Французский поцелуй

– Тише, тише, – настойчивым шепотом произнесла высокая дама в огромной синей шляпе с искусственным цветком. – Сейчас начнется самое важное.

Взоры всех собравшихся в зале городского совета Марселя были прикованы к старинным бронзовым часам работы великого Жюльена Леруа – прославленного придворного ювелира и часовщика «короля-солнце» Людовика XIV. Когда часы прозвонили полдень, кто-то даже невольно вздрогнул. Нервное напряжение давно достигло своего апогея.

Среди собравшихся в зале людей особенно выделялась пара в первом ряду – скульптор Клод Дешанель и его подруга Шанталь Тюренн, художница по театральным костюмам, облачившаяся в шикарное ярко-алое вечернее платье без бретелек, оставлявшее открытыми ее роскошные плечи и грудь. Клод, высокий и худощавый, с вдохновенным нервным лицом настоящего творца и бронзовой кожей закоренелого рыбака и яхтсмена, напряженно подался вперед, ожидая оглашения результата. Его выразительные темно-карие глаза, окруженные поразительно длинными густыми ресницами, ярко сверкали. Он был неподдельно взволнован и даже не пытался маскировать этого.

Шанталь Тюренн накрыла ладонь Клода своей изящной хрупкой рукой. Ее молочно-белая кожа выразительно контрастировала со жгучим загаром самого Дешанеля.

– Ты уже победил здесь, Клод – я в этом ни капли не сомневаюсь. Единственный, кто выйдет отсюда триумфатором – это ты.

– Почему ты так в этом уверена? – прошептал Дешанель.

Лицо Шанталь осветила непобедимая радостная улыбка:

– Ведь я же – твоя модель!

Клод Дешанель взволнованно сжал ей руку. Да, это было действительно так – пять лет назад Шанталь стала не только его любовницей, но и моделью. Пожертвовав своей удачно начавшейся карьерой актрисы ради его творчества, она постоянно приносила ему удачу. Во внешности этой бесконечно изящной, поразительно грациозной блондинки с длинными, доходящими чуть ли не до пояса волосами было что-то такое, что неизменно вдохновляло Клода, позволяя ему одерживать все новые творческие победы, и заставляло зрителей в восхищении замирать перед его произведениями. В красоте Шанталь была какая-то особая, ни с чем не сравнимая магия, которая словно исподволь воздействовала на резец скульптора, позволяя ему высекать из глыбы мрамора совершенные, заметно превосходящие любые другие произведения. Раньше, до встречи с Шанталь, Клод был обычным скульптором – пусть и весьма даровитым, но все же лишь одним из многих. После же того, как она стала его моделью, о нем заговорили как о выдающемся мастере. Одним из результатов такого признания и стало его участие в финале этого престижного конкурса.

– Да, Шанталь, – выдохнул Клод Дешанель и заглянул в ее бездонные серо-голубые глаза, – ты – моя модель и мой главный талисман. И я надеюсь, что мне повезет и на этот раз.

Глаза женщины затуманились, точно в преддверии кульминационного момента интимной близости.

– Так и будет, Клод. Я это предчувствую.

Член французской Академии Жан-Батист Кондорсе, носивший уникальное звание «бессмертного», не присуждавшееся больше никому, кроме членов этого основанного кардиналом Ришелье высшего института французской культуры, поднялся с места. Пронзительные глаза Кондорсе сверкали из-под его кустистых бровей. Пристально посмотрев на присутствующих, он пророкотал густым басом, от которого задрожали хрустальные подвески на люстре:

– Двенадцать часов. Пора огласить итоги конкурса.

Он повернулся к серебряному блюду, на котором горкой высились запечатанные конверты с мнением членов жюри. Последний, тридцать первый конверт был положен сюда всего три минуты назад.

Жан-Батист Кондорсе разорвал конверты и, выложив на стол запечатанные в них карточки с решениями членов жюри конкурса, быстро рассортировал их на две стопки. При этом одна стопка поднялась заметно выше другой. Сердце 40-летнего скульптора Клода Дешанеля замерло. «Интересно, в какой я стопке?» – подумал он.

– Решением членов жюри конкурса победила скульптура Гленна Мак-Дональда, США. Именно она будет украшать фронтон нового морского вокзала Марселя. Благодарю вас за внимание, дамы и господа.

Клод Дешанель был не в силах произнести ни слова и неподвижно застыл, оглушенный неудачей. Наконец-то он узнал, в какой стопке лежала карточка с его именем.

Шанталь Тюренн окинула его уничтожающим взглядом. Этот взгляд мог бы прожечь и гранитный валун.

– Я так и знала, что ты – прирожденный неудачник! – прошипела она.

Клод Дешанель похолодел. От неожиданности его загорелое лицо даже побледнело. В глазах его спутницы застыло столько неприкрытой злобы, что ему стало просто не по себе. Почему она так смотрела на него? Неужели она считает, что он специально проиграл этот конкурс?

– Шанталь, – неловко произнес он, – я хочу сказать тебе…

– Я не желаю с тобой даже разговаривать! – отрезала она и отвернулась.

Рыбный ресторан «Корниш» заслуженно считался одним из главных достопримечательностей Марселя. Во всех гастрономических справочниках указывалось, что здесь подается лучшая рыба во всем Средиземноморье, и те, кому посчастливилось побывать тут, сразу убеждались, что это – воистину так.

– Я согласился встретиться с тобой по двум причинам, – заметил Жан-Батист Кондорсе, расправляясь с сочным лобстером. – Во-первых, потому, что ты – мой друг. Во-вторых, потому, что ты пригласил меня в этот ресторан и умудрился зарезервировать столик в самый разгар туристического сезона. Мне известно, что это практически невозможно, почти невероятно. Ты, должно быть, точно знал, что перед едой, которая подается здесь, я не могу устоять? Не буду скрывать, это – так.

– Жаль, что я не знал этого заранее, Жан-Батист, – грустно улыбнулся Клод Дешанель. – А то бы я пригласил тебя сюда перед подведением итогов конкурса.

– И лишь зря потратил бы свои деньги и связи, Клод. – Кондорсе посмотрел ему прямо в глаза. – Потому что даже еда «Корниш» не смогла бы заставить ни меня, ни большинство остальных членов жюри проголосовать против скульптуры Гленна Мак-Дональда. – Он сжал руку скульптора. – Его проект действительно лучше, Клод!

– Но… чем же он лучше?!

– Всем, Клод. – Кондорсе сурово посмотрел на него. – У Мак-Дональда получилась потрясающая статуя. А у тебя… обыкновенная.

Скульптор опустил глаза. По его лицу, прокаленному морским солнцем, разлилась неестественная бледность. Кондорсе заметил, что на его висках, среди темных, как смоль, волос, появились отдельные серебристые нити. Раньше такого заметно не было. Как и морщин на высоком, словно изваянном из мрамора лбу скульптора.

– Значит, магия Шанталь больше не работает, – прошептал Клод.

Кондорсе покрутил бокал с вином, казавшийся слишком хрупким в его сильных пальцах.

– Я вижу, что ты сам чувствуешь это, Клод. Хотя и пытаешься обманывать сам себя, – проронил Кондорсе. – Твой вариант, безусловно, хорош – но в нем не хватает какого-то самого важного последнего штриха, последнего удара резцом, который бы сделал эту работу по-настоящему совершенной. Похоже, ты просто не смог извлечь из куска гранита все, что ты должен был высечь из него! Все очень хорошо, очень красиво, изящно, но… в твоей скульптуре нет того, что сделало бы ее по-настоящему великой. – Кондорсе покачал головой. – Я не знаю, с чем это связано – с тем ли, что тебе не удалось до конца воплотить свой замысел, или с тем, что сам твой замысел был не до конца удачен. А может быть, тебя в чем-то подвела модель, с которой ты делал скульптуру. Ведь когда ты ваяешь изображение женщины, то от модели зависит до двух третей успеха. Ты только посмотри на скульптуру Гленна Мак-Дональда – и ты сразу же убедишься в этом. Ты помнишь ослепительную красавицу в первому ряду? На которую постоянно косился даже сам мэр Марселя, семидесятилетний Жан-Клод Годэн? Это и есть модель Мак-Дональда. Элис Хартли – молодая актриса, поэтесса… и, возможно, его любовница. – В голосе Кондорсе слышались несвойственные ему пронзительно нежные нотки.

Дешанель побагровел.

– Мне наплевать, кто она, и в каких отношениях состоит с Мак-Дональдом! – вырвалось у него. Его глаза потемнели, стали почти совсем черными. – В конце концов, это конкурс скульптур, а не конкурс красоты! – Он провел дрожащей рукой по лицу. – Все это так несправедливо! Ведь и я вложил в свою скульптуру всю свою душу, все мастерство!

– Но тебе их не хватило. – Жан-Батист Кондорсе покачал головой, – И в этом и твоя вина, и твоя беда.

– Что же мне делать? – Клод Дешанель до боли стиснул руки. Неужели все его старания, все неимоверные труды, бессонные ночи – все насмарку?

– Послушай, Клод, а когда ты готовился к участию в конкурсе, ты что же, не думал, что у него будет лишь один победитель? – с сарказмом спросил Кондорсе.

Комок застрял в горле Клода. Он не нашелся, что ответить.

Жан-Батист Кондорсе небрежно откинул назад непокорную седеющую гриву своих волос и взял бокал вина. Смакуя, он сделал несколько глотков «Chateau La Lagune», стоившего безумных денег.

Дешанель смотрел в сторону. Внутри у него все словно омертвело от разочарования и обиды.

– Впрочем, учитывая то, что ты – очень даровитый скульптор и вместе с Мак-Дональдом вдвоем вышел в финал конкурса, опередив несколько десятков других мастеров, жюри совместно с городским советом Марселя решило предоставить тебе еще один шанс. И это – третья причина, по которой я согласился встретиться с тобой, – проронил член французской Академии. – Если ты снова соберешься с силами и сумеешь создать по-настоящему выдающуюся скульптуру, которая будет столь же талантлива, как и произведение Гленна Мак-Дональда, то ее установят перед зданием вокзала вместе с его изваянием. И тогда вы разделите призовой фонд в размере десяти миллионов евро. – Кондорсе поставил бокал на стол. – Но только при условии, что ты создаешь действительно потрясающую скульптуру!

Клод Дешанель сделал глубокий вдох. Голова его внезапно стала ясной, плечи расправились. Перед Кондорсе вновь сидел сильный, мускулистый человек, про которого говорили, что он управляется в бурном море с лодкой так же бесстрашно и умело, как и со скульптурным резцом в своей студии.

– Значит, моя судьба – в моих руках! – воскликнул он. – Клянусь, я сделаю это!

Кондорсе пристально посмотрел на него своим пронзительным взглядом, который не раз заставлял людей, участвовавших с ним в публичных дебатах на телевидении или в университетской аудитории, внезапно краснеть и лишаться полемического задора.

– Боюсь, здесь все зависит не от тебя, а от вдохновения, – медленно, точно произнося приговор, проговорил он. – Сумеешь ли ты каким-то волшебным образом обрести его – вот в чем вопрос!

В окно робко, почти стыдливо заглянули первые лучи солнца, откуда-то из-под самой крыши донеслась веселая песенка жаворонка, и Клод понял, что наступило утро. Он потер виски. Голова гудела – сказывалась бессонная ночь, полная бесконечных беспокойных раздумий. Он наклонился к книге великого французского скульптора Огюста Родена и прочитал строчки, которые становились все более отчетливыми и рельефными в разгоравшемся свете дня: «Оглядываясь назад, я невольно вспоминаю, что в основе каждого моего великого произведения лежала великая модель. Модель, которую точно посылала мне судьба, чтобы разбудить дремавшие во мне силы и позволить сделать то, что не удавалось никому другому. Мои модели ответственны за успех моих скульптур точно так же, как и я сам. Но ирония судьбы заключается в том, что мои имя знают все, а имена моих моделей порой знаю лишь я сам».

«Но ведь это то, о чем говорил Кондорсе! – пронеслось в голове Клода Дешанеля. – Мне надо найти модель, которая вдохновляла бы меня так же, как Родена. И как Гленна Мак-Дональда. И тогда я сделаю это!»

– Это вообще не проблема, – улыбнулся Мишель Дюкло. – У нас – самое лучшее модельное агентство не только в Марселе, но и на всем юге Франции. Клянусь, я вам покажу таких красавиц, один взгляд которых заставляет позабыть обо всем на свете. Вы можете лепить буквально любую, месье – и у вас получится самая прекрасная статуя в мире!

– Когда их можно будет посмотреть? – нетерпеливо спросил Клод Дешанель.

Директор агентства бросил взгляд на часы – усыпанный бриллиантами хронометр «Патек-Филипп»:

– К двенадцати часам дня они будут здесь. Но… есть одна проблема.

– Какая же? – нахмурился Клод.

Мишель Дюкло откинулся на спинку кресла.

– Я никогда не лезу в личную жизнь своих клиентов, – медленно произнес он. – Если бы я делал это, то давно вылетел бы из этого бизнеса. Но вы – слишком крупная фигура, чтобы не знать многого про вас, даже не занимаясь специально исследованием вашей биографии. И я знаю, что вы уже много лет живете с бывшей актрисой, ставшей ныне театральным модельером – и по совместительству вашей моделью. Я имею в виду Шанталь Тюренн. – Он поправил лежащие перед ним бумаги. Было видно, что чувствует он себя крайне неловко. – Мне известно, что вы всегда делаете свои скульптуры с нее. Это – ваш фирменный прием. Не будет ли она возражать, если я подыщу вам другую модель? Злить женщину – самое последнее дело, как говорим мы, французы. И не только мы…

Клод стал мрачнее тучи. Ах вот оно что… Да, похоже, весь Марсель знает, что он делает свои изваяния только с Шанталь. Но это, черт побери, не помогло ему выиграть конкурс! А сейчас он был готов идти до конца, невзирая ни на что. Это стало делом его чести как скульптора.

– Вы правильно делаете, месье Дюкло, что никогда не лезете в личную жизнь своих клиентов, – холодно проговорил он. – С Шанталь я разберусь сам. А от вас мне нужно только одно – хорошие модели!

– Тогда ровно в двенадцать, месье, – лишенным эмоций голосом проговорил Мишель Дюкло.

Без пяти минут двенадцать Дешанель вновь переступил порог модельного агентства, держа в руках блокнот для рисования и карандаши. Директор сам провел его к своему кабинету, широко распахнул дверь и отступил на шаг назад, любуясь произведенным эффектом.

Девушки и впрямь были исключительно красивы. Все как на подбор высокие и удивительно стройные, с тонкими, нежными, почти воздушными чертами лица, с грациозными руками и фантастическими талиями. Чуть заметно улыбаясь, они смотрели на Клода Дешанеля, которого окутал неуловимый аромат их духов, разнообразных, как цветы на летней лужайке, и ждали, чего он скажет.

Клод сжал в руках бумагу и карандаш:

– Пожалуйста, подходите ко мне по одной – я буду вас рисовать.

Девушки одна за другой начали подходить к нему. Он делал несколько беглых зарисовок, просил их повернуться, пристально смотрел на них в разных ракурсах, пытаясь представить себе, как они будут выглядеть в бронзе или в камне, записывал их имена и затем махал рукой: «Следующая!»

Девушки выглядели великолепно – и все же ни в одной из них не было того, что заставило бы Дешанель уверенно воскликнуть: «Мадемуазель, я выбираю вас!» В них была физическая прелесть, обаяние, женственность, все их движения были отточены и грациозны, и все же Клод ясно видел: когда он попробует передать это в металле или в камне, никто не замрет, пораженный тем, что он изобразил, никто не скажет, что его статуя – действительно великая, настоящий шедевр.

– Ну как? – посмотрел на него директор агентства, когда Клод закончил просмотр.

– Я буду думать, – промямлил скульптор, убирая свой блокнот. – Тут так много пищи для размышлений.

А про себя подумал: «Нет, надо поискать в каком-то другом месте. Иначе мне никогда не выиграть этот проклятый конкурс!»

– Вам надо было прийти к нам с самого начала, – даже немного укоризненно произнес Ален Бурдуа – невысокий толстяк с широкими плечами и объемистой грудью бывшего борца. – У нас – самый богатый банк данных на все женские лица, какие только существуют в природе. Причем, в отличие от модельных агентств, мы не делаем ставку на одних только абсолютных, эталонных красавиц. Ведь красавицы порой кажутся бездушными, какими-то холодными. А в кино это недопустимо. Поэтому у нас в базе данных имеются всякие женщины – и исключительно красивые, и просто обаятельные, женщины с интересной внешностью и не очень. Есть даже такие, кого можно на первых поверхностный взгляд назвать чуть ли не дурнушками. Главное – это то, что среди них обязательно найдется та, что сможет сыграть любую роль, подсказанную даже самой капризной фантазией режиссера. – Он откинулся на спинку кресла. – А скульптор, насколько я понимаю – это тот же режиссер-постановщик, только он работает с единственным актером, из которого и создает свою скульптуру. – Он выжидательно посмотрел на Клода.

– Можно сказать и так, – протянул скульптор.

– Тогда пройдемте! – Руководитель кинематографического бюро провел Клода Дешанеля в просторное помещение и усадил перед компьютером.

– Здесь – вся наша база данных. Смотрите, выбирайте. Вы можете увеличить любое изображение и вывести его на видеопроектор. Изображения трехмерные, так что вы можете крутить их, как вам угодно, рассматривая с разных сторон – как скульптуры. Женщины сняты в разных ракурсах, так что абсолютное разнообразие вам обеспечено. Когда вы выберите то, что вам понравится, скажите мне – и я тут же свяжу вас с выбранной вами девушкой.

Просмотр изображений потенциальных актрис, хранившихся в банке данных кинематографического бюро, оказался настолько увлекательным делом, что Клод Дешанель даже позабыл о времени. Собранные здесь типы женских лиц и фигур поистине завораживали своим разнообразием. Клод сидел перед компьютером и смотрел, крутил, выбирал, разглядывал. Это увлекало не меньше, чем сам процесс творчества.

В конце концов он выбрал трех женщин – профессиональную актрису из Марселя, студентку из Лиона, занимавшуюся в драматическом кружке при университете и мечтавшую о ролях в кино, и бывшую фигуристку, которая оставила профессиональный каток и жила в Гренобле и также грезила о кинематографической карьере.

Клод Дешанель хотел сначала встретиться с актрисой Женевьев Лоран-Белль в кафе, в котором ей будет удобно, но она отказалась: «Зачем? Давайте я сразу приду к вам в мастерскую».

Через час она уже звонила в дверь. Открыв ей, Дешанель не смог сдержать радостной улыбки: Женевьев Лоран-Белль была в точности такой, какой она была изображена на своих фотографиях. Пожалуй, даже еще лучше…

Отступив на шаг, он несколько секунд восхищенно разглядывал ее. Потом, опомнившись, радушным жестом пригласил в саму мастерскую:

– Проходите, прошу вас!

Женщина прошла в просторное светлое помещение, все углы которого были уставлены небольшими скульптурами и незаконченными работами, которые Клод Дешанель создавал на разных стадиях своего творчества, и с любопытством огляделась. Тряхнув головой, она повернулась к Клоду:

– Ну что ж, я готова позировать!

Он указал на возвышение в центре зала:

– Встаньте, пожалуйста, сюда. – И, – он неожиданно покраснел, – я попрошу вас раздеться. Вы должны позировать мне обнаженной.

– Конечно, – обворожительно улыбнулась Женевьев Лоран-Белль и быстро сбросила с себя одежду. Чуть покачивая бедрами, она прошла на возвышение.

Слегка прищурившись, Клод Дешанель оглядел ее с головы до ног. Формы Женевьев Лоран-Белль были совершенны. Их, пожалуй, лишь чуть-чуть портили слегка тяжеловатые бедра, но скульптор прекрасно знал, как «убрать» эту излишнюю тяжесть из окончательного произведения. Все, можно было начинать.

Он приблизился к Женевьев и помог ей принять ту позу, в которой собирался ее лепить.

– Только чуть откиньте голову назад, – попросил он. – Вот так! Идеально! Superbe!

Размешав гипс, он принялся быстро набрасывать его на проволочный каркас. Вскоре на его рабочем месте появилось сделанное вчерне изваяние Женевьев Лоран-Белль. Клод Дешанель вылепил ее ноги, изящную линию рук и приступил к проработке лица.

– Вы можете подумать о чем-то хорошем? – попросил он. – Мне нужно, чтобы ваше лицо как бы осветила внутренняя улыбка. Только не явная, а именно внутренняя. Да, именно так! – обрадовался он и принялся быстро лепить новое выражение лица женщины в гипсе.

Через два часа Клод Дешанель почувствовал, что полностью выдохся. Напряженная работа забрала у него все силы. Он не жалел себя, выкладываясь по полной. Но зато он был очень доволен результатом.

– Отлично, Женевьев. На сегодня – все. – Он улыбнулся ей. – Вы – молодец. Прекрасно позировали. Даже не ожидал, что у вас так хорошо получится.

Женщина близко подошла к нему. На ней не было ничего – даже легчайшей накидки. Ее белоснежно-матовое тело божественно сияло в солнечном свете, точно изваянное из паросского мрамора.

– Вы оказали мне огромную честь, Клод, выбрав меня в качестве модели для вашей статуи. Я мечтаю, чтобы работа благополучно завершилась и я увидела себя на фронтоне морского вокзала. – И прежде, чем Клод успел ответить, она наклонилась к нему и запечатлела на его губах очень чувственный и исполненный неподдельной страсти поцелуй.

У Клода захватило дух. Женевьев Лоран-Белль была действительно чертовски соблазнительна. Но еще лучше было то, что ему удалось сегодня слепить. Он чувствовал, что находится на верном пути.

Ночью Клод Дешанель проснулся, словно от толчка. Накинув на голое тело халат, он прошел в мастерскую.

Изваяние Женевьев Лоран-Белль стояло на том самом месте, где он оставил его накануне. Но теперь, в ярком электрическом свете, оно уже не казалось Клоду столь же прекрасным. Он медленно обошел его кругом, пристально вглядываясь в свою работу. Сделанные из гипса черты Женевьев Лоран-Белль точно потускнели и уже не выглядели столь совершенными. А вся статуя словно растеряла за ночь всю ту магию, которая присутствовала в ней накануне. Теперь она казалась Клоду просто массой гипса – не одухотворенной никакой идеей, холодной и неживой изнутри.

– Ничего не получилось, – прошептал он.

Вот почему он вскочил посреди ночи и примчался сюда, едва не упав в коридоре. Глаза вчера еще могли обманывать его, но подсознательно он, должно быть, уже тогда почувствовал, что у него ничего не получается.

Или получается плохо.

Женевьев не сумела пробудить в нем настоящего вдохновения. Все надо было начинать сначала.

– Но почему, Клод? Ведь все же было так хорошо. И у вас все так замечательно получалось вчера. – Женевьев Лоран-Белль внимательно посмотрела на него и тихо произнесла. – Может быть, вы просто разуверились в собственных силах? Знаете, у меня порой бывает то же самое – я снимусь в какой-нибудь сцене, все довольны, в первую очередь режиссер и партнеры, а я – нет… и даже не могу понять, в чем дело. Но потом это проходит!

– Я не знаю, в чем тут дело, Женевьев… Мне очень жаль, но у меня ничего не получается. Ничего. – Клод Дешанель кусал губы. – Извините, что я зря потревожил вас. Я, разумеется, заплачу вам за тот сеанс, когда вы мне позировали, но… нам все равно придется расстаться.

– Может быть, нам стоит попробовать еще раз, Клод? – предложила Женевьев Лоран-Белль. В ее голосе появилась обворожительная хрипотца. – Быть может, вчера был не самый удачный день, и лишь из-за этого вам кажется, что все вышло не так, как хотелось?

– Нет, Женевьев, нет… не уговаривайте меня, – с отчаянием выдохнул Клод Дешанель. – Я чувствую, что это – тупик. Мне ведь надо создать не просто статую, а создать шедевр – только так я смогу выиграть конкурс. Иначе вся затея не имеет ровно никакого смысла.

– А со мной у вас шедевра не получится? – медленно произнесла Женевьев Лоран-Белль, и ее глаза сверкнули недобрым обиженным блеском. – Ну что ж, прощайте, Клод!

После того, как Женевьев ушла из его мастерской, Дешанель долго не мог прийти в себя. Ему казалось, что он обошелся с Женевьев недостаточно честно… может быть, даже грубо. Это беспокойное чувство крепко засело у него в груди, разъедая его изнутри. Он бесцельно ходил по комнатам, ерошил волосы, останавливался перед зеркалом… оттуда на него глядело отмеченное усталостью и разочарованием лицо сорокалетнего мужчины, со лбом, изборожденным морщинами и черными глазами, которые за последние дни потеряли свой привычный блеск и стали как будто тусклее. Наконец, он встряхнулся.

«Никто не выиграет этот конкурс за меня, – пронеслось у него в голове. – А мне, чтобы выиграть его, обязательно надо найти подходящую модель».

Слава Богу, Женевьев Лоран-Белль была не последним номером в его списке. Он отобрал еще двух девушек. Кого же выбрать теперь – студентку Сесиль Мирабо или фигуристку Адриенн Тассиньи? «Брошу монетку, – решил он. – Если выпадет «орел», то позвоню Сесиль Мирабо. Если «решка» – то Адриенн Тассиньи».

Потертая монета достоинством в один евро упала вверх цифрой «1». И Клод Дешанель стал набирать номер Адриенн Тассиньи.

– Вы хотите, чтобы я позировала вам в качестве модели для вашей статуи? Но я даже не знаю… Я никогда не работала моделью для скульптора, и я совсем не уверена, что у меня что-то получится.

– Модель – это не профессия, – стал убеждать фигуристку Клод. – Существует буквально считанное число моделей, которые зарабатывают себе этим на жизнь, в то время как подавляющее большинство моделей – это просто любители. Я видел ваши фотографии, и я уверен, что у вас все получится.

– Я не знаю, – вновь протянула Адриенн. – Все это так неожиданно.

– Скажу вам откровенно, Адриенн: я просто не могу отступать. Ведь вы – именно то, что мне нужно.

Адриенн Тассиньи наконец согласилась.

Проведя Адриенн в самую середину своей мастерской – туда, куда падало больше всего света – Клод несколько минут молча созерцал ее. Она воплощала иной тип красоты, нежели Женевьев Лоран-Белль – более сдержанный, более строгий, и от этого казавшийся даже более одухотворенным.

Клод Дешанель прищурился, пытаясь представить, как все это будет выглядеть в гипсе, в камне – и вдруг поймал себя на том, что испытывает неподдельное волнение. Похоже, все должно было выйти очень красиво, очень свежо. Во внешности Адриенн Тассиньи было какое-то необъяснимое скрытое очарование, какая-то тайна, которая обещала вдохнуть жизнь и движение во все его произведение.

– Сейчас я покажу вам, какое положение вам желательно принять, а вы, пожалуйста, постарайтесь оставаться в нем как можно дольше, – попросил он девушку. – Я знаю, что с непривычки это довольно тяжело, но иначе ни у вас, ни у меня ничего не получится.

– Я буду стараться, – ответила Адриенн и ободряюще улыбнулась ему.

Дешанель начал лепить изображение девушки. Он работал сначала медленно, но постепенно все больше увлекался, его пальцы и руки двигались уже в ускоренном, почти лихорадочном ритме, стремясь схватить и передать пластическую красоту образа. Он лепил, отходил на несколько шагов назад, вновь примеривался, брал следующую порцию гипса и возвращался с ней к изваянию, которое на глазах набирало мощь и жизненную силу. Работа безмерно захватила его самого, он чувствовал, что уже не может остановиться, не может остаться равнодушным. Красота Адриенн Тассиньи точно дразнила его, она словно просилась быть запечатленной в камне, и в то же время молчаливо бросала вызов, словно спрашивая, а справится ли скульптор с этой задачей? Хватит ли ему сил и умения? Клод Дешанель чувствовал, как от этого кровь бурлит у него в жилах, как ему хочется доказать, что он действительно окажется на высоте, что он сможет сделать это, что он обязательно добьется своего.

В какой-то момент Клод поймал себя на том, что совершенно забыл о времени, о том, где находится, и весь занят только одним – созданием своей скульптуры.

Это была не просто скульптура – она словно стала продолжением его самого, превратилась в часть его существа, которое жило и развивалось вместе с ним самим. Клод Дешанель крайне редко ощущал подобное состояние, и знал, что оно настигает его лишь в минуты наивысшего вдохновения. Похоже, сейчас он переживал именно эти минуты…

Адриенн, точно почувствовав его особое состояние, стояла не шелохнувшись, совершенно неподвижная, точно соучаствуя в его вдохновенной работе. Потеки гипса испещрили рабочий постамент скульптора, его руки и лоб, но он не обращал на это внимания – он весь ушел в работу, которая целиком и без остатка захватила его.

Наконец, Клод Дешанель ощутил, что исчерпал все свои физические силы.

– Спасибо, – выдохнул он, – на сегодня достаточно. – Он кинул взгляд на Адриенн, когда она сходила с деревянного подиума. Сходство получившегося изображения с моделью было поразительным.

– Мне надо прийти к вам завтра? – спросила Адриенн Тассиньи.

– Да-да, конечно. – Скульптор тепло посмотрел на нее. – Вы молодец. Позировали просто бесподобно.

– Это было нелегко, – призналась она. – Но я действительно старалась.

Она быстро натянула одежду и выскользнула из мастерской.

Клод налил себе бокал вина. Все его тело ныло, точно он целый день таскал тяжеленные мешки или валуны. «Получится – или нет?» – пронеслось у него в голове. Кажется, все в этот день у него шло довольно удачно…

Он услышал, как щелкнул замок. Раздались легкие шаги.

– Шанталь? – окликнул он. – Это ты?

Клод вздохнул. С того самого дня, когда огласили итоги конкурса, Шанталь не появлялась у него. Она переехала в свою старую квартиру, в которой хранились сценические костюмы и декорации, над которыми она работала, и даже не подходила к телефону. Не брала ни городской, ни мобильный. Она сидела там и дулась, избегая его. Он пару раз подъезжал к Шанталь на такси, но консьержка говорила, что ее нет дома. Так это или не так, Клод не знал.

Шанталь Тюренн вошла – точнее, почти вбежала в комнату. Ее глаза сверкали недобрым блеском.

– Эта проститутка уже ушла? – выдохнула она.

– Какая проститутка? – удивился Клод.

– Та, которая только что была здесь! Не ври! – завизжала женщина. – Я все видела! – Она угрожающе надвинулась на скульптора. – Сегодня была она – не очень высокая, стройная, как статуэтка, а вчера у тебя была другая.

– Ты что, Шанталь… – Клод не мог поверить своим ушам. – О чем ты говоришь? Какие проститутки? Это же модели. – Он пристально посмотрел на Шанталь. – Точно такие же, как ты!

– Точно такие же, как я? – Она задыхалась от злобы. – Тогда почему ты используешь не меня, а их – если они точно такие же, как и я сама? Почему? Знаешь, что это такое, Клод? Это называется предательство!

– Предательство? – Дешанель выглядел бесконечно удивленным. – Но почему?

– Ты совершил настоящее предательство, Клод, и ты должен знать это! – Женщина тяжело дышала. – Ты предал меня, ты растоптал мою преданность тебе, ты легко перешагнул через все, что нас с тобой связывало. И теперь я не чувствую ничего, кроме горечи и пустоты. Человек, которого я так любила, человек, которому я сама отдала все, чем дорожила, отдала самое драгоценное, предал меня.