Одуванчики

В детстве мы с подругами часами лазили по покрытым рослыми одуванчиками склонам известнякового холма, на котором возвышается семисотлетний Старый город. Устав, мы садились на траву и плели длинные косы из этих послушных, нежных, маслянистых цветов. Целый день мы носили на голове золотые обручи, а потом долго ехали домой. Под утро аккуратно повешенные на спинку стула веночки увядали и некрасиво коричневели. И тут же хотелось сплести новые на солнечном склоне под средневековой крепостной стеной. И сколько радости было в этом душистом золотом венке! Эти давние чистые переживания покоились во мне, и я про них совсем позабыла, пока мне не приснился сон, пробудивший воспоминания о ярко-жёлтых цветах, оседавших пушистой пыльцой на пальцах, наряжавших руки в цвет ржавого, тёплого, безмятежного детского лета.

«Мам, а помнишь, как я плела венки из одуванчиков и приносила домой из Старого города?» – «Помню! И ты всегда говорила, что тебе их очень жаль, потому что, сорванные, они умирали…»

***

Мне снова снится большой красивый дом на покрытом высокой травой и сочными одуванчиками склоне известнякового холма, над которым возвышается Старый город.

Единственное моё желание – чтобы мой сон длился вечно. В нём я чувствую себя спокойно, в нём я счастлива, я дома.

В этих сновидениях я и старинный дом – ровесники. Архитектура дома относится к концу 17 столетия, но во сне я занималась его благоустройством и делами, неизбежными для владельцев новых домов.

Украшением дома служил прекрасный вид, открывающийся из окон эркера гостиной. Я иду по длинной галерее, поднимаюсь на верхний этаж, открываю окна гостиной, чтобы впустить тёплое июньское дуновение ветра, запахи и звуки…

Вновь передо мной предстаёт восхитительный вид с высоты холма, вид, столь близкий сердцу и хорошо знакомый, будто это и не сон вовсе, не пленительный плод фантазии, а явь, образ из прошлого, если только можно представить нечто столь красивое частью своей повседневной, ничем не примечательной действительности. Вид, являющий моему взору молодую свежесть великолепного и обширного плодового сада, расстилающегося повсюду, куда падает взгляд из окон эркера-фонаря просторной гостиной, смело выдающейся над высоким холмом в открытое светлое пространство. Мои глаза жадно скользят, словно ладони, ласкающие нежный бархат, по макушкам дышащих жизнелюбием деревьев сада, который раскинулся далеко до линии горизонта весёлым и вольным зелёным морем. Каждая ветвь, каждая пушинка расстилающейся под деревьями травы словно обласкана чьей-то заботой, сделавшая природную красоту деревьев ещё пленительней, а жизнеутверждающую силу – ещё более живительной. Вид, непривычный для детей современных городов, к которым отношусь и я, рождённая в последней четверти 20 века, детей, привыкших к ограничениям, разметкам и «хоженым тропам», к тому, что линию горизонта всегда приходится делить с кем-то. Но этот горизонт был лишь моим.

В изящной красоте молодого сада и в его мощном просторе чувствовалась такая свобода, такая волнительная радость, которую, вероятно, чувствовал путешественник, впервые открывший тайный уголок мира для истории, для человечества, для себя. Но эта свобода не была скована страхом перед возможными преградами к достижению цели, и к радости не примешивалось предчувствие опасности. Лишь всепоглощающее чувство счастья.

В этом чудесном саду нашлось бы место и для беседки – справа, невдалеке от спуска холма, где деревья расступались и были ниже остальных, а солнце заливало небольшую поляну тёплыми лучами.

Деревья в моём сне были совсем не такими, какие растут на том самом месте в наши дни в небольшом, урезанном со всех сторон проезжими дорогами и строениями парке под стенами Старого города. То были деревья в самом расцвете своей молодости: стройные, цветущие, наполненные здоровьем и силой…

Это был уже пятый или шестой сон, возвращающий меня туда с волнующим постоянством. Прошёл год, как мой дом мне приснился впервые, и с тех пор я каждый вечер отправлялась спать с надеждой увидеть его вновь. Однако моё ожидание слишком редко оправдывалось. Повторяющийся сон с продолжением – особый жанр, когда увиденная во сне история не только повторяется, но и развивается. Как продолжает развиваться наша жизнь. Поэтому грань между сном и реальностью может в какой-то момент начать стираться, особенно если увиденная во сне жизнь желанней действительности.

На одной из наших сессий психиатр доктор Росси рассказал мне, как во сне работает мозг человека. Просыпаясь утром, мы получаем неожиданные ответы на мучившие нас вопросы, новые идеи приходят в голову будто бы из ниоткуда, хотя на самом деле это работа подсознания. Во сне оно передаёт информацию нашему сознанию. Пока мы не спим, подсознание записывает абсолютно всё, что происходит в нашей жизни – видимое, слышимое, осязаемое. Поэтому каждый из нас, пока мы бодрствуем, представляет собой активное записывающее устройство. Подсознание фиксирует всё, что происходит в нашей жизни, что нас окружает, даже то, что сознание не в силах воспринять и сразу обработать из-за большого объёма информации. Таким образом, мы знаем и помним гораздо больше, чем осознаём. Неожиданные, будто бы из воздуха возникающие мысли, чувства и понимания имеют под собой реальную основу.

Постепенно я увлеклась идеей, что если я научусь в некоторой степени управлять своим подсознанием, то смогу вызывать определённые сны и даже направлять их ход, «проживая» в них вторую, столь притягательную для меня «жизнь». Я решила практиковать максимальную осознанность каждого проживаемого момента, следить за тем, как и на что я реагирую в своей ежедневной реальности. Усиливать какие-то процессы и переживания, отдавать им больше сил и внимания, говоря себе: «Это хорошо, это важно», «Сейчас я чувствую это, запомни это». И наоборот, чего-то избегать или уменьшать, произнося как вердикт: «Это не важно, это не значимо, это тебя не касается».

Получив через некоторое время на своём практическом опыте несколько подтверждений управляемых «прогулок» из реальности во сны и обратно, я стала искать дальнейшую информацию для развития этой техники. Я не уверена, что современное общество настолько развито, что сможет «без коэффициента», как любит говорить мой отец, смотреть на такую практику. Расскажи я кому о своём опыте, мой рассказ будет воспринят не как фактическое доказательство возможности таких перемещений, а как симптом психического расстройства.

Я не боюсь быть непонятой и не боюсь быть воспринятой «с коэффициентом», пока это не затрагивает вопрос моей безопасности и не ограничивает свободы действий. По этой причине даже с доктором Росси, которому я доверяю больше остальных, я делюсь далеко не всеми своими мыслями.