Данное произведение не является историческим с точки зрения отражения чёткости задокументированных событий, но всё же все события сей повести плотно вплетены в действительные исторические события, некоторые из которых могут иметь незначительные отличия от реальной истории в угоду действий героев. Все герои вымышлены, а редко упоминаемые исторические личности реально существовали.

Посвящается любви.

Посвящается чести.

«Определив на век дальнейшую планиду,
Здесь новый путь нашли сердца двоих.
Их Летний Сад пленил в свою эгиду,
И в пёстрых красках осени затих.»

Дмитрий Шмельков.

Пролог

Март 1881 года.

Начало весны 1881 года было снежным. Она вступила в свои права лишь календарно, так как холодная петроградская зима не желала уступать своих позиций, сопротивляясь небольшими снегами и слабеньким морозцем. Несмотря на это, скромные лучи обеденного солнца ярко отражаясь от полотна белого покрывала, пробивались в глаза горожан, заставляя тех щуриться, тщетно пытаясь поселить в них ощущение наступления тепла.

Вдоль набережной покрытого остатками льда Екатерининского канала бегал мальчишка газетчик, и размахивая пачкой листков восклицал:

– Срочная новость! Гидра социалистов-революционеров «Народной воли» теряет головы – Тригони и Желябов арестованы! Политическая революция и экономический вопрос – читайте новую статью учёного Кибальчича!

Ссутулившись от прохлады, неспешно прогуливающийся мужчина среднего роста проводил безразличным взглядом пробежавшего мимо паренька. Он немного поёжился от подувшего холодного ветра и левой рукой поправил поднятый воротник серого потёртого пальто. В правой руке он аккуратно держал перевязанную красивой ленточкой увесистую коробку из булочной Бермана. Эта упаковка попалась ему случайно, и мужчина почитал это за знак, так как эта булочная когда-то имела значение в его жизни. Лицо двадцатипятилетнего мужчины было гораздо старше его. И дело было даже не в его не по возрасту подёрнутых сединами каштановых локонах, выбивающихся из-под кепи, и таких же седеющих усах, а в его потухших, едва источающих жизнь бирюзовых глазах. Ещё совсем недавно эти глаза сияли счастьем при виде взгляда цвета жгучего кофе и терпкого шоколада, который поглотил его волю и перевернул с ног на голову всю его жизнь…

Глава первая. Жгучий кофе

Июнь 1877 года.

– Сопляк! Позёр! Под суд захотели? Вы представляете, что с Вами будет? Каторгу потоптать желаете? – ротмистр Завьялов метал искры из глаз, при каждом слове, из его рта вылетали капельки слюны, вот-вот норовившие отравить своим ядом, буду-то змея. Он с шумом выдохнул и зашагал к своему столу в центре кабинета. Взял со стола графин с водой.

– Вы недостойны высокого звания юнкера Его Императорского Величества! Шилякин, я даже не могу теперь Вас называть юнкером! – капитан налил полный стакан воды, сделал из него небольшой глоток и поставил его обратно.

– Это что же за причина такая у двадцатилетних сопляков, ради которой вы решили стрелять друг в друга? И не говорите мне о чести и достоинстве! Вы их ещё не заслужили! – он быстро прошагал к юнкеру и уже более спокойным отеческим голосом прямо в лицо сказал: – Вы же без пяти минут унтер-офицер, ещё один маленький шажок. Ну куда ты полез? А если бы ты его застрелил? Сыночка барона Блихера!

– Не застрелил бы, господин ротмистр. Вы осведомлены о моих оценках в огневой подготовке. Я попал туда, куда целил.

Пока ещё юнкер, но уже точно не унтер Шилякин Данила Валерьянович смотрел в глаза Завьялова спокойным и смелым бирюзовым взглядом, что ещё сильнее раззадоривало злость ротмистра. Но бывалый офицер взял себя в руки.

– Ты, Шилякин, прекрасно понимаешь, что его папенька этого так не оставит. Он раздавит тебя как тлю, сгноит.

– Я сделал то, что должен был сделать любой мужчина, защищая честь дамы.

– Ох вы посмотрите, кавалер какой выискался. У Вас обоих ещё молоко на губах не обсохло, а всё туда же. Где револьверы то хоть взяли?

– Не могу знать! – Шилякин вытянулся в струну ещё сильнее.

– Кто были секундантами?

– Не могу знать!

– Ясно, Шилякин, в общем мне и так всё известно, некоторые из Ваших товарищей вовсе Вам не товарищи… – он покачался с пяток на носки скрепя начищенными сапогами, – Но Вы, как я погляжу, действительно честь имеете.

Он снова прошёлся по кабинету, подошёл к столу, вынул из ящика стола лист бумаги, положил его на приставной столик.

– Ладно, поступим так, садитесь и пишите.

– Я уже доложил, никого кроме нас с Блихером там не было, мне не о чем больше докладывать.

– Да понял я уже, пишите прошение о самоличном желании прервать прохождение курса училища и покинуть его расположение. И молите бога, чтобы мне удалось уговорить барона, не преследовать Вас.

Шилякин молча сел на стул и обмакнул перо в чернильницу.

– Кстати, я прекрасно осведомлён, что между Вами произошло, и с положения чести Вы правы Шилякин, и то, что точность вашего выстрела не случайность. И только учитывая эти обстоятельства, я постараюсь смягчить Вашу участь. Пишите, пишите.

***

Апрель 1877 года.

Вторая половина апреля в столице выдалась на редкость тёплой. Солнечный свет весело играл зеленеющими травой и листвой. Летний сад был наполнен прогуливающимися парами, детьми с их родителями, а также совершающими променад отдельными дамами и господами со своими собаками разных калибров.

Великолепной пейзажной частью Летнего Сада сиял бликами солнца Карпиев пруд, по водной глади которого вальяжно плавали белые лебеди, предков которых тут поселили ещё при Петре I. Ходили слухи, что в этом пруду живут карпы, которых выпустила самолично Екатерина II.

Какой-то бойкий мальчишка на самом бережку пруда, бегал по каменному пандусу по линии воды и раскидывал кусочки хлеба привлекая лебедей. Неподалёку от него на белой лавочке укрывшись от яркого солнца зонтиками, сидели две молодые барышни. Точнее одна из них совершенно точно была барышней, а другая из прислуги, наверное, гувернантка. Она что-то рассказывала барышне, и та звонко заливисто хохотала. Из-под её лёгкой белоснежной шляпки выбивались светлые локоны вьющихся волос, они при каждом взмахе головы игриво качались. Барышня легко постукивала себя по плечу сложенным веером, служащим в это время года скорее больше аксессуаром стиля, нежели необходимостью.

– Шилякин, вы так шею свернёте.

Два молодых человека в юнкерских мундирах шли по мощёной дорожке между прудом и рядом лавочек, на одной из которых сидели две девушки. Данила – один из юнкеров, то и дело кидал украдкой взгляды на барышню, явно любуясь прекрасным её обликом.

– Я потом ротмистру буду объяснять, что Его Величества юнкер Шилякин геройски пал в неравном бою с весеннем разбушевавшемся либидо? – второй юнкер, с едва пробивающимся, но явно лелеемым светлым пушком усиков, бодал локтем первого. – Да и потом, это не вашего поля ягода, Шилякин.

– Блихер, а вот Вы по всей видимости профессор ботаники. Хорошо разбираетесь в сортах ягод, но что-то мне подсказывает, что именно как свинья в томатах.

– А причём тут томаты? – Симеон Блихер потупил взор одёргивая Данилу.

– А при том, уважаемый ботаник, что томат – это ягода. И судя по всему, я прав, вы можете их есть, но не подозреваете, что едите ягоду, ровно, как и свинья.

– Ну допустим не свинья, но всё-таки, это же графиня – обожаемая дочурка графа фон Литке. Юлиан Петрович её холит и лелеет.

– Сём, прекрати, я просто полюбовался красивой дамой. Пошли быстрее, у нас увольнение через час закончится, а нужно ещё успеть зайти к маменьке.

Шилякин крайний раз взглянул на даму.

– Матвей! – звонкий девичий голос разорвал окружающую идиллию Летнего сада, поднимая с пруда вальяжно плавающих там белых лебедей.

Данила смотрел на кричащую фон Литке. Из руки дамы выпал веер, её полный ужаса взор был направлен в сторону пруда, туда, где совсем недавно мальчишка лет восьми кормил хлебом лебедей. Паренька не было на его месте, а по воде расходились круги и разлетались капельки брызг от вылетающих птиц. Реакции Данилы мог бы позавидовать самый титулованный спринтер. ещё не успев осознать происходящее, он метнулся в сторону воды. Мальчишки видно не было, но видя расходящиеся круги на воде, Данила, не думая ни о чём, прыгнул в воду. За пару лет пройденного обучения в училище любой хороший юнкер уже имел навыки в действии быстром и обдумываемым по ходу событий. Вода была очень холодна, какой и положено ей быть в апреле в Петербурге. Грудь сразу же сковало обручем, мышцы начали каменеть, и это у взрослого подготовленного мужчины, что же там говорить о мальчишке. Данила раскрыл глаза и увидел барахтающегося в толще зеленоватой воды паренька. Он подплыл к нему сзади, как учил инструктор по плаванию, подхватил его левой рукой под руки и правой сделал несколько резких гребков. Выплыв на поверхность воды, Шилякин перевернулся на спину и подплыл к каменному пандусу берега. Мальчика кашлял, булькая водой – успел-таки наглотаться. На пандусе уже протягивал руки Симеон Блихер. Данила передал мальчишку однокашнику и сам выбрался на берег. Рядом голосила барышня и охала гувернантка.

– Матвей! Матвеюшка! С тобой всё хорошо? – барышня наклонилась над ребёнком, тот кашлял, отхаркивая воду.

Ничего страшного не случилось, подумал Данила. Мальчишка просто промок, испугался, немного наглотался воды – это не страшно. Главное, чтоб не заболел, питерское солнце обманчиво, лёгкий ветерок и становилось зябко, а мальчишке много не нужно.

⁃ Мадам, его нужно срочно раздеть, обтереть, и укутать в сухое, упаси господь воспаление лёгких. Есть чем обтереть? – спросил Шилякин гувернантку.

Та в ответ хлопала глазами прикрывая руками рот, но при этом продолжая охать.

⁃ Мадам, Вы меня слышите?

⁃ Поля! Очнись! – барышня первая пришла в себя и взбодрила служанку тычком локтя в бок.

⁃ Быстро принеси из корзинки рушник!

Но Поля явно пребывала в шоковом состоянии, и Данила сам побежал в сторону лавочки, на которой стояла плетёная корзинка. Внутри среди посуды и выпечки Данила нашёл расшитое полотенчико. Лучше, чем ничего. Когда юнкер вернулся к берегу, паренька уже поставили на ноги и раздели. Шилякин принялся растирать тщедушное тельце мальчишки. Закончив обтирание, Шилякин сорвал с Блихера китель, свой был естественно мокрый и укутав в него паренька, спросил.

⁃ Сударыня, Вы далеко живёте? Мальчишке надо бы побыстрее домой в тепло.

⁃ На Васильевском, но у нас совсем рядом крытый экипаж. Кстати, там должны быть одеяла. – она указала ручкой в нежно розовой кружевной перчатке в сторону Марсового поля.

Матвей с мальчиком на руках, без промедления направился в сторону, указанную графиней. На подходе в карете, графиня окликнула кучера.

⁃ Ванька, быстро одеяла!

Дремавший на козлах грузный мужичина заозирался и поймав фокус на объекте беспокойства его сна, сноровисто спрыгнул на землю. Из рундука задней части кареты он вынул пару одеял и распахнул дверцу экипажа перед юнкером в мокрой одежде и маленьким барином на руках. Данила влетел в карету, снял с мальчишки мундир Блихера.

⁃ Давайте быстрее!

Юнкер выхватил из рук кучера одно из одеял и обернул им паренька. Закончив, он выпрыгнул из кареты, в которую тут же бросилась гувернантка Поля. Та явно уже пришла в себя, но продолжая охать принялась виться вокруг паренька причитая. Данила протянул китель Блихеру.

⁃ Извини Сём, помялся.

Симеон Блихер немного брезгливо взял китель, осмотрев его, отряхнул, надел.

⁃ Вы просто спаситель! Вы не представляете, что вы сейчас сделали. – молодая барышня, мелко моргая, смотрела на Данилу. Юнкера охватила дрожь, лёгкий ветерок сильно холодил его промокшую форму, прилипшую к телу.

⁃ Не стоит, сударыня. Это м-м-мой долг. – с небольшой дрожью в голосе ответил Шилякин.

⁃ Господи, да вы весь дрожите! – её глаза, блестя от недавних слёз, смотрели на юнкера с искренней благодарностью и сочувствием.

⁃ Так, быстро садитесь в экипаж. Иначе заболеет не спасённый, а спаситель. И я просто обязана Вас отблагодарить.

⁃ Не стоит, н-н-нам пора в-в училище, с-с-сударыня.

⁃ Не называйте меня так. Зовите просто по имени – Надин. Надин Юльевна Литке. – она приклонила голову и присела в лёгком книксене, но видя, как юнкер было начал открывать рот с целью произнести новые оправдания своего отказа, сказала:

⁃ И не спорьте! Вон вы уже зубами клацаете. Вам нужно обсохнуть и выпить чего-то согревающего. Предвидя Ваши возражения, прошу уволить меня от них. Если хотите, то считайте, что мне стало плохо и Вы, как будущий русский офицер, просто обязаны сопроводить даму.

Данила переглянулся с Блихером, тот явно не желал никуда ехать.

⁃ Шилякин, мы опоздаем на вечернюю поверку, аистом не отделаемся на этот раз.

⁃ Идите, Симеон Карлович. Этот проступок действительно может оставить серенькое пятнышко на Вашей белой репутации отличника поведения.

⁃ Как хотите, Шилякин. Графиня, честь имею. – Блихер приподнял кепи и зашагал в сторону Гренадерской улицы.

⁃ Его Императорского В-в-величества юнкер Шилякин, к Вашим услугам графиня.

⁃ Садитесь уже, Вы весь дрожите, юнкер Его В-в-величества. – передразнила Данилу графиня.

Шилякин, подал руку графине и помог подняться в экипаж, затем вошёл сам и захлопнул за собой дверцу.

***

Дом графа фон Литке стоял на Васильевском острове и представлял из себя большое красивое здание на территории паркового типа, занимавшего добрую часть квартала. В таких домах Даниле бывать ещё не приходилось, но наука этикета, преподаваемая в училище, должна была ему помочь.

– А у юнкера Его Величества Шилякина есть простое человеческое имя? – Спросила Надин Юльевна, стоя в большой зале графского дома.

– Данила Валерьянович, Ваша светлость. – Шилякин покорил себя, за ранее вульгарное обращение «мадам» к графине.

– Прекратите с «вашими светлостями», Данила Валерьянович, просто Надин Юльевна. Сейчас прислуга отведёт Вас в гостевую комнату, там Вы переоденетесь и пока Ваш мундир будет сохнуть я приглашаю Вас отужинать.

Высокий слуга лет пятидесяти с собачьими бакенбардами и брылами выдал Даниле чесучовую белую рубаху, серые брюки из тонкой английской шерсти и рубчиковые домашние туфли.

За обеденным столом присутствовали графиня, мальчишка Матвей – виновник событий с гувернанткой Полей и сам Шилякин. Принимая пищу, Данила то и дело украдкой наблюдал за графиней. Тонкие дуги бровей контрастировали антрацитовым цветом со светлыми волосами золотистого оттенка. Её глаза блестели двумя зрачками цвета жгучего кофе. Её взгляд увенчаний длинными ресницами был настолько пронзителен и жарок, что Шилякин не в силах был удержать на них свой. Очертания форм утончённо строгими линями её лица удивительно гармонично соответствовали всему образу. Пухлые, чувственные губки, высокая грудь, тонкая талия и нежные ручки. Определённо красавица, действительно по графских прекрасна.

«Спокойно Шилякин, это правда не твоего поля ягода.» – сам себе сказал Данила.

Графиня поймала его взгляд, как раз когда юнкер в очередной раз разглядывал графиню.

– Данила Валерьянович, я право и не знаю, чем могу Вас отблагодарить за чудесное спасение моего братика. Мы с Полей не успели испугаться, как Вы уже оказались в воде. – отпив из хрустального бокала красного вина, сказала графиня.

– Я право смущён, Надин Юльевна, никаких благодарностей больше, чем этот ужин мой поступок не требует. Окажись на месте меня кто-то другой, несомненно, Ваш брат был бы спасён. Просто так сложилось, что именно мы с однокашником оказались именно там и именно тогда.

– Но в воду прыгнули Вы, а никто другой, и даже не этот Блихер. Вы думаете я не обратила внимание как он принял от Вас свой китель?

– Лёгкая брезгливость его вторая натура, не стоит придавать этому значения, скорее это следствие воспитания дома его отца – барона. Он везде первый, главный и всегда самый-самый. Что же касается моей реакции, прошу простить, но в то мгновение, когда Вы закричали, я украдкой смотрел на Вас.

Данила почувствовал, как зарделись его щёки. Он смущённо опустил глаза.

– Так что это просто совпадение и ничего более.

Графиня отпила еще глоток и поставил бокал, обратилась к брату:

– Мотя, ты поел? Поля отведите Матвея в свою спальню, папенька наверняка сегодня опять будет поздно, и за ужином не появится. Почитайте ему ту книгу, которую мы с ним начали, он покажет, и готовьте его ко сну. А после можете быть свободны.

Гувернантка встала, кивнула и увлекла за собой юного графа в глубь дома. Графиня проводила взглядом удаляющихся и обратилась к Шилякину.

– Что же Вы юнкер раскраснелись, неужели от вина?

– Прошу прощения, я, наверное, немного замёрз, а сейчас согрелся. Да и если честно, чувствую себя немного не в своей тарелке, находясь в доме графа в таком виде. – он опустил взгляд на свою временную одежду, которая была ему великовата.

– Оставьте условности. Во-первых, графа тут нет и сегодня Вы вряд ли увидитесь. Во-вторых, Ваш вид вполне объясним. И даже будь за этим столом мой папенька, он нисколько бы не стал никого осуждать. Напротив, он пренепременно отблагодарил бы Вас за чудесное спасение его наследника.

– В любом случае, этот вид мне не совсем привычен, ему бы я предпочёл свой мундир.

Графиня взяла со стола колокольчик и позвонила. Через секунду в помещении возник уже знакомый Даниле слуга с брылами и собачьими бакенбардами.

– Валентин, узнайте у прачки, не готов ли мундир господина юнкера.

– Готов-с, Ваша светлость, не смел тревожить Ваш ужин. Распорядиться?

Надин Юльевна посмотрела на Шилякина.

– Да, определённо нужно переодеться. – сказал юнкер.

– Тогда-с просим за мной, Ваша одежда ожидает Вас в гостевой комнате.

Шилякин поднялся со стула, поклонился графине и вышел из залы.

***

Так-то лучше – высушенный, вычищенный и отглаженный мундир выглядит как новенький. Переодевшийся юнкер разглядывал себя в большое зеркало. Взяв, как подобает в левую руку на локоть свой кепи, спустился в залу.

– И правда, господин юнкер, так Вам гораздо лучше. – улыбалась Надин. – А что, вы уже собрались уходить? – спросила она, завидев что юнкер не собирается проходить к столу и замялся на месте.

– Больше не могу пренебрегать Вашим гостеприимством, да и опоздал я уже из увольнения. Не то, чтобы я боялся нагоняя, но не стоит усугублять.

– Ну что ж, если вы действительно так считаете, вынуждена Вас отпустить. Я распоряжусь – Вас к училищу отвезёт мой экипаж.

– Не стоит…

– Не спорьте, этот дом Вам благодарен гораздо больше, чем Вы себе представляете. Позвольте я Вас провожу.

Шилякин согласно кивнул головой. Они вышли в освещённый газовыми фонарями двор, на город уже опустились сумерки. Дойдя до кареты, графиня придержала юнкера рукой за локоть.

– Постойте, Шилякин. Спасибо Вам ещё раз. И не краснейте опять, я Вас прошу. Мне кажется, я придумала благодарность, которую бы Вы приняли.

Она подошла ближе и прижалась своими губами к его щеке. Её горячие уста словно обожгли всё лицо юнкера, и оно вспыхнуло пунцовым ещё пуще прежнего. Ему даже показалось, что из-под ног уходит земля, будто пятки отрываются от мощёного камнем графского двора, слегка закружилась голова. Поцеловав юнкера, графиня, улыбаясь отстранилась. На её лице тоже появился лёгкий румянец.

– До свидания, юнкер Его Величества Шилякин.

Охваченный столбняком Данила смотрел на графиню, он настолько не ожидал этого поцелуя, что окаменел. Поймав момент ясности мышления, юнкер сказал: «Честь имею, Ваша светлость.» И запрыгнул в кузов кареты.

До свидания? Она сказала «до свидания». Неужели он ещё раз её когда-нибудь увидит? Ну должна же была она что-то сказать. «Прощайте» как-то не к месту. Слов благодарности было изречено более чем того требовалось. Простое «до свидания» – универсальный вариант прощания. А сейчас есть более важное – придумать оправдание своему опозданию из увольнения со двора.

Экипаж уже прошмыгнул через ворота, когда к провожающей его взглядом графине подошёл брыластый слуга.

– Ваша Светлость.

– Да? – графиня оторвала свой взгляд от удаляющегося экипажа и обернулась к слуге.

– Вот, похоже-с прачка забыла вернуть в карман мундира этот предметик-с.

В ладони слуги, облачённой в белую перчатку, слегка поблескивая потёртым металлом, лежал старенький серебряный портсигар.

Глава вторая. Его первые разы и не первые его взыскания

Апрель 1877 года.

Маленький паучок в углу под потолком серого каменного каземата деловито плёл паутину, расширяя собственную жилищную площадь. В его паутинке, в той части, которую люди бы, наверное, назвали кухней, болтались пара коконов, в которых, по-видимому, покоились мушки или какая друга добыча.

Поесть бы. До обеда ещё не скоро. Ерунда, потерпим, могло быть и хуже, думал Шилякин лёжа на жёстких нарах камеры гауптвахты, разглядывая паучка под потолком. Мне всего-то двое суток, а ты, похоже тут проведёшь всю свою недолгую жизнь. Хотя может быть это и есть твой отчий дом и лучше его просто и быть не может. Для тебя.

Шилякин никогда не отличался своим идеальным поведением в училище, и различного рода взысканий у него хватало, но гауптвахта это был его первый раз. Опоздание из увольнения – раз, не трезв – два. Было бы достаточно даже и для отчисления, вот только Данила был на хорошем счету у преподавателей, и ротмистр Завьялов лично походатайствовал перед начальником училища не отчислять перспективного будущего офицера, а попробовать перевоспитать.

На разговоре с ротмистром, Данила не придумывал никаких историй, но и правды не рассказал. Просто виновато молчал и соглашался со всеми эпитетами в свою сторону. Ротмистр отличался вспыльчивым характером, но немного отойдя всегда по-отечески вёл доверительную беседу с подопечными, поучал, давал советы – настоящий офицер-воспитатель, за что и был уважаем юнкерами. Он действительно заботился о подопечных. И в финале крайнего разговора по причине опоздания Шилякина, поведал:

– Я бы Вам советовал, юнкер – лучше подбирайте товарищей. Блихер пришёл вовремя, а Вы опоздали. Вы, понятное дело, мне уже не расскажете, что там стряслось, но этого и не требуется. Симеон Карлович меня полностью осведомил, что Вы возвращению в расположение училища предпочли компанию юной особы.

Шилякин не удивлялся, он прекрасно знал, насколько подлой в действительности была душонка Блихера. Он никогда не стеснялся пользоваться своей подлостью для достижения цели, особенно, когда нужно было выглядеть лучше остальных.

– Он вовсе мне не товарищ, сам прилип ко мне в увольнении. Я направлялся к маменьке, пока не случилось то, что стало причиной моего опоздания.

– И что же случилось?

– Блихер же Вам доложил.

– Доложить то доложил – как Вы уехали на карете с графиней фон Литке. Я уж не знаю, что за манеры имеет упомянутая особа, просто так пригласить в свой экипаж молодого кадета…

– Это всё, что он доложил? – перебил его Шилякин.

– Собственно да. А у Вас появилось чем дополнить?

– Никак нет. – Данила налился злостью. Мерзавец поведал ротмистру только часть правды. Да ну и пусть, это уже предмет их персональных отношений. Шилякин сам ничего не рассказывал и не собирался. Но этот же подлец не оставил инкогнито дамы, да ещё и выставил всё в таком нелицеприятном свете. Просто так это оставлять нельзя – как минимум поставить ему на вид.

Его раздумья прервал скрежет засова двери, она распахнулась и в проёме появился вахмистр.

– Шилякин, на выход, к начальнику училища.

Ему вернули кепи, ремень и личные вещи. Когда сопровождали в каземат, всё это изъяли и в тот момент Данила не обнаружил в кармане старый серебряный отцовский портсигар. Сам Данила не курил, но это всё, что у него осталось от родителей.

***

Маму он не помнил совершенно, она умерла во время родов вместе со вторым ребёнком, когда Даниле было всего два годика. Когда Шилякину исполнилось двенадцать лет, погиб его отец при загадочных обстоятельствах по пути в Москву с купеческим обозом. Их маленькую Петербургскую квартирку и всё крохотное имущество изъяли за долги отца, а самого Данилу определили в воспитательный дом.

Данила был старательным ребёнком. Всё, что требовал от него отец – это только учиться. Все свои немногочисленные средства он вкладывал в обучение сына. Благодаря нескольким годам обучения в гимназии, маленький Данила приобрёл способности к наукам. И после отчисления за неуплату и определения в воспитательный дом, Данила оставался прилежным учеником. Однажды, когда до выпуска оставалось два года, на пороге воспитательного дома появилась дама, представившаяся родственницей Данилы. Шилякин не знал её и знать не мог. Дама назвалась вдовой Пантелеевой Маргаритой Егоровной, бывшей супругой одного из взыскателей долгов отца Данилы.

– Наверное это, должно принадлежать Вам. – она протянула в руки Данилы металлический прямоугольник из потемневшего от времени и отсутствия ухода серебра. – Эта вещь хранилась у моего мужа в рундуке с кучей разного скарба. После его смерти я разбирала все его пожитки, и наткнулась на этот предмет. Муж был ужасно жадным и не стал продавать его, наверное, по причине его дешевизны. Я было хотела его продать, как и всё остальное, но обнаружила на задней крышке гравировку с фамилией и инициалами. Я вспомнила, что мой муж когда-то вёл дела с человеком обладателем этих инициалов, а моя служанка, которая проживала по соседству с вами, рассказала мне историю о его гибели и о Вас. Мне показалось, что этот предмет может быть очень ценным для Вас. Пусть хоть что-то хорошее останется от моего покойного супруга.

Данила покрутил в руках портсигар, открыл, зачем-то понюхал. В нос ударил знакомый запах отцовских папирос «Зефиръ» производства петербургского товарищества Лафермъ. Сухой аромат табака этих папирос нравился Даниле. Иногда, когда отец перекладывал из коробочки папиросы в портсигар, а саму пачку оставлял на столе, Данила нюхал запах картона, смешанного с табаком. Это был особый запах, запах который ассоциировался у Данилы с отцом. Это был запах отца.

Данила закрыл портсигар и повернул его к себе обратной стороной, на которой аккуратным типографским шрифтом блеснула гравировка «Шилякинъ В. К.». Данила поднял наливающиеся слезами глаза на даму.

– Получается, это единственное, что у меня осталось от отца. Спасибо Вам большое.

– Но это ещё не всё. Мой муж был не очень хорошим человеком, этот прощелыга оставил немало людей без средств к существованию, но его знали многие люди из высшего общества, так как он периодически оказывал им услуги различного частного толка. Одним из его давних контактов является действующий начальник Санкт-Петербургского пехотного юнкерского училища. Я так же с ним немного знакома и третьего дня я имела встречу с ним. Мы помянули моего усопшего мужа, и я вспомнила о Вас, молодой человек. И знаете что? Вы получили рекомендацию на поступление для прохождения курса училища. Я немного осведомилась о Ваших успехах в обучении и уверена, Вас ждёт прекрасная карьера.

Отец всегда мечтал, что по окончании гимназии, Данила поступит в Императорский Санкт-Петербургский университет, но принимали туда только молодых людей, получивших аттестат зрелости в гимназиях Санкт-Петербургского округа. И шансов на поступление у Данилы – выпускника воспитательного дома не было ни единого. Он никогда не представлял себя военным. Но такие шансы даются крайне редко и Данила, конечно, не стал раздумывать. Видать судьба такая – стать офицером Российской Империи.

Супругам Пантелеевым господь не дал своих детей, и Маргарита Егоровна уже отчаялась воспитать своего ребёнка. Муж категорически был против взять на воспитание малыша из приюта, а когда супруг скончался от регулярного праздного образа жизни, Маргарите Егоровне было уже сорок два года. В этом возрасте в одиночку воспитывать малыша она не решилась. Но перебирая пожитки покойного нашла этот портсигар. Позже, выяснив принадлежность предмета, мадам Пантелеева приняла решение – во что бы то не стало помочь мальчишке, который лишился всего из-за её супруга.

С момента знакомства с Данилой Маргарита Егоровна стала регулярно его навещать в воспитательном доме. А по окончании года, благодаря старым связям мужа похлопотала о его переводе в Императора Александра II кадетский корпус, где Данила и получил лучшую из возможных подготовок к поступлению в юнкерское училище.

Данила не верил своему счастью. Эта женщина осветила дорогу в его будущее, в котором Шилякин должен был стать кем-то, а не просто сыном неудачливого купчишки, сгинувшего где-то на переездном тракте, без ясного будущего и надежд на достойную жизнь. Охваченный материнской заботой женщины, голодной до воспитания, он был так благодарен судьбе и самой Маргарите Егоровне, что в скорости стал называть её маменькой. Все увольнительные и выходные он всегда проводил в доме мадам Пантелеевой, в котором у него была своя комната (чего ранее у него не было никогда). Завтраки, обеды и ужины за столом в светлой стойловой из хорошей посуды и серебра, Данила всё это ценил и всячески старался помогать маменьке в свободное от учёбы время.

***

В тот день, он тоже должен был прибыть домой, но настырный Блихер привязался к нему с самого начала увольнения и не отставал, а к завершению дня затащил его в Летний сад, где по стечению обстоятельств Данила стал спасителем тонущего графского мальчишки и познакомился с прелестной графиней фон Литке. Сейчас его душу мучало раздвоение эмоций. С одной стороны, прекрасная фон Литке, её поцелуй благодарности, от которого Шилякин до сих пор порхал в облаках. С другой стороны, утраченный отцовский портсигар, единственный предмет, связывающий его с прошлым, который, наверное, лежит сейчас на дне Карпиева пруда.

Данила шагал по коридору в направлении приёмной начальника училища. Всё-таки решили отчислить – подумал Данила. Просто так к начальнику не вызывают, видимо ротмистру не удалось убедить руководство.

– Юнкер Шилякин прибыл по приказу Его Превосходительства. – Шилякин вытянувшись в струну стоял перед адъютантом начальника училища.

Адъютант придирчиво осмотрел внешний вид юнкера, слегка скривившись цыкнул и сказал:

– Одну секунду, доложу. – и ненадолго скрывшись за дверью приёмной, вернулся. – Проходите, Его Превосходительство ждёт Вас.

Шилякин кивнув, прошёл в большое светлое помещение, с резными книжными шкафами по периметру стен и таким же массивным столом. По середине кабинета стояли начальник училища – генерал Усковкий Платон Николаевич и высокий господин в статском костюме из дорогого английского сукна серого цвета. Некоторые черты его лица показались Даниле знакомыми – темные, коричневые глаза с острым пронизывающим взглядом, их посадка и форма лица. Общую картину его образа увенчивали шикарные седые усы с подусником и роскошными бакенбардами, точь-в-точь как у Его Императорского Величества.