В одиннадцать он вернулся. Исчез в десять, сбежав от выглянувшего солнца, и лишь спустя час забился по окнам с нарастающим воем. В комнате снова потемнело. Маленькая аккуратная улочка ушла под тень набежавших снеговых туч.
Ноябрьский ветер. Ноябрьский день.
Соня проснулась в девять и уже пережила три смены погоды и настроения. Ей чертовски необходим дождь и ветер, чтобы чувствовать приятный контраст между большим тёплым креслом, в котором она проведет день и холодной неприветливой улицей, куда ей, по вероятно счастливому стечению обстоятельств, выходить не придется еще долго.
Она ждала этого контраста целую неделю. Солнце и ясное, чуть ли не синее, небо – все это яркое, слепящее раздражало и будто усиливало дерущую боль в лодыжках. «Мне кажется, что с меня постоянно снимают кожу» – рассказала она по телефону матери в первый день своих неожиданных «обожжённых каникул».
В прошлый четверг горячий пар прошёлся по закрытым тонким капроном ногам. Недоглаженное платье из зимнего поступления осталось висеть на неисправном отпаривателе – Соню отправили домой и обещали разобраться. Соне обещали выплаты по временной нетрудоспособности, если её невнимательность будет опровергнута.
Следующий год – последний по взносам за дом. Если страховая компания признает вину за оборудованием, то неисправный отпариватель исправно поможет ей без дополнительной помощи родителей закрыть кредит раньше времени.
В десять Соня достала из микроволновки миску с молоком и, высыпав остатки хлопьев, села за стол. Яркие красные цифры на часах начали блекнуть и скучнеть в свете выглянувшего солнца. Серое небо, которому она так обрадовалась, как только открыла глаза, дало брешь, и тяжёлые облака расползлись в разные стороны. Чёрные ветки облетевшей вишни за кухонным окном качались все медленнее и спокойнее.
От досады даже расхотелось пить чай. Оставив в раковине грязную посуду, девушка отправилась в спальню и уселась возле заваленной бинтами и мазями тумбочки. Возилась долго, аккуратничала и легонько дула на сморщенную красную кожу. Когда, наконец, закончила и подняла голову, в комнате заметно потемнело. Соня улыбнулась первой удаче этого дня и поспешила на кухню заваривать чай.
Цифры на кухонных часах вновь ярко и весело светились в приглушённом дневном свете. Девушка поставила чайник и, не дожидаясь, когда он закипит и горячий пар вырвется на волю, обхватила ручку полотенцем и залила мятные листья.
Большое оливковое кресло постепенно превращалось в гнездо. Если приходили гости, вмятину от многочасового сидения с поджатыми под себя ногами прятала полосатая подушка. Три узкие через одну широкую – такого же оливкового цвета. Идеальное сочетание. Когда-то в её жизни было такое же идеальное сочетание. Соня замерла, поднеся чашку к губам. Неуловимый образ какого-то события вызвал смутную тревогу. Оливковая рогожковая ткань… такой же оттенок полоски. Если промяла кресло, закрой его подушкой такого же цвета, а если…
«Если обделался, надень штаны дерьмового оттенка» – вытолкнула память на поверхность ломкий подростковый голос. Не самые приятные воспоминания. И совсем неуместные для начала такого дня, да и вообще любого дня.
Было и прошло.
Соня хлебнула чай, сняла с языка неспокойную травинку и, распластав её на пальце, огляделась: идти на кухню к мусорному ведру не хотелось, выкинуть на пол – слишком.
Откинув плед, девушка осторожно поднялась на ноги. Окно (на той стороне дома, которую ветер не замечал) в одном шаге от её мягкого оливкового гнезда. Нужно только потянуть прохладную ручку вверх и пальцы, держащие травинку, окажутся на улице в сыром холодном воздухе. Через лазейку, равную по толщине её запястью, в тёплую комнату постепенно пробиралась улица. Девушка не спешила закрывать окно: левая рука ощущала через шторы жар батареи, а правая, порозовевшая, горела от свежести. Небо становилось всё темнее, пошёл дождь. Соня полностью вернулась в тихий тёплый дом. Перед тем, как закрыть окно, бросила взгляд на калитку.