Глава 22
Когда я вынырнула из переулка, моментально попала под стену из дождя. Заблудилась. Наверно, проскочила нужный проход… Холодный ливень ударил неожиданно и внезапно. В воздухе запахло сыростью, а на тёмном небе, охваченном серыми тучами, блеснула молния. Три секунды… послышался глухой раскат грома.
Я замерла посреди тротуара, опустила голову в пол, задержала дыхание. Случайные прохожие, изредка задевая меня плечом, в панике метались по пешеходной дорожке в поисках укрытия. Они тоже забыли взять зонт, несмотря на то, что погода в начале мая такая же изменчивая, как и моя жизнь.
Застыла посреди дороги, когда дождь смывал мои горькие слёзы. Бодрящий душ немного отрезвил… и я вдруг осознала, что мы с Давидом вляпались в самую настоящую дрянь.
Что делать? Как дальше жить?
Кому верить?
Без понятия…
За пять минут я промокла до нижнего белья. Вода превратила мои волосы и мою одежду в шерсть беспризорной псины. За секунду поднялся сильный ветер – стало холоднее вдвойне. А я всё стояла и стояла, на в силах сделать ни единого шага – застряла, как кошка между двумя дверями, которая не может принять решение, которая не может сделать выбор. Выбор в том, кого предать?
Любимого. Мать. Или саму себя.
Виктор, мразь, будто протянул мне три чашки с ядом. И я должна выбрать из них одну. Выбрать и выпить. Другого не дано. Ни единого шанса.
Разве что… Просто взять и сбежать. Далеко-далеко. Туда, где никто не найдёт.
Хотя это будет слишком.
Виктор бы нашёл.
Не нашёл бы разве что на том свете…
Я бы так и сделала – просто бы сбежала, если бы не любила.
От этой безысходности, от этой ноши, которая тянет на самое дно тьмы, моя душа рыдает и кровоточит кровавыми слезами.
Обхватываю голову дрожащими ладонями, размазываю слёзы, с примесью дождевой воды, по лицу и, набираясь смелости, принимаю, пожалуй, самое верное решение.
Я собираюсь сделать то, о чём попросил следователь.
Лишь для того, чтобы Давид понёс самое минимальное наказание.
***
Решение далось сквозь внутреннюю борьбу. Но там, на дне души, все ещё теплилась надежда, что Давид ни в чём не виноват. Глупая, влюблённая идиотка! Я, несмотря на более чем достаточное количество доказательств, до сих пор верила, в то, что моего парня оклеветали. Ублюдок в погонах просто навешал на любимого ярлыков позора, чтобы упрятать за решётку. Утырку ведь за такое полагается приличная премия. А ещё ему ведь нужно повесить на какого-то ответственность за преступления!
Я настолько сильно тонула в собственных переживаниях, в собственных эмоциях, что даже не заметила, как дошла до нужной остановки и… практически вышла на проезжую часть.
Мне было очень больно. Боль травила меня изнутри, наполняя смертельной кислотой каждый нерв, каждую вену, каждую клетку. Сейчас мне просто хотелось броситься под колёса грузовика и умереть! Я ведь собиралась совершить ужасный поступок.
Предать любимого человека… Предать того, в ком хранится частичка моей любви, того, в чьей груди ритмично сжимается половинка моего сердца.
Погрузившись в какое-то болезненное состояние, я даже не заметила, как вышла на дорогу. Пришла в себя только тогда, когда услышала громкий автомобильный сигнал, удар металла о металл и грубую мужскую брань.
– СОНЯ!
Вздрогнув, обхватила плечи руками, несколько раз моргнула… Белый туман постепенно расселился, позволяя увидеть знакомый внедорожник, который экстренно затормозил в полуметре от моего лица.
Давид практически на ходу выскочил из автомобиля, не обращая внимания на то, что в заднюю дверь «Гелендвагена» врезалась попутная машина.
– Ты в порядке? – с каким-то болезненным безумием обхватил меня за голову, рванул к себе, щекой впечатал в грудь, – Бл*ть! Как ты оказалась на дороге?
– Не помню… – Всхлипнула, нервно тряхнула мокрыми волосами.
Стоило только услышать его голос, почувствовать его запах, жар его огромного тела, паника мгновенно усилилась. Я представила, что сейчас, в его руках, таких заботливых, таких приятных, он держит вовсе не ангела, каковым меня считает, а подлую, смертельно опасную кобру.
Когда я немного пришла в себя, то увидела, что Давид пожертвовал ради меня своей любимой машиной. Если бы мужчина вовремя не среагировал, тот старенький «Вольво», выскочивший из-за угла, просто превратил бы меня в лепёшку…
– Курица драная! Тупая сука! Ты куда прёшь?? Жить надоело?! Идиоткааа! Посмотри, что ты натворила! Я тачку из-за тебя покоцал!!! – навстречу, активно размахивая кулаками, выскочил тот самый хозяин «Вольво».
У меня вся жизнь пронеслась перед глазами. На минуту я даже забыла о своих бедах и о своём подлом плане, когда Давид загородил меня собой, а сам… сам без предупреждения сделал ловкий выпад вперёд, навстречу к обидчику, и его стальной кулак, рассекая воздух, угодил пареньку точно в левый глаз.
– Как ты её назвал, дерьмо? – Давид сгрёб ушлепка с асфальта, будто тот весил не больше пёрышка, энергично встряхнул, оскалившись в распухшее лицо обидчика.
– Н-никак, н-никак… Я обознался. Сам в-виноват. Отвлёкся… Прости за тачку.
– Больше никогда не дрочи за рулём, умник. Деньги за ремонт моей малышки переведёшь на карту Сбербанка. – Поставил парня на ноги, в знак примирения шмякнул по плечу, продиктовал номер счёта, а затем обернулся ко мне. – Поехали, Крошка. – Взволнованным тоном. – Ты вся промокла.
***
Давид быстро затолкал меня в машину, пристегнул ремнём безопасности и закутал в свою куртку, которая была пропитана любимым запахом. Запахом табака, мяты, грубой мужской силы…
В этом инциденте была виновата только я. Потому, что вышла на дорогу в неположенном месте. А Давид подрезал того парня, защищая меня своей машиной от удара. И как он только успел? Вовремя среагировал.
Дождь скоро закончился, но тучи не сеялись. Лишь тогда, когда мы выехали на скоростную трассу, решив немного прокатиться и развеется, на несколько минут нам удалось полюбоваться радугой.
Совсем скоро я пойму, что этот вечер… мы провели вместе в последний раз. И этой радугой, этим майским дождём, молодыми деревьями, усыпанными зелёной листвой… мы с любимым наслаждались в последний раз.
Ехали молча. Он дал мне немного времени, чтобы успокоиться, прежде, чем начал бы заваливать вопросами. Но кажется, он подумал, что я просто поругалась с мамой.
Радуга исчезла. Тучи снова сгустились над городом. А через десять минут ударила очередная холодная порция ливня. Так мы прокатались практически до самой темноты. А потом я всё-таки излила ему все свои чувства, всю свою душу, по поводу наших отношений с мамой, лёжа на тёплой груди моего первого и единственного мужчины, в машине, посреди леса, в который мы случайно заехали.
Но я не смогла рассказать о самом главном.
Не хватило смелости.
И я рыдала! Рыдала до тех пор, пока у меня в глазах не полопались сосуды.
А он в ответ гладил мои волосы, целовал дрожащие руки, ладонями растирал солёные ручьи на щеках… И наверно думал, что я так убивалась из-за своих гребенных отношений с матерью.
Но нет же.
Я рыдала из-за него.
Просто потому, что боялась признаться, что знаю, какой он лжец! Какой негодяй и преступник! И… возможно убийца.
А если он просто возьмёт и сломает мне шею?
Зная его, вспыльчивого, хладнокровного зверя, думаю, так оно и будет.
Никто и никогда не узнает насколько сильно мне было плохо. Настолько грустно, паршиво, херово! Я ощущала себя самой что ни на есть сукой! Дрянью и тварью.
Вопреки всему… мне пришлось встать перед Виктором на колени.
Но лишь для того, чтобы вымолить помилование для любимого.
***
Я не могла смотреть ему в глаза. Меня раздирала совесть. Сейчас я чувствовала себя так, словно только что убила человека. Чисто гипотетически… Да! Я это сделала…
Внутри меня сражались два демона. Один утверждал, что Давид должен сесть за решётку, по всем законам, а другой… другой вопил, что я не могу с ним так поступить. Нужно всё рассказать.
Я должна была следовать здравой логике! Должна была его разлюбить!
Бандита, преступника, вора!
Но я не могу…
До сих пор не верю, что он способен на такое.
Он ведь детей на руках носил, автографы им раздавал, угощал шоколадками. И, к тому же, часто помогал деньгами бездомным. Давид занимался благотворительностью. Иногда мы с ним приезжали в кафе, делали большой заказ на тридцать-пятьдесят порций и потом развозили еду по местным подворотням.
В те минуты меня буквально распирало от чувства гордости. За своего парня.
Страшный монстр… с нежным сердцем. Боец помогал беспризорникам по простой причине – он сам когда-то был одним из них.
На драки – да. Он был способен! Но на убийство… это ведь гнусная ложь!
Оправдывала я себя.
А может быть, помогая обездоленным, чемпион постом хотел покрасоваться передо мной? Что, если его действия – лишь жалкий спектакль.
Я в край запуталась.
***
– Ты сегодня такая странная… – Давид нырнул под одеяло, бережно обернул вокруг моей талии свои богатырские ручища, притянул к себе.
Тело к телу.
Сердце к сердцу.
В этот момент я вздрогнула, когда вдруг представила, как он, этими же руками, безжалостно вспорол горло многодетному отцу во время варварского набега на ювелирный магазин.
Глаза снова утонули в слезах, а сердце, словно ошалелое, забилось где-то в районе пяток. Я лежала на самом краю кровати и смотрела в окно. Как по стеклу быстро-быстро катятся крупные дождевые капли, образуя между собой один длинный и извилистый ручей.
После прогулки мы приехали к Давиду домой. Я сказала, что очень устала, что у меня ужасно болит голова. Он отнёс меня в свою постель, уложил, укрыл одеялом и отправился на кухню за горячим шоколадом.
К кружке с ароматным напитком я так и не притронулась.
Врать было не просто. Врать было очень и очень больно.
Особенно дорогому душе человеку. Человеку, который несколько раз спасал твою шкуру. Каждое моё лживое слово резало мои внутренности не хуже разбитого стекла. И внутренне я просто тонула в этих ранах, которые кровоточили бурными ручьями, которые ныли и жгли меня изнутри, хотя снаружи картина общего физического состояния выглядела немного иначе.
***
Сегодняшним вечером мы не занимались любовью. Давид просто обнимал меня, иногда гладил, целовал… А я лежала словно мумия, чьи внутренности проели скарабеи. Ближе к полустоячий у меня поднялась температура. Любимый дал мне жаропонижающее, заодно накапал валерианки.
Ещё я заметила такую вещь – Давид не снимал с себя майку, хотя обычно ходил по дому с голым торсом. Чаще, даже в том, в чём появился на свет. Но сейчас на нём была одежда. Я начала подозревать, что он не раздавался намеренно. Чтобы не светить шрамом на груди. На том видео было очень плохо видно… Следователи специально сделали скриншот кадра, где Давида ранили в грудь, потому что пытались рассмотреть татуировку. Они не понимали, что там изображено. Но меня вдруг прострелило!
Возможно, я ошибаюсь… но мне реально показалось что там, на кадрах с места страшного преступления, я увидела своё лицо. Оно не улыбалось, как раньше. Оно рыдало. Если Давид снимет майку… я очень боюсь увидеть там уродливый шрам. Который был высечен не у него не коже… а у меня. Прямо на лице.
– Солнышко… – погладил по лбу, покрытому испариной, – Два дня! Клянусь! Два дня, и мы сбежим в другой город! Ты уже выбрала куда? М? Чего желает моя девочка? Испания? Франция? Англия? А может Мальдивы? Не обещаю, что сможем там жить, но хотя бы отдохнём после такого-то стресса.
От меня он снова не услышал ни единого слова.
Лишь сдавленный, наполненный отчаяньем стон.
– Ладно, отдыхай, милая. Утро вечера мудренее.
Для меня этот вечер показался безрадостной вечностью.
***
Я не могла уснуть ни на минуту. А когда отключалась… мне все время снились кошмары. Будто я бегу по темному лесу, острые ветки режут моё тело, впиваются в кожу до самых костей, а я всё бегу и бегу, стиснув зубы от боли.
Выбегаю на поляну – а там Давид. Стоит передо мной на коленях в окружении людей в масках. Точь-в-точь таких же, что я видела на территории банка.
Они избивают его дубинками, бросают в любимого камни. На мужчине нет живого места – сплошные рваные раны, кровоточащие чёрной кровью.
Я срываю голос от вопиющего крика! Со всех ног бросаюсь на помощь! Там, среди толпы палачей в масках, вижу радостного Виктора. Он первым бросает булыжник в Давида. И попадает в голову. Любимый падает на грязную землю и его тело начинает проваливаться в землю!
– Нет! Нееет! Вы обещали! Обещали, что с ним будет всё в порядке!
– Прости, Соня! Но он это заслужил.
Буквально из ниоткуда, из-под земли, выползают змеи. Огромными километровыми кольцами, они обвиваются вокруг бездыханного тела мужчины и утаскивают его в бездну. Я истерически рыдаю, ногтям пытаюсь расцарапать тварям броню, но тщетно. А потом сама проваливаюсь в могилу и … твари окольцовывают меня тоже. Душат, давят и я чувствую, как хрустят мои позвонки, как растягивается кожа, как глаза вылазят из орбит… Я чувствую себя настолько паршиво, словно переживаю весь этот кошмар наяву.
А затем я просыпаюсь.
Обливаясь литрами холодного, липкого пота.
***
На часах восемь утра. Давид до сих пор спит, пока я пытаюсь прийти в себя после ночного кошмара, который я пережила будто на собственной шкурой, в самой, что ни на есть реальной, реальности. С сумасшедшей дрожью в пальцах тянусь к стакану с водой, как вдруг, мой взгляд останавливается на телефоне Давида, который лежит на моей прикроватной тумбочке.
Соблазн был слишком велик… Внутренний голос нашептывал: «Возьми! Смелей! Пока он спит!»
Залпом осушила стакан, но вода не потушила тот пожар, который разыгрался в моей глотке после ночи аномальной лихорадки. Несколько раз я оборачивалась на спящего мужчину, несколько раз тянула руки к телефону… но так и не решалась прикоснуться без спроса к чужому. Телефон – это как маленький блокнот. Там может быть спрятана целая жизнь человека. По картинкам, или по фотографиям, можно определить черты характера его владельца.
Внутренний голос кромсал меня ржавыми топорами.
Нужно сделать выбор. И сделать его прямо сейчас.
Сил ждать, терпеть, реветь… больше нет!
Соня…
Что же ты выберешь?
Сладко зло?
Или горькое… но добро.
Если бы телефон сам бы не мигнул, я бы наверно не решилась.
Как раз в этот момент, когда я топталась на месте, Давиду пришло сообщение.
Виброзвонок меня конечно же напугал. Поэтому, подскочив на месте, сама не поняла, как так быстро схватила в руки «Айфон».
Сообщение высветилось на главном экране.
Виски сдавило в тиски, а лёгкие превратились в гранит, когда я прочитала всего несколько слов от абонента с именем «Макс»:
«Сегодня идём на кита. Через час, как обычно».
Что за ерунда?
Они что, собрались на рыбалку?
Фууух!
С облегчением выдохнула, радуясь, что о ни о какой расчленёнки там и в помине не было и намёка.
Но не тут-то было…
– Дай сюда!!! – телефон выпал из рук, когда мне на ухо, будто морозной лавиной, обрушился грозный, мужской рык, – Я, по-твоему, что – инвалид?! Сам дотянусь!
Что?
В чём дело?
– Т-там сообщение пришло. С-случайно увидела. – Заикаясь.
Мне было страшно глянуть на него даже одним глазом. Я узнала его только по одежде, в которой он вчера ложился спать. Всё остальное – будто принадлежало другому существу.
Уснул одним человеком, а проснулся… монстром.
Таким заведённым я видела любимого лишь пару раз. И тогда я поняла, что это сообщение не просто предложение от братьев сходить на рыбалку, а кое-что весьма важное. Например, зашифрованное послание.
«Ты должна будешь сообщать мне о каждом его шаге! – в голове зашипел голос Виктора, – О любом! Даже если ему приспичит по нужде! Иначе… кто-нибудь снова пострадает. Соня, ты ведь умная девочка! Жизнь других людей, невинных, беззащитных граждан, в твоих руках. Будь благоразумной!»
Исходя из необъяснимой вспышки гнева, я попала в точку. И еще я задела его гиперчувствительное ЭГО.
– Дай сюда! – он буквально вырвал с пальцами свой телефон из моих рук и с ненавистью уставился на экран. Несколько секунду молчал, а потом сжал смартфон настолько сильно, что я подумала – раздавит. – Больше никогда не трогай мои вещи без моего разрешения, Соня!
«Соня», не «Крошка» – вот ещё одно доказательство, что он злился, когда назвал меня по имени.
– Неужели! – Чёрт! Кажется, лихорадка продолжается! Поэтому я забила на инстинкт самосохранения, ляпнув дурацкую глупость. – Получается, что, если я просто захочу посидеть на стуле, мне нужно спрашивать ТВОЁ разрешение?
Давид в спешке начал одеваться. Рывком натянул джинсы, футболку, нервно взъерошил пальцами волосы.
– Просто помолчи. – Практически спокойно. – Не трогай меня сейчас.
– Уезжаешь?
– Да. Сделаю одно дело и потом можно будет собирать чемоданы. – Подошёл ко мне, без каких-либо тёплых чувств поцеловал в щёку. Холодно так, отстраненно. Я бы так даже бродячую собаку не поцеловала. – Дождись меня. Прошу… – чуть мягче добавил, всматриваясь в моё лицо своими тёмными, практически чёрными зрачками, в которых кишел настоящий хаос, при этом продолжая поглаживать мои скулы большими пальцами.
– Давид… – Не выдержала. Мне захотелось прямо сейчас расставить все точки над «i»! – Что значит это сообщение? Куда ты уезжаешь? Это ведь… ты ведь… не причастен к тем нападениям и грабежам?
– Если захочешь есть – в холодильнике полно еды. Часа через три буду.
– Давид! Давид!!!
Но он даже не обернулся.
Хлопнул дверью, выскочил во двор. С такой яростью хлопнул, что стёкла на окнах задрожали волнообразным ходуном.
Глава 23
Давид
Меня колотило адской дрожью. У меня дрожали даже волосы… После осознания того, что мы убили человека. Пусть хоть и случайно, пусть и не хотели! Но мы это сделали. Отобрали жизнь. Да кто мы, сука, такие? Кто дал нам право распоряжаться чьей-то судьбой?
Ответ прост.
Мы нелюди.
И наши игры, наши тупые понты, зашли слишком далеко.
Когда у меня в руках сжимается ствол, когда я вдыхаю запах пороха и подергиваяюсь от адреналина… я чувствую себя всемогущим Люцифером.
Пора бы вернуться в реальность и притормозить.
Но жажда денег не даёт этого сделать. Это уже как привычка. Мы впали в зависимость, хоть иногда и прикрывались благими намерениями. Например, я воровал, чтобы вылечить свою сестрёнку. И ещё, чтобы помогать бродяжкам. Я ведь сам вырос в нищете, когда сбежал из дома. Поэтому, когда встал с колен, часто покупал тёплые вещи и обеды для нищих. Ведь местной власти на бедолаг было насрать.
А рабочую силу на заводах давно заменили роботы и прочая «нано херота».
После того, как мы вернулись с дела, на некоторое время я просто замкнулся в себе. Нажрался. Так, что мутило всю ночь до самого рассвета. Так, что думал кончусь от отвращения.
Господи! Я правда не хотел. Я правда раскаиваюсь. Мне правда очень жаль!
Но прошлое не отмотаешь назад. Приходится жить. Страдать. Кусать локти. Ебашить груши. Сдирать костяшки до самых суставов.
Лишь бы унять эту адскую резь в нервах!
***
Безумно захотелось увидеть Крошку. Правда было стрёмно смотреть в её ясные, наполненные чистой нежностью глаза. А отпустить девушку… не могу. Если отпущу – мгновенно сдохну! Потому что лишь рядом с ней я оживаю, я дышу, я вдыхаю и выдыхаю на максимум! Потому что мне нереально легко! Она делает из меня человека. Она пробуждает во мне жизнь. Наставляет на путь истинный. Лишь с ней непробиваемая оболочка из гранита, в которую заколочено мое черное сердце, начинает крошится в прах.
Она такая чистая, такая светлая, что у меня в глазах рябит и я слепну от неземной красоты моего доброго, чуткого ангела.
Господи! Как же дико я очкую замарать Крошку своей грязью.
Когда прикасаюсь. Когда даже смотрю на неё. Хоть мельком.
У меня ведь руки по самые локти в говне. Хоть его визуально и не видно. Но оно смердит так, что хоть волком вой и головой об стену ебашься, всё равно эта вонь, как клеймо на всю жизнь.
А сейчас… мои руки… ещё и в крови.
Мне пришлось сделать непростой выбор. Да и я, если честно, уже заебался вот так вот жить, «весело» поскакивая задницей на пороховой бочке, которая может рвануть в любую секунду и в тартарары разорвать на хрен полжопы.
Я сделал этот выбор!
Я выбрал её. И как бонус – честную, свободную жизнь.
Жаль, но братья не оценили мой выбор.
Я просто поставил их перед фактом: мы делаем последнее дело, а затем… наши пути расходятся.
***
До того, как встретиться с девочкой, я решил заехать к братьям, чтобы озвучить им свои важные намерения.
– Это моё последнее дело. – Выдал с порога.
До осуществления своей мечты, мне не хватало совсем чуть-чуть.
Да и я вроде как обещал братве, что этот город мы будет иметь всей нашей ордой. Вместе.
– Все же решил уйти? – отозвался Макс, делая энергичную разминку перед началом трени.
Кажется, он тоже всю ночь бухал. Видок у Буйного такой себе. Будто его полночи драли дикие бабуины.
Ещё бы! Нелегкая выдалась ночка.
А вот Димыч… этот безмозглый ширяльщик … отсыпался дома.
– Да.
Они промолчали.
– Чем займешься? – внезапно спросил Егор.
– Да похер чем. Главное, чтобы она была в безопасности. Не пропаду. Поднакопил деньжат, вскоре открою свою тренажёрку. Как и хотел когда-то.
– Думаешь такая мелочь сможет нормально вас обеспечить? А если дитё появится?
– Мне для счастья много не надо. Главное, чтобы она всегда была рядом. Не пропаду, ты же знаешь. – Прыснул в ответ, парням, скрестив бицухи на груди.
А Макс прыснул в ответ:
– Жаль, что ты такой придурок. Повелся на бабу. Она – просто очередная холеная киска, а мы, нах… мы братья. Братья на всю жизнь. Столько всего вместе пережили, прошли через херову парашу, и ты решаешь вот так вот тупо нас кинуть. Твой поступок останется на твоей совести, бро.
Ещё сильнее обхватил себя руками, чтобы сдержаться и не вмазать по рылу, а заодно и по яйцам, за оскорбление. Ибо кое-кому очко, походу, совсем не жмёт.
– Любви не существует. Есть только влечение. А эта девка… когда-нибудь ты пожалеешь.
Я держался как грёбанный удав. Но он нарочно подливал бензин в полыхающий огнивом кратор. Не хотелось квасить им морды прямо перед расставанием.
Хотелось уйти без лишних обид.
Вскоре я понял, парни были правы…
Я совершил чудовищную ошибку.
И поплатился за свою тупость сполна.
***
Малышка сегодня была уж очень странная. Какая-то потерянная, бледная как поганка, очень уставшая. С красными, слегка опухшими глазами и синяками, размером с приличную сливу.
Вспомню красную отметине на щеке, тогда, когда к ней домой тайком влез… безумно хочется замочить кого-то! Особенно её конченную мамашу. Которая подсела ударить собственную дочь. Взрослую, самостоятельную девушку.
Неужели тупица считает, что Соня её собственность?
Моя девочка! Завтра я заберу тебя далеко-далеко, и никто больше не посмеет причинить тебе боль! Именно поэтому малышка чуть-было не угодила под колёса тачки, когда случайно вышла на дорогу.
Девчонку нечто гложило. Она была настолько растеряна настолько несчастна, что я готов был разодрать живьём любого ублюдка, стоило бы ей только кивнуть в его сторону.
Бедолажка! Промокла до самых косточек, пришлось отогревать в машине, завернув в свою кожанку. Видать серьёзно её мамаша обидела. Если бы не успокоительные, которые я глотнул перед тем, как выйти из дому, я бы на хрен вырвал тому рукожопому гандону позвоночник, который чуть-было не сбил Соню за рулём своей консервной банки. А затем расправился бы с мамашей, и похер, что она её мать! Выдра ответила бы за каждую слезинку малышки.
Для меня мать – это сгусток прошлого. Больного, жестокого прошлого. Моя мать умерла. На моих глазах. А убил её… мой отец.
***
Как же мне было херово! Успокоительные прекращали своё действие, поэтому у меня началась адская трясучка в руках, а в крови случился всплеск азота.
И случилась эта дрянь под утро. В тот момент, когда я увидел, что Соня прочитала смс от Макса.
Твою ж мать!
Я и так был на взводе, потому что близился день последнего рейда. Вот только куда мы должны были двинуться – пока не знал. Обычно под конец «турне» мы оставляли рыбёшку покрупнее. Из-за своей паники я тупо забыл положить телефон на свою тумбочку. А она… скорей всего прочитала.
И меня прорвало, как плотину во время наводнения!
Хотя знал, что девчонка ничего не поняла, меня это конкретно выбесило.
Это всё из-за нервов. Как-то очково было на душе. Капец как хуёво!
Из-за пизд*ц какой серьёзной ошибки в нашем последнем деле.
После смерти охранника, я разучился верить в себя. Меня захлестнула ебучая паника, ебучая неуверенность! Что что-то пойдёт не так.
Странные ощущения. И они жрали меня изнутри. Как будто в душонку запихнули с сотню голодных кошек, которые своими острыми, как лезвие ногтям, резали и кромсали мой дух, превращая мою уверенность в ущербный паштет.