласия, где поймать большую рыбу не легче, чем найти жемчужину в слое ила. Диалог с таким произведением напоминает беседу с черной дырой, впрочем, беседу ли? Как ницшеанская бездна, смотрит она на вас молчаливо, состоявшись, утягивая ваши реплики куда-то за горизонт событий.

Кто такой Холден Колфилд? Этого не знаем мы, не знает он сам. «Не знаю», - вот что нам говорят страницы «Ловца». Сам Колфилд: «О том, что тебе интересно, узнаешь лишь тогда, когда рассказываешь, что тебе неинтересно». Так и сам он постигается апофатически; не зная, кем является герой, мы узнаем, кем он не является. Отрицание есть путь к самопознанию, поскольку по-настоящему отрицать человек может только внешнее, отрицать же самого себя невозможно. Те, что нашли много общего меж ду собой и Колфилдом, попали впросак: персонажа как такового нет, не читатель смотрит на текст, а текст на читателя, и здесь снова вспоминается Ницше. Фигура Холдена постоянно от нас ускользает.

Подростковые терзания: вот как обычно характеризуют книгу читатели. Взросление, неприятие общественных стандартов, любовные переживания. Но это книга не о подростке, она о неопределенности – состоянии, когда у тебя нет конечного восприятия мира, раз и навсегда расставленных оценок. Ребенок – тот, кто не ставит миру окончательного диагноза, тот, кто смотрит на мир непосредственно, уходя от однозначных определений. Навешивая на мир ярлыки, мы искренне полагаем, что мир послушно устремляется вслед за словом, принимая его форму. Отчасти это так. Однако постигая его таким образом, мы попадаем в ловушку ментального восприятия, которое, в противовес восприятию сущностному, вынуждает нас вновь и вновь совершать ошибку диалектического миропонимания. В этом смысле Колфилд более всего похож на ум, старающийся сломать границы между собой и реальностью и таким образом эту реальность постичь. Однако он по-прежнему упирается в главное средство ментального восприятия – язык.

Язык Сэлинджера – это язык разрушения. Нервный, прыгающий – полная противоположность канонам классической литературы. Это разрушение барьеров. То же делали Берроуз и Керуак – руководствуясь, думается, схожими мотивами. Колфилд стремится полностью уничтожить барьер между собой и описываемым миром, и звучит это в высшей степени антилитературно.

Слово – это некоторая законченность. Называя предмет, вы не оставляете для него иного пространства кроме того, в котором он вынужден жить, ступая след в след вашему логосу. «Но ведь истина не какой-то законченный, однородный предмет». Она складывается из множеств, которые способна уловить лишь божественная интуиция. Ум – рациональный – противостоит интуиции. «Ловец на хлебном поле» - история не мальчика, это история ума, стремящегося восстановить непосредственное восприятие мира.

Сколько лет эта книга висела в моей внутренней очереди к прочтению, сколько раз брался - за "классическкий" перевод, разумеется, - и скатывался по ровной, без единой царапини, глади безэмоционального стиля Райт-Ковалёвой (из-за него, видимо, многие и воспринимают книгу как историю о том парне, который лялся, пил, курил, захотел убежать, да не убежал, конец). Однажды даже взял себя в руки, но бросил, дойдя до фразы

Если кто не знает, перевод слова caucasian (европеоидная раса) как "кавказский" - один из классических признаков переводческого непрофессионализма.

Впрочем, хватит о Райт-Ковалёвой, скажу о Немцове. Книгу в его переводе найти оказалось непросто: пять лет назад новую версию закидали камнями (в основом даже не читая), и собрание с тех пор не переиздавалось. На моё счастье, несколько экземпляров всё же нашлись в чьих-то сусеках и приехали ко мне из Москвы.

Читать оказалось непросто - Колфилд Немцова говорит не просто разговорным языком, но языком, во многом переизобретённым переводчиком, собранным по крупицам из реального молодёжного слэнга, нашего и американского, цитат, эвфемизмов, слов-паразитов и брани. Сбивчивый ритм, повторения, ругательства - первый десяток страниц приходится пробиваться через них с киркой и такой-то матерью, да даже не через них, а через свою привычку к гладкому, выверенному и подчас не менее косному литературному языку. Но по мере прочтения недостатки оборачиваются достоинствами, а за дымкой языка начинает проглядываться огонёк сигареты Колфилда - настоящего, живого человека, вступающего во взрослый мир, не только осознавшего, что мир этот не всегда дружелюбен, но и понимающего, что исправить его не удастся, но нужно пытаться. Колфилда, с трудом подбирающего слова - но за каждым словом стоит его честность и прямота, пусть и наивная, прямота всегда немного наивна. Колфилда, сбивающегося с "важных" вещей на "второстепенные", потому что не всегда очевидно, что же важно на самом деле. О, как он ошибается, как он нелеп и порою труслив - но он принимает свои ошибки, свою нелепость и трусость, не отрекаясь от них. А вот доброта его, наоборот, не очень видна, но читается между строк: Колфилд просто не знает, что он хороший человек, и это тоже важно в его характере.

Текст в переводе Немцова плотный, эмоциональный, и потому, прожив роман до середины, мне пришлось взять перерыв на неделю-другую, отдышаться и продолжить уже в новом году, в котором мне понадобилось лишь два стремительных рывка, чтобы дослушать историю Холдена до конца.

Впрочем, не всё идеально, и Немцова порою заносит: без пары "пердаков" и "надристать" роман не стал бы хуже, хотя это можно списать на естественную непропорциональную агрессивность героя, которая в этом возрасте порой прорывается там, где не ждали.

"Ловец на хлебном поле" - искренний как пощёчина монолог о юности, взрослении, честности, любви - обо всём, что невозможно, казалось бы, уже описать, не соскользнув в пошлость. Есть только один вариант - плюнуть на обиняки и литературность, говорить своми словами, какие только и имеют цену.