Свидание длиною в жизнь

«Дело не в дороге, которую мы выбираем; то, что внутри нас, заставляет нас выбирать дорогу.»

О. Генри

На подмостках личной жизни каждого человека разыгрывается множество представлений – драм и комедий. Обычные люди составляют профессиональным актёрам столь достойную конкуренцию, что хочется запечатлеть их игру, если не в романе, то хотя бы в небольшом рассказе. Например, в этом. В пристойном ли они заняты действии или нет – не так важно. Хорошая игра заслуживает публики.

Любая правда – лишь то, во что мы готовы поверить. Если мы поверим тому, что увидим на сцене, спектакль тоже станет правдой.

Раз правда держится на нашем согласии принять ту или иную версию событий, удивительно ли, что порой она двоится? Так и главные действующие лица этого рассказа имеют по поводу произошедшего разное мнение. Она уверяет, что Он – Злой Серый Волк, а Она – невинная жертва. Он утверждает, что всякая Красная Шапочка, кем бы она ни была, умышленно ходит через тёмный лес, где встреча с Серым Волком неминуема. И настоящая жертва именно Волк. Позвольте, но в таком случае не поставим ли мы общепринятую мораль старой доброй сказки под сомнение?!

В чём мораль нашего рассказа? Врождённой морали не существует. Есть готовность и желание действовать, а есть их отсутствие под видом соблюдения принятых в обществе правил. И в последнем случае мораль становится удобным предлогом для бездействия того, кто боится допустить ошибку.

А может, наш рассказ просто о любви?

Глава первая. Письмо

Здравствуй, Принцесса.

Когда Генри умирал, он попросил меня написать тебе письмо про него. Вот это письмо…

Я назвал его Генри, чтобы он был весёлым, но безжалостным бойцом. В наших с ним краях хорошо смеётся тот, кто хорошо стреляет, и часто говорят, что «Боливар не вынесет двоих».

Генри надеялся, что есть страны, где всё по-другому, это помогло ему не опускаться. Но надежда эта со временем пропала, и Генри остались лишь его путаные мечты.

Ты помнишь, как вы встретились? Генри приехал скорее отдохнуть, чем бороться и учиться. Нечасто выпадает случай поиграть и подурачиться в хорошей компании.

Ему сразу всё понравилось, особенно ты, Принцесса. Генри забыл свою прошлую жизнь, расслабился, загордился собой, когда ты ласково с ним поговорила.

Что может быть лучше, чем пожить с тобой, Принцесса, в самом замечательном месте, даже если не в одной комнате?

Разве не здесь должны сбываться все желания?

Генри, похоже, так размечтался, что ему показалось, что все его желания уже сбылись или вот-вот сбудутся. Ему не надо было никаких подтверждений, что всё не совсем так, игра для него была реальностью, где важна не победа, а участие.

Когда ты смотрела на него и говорила «привет», ему было уже хорошо, он радовался, когда слышал твой голос по телефону, гордился тобой, когда ты говорила о своих маленьких победах. Он любил тебя, наверное, подростковой любовью, и был уверен, что ты его тоже любишь.

Но ты пропала. Генри ужасно расстроился, он просто не мог в это поверить. Может, любовь была придуманная, но плохо ему было очень даже по-настоящему. Плохо и хорошо вместе. Может, это мазохизм?

Он грезил тобой, когда просыпался и когда засыпал, днём думал о тебе даже во время поединков, которые он для тебя выигрывал, ночью он просыпался, когда вспоминал, что тебя нет с ним.

Он был неплохой парень – этот мой внутренний Генри.

…

Когда ты пропала, он просил тебя найти. Он умирал – он уже слишком долго тебя не видел, хотя бы мельком.

Я пытался убедить его, что, по-моему, ты его скоро навестишь. Он вдруг стал сомневаться, любишь ли ты его, а время уже заканчивалось. Тогда я предложил отрезать кусочек сердца, который тебя любит (иногда помогает, хотя потом долго болеешь), но Генри сказал, что лучше умрёт, чем перестанет тебя любить.

Теперь его могло спасти только чудо.

Но ты не появилась.

Скоро и он исчез. Знаешь, Принцесса, когда при авиакатастрофе самолёт падает с большой высоты, то люди испаряются? Одежда, вещи, документы есть, а людей нет. Мне кажется, что мой внутренний Генри слишком быстро и сильно столкнулся с реальностью. Нет? Возможно, у него были кое-какие проблемы с воспитанием, но душа у него была благородная и ранимая. Он никогда не вытаскивал пистолет первым, всегда защищал женщин и детей, никогда не обманывал в дружбе и в любви.

По-моему, Генри было легко умирать, ведь я не сказал ему, что тебе было всё равно.

Вот такая история, Принцесса.

Всегда рад тебя слышать, видеть и читать.

P.S. мне хочется съездить в тёплые края (– Я снова хочу в Париж. – Вы там уже бывали? – Нет, но уже хотел), не могла бы ты мне составить компанию? Все твои условия заранее принимаются.

10 июля 2000 года, Челябинск

Глава вторая. Ночное свидание

Старый пассажирский паром с шумом разбрасывал тёмно-зелёные волны, оставляя широкий пенистый след, который тотчас исчезал в ночи. Гремела музыка, огни верхних палуб светили так ярко, что издалека казалось, будто в густой темноте Балтийского моря плывёт сияющая новогодняя ёлка. Одинокий островок отчаянного веселья, спасающийся от неотступно следовавшей по его пятам холодной тьмы, в которую ночь соединила небо с морем. Стояла глубокая сентябрьская ночь, но безлунная и беззвёздная, словно кто-то наглухо задёрнул плотный занавес. Казалось, стоит хоть на мгновение выключить огни – и чёрная тягучая масса сейчас же проглотит зазевавшееся судно. Праздные гуляки, словно подозревая о грозящей им опасности, прятались внутри.

На палубах было пусто, за исключением худощавого мужчины лет тридцати. Облокотившись о поручни, он в задумчивости смотрел вниз. Казалось, равномерные всплески волн, подсвеченные судовыми огнями, заворожили его. Его шея была старательно обмотана тонким засаленным шарфом, а над ним алели оттопыренные уши, уже прихваченные холодной сыростью. Через некоторое время он очнулся, подёргал затёкшей рукой и долго, с недоумением, вглядывался в циферблат наручных часов. Затем оглянулся на дверь, выходящую на палубу, и, никого не увидев, что-то недовольно пробормотал. Походив и размявшись, мужчина снова подошёл к потёртому фальшборту и уставился вниз с прежним пристальным вниманием.

В том, что частично скрыто от взгляда или мысли – в морской ли бездне или в глубине человеческой души, мы невольно предполагаем нечто большее, чем есть на самом деле. Недосягаемая глубина, приумноженная нашим воображением, превращается в непостижимую величину, подобно «чёрной дыре». Что там, на самом деле – от нас скрыто, и именно своей нерешённостью нас притягивает загадка.

Люди схожи в том, что вопрос им интересен, пока не найден ответ. Бывает, зададут вам простой вопрос, ответ на который, к своему удивлению, вы не можете сразу дать. По своей незначительности, вопрос не должен вас заинтересовать, но с удивительным для пустякового случая упорством вы пытаете себя снова и снова. А если поменяют тему разговора, возмутитесь: «Сперва давай ответ говори!» Узнав его, тут же потеряете интерес, да ещё добавите, мол, глупость какая. Это не помешает вам, впрочем, тот же вопрос пересказать знакомым, чтобы с удовольствием удостовериться, что и им пришлось попотеть над его решением. Если же ответ так и останется вами неузнанным – то весь вечер, а то и последующий день пройдёт в невольном припоминании вопроса и в попытках найти ответ.

Человек – тоже загадка, которая вызывает интерес лишь на время его изучения. Одного познаёшь всю жизнь – столь многое в нём есть, а другого узнаешь за куда более скромное время. Человеку пустому остаётся «напустить на себя туман», чтобы подольше удержать близ себя желанный субъект, занятый его изучением.

Над морем поднялся резкий ветер, он рассёк полотно ночного занавеса, обнажив на небе робкие тусклые звёздочки. Наш пассажир потёр замёрзшие руки и смачно сплюнул за борт. Почесав голову, он провёл по жёстким волосам рукой и, ссутулившись, пошёл в сторону светящихся окон ресторана. Через распахнувшуюся дверь на палубу ворвался шум голосов, звон бокалов и женский пронзительный смех, и его тотчас втянул жаркий хоровод веселящейся толпы, оставив за собой след с едким запахом горелого масла, пота и сигарет.

Спустя десять минут дверь вытолкнула согретого парой стопок водки мужчину обратно, на его прежний пост.

Кого же ждал, сбежав от общего веселья, пассажир с таким явным нетерпением? И о чём размышлял, вглядываясь в смутные изображения, которые ему рисовали обманчивые волны?

Морская бездна в равной степени притягивает пытливый ум и слабый дух, но всё, что она покажет каждому из нас – лишь отражение того, что в нас уже заложено. Сгустится сумрак, демоны сбросят маски ангелов, и тени, незаметно проникнув в живую плоть, навсегда поселятся в чьём-то сердце. Таким образом, тени станут реальностью, и с ними вместе воплотятся в реальность страхи, сомнения, страсти и запретные желания.

Несмотря на поздний час, на верхних палубах парома продолжала шуметь публика, не желавшая мириться с необходимостью наступления утра, столь тяжёлого после безоглядного ночного веселья, и столь же неминуемого. В отличие от автора эта праздная разномастная толпа не занимала себя философскими вопросами, ибо степень веселья дошла до уравнивания всех вопросов как незначительных. Были развернуты активные действия по прожиганию жизни, и в результате взаимных усилий температура достигла пика, проявив в каждом то, на что в повседневной жизни не хватило бы смелости или вдохновения.

Настроение гуляк единодушно сводилось к тому, что всё ещё впереди, и если что-то пока не свершилось, то только потому, что ещё рано, но никак не поздно! Время и летело, и растягивалось одновременно, в зависимости от того, что происходило: вы и сами знаете, как нестерпимо тянется время в ожидании, в остальных же случаях и оглянуться не успеешь – фьють, и конец! Привет, Новое, и тут же – Прощай, как Прошлое!

В грустных размышлениях над скоротечностью момента на другом конце парома другой пассажир провожал девушку по длинным, петляющим коридорам. Он был молод, высок и хорош собой, с тем лоском, который приобретается сочетанием хорошего образования с большими деньгами. Взгляд, небрежно скользящий поверх бренного мира, подсказывал, что цену себе он точно знает. Из-под мягкого бархатного пиджака виднелся аккуратный ворот белоснежной рубашки, а золотые запонки на манжетах и до блеска начищенные дорогие ботинки сильно контрастировали с одеждой его юной спутницы. Девушка была одета дёшево и без всякого притязания на моду: обтягивающая кофта с леопардовым рисунком, выцветшие джинсы и лаковые туфли. Однако, из вкусового безобразия взгляд сразу же выхватывал живое лицо с ярким макияжем, с выразительными весёлыми глазами, которые комично округлялись, когда она удивлялась, и открытой улыбкой, от которой становилось уютно.

Всем видом мужчина показывал, что ему очень не хочется расставаться с девушкой, и что, определённо, вечер себя ещё не исчерпал. Вечер, к которому он так тщательно готовился. Он шёл по коридору неторопливыми шагами, и на её неоднократные заверения, что она и сама быстренько дойдёт, уверял, что никак не может себе этого позволить, однако, и шага своего не убыстрял. Когда же они наконец дошли до её двери, он позволил себе не удержаться от лёгкого, изящно исполненного вздоха, рассчитывая хоть на какую-нибудь реакцию с её стороны. Не получив отклика и тотчас простив ей эту жестокость, он галантно поцеловал её руку. Затем, многозначительно посмотрев в глаза и выдержав драматическую паузу, он сладким, певучим голосом пожелал спокойного сна, повторным вздохом выразив молчаливую надежду, что сон этот будет именно о нём.

Во время этого многострадального прощания девушка нетерпеливо переминалась с ноги на ногу, и чтобы не выдать своего раздражения, изобразила на лице вежливую улыбку, сосредоточив взгляд на узорах истёртого ковролина. В руке она сжимала заранее приготовленный ключ. Обычно его приходится некоторое время искать в дамской сумочке, и на это дополнительное время кавалеры справедливо рассчитывают. Но не тут-то было! Во-первых, сумочки у неё не было, и все нехитрые мелочи и так уместились в карманах старых джинсов. А во-вторых… а вот второе его никоим образом не касалось! Она скороговоркой произнесла «покойночи!», в одну секунду отперла дверь и проскользнула внутрь, заперлась, обессиленно прислонилась к двери и выдохнула: «Наконец-то!..» На эту ночь у неё были свои планы, и она уже опаздывала.

Неторопливая прогулка до каюты, растянувшаяся по его вине как тёплая жвачка, уже сама по себе была пыткой. Не говоря о двух часах, проведённых в светской беседе за ужином. Светскую беседу она вести не умела. Это означало молчать, когда особенно сильно хотелось вставить крепкое словцо, и не высказывать истинного мнения, если оно отличалось от общепринятого.

Его звали Павел. Они познакомились этим же днём на пароме. Он спросил, как её зовут, и чем она занимается. Она ответила, что зовут её Даша и она студентка первого курса журналистики. Этого оказалось достаточным для приглашения на ужин. У неё не было планов на вечер, а все пришедшие ей в голову отговорки он умело парировал.

«Два кампари с апельсиновым соком! Тебе понравится», – и вот она застряла в сонном царстве негромкой музыки, хруста белых скатертей и болезненно-услужливых официантов, где цены оставляли за порогом всё то, что привычно и мило простому человеку. Она сидела перед едва отпитым бокалом и тоскливо помешивала слишком медленно тающие кубики льда. В соседней пивнушке, где были «все свои», было шумно и весело.

«Моя жена ни в чём нуждаться не будет». Мягкий монотонный голос лился мимо неё куда-то вдаль. Она рассеянно следила за движениями его ухоженных рук, переводя взгляд на карие невыразительные глаза за стёклами в строгой роговой оправе. «И чего они не тают?» Он всё говорил и говорил: о себе, о необходимости гармонии, о непутёвой бывшей жене, статусной работе и о планах на семью, многозначительно подчёркивая важность последнего пункта. Не для неё всё это. Так принято, так надо. Статус. Достаток. Комфорт. Никакой спонтанности. Непредсказуемости завтрашнего дня. Как же скучно! До тошноты! Ну нет в этом «так принято» свободы!