Бледнолицая ложь. Как я помогал отцу в его преступлениях

Глава 9

На Белен-Стейшн старшие мальчишки бросались пистонами в ящериц и муравьев в пустыне, но не разрешали мне ходить с ними туда. Когда я понял, что в Альбукерке пистоны и фейерверки продаются круглый год, то перестал размышлять про то, что творится с мамой, и начал строить планы.

Как только Сэм поправился, мы с ним пошли на бульвар Ломас, захватив мои деньги, заработанные на доставке газет. Пройдя по бульвару примерно милю, мы нашли киоск с фейерверками на парковке возле маленькой торговой улочки. Тощий парнишка-мексиканец в очках в роговой оправе на прыщавом носу ухмыльнулся, когда я вытащил монеты из кармана.

– И что вы хотите купить? – поинтересовался он.

Я указал на коробку фейерверков «Черный кот».

– Не-а, – покачал он головой. – Фейерверки можно продавать только тем, кому уже исполнилось восемнадцать. Либо ведите мать или отца.

Единственное, что он мог нам продать, – «Черных змей», безобидные палочки наподобие бенгальских огней, которые, сгорая, превращались в змеек из пепла. От них не было даже дыма, и уж точно ими нельзя было взорвать муравейник, как мы собирались, но мы все равно купили упаковку и пошагали обратно домой.

Я прокрался на кухню и взял спички, от которых отец раскуривал трубку. На переднем крыльце мы подожгли три змейки и посмотрели, как они превращаются в извилистые полоски пепла. Не было ни взрывов, ни даже просто шума. Получалось, я потратил свои деньги впустую.

Мы ушли играть в мяч на заднем дворе, и вдруг мама закричала:

– У нас пахнет дымом!

Мы обнаружили ее на крыльце. Она тыкала пальцем в пол и кричала:

– О нет, нет! Проводка горит! Весь дом взлетит на воздух!

Мама забегала по двору кругами, потом кинулась внутрь, с громким стуком захлопнув за собой дверь.

Мы с братом рассмеялись. Сейчас она вернется обратно и поймет, как по-дурацки ошиблась. Так ведь? Не может же мама быть настолько глупой!

Мы с Сэмом вернулись к игре, но спустя несколько минут услышали приближающийся вой сирен. По улице катили два пожарных грузовика, светя мигалками. Мы изумленно уставились друг на друга. Мама что, правда вызвала пожарных? Мы спрятались за кустами под окнами гостиной и, хохоча, наблюдали за тем, как она побежала к грузовикам, размахивая руками, словно ветряная мельница.

Пожарный в черном шлеме, черных штанах и желтой куртке начал разворачивать шланг, другой быстро подключил его к гидранту. Третий бросился к дому, волоча за собой приставную лестницу, и вскарабкался на крышу. Водитель грузовика вылез на дорогу с багром в руках и поспешил к маме. Куртка плотно обхватывала его гигантский живот.

Надо было нам с Сэмом сказать пожарным, что произошло, но мы так веселились, наблюдая за мамой и за ними! Я был уверен, что при виде змеек они просто посмеются. Все примут вызов за шутку.

– В доме кто-нибудь есть? – спросил толстяк маму.

Она зажала ладонью рот.

– Там мои дочки!

– Оставайтесь здесь. Я их вытащу.

Он надел маску и бросился во входную дверь.

Пару секунд спустя малышка Салли выбежала во двор. За ней следовала Лонни – она надула губы, как всегда, когда сердилась. Потом вышел пожарный, неся маску в руке.

– С проводкой никаких проблем, – сказал он маме. – Может, вы покажете, где горит?

Мы с Сэмом опять расхохотались – не смогли удержаться. Мама и пожарный поглядели в нашу сторону, но, по их мнению, мы не имели отношения к пожару, так что нас проигнорировали.

Всхлипывая и стеная, мама ткнула пальцем в змеек из пепла на крыльце и сказала:

– Эти провода… дом… мой дом горит… сейчас сгорит дотла.

Трое пожарных в недоумении покачали головами, понимая, что змейки – никакой не пожар.

Еще один крикнул с крыши:

– Наверху огня нет!

– И внизу тоже, – ответил ему толстяк.

Тут домой вернулся отец. Мы с Сэмом сразу почуяли беду. Он влетел на минивэне во двор, выскочил из кабины и бросился к нам, детям, столпившимся у дома. Отец посмотрел на нас, потом на маму.

– Какого черта тут происходит?

Мама снова указала на змеек. Дрожа и всхлипывая, она схватила отца за руку и подвела к крыльцу. Он отдернул руку, наклонился и растер пепел между пальцами. Потом, бормоча проклятия, растоптал змеек каблуком.

Отец развернулся к пожарным и выпятил вперед грудь.

– А ну, убирайте свои жирные задницы с моего газона! – заорал он. – Идите тушите настоящие пожары. Вас провели двое мелких ублюдков, которые сейчас получат по заслугам!

Толстый пожарный сделал знак остальным, и они пошли обратно к грузовикам.

– Ваша жена сказала, весь дом в огне, – бросил он через плечо.

– И вы поверили этой идиотке?

Мама побежала за пожарными, завывая:

– Терстон меня убьет! Прошу, помогите мне!

Избегая встречаться с ней глазами, они быстро смотали шланг и вернули на место лестницу.

– Тельма-Лу, если бы мозги были из динамита, ты не взорвала бы и прыща у себя на заднице! Дэвид обманывал тебя, когда ему не было и трех лет, и ты продолжаешь попадаться!

Соседка через улицу смотрела на нас со своего крыльца. Она нахмурилась и скрестила на груди руки.

Я подошел к пожарному, стоявшему рядом с грузовиком.

– А можно примерить ваш шлем?

Он покачал головой и засмеялся.

– Кажется, за сегодня вы и так натворили достаточно, а, парень?

Радио у него на приборной панели вдруг ожило.

– Экипаж пять, вы освободились? Прием.

Пожарный забрался в кабину и потянулся за микрофоном.

– Все чисто, – ответил он. – Ложная тревога. Двое ребятишек развлекались с фейерверками. Отбой.

Он нацарапал что-то на своем бланке. Мне хотелось посмотреть, что там написано. Наверное, что-то забавное. Я уже собирался залезть в кабину, как отец схватил меня за руку и потащил во двор.

– Дэвид, я из тебя всю душу вытрясу, – рычал он, второй рукой вытаскивая из брюк ремень.

– Но, папа, мы же не знали, что «Черные змеи» так напугают маму. Сам подумай!

– От вас одни несчастья!

Отец занес руку, и ремень взметнулся в воздухе, словно лассо, сверкнув пряжкой.

Нас и раньше частенько колотили, но тогда он впервые высек нас ремнем. Я пытался увертываться, чтобы он в меня не попал, но это не помогло. Отец бил, и бил, и бил. Боль обжигала мне ноги и ягодицы. Кожа лопалась под джинсами. Когда он меня отпустил, я без сил повалился на траву.

Дальше наступила очередь Сэма. Я морщился каждый раз, когда ремень со свистом взрезал воздух и ударял его по заду. Ведь это же я купил змеек! Сэм просто сходил со мной. Отец понимал, что мы не собирались пугать маму, но это не помешало ему высечь Сэма еще сильней, чем меня.

Даже Салли в свои три года не купилась бы на этих змеек! Ни одна другая мать в мире не дала бы себя так провести. И только наш отец мог избить детей с такой силой. Не может быть, чтобы мама действительно была такой глупой! Похоже, она просто воспользовалась возможностью лишний раз привлечь к себе внимание.

Несмотря на отцовские побои, тот случай напомнил мне мои проделки с Коротышкой Джоном, и я начал придумывать новые.

Когда мы с Сэмом рассказывали о них отцу, он смеялся и трепал меня по голове.

– Только не делайте так с вашей сумасшедшей мамашей. Пожарные нам тут больше не нужны.

Мы обещали держаться подальше от дома и не попадаться. Я рассказывал отцу, как мы поднимались наверх по наружным лестницам в офисных зданиях и сбрасывали людям на головы воздушные шары с водой. Он хохотал и смотрел на меня, горделиво улыбаясь.

– Вы двое – самые пронырливые маленькие засранцы во всем мире!

Я целыми днями придумывал, как еще над кем-нибудь подшутить, и расспрашивал отца, как он развлекался в моем возрасте. Они привязывали леску к кошельку и бросали его на дороге. Когда машина останавливалась и кто-нибудь выходил подобрать кошелек, его приятель тянул за леску, а отец тем временем пытался своровать что-нибудь из салона.

Мы делали то же самое с маминым кошельком, положив его на углу улиц в паре кварталов от нашего дома. Сэм тянул за леску, когда машина останавливалась, и пассажир пытался поднять кошелек. Но мы не собирались ничего красть. Вместо этого я кидался в них яйцами и воздушными шарами с водой. Идеальным считалось попадание прямо в лицо. Прежде чем люди понимали, что произошло, мы успевали сбежать.

Мы бросались шарами с водой и яйцами в машины, проезжавшие по бульвару Ломас. Надо было пристреляться, чтобы точно попадать в ветровое стекло, но я быстро этому научился.

Мама говорила, что не может понять, почему яйца в холодильнике быстро кончаются. Она не помнит, чтобы использовала так много.

Глава 10

Я зашел в дом, закончив развозить газеты, и обратил внимание, что внутри необычно тихо, даже как-то умиротворенно. Утреннее солнце заливало гостиную и все те красивые вещи, которые папа купил, когда мы только переехали, – красный диван, два коричневых бархатных кресла, деревянный кофейный столик и новый табурет перед фортепьяно. Новый черно-белый телевизор «Зенит» стоял в нашей игровой.

Но в последнее время папа ничего не покупал. Никакой стиральной и сушильной машины для мамы. По его словам, он продавал не так много страховок, как рассчитывал, но это должно было скоро измениться.

Стоя в дверях, я уловил в гостиной какой-то шорох. Мама присела на корточки у края ковра, лицом ко мне, все еще в ночной рубашке. Она отогнула угол ковра с толстой коричневой подкладкой и заталкивала под него какие-то бумаги. Я заметил на них знакомый логотип «Вудмен-страхование».

Я застыл на месте, не в силах вымолвить ни слова. Так вот почему ковер странно бугрился под диваном и по краям! Но зачем она прятала отцовские бумаги? Он же не получит денег, если вовремя не доставит их клиентам. Она должна была понимать, что очень скоро все откроется.

Внезапно волосы у меня на голове встали дыбом.

Отец подходил ко мне со спины.

Остановившись за мной, он смотрел, как мама прячет бумаги под ковер и потом разглаживает его. Сердце колотилось у меня в груди. На этот раз ей точно сильно достанется. Я хотел крикнуть ей «беги!», но потерял дар речи.

Отец осторожно поставил на пол свой «дипломат», снял спортивную куртку и ослабил галстук. Он продолжал смотреть на маму, и глаза у него раздувались, как воздушные шарики. Наконец она почувствовала наше присутствие и разогнулась – волосы, спутанные после сна, закрывали ей лицо. Мамины губы задрожали.

– Черт тебя побери, Тельма-Лу, гребаная сука! – загремел отцовский голос на весь дом. – Ты хоть понимаешь, что натворила?

Стены затряслись, когда он прошел в гостиную и поднял за углы ковер, под которым валялись десятки конвертов с логотипами «Вудмен».

Отец не мог себе позволить нанять секретаршу, поэтому поручил маме заниматься счетами и отправлять клиентам договоры по почте. Зачем только он ей доверился? И зачем она так его подвела? Разве клиенты не начинали жаловаться, когда не получали свои страховки?

Услышав отцовские крики, Лонни, Сэм и Салли тоже выглянули в прихожую, но я покачал головой и сделал им знак спрятаться. Лонни остановилась в дверях, подхватила Салли на руки и затащила обратно в комнату. Сэм скрылся в игровой. Мне бы следовало присоединиться к ним, но мои ноги будто приросли к полу. Отец разрывал конверты, в которых лежали письма, счета и договоры – каждый со все большей яростью. Некоторые он зачитывал вслух, включая проставленные даты.

– Я хотела, чтобы ты потерял работу, иначе ты бы ушел от меня, – всхлипывала мама, и слезы текли у нее по лицу. – Когда Боб был здесь, он видел тебя в мотеле с женщиной в короткой юбке. Ты ее поцеловал и сказал «я тебя люблю». Боб это слышал!

Отец остановился и пронзил ее взглядом.

– Твой братец еще глупей тебя, если такое вообще возможно. Он бесполезный, ленивый, бездарный пьяница и сукин сын! Он стащил мои деньги и даже кое-что из одежды. Если он еще хоть раз у нас покажется, я его убью!

Я ждал, что кулак отца вот-вот полетит маме в лицо, но она не дала ему такой возможности. Взвизгнув, она бросилась в спальню и захлопнула за собой дверь. Отец продолжал читать почту, меряя гостиную шагами, а мама рыдала в спальне так, что слышали мы все. Я побежал к себе в комнату и попытался читать, но у меня тряслись руки. Наконец папа сел в машину и куда-то уехал.

Несколько часов спустя, когда мы уже спали, он ворвался в дом, сыпля проклятиями. Мы вчетвером вышли к нему в гостиную, но отец смотрел в одну точку и орал так, будто нас там не было:

– Эта сука рушит мне жизнь! Она совсем выжила из ума. Я не могу дальше с ней жить. Мне надо от нее избавиться!

– Пойдем, – шепнула мне Лонни, делая знак следовать за ней. Она взяла Салли за руку, и мы пошли к ним в комнату. Лонни села на кровать рядом с Салли, а мы с Сэмом растянулись на полу.

– Маме долго тут не продержаться, – сказала Лонни. Она говорила как взрослая, а не как двенадцатилетний ребенок. – Отец сказал, что какое-то время мне придется побыть мамой для вас. Если мы, все четверо, согласимся уехать с ним, он нас заберет, а маму оставит. Ее лишат родительских прав, потому что она сумасшедшая. И отправят в психиатрическую больницу.

Лонни сделала паузу и посмотрела на меня.

– Папа считает, что ты не захочешь ехать.

Но ведь мама без нас не проживет!

– Наверное, в этот раз ей сильно достанется от отца, – пробормотал я.

– Нет.

Лонни состроила гримасу, как будто я сказал что-то смешное.

– Если ее не заберут в сумасшедший дом, то она сможет переехать к своей матери – папа так говорит. Дэвид, ты должен нас поддержать.

Но Лонни не знала, на что способен отец. Не ответив, я вернулся к себе и забрался на верх двухэтажной кровати. Вскоре ко мне вошел Сэм, и я притворился спящим. Подождал, а потом выглянул из-за края матраса и увидел, что он лежит, накрывшись с головой одеялом.

Мы что, всерьез собираемся бросить маму?

Ночью до меня донесся шорох шагов – две пары ног прошли по гостиной, а потом хлопнула дверца машины. Мотор «Рамблера» заурчал. Под колесами зашелестел гравий, и минивэн вырулил на дорогу. Что такое отец задумал?

Когда позднее, скрипнув, распахнулась входная дверь и мама своими птичьими шажками прошла по коридору, я выдохнул с облегчением. Она была жива! Я подкрался к их спальне и стал слушать.

– Ты хотел выкинуть меня из машины, – говорила мама. – Если бы я не заперла дверцу, ты мог меня убить. А я ждала тебя из тюрьмы и всегда поддерживала!

– Заткнись и спи, Тельма-Лу, – усталым голосом ответил отец.

Я вернулся в постель, и остаток ночи в доме было тихо. Мама с папой почти не разговаривали следующие несколько дней. И совсем не кричали.

Но плохое предчувствие не покидало меня.

* * *

Отец уволился из «Вудмен-страхования». Он продавал слишком мало полисов, а благодаря маме даже те, что ему удалось продать, так и не попали к клиентам.

– Мы банкроты, – сказал он нам.

Через пару дней отец нашел работу сварщика и стал снова ходить в рабочем комбинезоне. Подслушивая их разговоры с мамой в спальне, я узнал, что он обучился сварке в тюремной мастерской, чтобы всегда иметь возможность заработать на жизнь. Хоть папа и был отличным сварщиком, эту работу он ненавидел. Говорил, что достаточно умен, чтобы заниматься чем-то посерьезнее.

Каждый вечер, приняв душ, папа читал в газете объявления о поиске сотрудников. Как-то раз он вдруг подскочил на месте и закричал:

– Вот, это идеальная работа!

Он написал письмо, вложил его в конверт, запечатал и отвез на ближайшую почту.

Ответ пришел спустя месяц, когда в школе уже начались уроки. Утром я спустился в кухню, где мама с отцом тихонько говорили о чем-то. Мама подлила ему в кружку кофе и положила два куска сахару, как ему нравилось. Сэм с Салли сидели рядышком, ели свои «Фростед Флейкс» и смотрели на коробку из-под кукурузных хлопьев. Лонни в гостиной играла на фортепьяно. Я насыпал себе хлопьев, обводя всех глазами – напряжение так и витало в воздухе.

Допив кофе, отец сказал нам всем рассесться на диване. Мама села с нами.

– Мы возвращаемся в резервацию, – начал он. Лицо его было спокойно. – Но не в ЭПНГ. Я буду работать в службе безопасности БДИ, Бюро по делам индейцев, в Форт-Дефайнс, Аризона. Свободных государственных домов в поселке для тех, кто не из племени навахо, сейчас нет, но мы снимем себе жилье возле резервации, в Гэллапе, а я буду ездить в Форт-Дефайнс.

На следующий день отец позвал меня покататься на нашем «Рамблере». Когда мы выехали за пределы города, он свернул на обочину и остановился.

– Лонни говорит, ты жалеешь мать и хочешь остаться с ней.

Он протянул руку и схватил меня за шею сзади.

– Но у тебя ничего не выйдет. Когда придет время, мы бросим ее, и ты поедешь с нами со всеми. Ты понял – или это придется вбить в твою тупую голову?

Он сжал пальцы еще сильней и потряс меня, прежде чем отпустить.

Я, не поворачивая головы, смотрел в окно, пока отец, включив передачу, выезжал обратно на дорогу. Весь обратный путь мы оба молчали.

У мамы не осталось шансов.

Часть вторая
Гэллап, 1961

Сувенирная лавка на шоссе 66 в Гэллапе, Нью-Мехико, 1965.

Глава 11

В день переезда мы грузили вещи в прицеп молча, только мама продолжала плакать и жаловаться. Пожитков у нас оказалось немного. Отец продал большую часть мебели, чтобы расплатиться с долгами, – остался только красный диван. Пианино тоже пришлось продать.

Салли одной рукой цеплялась за ногу Лонни, а второй прижимала к груди свою куклу.

– Все будет хорошо, – шептала Лонни ей на ухо. – Я о тебе позабочусь.

Сэм дожидался на дороге со своей бейсбольной битой, мячом и рукавицей.

Я в последний раз окинул взглядом нашу улицу и бульвар Ломас, по которому мимо нас пролетали машины. Я буду скучать по Альбукерке и по тем людям, которым доставлял газеты. В школе учителя помогли мне обзавестись очками и научили лучше читать и писать. Они говорили, что и у умных детей бывает дислексия. А теперь придется начинать все сначала – опять.

Отец погудел, торопя нас садиться в машину. Мы вчетвером спешно забрались назад, чтобы он не вылез и не затолкал нас силой. Мама уже сидела на пассажирском сиденье, промокая глаза бумажной салфеткой. Никто из соседей не пришел с нами проститься, и мы тронулись с места, волоча за собой шаткий зеленый прицеп.

Мы продержались в Альбукерке всего год. Сейчас Лонни было тринадцать, мне девять, Сэму семь, а Салли четыре.

По холму Девятая Миля мы выехали на трассу 66, двухрядное шоссе, проходившее через сотни безымянных городков с неизменной заправкой и лавкой индейских сувениров. Порывы ветра толкали наш автомобиль, раскачивая из стороны в сторону неустойчивый прицеп. Я отвернулся от гор Сандия, оставшихся позади, и стал смотреть на придорожные лавчонки, торговавшие индейскими безделушками, или, как выражался отец, «всяким барахлом для туристов». На лавочках красовались яркие вывески и объявления вроде «внутри – настоящие дикие индейцы, заходите посмотреть».

Мама проливала слезы все сто сорок миль пути. Когда она, казалось, уже начала успокаиваться, отец прорычал: «Тельма-Лу, черт тебя подери, да замолчи ты!» – и она зарыдала с новой силой.

На въезде в Гэллап нас приветствовала гигантская жестяная фигура индейской куклы над указателем «Гэллап, Нью-Мексико, индейская столица». Минуту спустя мы свернули с трассы 66 на Вторую Южную улицу, и наш минивэн затормозил у канавы, полной соломы, камней и битого стекла. Через дорогу мужчины толпились у магазина со спиртным, все с бутылками, завернутыми в бумажные пакеты, в руках. Некоторые валялись лицом вниз на грязной парковке, словно заснули прямо на дороге.

Отец с отвращением покачал головой.

– Деньги проходят через Гэллап, словно дерьмо через гуся.

Он остановился перед обшарпанным серым домом на две семьи и заглушил мотор.

– Вылезайте и выгружайте вещи.

Никто не шевелился. Мама заплакала еще громче. Мы с Лонни переглянулись.

Фундамент дуплекса нависал над краем канавы без всякой видимой опоры. Как он до сих пор не сполз туда? Фасад был заделан шифером, сетками от курятника и тонкой выцветшей фанерой, покрытой слоем плесени. Дверь с обрывками сетки висела на одной петле. На нашей половине красовалась выкрашенная из баллончика табличка: 790 ½.

Перед второй половиной, чуть более приемлемого вида, сидел жирный мексиканец с сигаретой во рту и бутылкой вина в руке. Зад его складками свисал со сломанной деревянной ступеньки перед дверями. При виде нас он осклабился, демонстрируя свои черные от табака зубы, отчего стал похож на фонарь из тыквы.

Когда я открыл дверцу машины, мексиканец наклонился вперед и громко испустил ветры. С его стороны дома по двору бегало трое босоногих ребятишек, перепрыгивавших через битое стекло, винные бутылки, банки от пива и булыжники. Коротконогая бочкообразная мексиканка в поношенном халате выглянула из входной двери. Я поздоровался с ней, но она только ругнулась в ответ.

Как могло случиться, что мы оказались в этой дыре, да еще с такими соседями? Ведь наш отец – самый умный человек в мире!

– Это что, ошибка? – спросила папу Лонни.

– К сожалению, нет, – негромко ответил он, не поднимая головы.

Мама вытащила из багажника коробку с посудой.

– Бывало, что мы жили в убогих местах, но это – самое убогое.

– Ты виновата, что мы здесь оказались! – закричал в ответ отец.

Мама побежала к входной двери, но споткнулась о покосившееся деревянное крыльцо. Пластмассовые миски, чашки и тарелки попадали в грязь. Мы с Сэмом бросились их подбирать и занесли на кухню. Когда мы ставили перепачканную посуду на столешницу из сколотой плитки, Сэм вдруг вскрикнул и отскочил: в ржавой раковине кишели тараканы.

На полу в гостиной валялись бутылки из-под виски и пивные банки. Лонни, пробираясь в кухню через весь этот мусор, взвизгнула:

– Я наступила на мышь!

Салли с криком выбежала за дверь.

Окно в гостиной было разбито и заклеено от угла до угла липкой лентой, на которой держались осколки стекла. Большие темные пятна усеивали стены, и всюду витал отвратительный запах мочи. Я пробовал зажимать нос, но это не помогло.

Мы с Сэмом вышли обратно во двор за остальными коробками, и нам пришлось перешагивать через пьяницу, свалившегося замертво прямо посреди нашего участка. Еще один пьяный расстегнул ширинку и стал мочиться в канаву у нас на глазах.

– Папа, прогони его! – крикнул Сэм, швыряя в парня камнем. Камень срикошетил от стены и попал ему в спину, но тот ничего не заметил.

– По крайней мере, он хоть понимает, что делает, – ответил отец с принужденным смешком. – Оставь его в покое.

Когда мы закончили разгружаться, я встал возле машины и окинул взглядом улицу. Там был ломбард, рынок, контора букмекера, еще один винный магазин и свалка с остовами грузовиков, обломками цемента, банками и бутылками из-под спиртного. Наш квартал представлял собой одну гигантскую помойку.

– Рай для идиотов, – бросил отец, вышедший следом за мной.

Лонни взялась за уборку, а мама села на диван, зажав голову руками. Мы с Сэмом обещали, что поможем позже, потому что сначала хотим осмотреться. Выйдя на трассу 66, мы двинулись по ней вдоль торговых палаток, ресторанов, заправок и баров, радуясь тому, что ускользнули из дому.

– С расстояния двухсот миль все навахо съезжаются в Гэллап, чтобы продавать, покупать и наливаться огненной водой, – сказал нам отец. – Чероки живут совсем по-другому. У них есть уважение к себе.

Он покачал головой.

– В резервациях индейцам запрещено пить. А в этом городе виски хватит, чтобы всех их утопить с головой. Половина Америки едет по трассе 66 из Иллинойса в Калифорнию, чтобы полюбоваться на настоящих индейцев.

На улицах было полным-полно навахо. Мужчины бродили бесцельно, время от времени останавливаясь помочиться прямо на проезжей части. Иногда они поднимали головы и просили у трезвых прохожих немного денег. Дети с мамашами тоже слонялись туда-сюда, не обращая внимания на грузовики, вилявшие из одного ряда в другой через сплошную разметку. На тротуарах нам с Сэмом приходилось лавировать между спящими пьянчугами – вроде того, что валялся у нас на дворе.

Через пару дней я уже развозил газету – «Гэллап Индепендент». Большинство моих клиентов были бедняками и редко улыбались или вступали в разговор. В конце первой недели я получил деньги, и мы с Сэмом отправились по сувенирным лавкам в поисках снисходительного продавца, который отпустит нам фейерверки.

Меньше чем в миле от нашего дуплекса мы наткнулись на сувенирную лавку Пино. Заглянув в витрину под гигантской красно-желтой неоновой вывеской, я увидел пластмассовые фигурки ковбоев и индейцев, резиновые томагавки и игрушечные пистолеты на полках да кучу украшений из фальшивой бирюзы.

За прилавком стоял тощий мексиканец с громадными карими глазами под очками «авиатор», который приветствовал нас широкой улыбкой.

– Я – Рей Пино, – сказал он, усмехаясь. Из-под усов у него торчала дымящаяся сигарета.

– Что-то я вас, парни, раньше не видел. Вы недавно переехали?

Он говорил, как наш ровесник, очень обрадованный знакомством.

– Ага, неделю назад, – ответил я. – Нам нужны фейерверки, только серьезные.

Сэм хихикнул, и я многозначительно посмотрел на него. Он всегда так делал, когда я пытался притвориться старше, чем есть, и это нам очень мешало.

Мистер Пино взмахнул рукой, делая нам знак следовать за ним.

– У меня есть кое-что, что вам точно понравится.

Он засмеялся так, что у него затряслась голова, и пепел с сигареты посыпался на цементный пол. Джинсы «Вранглер» болтались на его костлявом заду, пока он пробирался к прилавку, перешагивая через коробки. Он остановился перед полкой с римскими свечами, огненными фонтанами, свистящими ракетами и фейерверками «Черный кот». Я никогда не видел ничего настолько чудесного.

– Мне нравятся фейерверки, так что я всегда держу приличный запас.

Мистер Пино причмокнул и похлопал себя по бедру.

– Эти вот красные бублики называются «вишневая бомба».

Он протянул нам один и издал звук, напоминающий взрыв.

– Вам они понравятся, но будьте осторожны. Если такая штука взорвется в руке, можно лишиться пальцев.

До чего же нам повезло! Я вывернул карман, вытряхивая из него все свои деньги.

– Сколько на это можно купить?

– Давай-ка посмотрим…

Он дал нам целую коробку «вишневых бомб» и упаковку «Черных котов» – понадобился большой пакет, чтобы все это унести.

– Как израсходуете, возвращайтесь, но смотрите, не попадите в неприятности!

Интересно, мистер Пино знал, что мы собираемся с ними делать? Наверняка да. На мгновение я заволновался, потому что он не дал нам спичек. Минуту спустя мы вернулись за ними в магазин, и он добавил в пакет кучу коробков.

– У меня их тут сколько угодно.

По пути домой мы взорвали несколько муравейников. Красные муравьи взлетали на воздух вместе с камешками и грязью. Когда мы бросили «вишневую бомбу» в пустое ведро, оно подскочило и приземлилось обратно смятое, будто по нему проехал автомобиль.

Вернувшись домой, мы побежали к себе в спальню, закрыли дверь и переложили содержимое пакета в нижний ящик комода. Несколько раз мы пересчитывали свой арсенал, не веря, что мистер Пино действительно все это нам продал.

После обеда мама вышла на крыльцо в ночной рубашке и увидела четырех пьяниц, лежавших ничком на земле. Мы с Сэмом выбежали за ней, горя желанием испытать наши боеприпасы в действии. Мама обернулась ко мне и нахмурила лоб.

– Дэвид, золотце, эти бедняжки не двигаются уже несколько часов. Так ужасно, что они здесь! Может, ты проверишь, не мертвы ли они? Если так, придется вызывать полицию, чтобы их похоронили.

– Сейчас разберемся, – ответил я, и мы с Сэмом двинулись по двору.

Один пьяный валялся на нашей территории на самом краю канавы.

– Сэм, видишь того парня? Давай-ка проверим, не разбудит ли его это.

Я вынул из кармана «вишневую бомбу». Сэм трижды чиркал спичкой, пытаясь ее поджечь. Когда фитиль загорелся и зашипел, он радостно мне улыбнулся. Я прицелился и попал снарядом точно между ног бедолаги, в дюйме от мошонки.

БУМ! Он вздрогнул всем телом, вскочил на ноги и выбежал с нашего двора, после чего снова упал.

Я расхохотался.

– Похоже, в морг звонить не придется!

Мы перешли к следующему; Сэм стащил с него шляпу и накрыл ею «вишневую бомбу», которую положил на землю в полуметре от его головы. С громким хлопком шляпа подпрыгнула в воздух и разлетелась клочьями. Мужчина заморгал и попытался встать, но пару секунд спустя все равно свалился.

С третьей жертвой Сэм проявил еще большую изобретательность. Он вылил парню на голову мед и подождал, пока набегут кусачие красные муравьи. Тот какое-то время не двигался, а потом очнулся с таким криком, что напомнил мне Ночку, оказавшуюся в сушилке. Последнему мы подбросили в ботинок «Черного кота», и он, подскочив, затанцевал на одном месте и затряс ногой, словно та загорелась.

– Дэвид, – позвала мама сквозь сетчатую дверь, – разве обязательно использовать фейерверки? Вы же можете их ранить!

– Ну, это единственный способ убедиться, что они живые. И потом, они же ушли со двора, так?

– Пожалуй, ты прав.

Она пожала плечами и скрылась в коридоре, оставив нас патрулировать территорию.

В дальнейшем, стоило нам с Сэмом выйти на улицу, вооружившись фейерверками, пьяницы разбредались, но как только мы возвращались в дом, являлись новые. Мы вели постоянную борьбу за то, чтобы наш двор, при доме 709 ½ по Южной Второй улице, принадлежал только нам.