Вот так за несколько коротких фраз была решена судьба живого человека. Смертельный приговор был вынесен и невидимые куранты неумолимо отбивали последние часы жизни де Голля. Без каких-либо успехов и достижений, без славы и чести, так просто и нелепо его жизнь закончится здесь. Если бы Нил еще был на это способен, он бы заплакал, но слезы отказывались литься из практически остекленевших глаз.
Недавние собеседники разошлись кто-куда, оставив де Голля в окружении таких же малоподвижных бедолаг, безвольно возлегающих на железных поверхностях. Вернувшийся вскоре санитар чем-то шебуршал за спиной Нила, спустя минуту положив заполненный мутной жидкостью стеклянный шприц рядом с головой юноши, прямиком на переносную металлическую тару для хирургических инструментов. Издалека прозвучал оклик, и пробормотав себе под нос пару ругательств, медбрат поспешил удалится, совершенно позабыв о своей жертве и уже готовом орудии убийства.
Боковым зрением, сквозь застилающую глаза туманную пелену де Голль мог видеть шприц. Вероятнее всего внутри был упомянутый морфий, естественно, смертельная доза. Что же, по крайней мере смерть не будет мучительной – мирно и безболезненно заснуть чтобы никогда больше не проснутся, это не худший способ уйти.
На склизкой от испарины стене висел чей-то короткий указ, выведенный на толстой бумаге большими жирными буквами: «Утилизация подопытного материала допускается исключительно в бессознательном состоянии (полная анестезия, кома или клиническая смерть). Нарушение данного предписания влечет за собой административную ответственность для младшего мед. персонала; криминальную ответственность для старшего мед. персонала, включая лиц ответственных за совершившего нарушение».
Вместо подписи, в нижнем правом углу красовалась тщательно выведенная, особо крупная буква «Л». Неизвестный обвел эту букву чем-то красным, по всей видимости подчеркивая важность указа.
Позади раздались звуки шагов, за которыми последовала негромкая волокита. Подоспевший санитар судя по всему очень спешил, желая побыстрее закончить с неприятным делом. Мирно лежавший шприц быстро взмыл в воздух и всего через секунду приятная прохлада его содержимого уже растекается по венам юноши, поднимаясь от запястья до предплечья и, наконец, сердца, разносясь оттуда по всему телу. Утомленный борьбой организм не сопротивлялся, беспрепятственно позволяя увлечь разум Нила в сладостное забытье.
Забвение от ударной дозы столь сильнодействующего средства совершенно не похоже на сон, – сознание утекает сквозь пальцы вне зависимости от желания человека, в то время как надвигающаяся тьма всецело лишена каких бы то ни было сновидений и образов. Худшей частью всего этого всегда будут ужасные симптомы, сопутствующие пробуждению. В отличии от приятной расслабленности после долгого сна, наркоз болезненно третирует организм, мешая координации движений и затуманивая рассудок. Каково же было удивление де Голля, когда он ощутил эти эффекты на себе.
«Разве я не должен быть в отключке? Какого черта?» – невольно пронеслось в голове у парня. Точнее пронеслось что-то отдаленно похожее, так как после подобной дозы морфия о чистоте мысли и мечтать не приходилось.
Тьма расступилась перед взором Нила, оголяя реальность что впору было спутать с кошмаром: прямо на парня смотрела пара намертво застывших, остекленевших глаз, низко посаженных в ссохшихся глазницах бледного как снег лица. В десяти сантиметрах от юноши лежал, вне всяких сомнений – настоящий труп. Де Голль попробовал вскочить, или по крайней мере отодвинутся от мертвеца, но ноги и руки не слушались его, даже повернутся туловищем он был не в состоянии. Ударивший в голову адреналин помог слегка очистить сознание, но так и не смог убрать остаточное влияние наркотика. Тело юноши было абсолютно обездвижено.
Тяжело дыша, парень мгновенно ощутил противные нотки трупного смрада, витающие в воздухе. Они знакомы каждому ребенку, что хоть раз находил на улице слегка разложившуюся крысу или птицу. Комок подступил к горлу, а моментально подскочивший пульс громкими толчками отдавал в висках. Неистово вращая единственной частью тела, что еще была ему подвластна, Нил к своему ужасу открывал для себя все больше жутких подробностей, заставляющих его кровь холодеть в жилах. Поверх трупа были грубо набросаны и другие тела, их скрюченные руки и оголенные ноги торчали во все стороны. Прислушавшись к ощущениям своего тела де Голль осознал, что и сам лежит на чем-то подозрительно мягком и холодном. В то же время нечто по тяжести примерно сопоставимое с мешком песка давило на него сверху.
Не смотря на то что дышал парень все чаще, кислород, как ему казалось, только убывал. Юноша отчаянно задыхался, давясь своим же беззвучным криком, но при всем при этом он даже не мог приоткрыть рот.
– Давай лей, новых тел сегодня уже не будет. Чем раньше начнем, тем меньше придется дышать этой гадостью, – донеслось откуда-то сверху.
Где-то загремели канистры, вслед за чем характерный звук откручиваемого вентиля сменился размеренным бульканьем вытекающей жидкости. Что-то холодное стекая с расположенных повыше тел смачивало Нилу одежду, заливая лицо. В нос ударил сильный запах керосина. Вонь горючего была настолько сильна что она мгновенно перекрыла собой все трупные запахи. До де Голля довольно быстро дошло что это все могло значить.
«Нет, нет, нет. Я же еще живой! Сволочи, я же все чувствую! Действие морфия прекращается, доза была недостаточной! – отчаянно бился в клетке своего сознания перепуганный до смерти Нил. – Только не так! Только не огонь!»
Не смотря на все препятствия, расположенные между юношей и его убийцами, де Голль отчетливо услышал щелчок откидывающейся крышки военной зажигалки и последовавший за ним звук высекаемой кремнем искры. Жар начал распространятся почти мгновенно. Быстро раскалившийся воздух не позволял сделать и единого вдоха, болезненно обжигая нутро. Глаза заслезились от повалившего дыма, но жар от огня быстро испарил сочащуюся влагу. Невыносимо горячий воздух обжигал не хуже еще не добравшегося до кожи юноши пламени, в то время как никуда не девшееся оцепенение надежно сковывало его движения.
В своих мыслях Нил бился в агонии, вопя и стеная, но в реальности не мог издать и звука громче невнятного мычания. Вся жуткая картина стоявшая у парня перед глазами стала поспешно сужаться, сжимаясь в единую точку, предшествующую тьме смерти. Вопреки ожиданиям юноши не сладкая тишина встретила его, но разрывающий мысли в клочья звон. Он заполонил собой абсолютно все. Череда мелких белых пятен забрезжила перед взором де Голля, завертевшись в завораживающем хороводе. Растягиваясь в длинные нити и вращаясь все быстрее, пятна сплетались, подобно струнам резонируя под стать нарастающему звону.
«На этом твой путь не оборвется. Борись за право жить – вырви эту привилегию своими руками», – пропели нити устремившись к источнику звона. Сложившиеся в слова звуки были невыносимо громки, едва различимы на фоне царившей какофонии, но Нил услышал их. Лежа на своей койке в каменном бараке-изоляторе он разобрал каждое слово, с разинутым от ужаса ртом и широко открытыми глазами бывший санитар что есть мочи завопил, созерцая недавние фрагменты своей гибели. Этой выходкой он не на шутку перепугал мирно спавших соседей.
– Еще один крикун. Нам тут что, больного на голову сержанта мало? – недовольно встрепенулся пробудившийся солдат в нескольких койках от Нила.
Де Голль погиб, и в этом не было никаких сомнений. Он собственным глазами видел свою смерть, чувствовал губительный жар, вдыхал смрад горящих тел. Это не было сном и не было галлюцинацией. Видение столь реальное, столь болезненное, что неотличимо от жизни. Нет, оно и было жизнью.
Часто дыша, намертво вцепившись побелевшими пальцами в скомканную и мокрую от пота простынь, Нил растерянно оглядывался, убеждаясь, что все еще находится в месте своего заключения. Он испуганно осмотрел руки и ноги, грудь и живот, но нигде не виднелось и единого следа от ожогов. На нем была сальная военная майка и широкие спальные штаны, рука и часть груди замотаны в уже привычные бинты. Еще одним удивительным открытием стала чудесная подвижность: пускай и с трудом, но он мог худо-бедно двигать своими конечностями. Ему даже удалось самостоятельно усесться на кровати, – это действие, смехотворно простое для ребенка, совсем недавно было непосильно для измученного хворью юноши. Как необычно было после столь долгого оцепенения вновь управлять своим телом.
– Три пятерки! Да уж, Бройли, сегодня точно не твой день, это уже четвертая моя победа кряду. Еще две, и готовься отдавать сапоги! Ха, ха! Я вам еще всем дам прикурить, сукины дети! – негромко, но довольно выразительно прокряхтел ушлый игрок в кости с довольно специфическим прозвищем Клоча. Невероятным везением, а быть может и чуть более вероятной ловкостью рук он освобождал уже третьего новичка от груза личных вещей.
Дойдя до де Голля, невинное хвастовство чуть не привело к еще одному воплю и без того зашуганного юноши. Три пятерки и четвертая победа, грязная вонючая пара сапог и довольное урчание обогатившегося Клочи – Нил готов был поставить свою жизнь на то, что он уже слышал все это. Выныривая из навеянного лихорадкой бреда, множество раз он вынужденно выслушивал нытье, сплетни и байки местного контингента, и эта самая победа шулера ему неплохо запомнилась. Тогда, в последние часы вменяемости перед тем как впасть в оцепенение, де Голль наслушался возмущенных претензий солдат, поймавших за руку мошенника на его шестой победе. Может ли быть, что это просто совпадение? Парочка наивных новоприбывших опять попалась на уговоры коварного Клочи, усевшись играть с ним в единственную доступную тут настольную игру и вновь повторила весь этот смехотворный сюжет с невероятной удачей, возможно ли это?
Весь мир перестал существовать для Нила. Всем своим естеством он сконцентрировался на идущей игре, жадно вслушиваясь в доносящиеся комментарии и безудержное бахвальство Клочи.
Серия новых бросков опять окончилась победой шулера, и стоило сказать с немалым перевесом – пятнадцать против семи. Де Голль напрягся, прижавшись лбом к прохладному железу каркаса койко-места. Он мучительно ожидал возможной развязки, следя за каждым движением участников игры: изысканная ругань пока еще ничего не подозревающей жертвы сменилась мольбами адресованными малоизвестным богам; дрожащие руки бросили на пол несколько костей, выпала девятка; ехидный смешок улыбающегося Клочи перерос в уверенный бросок, окончившись ожидаемой победой. Раздосадованный оппонент негромко взвыл, бормоча проклятья, как вдруг его спутник протяну руку, указывая на оттопыренную штанину мошенника.
– Смотрите, там еще одна кость! А ну давай ее сюда! – недовольно бросил товарищ игрока, ловким движением выхватывая у зазевавшегося Клочи припрятанную игральную кость. – Ах ты погань, да тут же значений меньше четверки нет! Быстро возвращай сапоги, лживая скотина!
Прогрессировавший далее конфликт уже мало интересовал Нила, он ошарашенно застыл, не в силах поверить своим ушам.
– Но ведь так не бывает. Да не может такого быть. Почему все повторяется? – едва слышно пробормотал юноша, силясь осмыслить все услышанное. – Так или иначе, я пережил смерть. Она выглядела как настоящая, ощущалась как настоящая… И что теперь? Мне что, придется перенести это еще раз?!
«На этом твой путь не оборвется», – вспомнились Нилу таинственные слова. Значит ли это что он может выжить, избежать этого всего? Парень грустно осмотрел поросший на нем грибок, вынужденно признав, что меньше тот не стал. Это значит, что вскоре за ним придут санитары и его судьба вновь покатится по уже намеченным рельсам.
Из барака не сбежать, особенно при нынешнем состоянии де Голля. О выздоровлении остается только мечтать. Справится со здоровыми (во всех смыслах этого слова) санитарами ему тоже не удастся. Вся ситуация выглядела как тупик. Юноша уселся поудобнее, обхватив голову руками. В такой позе он просидел не меньше двадцати минут, напряженно размышляя.
«Может я вскоре и помру, но точно не такой жуткой смертью. Уж это я, надеюсь, в силах изменить», – окончательно решился Нил, слегка свесившись со своей койки. Он начал водить рукой по полу, ощупывая гладкую каменную поверхность в местах где койка крепилась к каменной плите. Пара минут поисков принесла свои плоды – в руках у де Голля был крошечный острый камушек, отколовшийся когда-то от стен храма. Повертев находку в руке, Нил удовлетворенно плюхнулся на кровать. Этого должно хватить для его замысла.
В соответствии с планом юноши, как раз пришло время для долгого и чертовски тягостного ожидания. Вслушиваясь в размеренный шум барака, он неспешно перебирал в голове каждый запомнившийся ему момент еще не наступившего будущего. Де Голль решил отодвинуть вопросы о причине и природе пережитого им опыта на потом, ведь сейчас у него были дела поважнее.
Выделившийся адреналин потихоньку утихал в жилах Нила, забирая с собой недавнюю бодрость и неожиданный прилив сил. Знакомая слабость и сонливость вновь накатывали на парня, тяготея затуманить и без того не самый ясный разум, но на этот раз юноша был к этому готов. Каждый раз, когда коварно подбирающийся туман – предвестник фатального оцепенения, наползал на рассудок, готовясь сковать де Голля, утянув его в разверзнувшиеся пучины предсмертного бреда, парень изо всех сил сжимал кулак с камнем, вынуждая острые края находки болезненно впиваться в плоть. Боль была велика, больше было лишь желание бросить все это, отдавшись на волю увядающего тела, но все же она очищала сознание, вырывая юношу из объятий губительного тумана.
Еще в первые дни своей службы Нил наслышался разных историй. Байки о доблестных, почти наверняка не существовавших героях, о гнусных предателях и злобных врагах. Красивые сказки, призванные погрузить новоприбывших в нужную начальству атмосферу. Больше всего де Голлю запомнилась история о лейтенанте оказавшемся в окружении ловакийцев. Хитрые, в меру истории злобные дикари отчаянно пытались выкурить отряд лейтенанта из занятого укрытия. Злыдни окурили своими травами все окна и щели крепкого кирпичного дома, надеясь усыпить оборонявшихся солдат, чтобы впоследствии застать их врасплох. Лишь догадливый герой байки сумел додуматься до нанесения себе несерьезных увечий, болью удерживая себя в сознании. Было ли в этой сказке хоть что-то от реальности – Нилу только предстояло это выяснить.
Затянувшаяся борьба за трезвость рассудка чем-то напоминала череду попыток не уснуть, будучи сонным и утомленным: веки предательски слипались, мысли так и норовили перерасти в смертельно опасные сны-видения, каждое новое «пробуждение» требовало жертвы в виде резкой боли в руке.
Рискованное противостояние с собственной слабостью затянулось. Пытаясь хоть как-то облегчить себе участь, Нил прибегнул к хитрости, решив занять затуманенный рассудок математическими вычислениями – взяв за основу число семь, он стал раз за разом прибавлять к этому значению девятку, занимая мозг несложными, но все же требующими концентрации вычислениями.
«Семь, шестнадцать, двадцать пять, тридцать четыре, сорок три… Опять сорок три, – резкая боль в руке и вот ряд чисел вновь проносится в сознании. – Пятьдесят два, шестьдесят один, семьдесят», – продолжил высчитывать де Голль. В совокупности с терапевтической болью, гимнастика для ума неплохо удерживала его в сознании, хоть это и стоило, как ему тогда казалось, титанических усилий.
И вот борьба со сном подошла к концу. Когда счет Нила перевалил за три тысячи, двое уже знакомых парню санитаров заглянули в барак, поочередно осматривая пациентов. Мрачная двоица подобралась к нему и де Голль применил абсолютный максимум своих актерских способностей, очень глубоко и при этом медленно дыша, демонстративно смотря немигающим, пустым взглядом куда-то вдаль.
Сверка с записями, проверка пульса, осмотр крохотных зарослей грибка – все шло в точности как в недавнем видении. Каждый маленький аспект, каждое невольное движение, каждый многозначительный взгляд были для де Голля не новы.
– Эй, ты меня слышишь? Можешь проследить глазами за пальцем? – будто вновь репетируя уже просмотренную Нилом пьесу, громко бухтел санитар, водя своими толстыми пальцами в десяти сантиметрах от лица застывшего де Голля.
Неприятно оттянув веко юноши, не позабыв с умным видом осмотреть пожелтевшие склеры и раздражающе причмокнув, санитар вопросительно покосился на своего коллегу.
– Готов. Грузим его.
«Даже не заметили подвоха? Они же проверили мой пульс. Ублюдки, да им же просто наплевать. Неужели меня забирают вовсе не из-за моего состояния, а просто по графику? Если бы к этому моменту я еще мог ходить, они бы тоже поволокли меня на убой, как скотину, чье дальнейшее содержание экономически невыгодно?» – Почему-то этот факт особенно задел юношу, он сильно сжал кулак с камнем, стиснув зубы до звона в ушах. Резкая боль слегка освежила голову юноши, позволяя сохранить трезвость рассудка в то время как его подобно тяжелому багажу тащили на носилках через бесчисленные коридоры храма.
Нилу приходилось и дальше играть роль чтобы не вызвать ненужных подозрений. Осторожно осматриваясь он с легким любопытством разглядывал внутреннее убранство своей тюрьмы, подмечая любопытные детали. Бледный свет газоразрядных ламп озарял великое множество разнообразного медицинского оборудования и необычной разборной металлической мебели, доверху забитой колбами, мензурками и исписанной печатной бумагой. Все стены были буквально уставлены походными сумками из которых виднелись сборные части вышеописанного инструментария. Примерно половина стеллажей и шкафов лежала в разобранном состоянии на полу. Между всем этим множеством оборудования, мебели и бюрократической макулатуры сновали десятки молодых ребят, утаскивающих полные сумки и приносящих пустые. По всей видимости начальство очень спешило покинуть это место, забрав с собой все что только можно. О причинах такой спешки оставалось только догадываться, но у де Голля не оставалось и малейших сомнений что треклятый грибок имел к этому непосредственное отношение.
Лишь единожды в процессе переноски юноше пришлось прибегнуть к своей болевой терапии – вблизи места назначения, приглушенный свет, вместе с царившей здесь приятной прохладой начали неумолимо склонять парня в сон, очаровывая его взор переплетающейся сетью проводов у стен да глубокими темными туннелями, что изгибами уходили в неизвестность. Неприятные болевые ощущения в районе ладони быстро напомнили ему о плачевности своего положения.
Нила принесли в «зал последнего осмотра» – так он назвал его про себя. Резкий запах микстур, вперемешку с вонью немытых, слегка подгнивающих тел, заставил парня едва заметно содрогнутся, вдыхая ртом, дабы хоть частично избавить себя от еще одной пытки. И вот уже железо хирургического стола неприятно холодит его едва прикрытое простыней тело. Несколько уже известных ему вершителей судеб незаинтересованно характеризируют и обсуждают его, как если бы он был куском мяса, выставленным на продажу. Все заканчивается откровением одного из местных работников о том, что скоро яму с трупами будут поджигать – осталось подождать до девяти, и целая куча человеческой массы перестанет быть проблемой.
Разбредшиеся по своим делам доктора и санитары оставили Нила без присмотра, жалким и беспомощным существом он лежал среди таких же неподвижных тел, ожидающих своей незавидной участи. Возящийся позади него медбрат наполнил шприц морфием, и тут же положил его на железный поднос, как только его позвали из соседнего помещения.
«Впервые в жизни я признателен медицинским работникам за их непрофессионализм», – горько усмехнулся про себя де Голль потянувшись за шприцом, сразу после того как убедился, что на него никто не смотрит. Он выдавил примерно треть содержимого под стол, аккуратно вернул стеклянный шприц обратно на место и вновь принял неподвижную позу эмбриона.
Подоспевший вскоре санитар, как и ожидалось не заметил подвоха, голова его явно была забита совсем другими вещами. Едва успев сделать инъекцию он быстро засеменил в другую сторону, увлеченно бормоча себе под нос некий список, предположительно содержащий то, что ему еще предстояло сделать по поручению своего начальства.
Как и в прошлый раз, де Голль не сопротивлялся наступлению наркотического сна. Если все пойдет согласно его плану, уменьшенная концентрация наркотика позволит ему пробудится несколько раньше и даст шанс выбраться из жуткой ямы, полной мертвых тел. О том, что будет дальше, Нил пока предпочитал не думать. После всей этой многочасовой борьбы со сном, морфийное забвение виделось юноше настоящим блаженством. Это была его последняя передышка перед финальным забегом, и де Голль искренне наслаждался ею, помня, что пробуждение будет не из самых приятных.
***
И взаправду, выход из наркоза был тяжелым, намного тяжелее чем он парню запомнился. Быть может тогда оцепенение сыграло свою роль, а может из-за стресса Нил не обратил должного внимания на свое состояние, но в этот раз юноша очнулся с жутким головокружением, тошнотой и небывалой слабостью. Его встретил оскал мертвецки бледного лица, столь знакомый, сколь и пугающий. Просыпающееся тело юноши все больше ощущало вес мертвецов, наваленных на него кучей. Невыносимая вонь окутала де Голля. Беспрестанно вращающаяся перед глазами картинка выхватывала сплетения скрюченных конечностей и очертания кошмарных лиц. Судя по виду, некоторые тела лежали здесь никак не меньше суток. Духота вместе со смрадом мертвечины – это незабываемый коктейль, обладающий выдающимся свойством выворачивать содержимого желудка.
Вкупе с головокружением, вонь едва не вынудила Нила извергнуть остатки своего давнишнего, уже дважды переваренного завтрака. Крепко-накрепко закрыв глаза, дыша через рот, парень попробовал освободить затекшие руки. Неожиданная дрожь и онемение обесценили его жалкие попытки. Под грудой тел юноша попросту не мог понять, как именно расположены его конечности, чтобы высвободить их. Свои члены он практически не чувствовал.
Вторая попытка оказалась успешнее – правая рука плетью ударила парня по его же лицу, будучи выдернутой откуда-то снизу. Сотни маленьких иголочек впились в конечность, знаменуя собой возобновившийся приток крови, оживляющий руку. После удара на щеке осталось ощущение чего-то мокрого. Де Голль насильно увел свои спутанные мысли от обдумывания природы вещества что измарало его лицо.
При помощи правой руки удалось освободить и левую, вытянув ее из-под чьей-то особенно волосатой ноги. На ощупь выставив перед собой ладони, Нил ухватился за что-то массивное прямо перед ним. Держась за обхваченную опору и активно двигая корпусом он понемногу выскальзывал из объятий мертвецов. Почти освободившись он резко одернул руку, явственно почувствовав чье-то прикосновение. В тот же миг открыв глаза, де Голль недоумевающим взглядом уставился на собственные дрожащие конечности, будто подпрыгивающие на еще мягкой мертвечине.
«Наверное, дернувшаяся рука задела кисть трупа», – убеждал себя Нил едва связными мыслями. Словно пытаясь опровергнуть это утверждение, нечто вновь дотронулось до предплечья юноши, заставив его негромко взвыть, отчаянно дернувшись в хитросплетении человеческих останков.
Не смотря на свое состояние и крутящуюся картинку перед глазами, де Голль отчетливо разглядел движение – торчащая из людского завала ладонь самостоятельно сжалась, слегка задев юношу. Худшие догадки парня подтвердились: не было никакой ошибки, он был вовсе не единственным еще живым человеческим существом, брошенным в эту яму.
Все внутри Нила сжалось, на секунду ему показалось что он падает, падает вглубь нескончаемой бездны, в саму преисподнюю, куда его утаскивают тянущиеся отовсюду руки томящихся грешников. Они обхватывают его, затаскивая в самую глубь водоворота тел. Де Голль с трудом сглотнул комок подобравшийся к горлу, усилием отгоняя навязчивые бредни. Вновь закрыв глаза, он изо всех сил пополз, хватаясь за все что только могло послужить опорой. Его не останавливало ни редкое хлюпанье, ни жуткие звуки, с которыми газы выходили из уже остывших тел. Он сдавливал мягкие ткани и хватался за окоченевшие конечности, проползая через жуткую бездну, что была страшнее любых его кошмаров.
Даже ощущение чужих прикосновений более не останавливали его. Стиснув зубы юноша полз в одном направлении, боясь открыть глаза, боясь увидеть во что мягкое и еще теплое влезли его дрожащие пальцы на этот раз.
«Это ад, сама преисподняя. Если я открою глаза, если посмотрю на них – они меня утащат, я стану частью этого места…» – невольно пронеслось у него в голове.
Навеянные его опьяненным наркотиком разумом образы врывались в охватившую его темноту. Очертания протянутых к нему рук не иначе как чудом прорывались сквозь барьер закрытых век. За всепожирающим ужасом Нил не чувствовал ни усталости, ни боли. Царапаясь о острые ногти и зубы мертвецов он слепо полз, боясь остановится.
Кошмар закончился лишь тогда, когда его исцарапанные и измазанные телесными жидкостями руки уперлись во влажный и мягкий грунт края ямы. Боязливо приоткрыв глаза, де Голль обнаружил себя смотрящим на возвышающийся выступ, высотой чуть больше метра. Над ним, подобно очертаниям рая виднелось голубое небо с россыпью длинных перистых облаков. Порыв ветра из-за края ямы принес порцию свежего воздуха, на мгновенье вытеснив собой трупную вонь.
Еще один комок подступил к горлу. Одним залпом Нил изверг из себя поток желчи, вмести с ним оставляя в этой яме тянущиеся к нему руки мертвецов-грешников с огненной геенной, дышавшей ему в спину.
Пускай юноша и нашел твердую опору, слабость и дрожь в ногах так и не позволили ему встать. Он попытался ухватится за края ямы, но те, в свою очередь, тут же обвалились, оставляя в руках парня комья земли с травой. Нил вцепился в земляную стену, переводя дух и готовясь для еще одной попытки. В этот момент со стороны донеслись звуки ходьбы. Увесистые сапоги гулко отбивали вытоптанную землю у края ямы. Сверху послышался грохот полных канистр.
– Вот свиньи. Как мы должны сжечь эту кучу имея на руках так мало горючего? Опять завсклада гос. имущество у нас за спинами втридорога загоняет. Крыса чертова! – донеслось издалека недовольное ворчание солдата. – Сержант, заливаем, или подождать еще следующую партию? – на сей раз громко и четко проговорил служивый.
– Давай лей, новых тел сегодня уже не будет. Чем раньше начнем, тем меньше придется дышать этой гадостью, – ответил ему обладатель на редкость низкого тембра.
Де Голль прильнул спиной к стенке ямы, старательно отводя взгляд от россыпи мертвых тел и прилагая максимум усилий чтобы не издать ни звука он пополз вдоль грунтовой поверхности, отталкиваясь от нее локтями. Ему страшно было даже подумать, что сделают с ослабевшим беглецом солдаты, если они его поймают. К счастью, притащившая канистры с керосином к яме двоица стояла как раз на выступе, по внутренней стороне которого полз Нил, и не была в состоянии увидеть парня, скрываемого выпирающими вовнутрь краями этой братской могилы.
Сильный запах, сопровождаемый звуками расплескивающейся жидкости сопутствовал литрам керосина, выливаемым в яму. Де Голль двигал едва слушающимися конечностями изо всех сил, едва сдерживая отдышку. Яма своей формой напоминала утопленный в землю параллелепипед, к углу которого так спешил Нил. Он чутко внимал каждому звуку, опасаясь услышать раньше времени роковой щелчок зажигалки.
Оказавшись наконец у самого угла, де Голль собрал остатки своего мужества в кулак и переведя наконец взгляд на кучу трупов, ухватил одного из них под мышки. Тихо пыхтя, парень подтащил задубевшее тело к краю ямы, расположив его на манер лестницы. Даже вопиющее отвращение не могло сравнится в этот момент с волей к жизни юноши.
«Будь что будет, но здесь я не сгорю», – напомнил себе парень, карабкаясь по скользкому телу. Встав коленями на плечи мертвеца, ему удалось ухватится за крепкую зелень папоротника, слегка свисающую из-за края ямы. Напрягшись всем телом, сжав зубы от небывалого усилия, Нил медленно вытаскивал себя из смертельной западни, оперативно хватаясь за все новые, удачно подвернувшиеся побеги растений.
Порядка десяти секунд зверских усилий, и дело было сделано. Тяжело дыша, де Голль возлегал в тени широких папоротниковых листьев, безразлично вслушиваясь в окружающий мир. Взглядом он бороздил разверзнувшиеся над ним бескрайние голубые небеса. Адский кошмар остался где-то там, глубоко внизу, пожираемый неуемным пламенем.
Треск огня, шипение испаряющейся влаги и шелест скукоживающейся коры на бревнах что лежали глубоко под слоем тел, с лихвой заглушили звуки дерзкого побега. Уставшие солдаты, измученные ранними побудками и обилием роботы так и не соизволили обратить внимание на странное мельтешение у края могильной ямы. Слишком увлеченные спасением от все нарастающего жара, они наспех уносили пустые канистры, не забывая попеременно обливаться водой из быстро пустеющих фляг. Побег удался.
Какое-то время спустя Нил смог найти в себе силы чтобы отползти на пару десятков метров на запад, найдя небольшой ручей и временно обосновавшись в тени густых зарослей. Насытившись живительной влагой, парень погрузился в глубокий сон, столь необходимый измученному организму.
На удивление, после всех пережитых ужасов ему снился далеко не кошмар. Во сне он стоял на пустой пристани всеми позабытого морского острова. На связанных просоленной веревкой досках красовался оставленный кем-то якорь, в то время как во все стороны простиралась бескрайняя морская ширь, испещренная маленькими, едва заметными волнами. Где-то высоко кричали чайки. Никогда еще во сне юноша не чувствовал себя так легко. Особенно занятным фактом было то, что парень за всю свою жизнь не видел водоема крупнее небольшого озера, – моря и океаны ему доводилось созерцать лишь на картинках, но здесь, в реалиях сна все выглядело таким настоящим. Казалось, протяни только руки, и ты ощутишь морскую прохладу, ритмичные колебания воды, приятный морской бриз.
Впоследствии еще не раз де Голль задумывался над тем откуда его сознание могло почерпнуть столь реалистичную картину того, что ему видеть не доводилось, и мог ли быть тот сон как-то связан со спасшими его видениями.
Пробудившись юноша с удивлением обнаружил себя полным сил (разумеется по меркам еще недавно увядавшего существа). Он даже смог встать, пускай и придерживаясь за ствол невысокого дерева. Давно де Голль не чувствовал себя столь живым, равно как и столь голодным. В поисках съестного парень все дальше отдалялся от своей тюрьмы, неспешно оглядывая местность в надежде углядеть фруктовое дерево или хотя бы ягодный куст.