Барическая пила. Сборник. Стихи и рассказы

Дезертир

После Афганистана Игорь продолжил службу в Забайкальском военном округе в чине майора и в должности командира танкового батальона. Однажды разбудил его среди ночи посыльный – командир армии вызывал срочно к себе. Прибыл Игорь к командарму. Тот был хмур:

– Такое дело, сынок. ЧП у нас. Сбежал солдат из караула. Да мало того – сбежал. Он еще и весь наряд положил во главе с начальником караула. А это, ни много – ни мало, восемь человек. Потом вызвал по телефону дежурку, застрелил водителя и рванул на машине в неизвестном направлении. С тремя калашами и семью магазинами. Созданы группы оцепления, группы прочесывания и сейчас формируем группу задержания. Назначаю тебя командиром этой группы. Бери себе пару-тройку надежных людей из числа офицеров вашего полка, и выдвигайтесь по сигналу группы прочесывания. Да, мы тут подключили местную милицию и ФСБ. Скоординируй свои действия и с ними, а то, не ровен час, постреляете друг друга в запарке.

И еще. Дело получило огласку. О ЧП уже знают на самом верху, вплоть до Верховного. Поэтому, вот что, боец. Ты этого шустрика живьем не бери. Ну его к чертям собачьим! Наплетет еще чего доброго не ту свету. Всех опозорит. Нам это зачем? Все эти разборки, да перепроверки. Положи его, милок, там, где найдешь, и делу край. Какой с покойника спрос? А родным напишем: так, мол, и так, погиб смертью храбрых при исполнении воинского долга. Похороним по-человечески, и концы в воду. А наверх доложим, дескать, умом парень чутка тронулся, вот и набедокурил в беспамятстве. Все ясно? Ты, я знаю, воевал. В людей стрелять приходилось?

– Так точно. В Афгане приходилось.

– Ну, вот. Поэтому тебе и поручаю это ответственное дело. И потом. Имей ввиду, сынок. Это уже не человек. Он девятерых положил – глазом не моргнул. Может, его и обидел кто, может, поиздевались. Бывает. Но убить незнакомых людей… Вот у начальника караула детишек двое, мал мала меньше. Живут в бараке, все квартиру никак не получат. И видел он его первый раз в жизни. Знать не знал. А положил, как два пальца об асфальт. Не человек он уже. Звереныш. Так что и ты его не жалей. Это просто как бы охота, отстрел дикого зверя. Да, впрочем, что я тебе, боевому офицеру, объясняю? Сделаешь?

– Так точно, сделаем, – отрапортовал Игорь и пошел готовиться к выполнению поставленной задачи.

Автомат казенный брать не стал. Надежи в нем нет. Взял свой, проверенный. Надел броник, куртку на меху, разгрузку. Все свое, все боевое, не один раз прошедшее огонь и воду.      Подобрал двух надежных ребят, таких же майоров, как и он сам. Объяснил им задачу.

Вскоре поступил сигнал: дезертира видели возле одной из окрестных деревень. Бросил машину и где-то затаился. На вертушке прибыли на место. Стояла поздняя осень. Снега было немного, но след солдатских сапог читался хорошо.

– Так, парни, – обратился Игорь не столько к сослуживцам, сколько к самому себе, просто рассуждая вслух, – мимо деревни он не пройдет. Либо там заляжет, либо за харчами туда сунется. А может, и знакомые у него там есть. Запускаем группу прочесывания и готовимся к бою.

Однако беглеца в деревне не оказалось. Местные видели, как он ушел в сторону заброшенной ракетной части. Когда-то там стояло подразделение РВСН, но после сокращения все оборудование и вооружение оттуда вывезли. Остались одни бункеры и подземные тоннели с железнодорожными путями, по которым ракеты возили. Все фортификационные сооружения там были построены и расположены очень грамотно: подходы и подъезды к тоннелям ровные, открытые, без единого кустика или бугорка. Это для того, чтобы охрана объекта, в случае чего, могла держать оборону от диверсантов. В специальных встроенных бункерах оборудованы огневые точки. Подразделения охраны объекта могли силами одной роты сдерживать натиск превосходящих сил противника довольно длительное время.

– Вот что, братцы, – снова обратился Игорь то ли к своим боевым товарищам, то ли к самому себе, – если сволочь эта засел в одном из бункеров у входа в тоннель, нам его не взять. Он нас одной очередью всех положит. Что делать будем?

– Да, парень, судя по всему, не дурак. На арапа его не возьмешь, – отозвался Валерий, бывалый и опытный офицер.

– Ты чего молчишь, Бухарь? – обратился Игорь ко второму своему помощнику, Сане Бухарову.

– А чего тут рассуждать? Все полезем – всех и кончит. Предлагаю идти кому-то одному. Тем более, что не понятно: там он или нет?

– Может, позовем кого из наших на подмогу? Или ментов? – предложил Валера.

Игорь задумался: «Вот черт, а вдруг его там и в самом деле нет, а мы тут кипишь поднимем. Засмеют. Скажут – ну и боевой офицер. Не убедился, не удостоверился, а в штаны наложил и за чужие спины спрятался. Нет, так не пойдет! Надо самим все сделать». Вслух же произнес:

– Нет, мужики. Звать никого не будем. Будем действовать. Какие будут предложения?

– Ну, какие тут могут быть предложения, – резонно заметил Бухарь, – жребий давайте тянуть. Кому выпадет, тот и пойдет, а там как масть ляжет.

– Хорошо, – согласился Игорь, – тянем жребий.

Как назло, идти выпало как раз именно ему. Игорь посмотрел долгим взглядом на вход в тоннель, на открытую площадку перед ним. Нет, не проскочить. Укрытий никаких. Метров триста голого пространства. Идеальный сектор для стрельбы. А, черт с ним, была – не была. Он снял куртку, разгрузку, сбросил бронежилет. Отстегнул от автомата магазин, стал выщелкивать оттуда патроны.

– Ты чё, Игореха? – удивились ребята.

– Да чтоб этой падле меньше боеприпасов досталось, если он меня завалит. Сразу же, я думаю, стрелять не будет. Сам же говоришь – не дурак он. А коли не дурак, подпустит ближе и вальнет прямо у входа, чтоб автомат с патронами забрать. Логично?

– Так куртку-то хоть надень. Зима ведь почти.

– Не-е. Вальнет меня, куртку себе заберет. Так ему сподручнее будет из положения лежа по вам палить. Да и жалко мне куртку свою этой падлюге отдавать! Шишь ему с маслом!

И тут Игорю пришла и вовсе шальная мысль. На свежем снегу в форме он как на блюдечке с голубой каемочкой. Мишень – что надо! А вот в исподнем… Оно же белое. Холодно, правда, зато почти маскхалат, мать его… Игорь разделся до нательного белья, взял автомат и магазин с десятком патронов:

– Семи смертям не бывать, а одной не миновать! Так, нет, ребята? Я пошел, прикройте.

Под звуки автоматных очередей за спиной Игорь рванул к тоннелю. Метрах в ста до входа приметил на бегу крохотный бугорок. Не больше сантиметров двадцати в высоту. Почти с литровую банку. Упал за него, вжался всем телом в ледяную, твердую как камень, покрытую снежком землю. Прислушался. Били только свои. Со стороны тоннеля выстрелов, вроде, не слыхать. «Ах, ты ж бога душу мать!» – подхватился он в решительном броске к черной, зияющей на белом снежном фоне огромной дыре тоннеля. Ворвался туда, ничего почти не соображая и не видя со света, ожидая в любой момент только одного – сильного толчка в грудь или в голову. Он уже испытывал такое однажды, когда, покидая подбитый свой танк, поймал шальную пулю. Правда, это было в Панджшерском ущелье, в Афгане. Тогда тоже прикрывали его огнем свои, ребята из роты разведки. Они же его и вытащили. Потом госпиталь, потом в Союз. Вот уж не думал, не гадал, что и на Родине под пули лезть придется.

Рванул почти вслепую вправо, в потерну. Почему-то ему явственно казалось, что дезертир затаился в другой, в левой потерне. Споткнулся, упал, больно ударившись о какую-то железяку, перевернулся мгновенно, полоснул короткой очередью по входу – на случай, если преступник кинется к нему. Нет, тихо. Глаза начали привыкать к сумраку тоннеля. Огляделся. Вроде, никого. Озираясь, вернулся к выходу.

– Э, братва! Чисто! Давайте оба сюда, – скомандовал он своим, потирая ушибленное плечо.

Тоннель оказался проходным. Вышли с другой стороны. Четкие следы сапог на снегу. Ушел, гад! Игорь оделся, нахлобучил на себя всю «сбрую», поменял магазин. Пошли по следу. Так дошли до окраины какого-то поселка. Связались по рации с группой прочесывания. Те доложили, что да, дезертир обнаружен в заброшенном строении, и прямо сейчас его с боем штурмует ОМОН. Не прошло и получаса, как беглеца взяли. Живым.

Игорь с сотоварищи вернулись в расположение своей части. Он, как старший группы, пошел на доклад к командующему.

– Ну, что вы как сопли жеваные! Ничего поручить нельзя, – матерился командарм, – я же задачу четко ставил! И ты, боевой офицер, афганец, не мог этого щенка завалить? Барышни кисейные, ей богу! Пошел с глаз долой. Без тебя у меня теперь головных болей хватит. Свободен, майор!

Игорь вышел из штаба совершенно опустошенный. После пережитого, после ожидания пули в живот, после снега, набившегося в сапоги и под нательную рубаху, после готовности застрелить пусть незнакомого, пусть преступившего закон, но все же нашего, русского человека, одного из солдат, за которыми он ходит день и ночь, как за детьми малыми. Обучает их, следит, чтоб сыты были, одеты. Это же не духи, не Афган. Своего же пристрелить! И ведь настроен был. И всё! Всё прахом! Да еще и оплеуху от командира получил за невыполненное задание.

Мыслей не было. Пусто было в голове, как в барабане. И в душе пусто. Только плечо ноет. Черт его знает, что там за железяка такая была? Откуда там железяка? Игорь сел на скамейку, потер плечо. Может рельс? Или еще что…

– Эй, братан, – услышал он вдруг голос прямо над ухом. Повернул с трудом голову, сощурился от слепящего света, отраженного снегом. Рядом стоял Бухарь, положив ему руку на здоровое плечо.

– Пошли, братан.

– Куда?

– Пошли, Игореха, пошли. Валерка уже водки взял, закусон нарезает. Идем к нему.

У Игоря совершенно не было ни сил, ни воли сказать «да» или «нет». Он просто покорно повиновался и побрел за Бухарем.

Пили молча, как на поминках. После очередной рюмки Бухарь закурил и, выпуская струйку дыма, задумчиво сказал:

– Есть у меня знакомый один в ментуре, капитан. Я из дежурки позвонил ему узнать, что там да как. Так вот, пока мы в расположение части добирались, менты нашего дезика, еще до передачи его в комендатуру, допросить успели. Интересные вещи бакланит мужчина! Получается, что никакого конфликта с сослуживцами у него и в помине не было. Он, якобы, с детства мечтал об уголовной романтике. Вот и связался с местными криминальными авторитетами. Вроде как, к ним напросился. А те ему условие поставили: типа, возьмем в команду, если со своим оружием придешь и кровью замажешься. Ну, как бы, клятва на крови, что ли. Чтоб потом назад не дернул. Вот он пацанов и завалил.

– Получается, кукушка у него давно съехала. До армии еще, – отозвался Валера.

– Получается так. Только кому от этого легче? Ребят-то не вернешь…

– Да и нас завалил бы, задержись он в этом тоннеле. Так что, Игорь, считай, что мы сейчас твой второй день рождения отмечаем. Хорошо, что он, сволочь, в поселок ушел, а то сейчас грузом двести тебя отправляли бы уже.

Напились они к вечеру изрядно. Но водка почему-то не помогала. Мрачная, холодная пустота в душе не уходила. Ближе к полуночи раздался настойчивый звонок в дверь. С трудом передвигаясь, хозяин все же добрел до прихожей, открыл. В квартиру вошел командующий армией. Собственной персоной. Оглядел тяжелым взглядом обстановку, сел возле стола. Все трое, хоть и были уже в драбодан, притихли, глядя на командарма. И даже слегка протрезвели.

– Ну, чего замер? – обратился командующий к Валерке, – наливай.

Валера нетвердой рукой налил в стакан на четверть водки.

– Не жмись, майор. Лей до краев, – буркнул командарм.

Валерка долил. Командующий выпил залпом. Не закусил, не занюхал и даже не поморщился.

– Слушай мою команду, – поднялся он, – давайте, заканчивайте. Завтра на службу. С утра всем быть как штык!

Генерал двинулся к двери. В проеме остановился, обернулся, обвел всех троих взглядом.

– Да. И еще. Благодарю за службу!

– Служу России! – вытянулись офицеры.

04.09.2020 г.

Бешеный автобус

Как-то в разгар лета установилась страшная жара. На привокзальной площади я запрыгнул в автобус двадцать первого маршрута. Автобус был системы «Икарус», гармошка. По причине рабочего дня и времени около одиннадцати часов дня, народу почти не было: две девчушки-студентки, бабуся с котомками, я, да еще вскочивший в последний момент в отъезжающий уже автотранспорт мужик с тяжелым, объемным рюкзаком.

Автобус вел себя как-то странно: он не тронулся, не поехал, не взял с места. Он так рванул, что бабуся, не успевшая сесть, понеслась по проходу от передней двери в хвост автобуса, роняя по пути свои котомки. Мужик ахнул с размаху свой рюкзачище на пол мимо сиденья и тоже помчался по автобусу, тщетно пытаясь по пути схватиться за какой-нибудь поручень. Одна девчушка упала на сиденье, другая грохнулась рядом с ней в проходе. Судя по всему, мне повезло больше остальных: в момент рывка я стоял между секций автобуса на круглом пятаке, окруженный со всех сторон поручнями. Больно ударившись локтем, я удивленно взглянул на женщину-кондуктора. Та пожала плечами и отвернулась, уставившись в окно на беспечных и не теряющих равновесие пешеходов.

Буквально в следующее мгновение автобус так резко затормозил, что пытавшаяся было подняться с пола девчушка, хлобыстнулась снова, но уже в другом направлении. Ту, что была на сидении, стряхнуло с места, и она рухнула на колени. Мимо меня пронеслись мужик и бабуся. Бабушка безуспешно пыталась ухватить на ходу свои разбросанные котомки, мужик кинулся на рюкзак, и они в обнимку покатились дальше по полу.

Пропустив идущий по главной дороге транспорт, автобус сделал попытку выехать с площади, рванув при этом вперед еще пуще прежнего. Мужик, успевший к тому времени подняться, снова шмякнул рюкзак на пол и со скоростью чемпиона по спринту, умчался в конец автобуса. Бабуся, отчаявшись собрать котомки, ткнулась головой в спинку ближайшего сиденья, отскочила от него, словно шарик пинг-понга и, сделав пол-оборота вокруг своей оси, плюхнулась рядом. Девчушки свалились друг на друга на переднем сидении. Я держался за поручни двумя руками, широко расставив ноги.

Движение автобуса стабилизировалось. Мужик медленно, как бы нехотя – устал, наверное, от пробежек, – шел в направлении своего рюкзака. Девчушки хохотали так, что из глаз у них текли слезы. Бабуся потирала отшибленный зад, заново пытаясь собрать котомки. И тут, как назло – светофор. Красный! Разогнавшийся было автобус, встал, как вкопанный. Даже я чуть не упал. Но все были уже начеку и просто попадали на сидюшки. В наступившей мертвой тишине раздался голос женщины-контролера:

– Жара! Что вы хотите? Колодки у него перегрелись, вот и все.

Каждый вышел на своей остановке. Главное – все живы.

24.11.2019 г.

Пес

Стоял лютый декабрь. Снега почти не было. Только кое-где на газонах да вдоль поребриков надуло студеным ветром горстки старого, ноябрьского еще снега. Земля окаменела. Дневное солнце не грело, а, казалось, только усиливало стужу. Ночью же становилось совсем невмоготу. Холодные, колючие звезды обжигали взгляд, легкий, казалось бы, ветерок стальными иглами пробирал насквозь.

Бездомный, бродячий Пес жался всем телом к кирпичу пятиэтажки, стараясь укрыться в углу между стеной и крыльцом от пронизывающего, ледяного ветра. Заснуть не получалось. Виной тому был не только мороз, а главным образом мучительное, ноющее чувство голода. Он не ел ничего уже более двух суток. Давно такого с ним не случалось. То есть, голодать, конечно, ему приходилось постоянно, но так, чтоб вообще ничего… Напрасно он весь день бегал по тротуарам, принюхиваясь к сумкам прохожих, напрасно заглядывал им в глаза, моля хотя бы о маленькой корочке хлеба, напрасно мерз на ветру возле студенческой столовой. И на помойке, где иногда удавалось раздобыть полупротухшие остатки колбаски или голые косточки курицы, и даже там ничего найти не удалось.

Псу было страшно холодно, его мучил голод, но еще хуже того было чувство отчаянного одиночества. Он родился чуть меньше года назад. Вместе с ним появились на свет от такой же неприкаянной и бродячей собаки еще два щенка – его брат и сестра. Мать их очень любила и всячески оберегала. Даже когда ей не удавалось найти вообще никакой пищи, она уставшая, измученная, голодная и отчаявшаяся все равно каждый вечер прибегала к ним, к своим малышам, и разрешала пососать ее пустые соски. Молока почти не было, но зато возле маминого живота было тепло и уютно, и щенки, почмокав сосками и выжав из них последние капли материнского молока, засыпали, уткнувшись носами в родное и теплое мамино брюхо. Та облизывала их любовно и заботливо, а потом долго смотрела в холодную тьму городских улиц, пытаясь понять – где же ей завтра найти хоть какую-то еду самой и чем накормить малышей.

Но однажды мать не вернулась. Куда она пропала, и что с ней произошло – неизвестно. Благо, случилось это уже весной, когда щенки немного подросли, да и с пропитанием весной стало полегче. Щенки погрустили, погрустили, да и разбрелись кто куда в поисках еды и лучшей жизни. Но совсем, окончательно, друг друга из виду не теряли. Так, например, Пес знал, что летом, во время облавы, сестренку его отловили живодеры из спецавтобазы, убили, а тело закинули в мусорную машину, где уже лежало десятка полтора разных беспородных, отловленных и безжалостно тут же убитых собак. Он сам все это видел, но помочь сестре ничем не мог, только глухо и злобно рычал из своего укрытия, наблюдая за действиями живодеров.

А поздней осенью погиб и его брат. Он всегда был веселым, озорным и немного отчаянным. Вот и решил, видимо, погоняться за утками, что плескались в небольшой полынье на городском пруду. То ли просто заигрался, то ли и в самом деле хотел поживиться утиным мясом, только, потеряв осторожность, выскочил со всего маху на тонкий лед под Макаровским мостом и провалился в обжигающую холодом воду. Бился, карабкался на предательски скользкий и ломающийся лед, царапал когтями, выл и плакал, но голос его заглушал шум проезжающих по оживленной городской улице машин и трамваев. Да если б и услышал кто – кому какое дело до бездомной животины?

Пес еще теснее прижался к стене дома, закрыл глаза, пытаясь заснуть и тем самым заглушить чувство голода. Но воспоминания и холод отгоняли сон. Еще в начале лета он подружился с одной миловидной маленькой собачкой по имени Жуля. По всему видно было, что она из породистых, но, как и Пес, тоже обреталась теперь на улице, оставленная уехавшими в далекие и теплые края хозяевами. Когда совсем уж ничего не удавалось раздобыть съестного, она пользовалась одной своей хитростью: прибегала к тому дому, в котором когда-то беззаботно жила в квартире на первом этаже, у бросивших ее теперь хозяев. Усаживалась напротив родного подъезда и весело, приветливо махала хвостиком каждому, кто выходил из дверей. Соседи помнили и эту собачку, и незадачливых хозяев ее, жалели и подкармливали сиротинушку. Жуля же старалась не злоупотреблять соседской добротой, старательно искала пропитание сама, как могла. Но когда становилось совсем невмочь, тогда только и попрошайничала таким вот изысканным способом.

Каждый раз, когда ей что-то перепадало от соседских щедрот, она съедала только небольшую часть, а оставшееся несла Псу. Тот не смел даже близко подходить к бывшему жулиному дому, чтоб не раздражать жильцов, а терпеливо ждал на другой стороне улицы. Вот и в тот раз, набегавшись впустую по помойкам, по тротуарам за прохожими в тщетной надежде на подаяние, наторчавшись зря возле студенческой столовой, он уселся напротив знакомого дома в тайной надежде, зная, что Жуля уже там, у подъезда. Так и есть. Через какое-то время показалась его подруга с кусочком чего-то съестного в зубах. Жуля так торопилась, что неосмотрительно ринулась через дорогу, стремясь поскорее угостить Пса. Черный, большой джип, нагло объезжавший пробку по трамвайным путям, на всем ходу проехал прямо по спине и задним лапам бедной собаки. Та взвизгнула от ужасной боли, выронила кусок, поползла между машин по асфальту, волоча за собой переломанные задние ноги и оставляя за собой красную, размазанную по дороге полоску вытекающей из живота крови. Она так скулила и молила о помощи, в ее глазах было столько страдания, что Пес не выдержал, кинулся к ней, петляя между тронувшимися уже на зеленый светофор машинами. Каким-то чудом сам не попав под колеса, он помог Жуле добраться до тротуара, переползти его и лечь под кустом акации в небольшом скверике, что располагался рядом, между тротуаром и школой.

Несколько женщин на трамвайной остановке «Профессорская» – Пес выучил названия некоторых остановок и магазинов, чтоб легче было ориентироваться в этом человечьем муравейнике, – поохали, повздыхали и поругали умчавшийся джип, так хладнокровно переехавший собачку, но никто даже не попытался помочь Жуле. Если есть хозяин у собаки – так он пусть и помогает, а если нет, так кому нужна раненная бездомная скотинка?

Жуля тихо стонала, жалобно глядя на Пса, моля его этим взглядом хоть как-то помочь ей, сделать хоть что-нибудь, чтобы облегчить ее страдания. Пес кружил вокруг, то приседая, то отбегая, то облизывая переломанные жулины лапы. В отчаянии он выбежал на тротуар, заскулил, заглядывая в лица прохожих, зачем-то подбежал к девочке, что стояла у киоска, попытался привлечь к себе ее внимание. Мама девочки грозно крикнула: «Кыш, псина, пошел вон!», и замахнулась на него сумкой. Пес отбежал, растерянно озираясь. В бессильном отчаянии вернулся к Жуле. Та была уже мертва. Пес лизнул ее красивую, искаженную гримасой боли мордочку, ткнул носом безжизненное тело, будто пытаясь пробудить подругу от вечного сна, заскулил, сгорбился и поплелся прочь.

Эта картина – ползущая переломанная Жуля, оставляющая кровавую полоску на грязном асфальте, – так явственно предстала перед взором Пса, что он не выдержал, подхватился и выбежал из своего укрытия на ночную, пустынную улицу. На небе висела полная луна. Задрав морду, Пес смотрел на светящийся диск, и ему вдруг почудилось, что это с теплом и нежностью смотрит на него его мама. Откуда-то из самых глубин его души вырвался жуткий, переполненный тоской и болью вой. Никогда доселе Пес так не выл. Да и вообще не выл. Он и лаял-то лишь при крайней необходимости. Но тут он не в силах был сдержаться. И в этом утробном, исполненном отчаяния и горя вое явственно слышалось: «Люди! Люди!!! Если вы встретите где-то на улице голодного, исхудавшего, насквозь продрогшего и бесконечно одинокого пса, не гоните его, не бейте и уж тем более не убивайте! Дайте ему какой-нибудь еды, хотя бы маленький кусочек. И чуть-чуть тепла. Хотя бы капельку. Дайте ему хоть один шанс выжить в этом жестоком и несправедливом мире!».

01.11.2020 г.