До XX в. считалось, что наука развивается плавно, постепенно, эволюционно: год за годом накапливаются новые факты, делаются научные открытия, приумножаются теории, в результате чего люди узнают о природе все больше и больше. Рост научного знания, по этим представлениям, можно условно сравнить с постепенным подъемом уровня жидкости в сосуде, в который она непрерывно наливается: с каждой секундой этот уровень становится все выше. Такую модель развития науки философы и ученые называют «кумулятивной» (от лат. cumulo – накапливаю). Однако в XX в. представление радикально изменилось: теперь считается, что в развитии науки есть не только постепенное накопление знания и его своего рода эволюция, которая выражается в постепенности, плавности и последовательности, но и революции, то есть кризисы, обвалы, скачки, перестройки и т. п. Сам же процесс, сама история развития науки понимается как смена научных картин мира.

Термин «научная картина мира» означает систему научных представлений об общих принципах и законах устройства мироздания, включающую в себя множество теорий, в совокупности своей описывающих известную человеку физическую реальность. При этом принято выделять как общенаучную картину мира, включающую систематизированное и обобщенное знание, полученное в различных областях науки, так и отдельно естественнонаучную (система общих представлений о природе) и социально-гуманитарную картины мира (система общих представлений о человеке и обществе). В отдельных областях науки также можно выделить как конкретно научные картины мира (например, физическая картина мира или химическая картина мира), так и специальные (частные, локальные) научные картины мира отдельных отраслей науки (например, механическая картина мира).

Но вернемся к моделям развития науки. Наибольшую известность приобрели в XX в. модели американского философа Томаса Куна и британского философа Имре Лакатоса. С точки зрения Куна, развитие науки представляет собой смену научных парадигм. Парадигма, в широком смысле слова, – это совокупность каких-либо идей, взглядов, положений и т. п. Научная парадигма представляет собой систему наиболее общих, широких научных представлений об окружающем мире. Та или иная парадигма какое-то время господствует в науке, определяет направление ее развития; в рамках парадигмы накапливаются факты, делаются научные открытия, создаются новые теории. Содержание научной парадигмы отражено в трудах крупнейших ученых и учебниках, а основные ее идеи проникают даже в массовое создание через научно-популярную литературу. Причем во время господства той или иной парадигмы ее положения признаются и разделяются всеми представителями научного сообщества: никто, как правило, не сомневается в ее верности и эффективности. Кстати, отправным пунктом размышлений Куна над проблемами эволюции науки стал отмеченный им любопытный факт: ученые-обществоведы и гуманитарии славятся своими разногласиями по фундаментальным вопросам, исходным основаниям своих теорий, в то время как представители естествознания по такого рода проблемам дискутируют редко, большей частью в периоды так называемых кризисов в их науках. В обычное же время они относительно спокойно работают и как бы молчаливо поддерживают неписаное соглашение: пока храм науки не шатается, качество его фундамента не обсуждается. Возможно, в этом заключается одна из причин большой результативности естественных наук и весьма скромных достижений гуманитарных: первые, построив фундамент, давно приступили к сооружению самого здания, а вторые в основном занимаются только тем, что постоянно строят и перестраивают фундамент.

В естествознании также случаются перестройки фундамента научного знания, но крайне редко. Это происходит тогда, когда очередная парадигма устаревает, то есть уже с трудом справляется с объяснением новых фактов, утрачивает прежнюю широту научного видения мира, начинает тормозить дальнейшее поступательное развитие науки. В этом случае происходит научная революция, и старая парадигма заменяется новой. Причем появляется несколько альтернативных вариантов новой парадигмы, и прогрессивное научное сообщество выбирает одну из них, как считает Кун, во многом стихийно, случайно, немотивированно, или иррационально, то есть не на основе логики и жесткого расчета, а в большей степени на основе ощущения, наития, интуиции. Переходы от одной научной парадигмы к другой Кун сравнивал с обращением людей в новую веру: мир привычных объектов предстает в совершенно ином свете благодаря решительному пересмотру исходных объяснительных принципов. Аналогия с обращением в новую веру понадобилась ему для того, чтобы подчеркнуть, что смену парадигм нельзя объяснить строго рационально, то есть с помощью одной только логики. Утверждение новой парадигмы осуществляется в условиях мощного противодействия сторонников прежней. Причем, новаторских подходов, как уже говорилось, может оказаться несколько. Поэтому выбор принципов, которые составят будущую успешную парадигму, осуществляется учеными не столько на основании логики или под давлением эмпирических фактов, сколько в результате внезапного озарения, просветления, иррациональной веры в то, что окружающий мир устроен так, а не иначе.

Другую общую модель развития науки предложил британский ученый Имре Лакатос. Она в общих чертах похожа на модель Куна, однако имеет одно принципиальное отличие от нее. По Лакатосу смена парадигм, или, по его словам, научно-исследовательских программ, происходит не стихийно, а рационально, то есть на основе жестких логических критериев. Итак, вместо термина «парадигма» Лакатос употребляет термин «научно-исследовательская программа». Также он говорит об определенной структуре такой программы, включающей в себя три элемента.

1. Жесткое ядро – это основные, или базисные, положения (идеи) научно-исследовательской программы, которые подвергаются сомнению в последнюю очередь. Например, для геоцентрической научно-исследовательской программы (модели, парадигмы) главным положением является идея о том, что неподвижная Земля находится в центре окружающего мира, а все небесные тела вращаются вокруг нее.

2. Негативная эвристика (от лат. negativus – отрицательный и греч. heurisko – находить) – это своеобразный «защитный пояс» для «жесткого ядра», представляющий собой предположения и допущения, которые призваны преодолеть противоречия, возникающие между ним и какими-либо вновь обнаруженными фактами. Например, с точки зрения геоцентрического представления все небесные тела должны совершать для земного наблюдателя одни и те же движения с одинаковыми траекториями: ведь Земля неподвижна, а они вращаются вокруг нее. Однако наблюдение показывает, что небесные тела движутся по-разному: одни из них имеют правильные круговые траектории, другие совершают странные петлеобразные движения. Таким образом, между «жестким ядром» геоцентризма и фактами есть противоречие. Понятно, что при этом никто не ставит под сомнение геоцентрическую модель и не предполагает, что Земля находится не в центре всего, а тоже движется вокруг какого-то другого центра. Вместо этого можно предположить, что некачественно проведено наблюдение, присутствуют некие возмущающие факторы, которые искажают ту картину вещей, которую мы должны видеть, а также в иных случаях – неточны измерения, ошибочны расчеты и т. п.

3. Позитивная эвристика (от лат. positivus – положительный и греч. heurisko – находить) – это создание таких положений и идей, которые направлены на изменение и развитие «опровержимых вариантов» научно-исследовательской программы или, говоря иначе, на своего рода улучшение, совершенствование, модернизацию ее «жесткого ядра». Например, создатель геоцентрической модели Птолемей, пытаясь объяснить разницу в траекториях небесных тел, говорил, что одни из них непосредственно движутся вокруг Земли по своим орбитам, а другие совершают двойное движение. Они вращаются вокруг неких своих центров, которые сами движутся вокруг Земли, в силу чего для земного наблюдателя эти небесные тела совершают не правильные круговые, а петлеобразные движения. Обратим внимание, все это построение направлено на то, чтобы улучшить и упрочить геоцентрическую идею, развить и усовершенствовать ее. Благодаря позитивной эвристике ученые, работающие внутри какой-либо научно-исследовательской программы, могут долгое время игнорировать критику и противоречащие факты. Они вправе ожидать, что «позитивная эвристика» приведет в конечном итоге к объяснению непонятных, или «непокорных», фактов.

Однако рано или поздно позитивная эвристическая сила той или иной научно-исследовательской программы исчерпывает себя, так как «жесткое ядро» когда-то устаревает и не поддается больше улучшению и модернизации, подобно тому, как реконструкция здания не может продолжаться бесконечно: в некий момент его необходимо сломать и построить новое. Замена «жесткого ядра» означает смену научно-исследовательской программы. Вытеснение одной программы другой представляет собой научную революцию. Причем качество и эффективность конкурирующих программ оцениваются учеными вполне рационально. Вот что говорит по этому поводу Лакатос: «Программа считается прогрессирующей тогда, когда ее теоретический рост предвосхищает ее эмпирический рост, то есть когда она с некоторым успехом может предсказывать новые факты… программа регрессирует, если ее теоретический рост отстает от ее эмпирического роста, то есть когда она дает только запоздалые объяснения либо случайных открытий, либо фактов, предвосхищаемых и открываемых конкурирующей программой».

Итак, с точки зрения Куна развитие науки представляет собой последовательную смену научных парадигм, которая происходит, главным образом, иррационально; а согласно Лакатосу – смену научно-исследовательских программ, происходящую рационально. Причем и по Куну, и по Лакатосу эта смена находит свое выражение в научных революциях, которые, таким образом, играют главную роль в развитии науки, представляют собой некие узловые, этапные моменты ее истории. Понятно, что между научными революциями (которые совершаются редко), в периоды господства какой-либо парадигмы или научно-исследовательской программы, происходит спокойное, бескризисное развитие науки – научная эволюция.

§ 6. Научные революции

Мы уже знаем, что ведущая роль в развитии науки принадлежит научным революциям, которые случаются довольно редко, но тем не менее являются главными и наиболее важными моментами в ее истории. Революция есть переворот, а в применении к науке – это радикальное изменение всех ее элементов: фактов, закономерностей, теорий, методов. Некоторое недоумение может вызвать утверждение об изменении фактов. Разве можно их изменить? Конечно же, твердо установленные факты изменить нельзя. Однако, как уже говорилось при рассмотрении взаимодействия эмпирического и теоретического уровней научного познания, в науке имеют значение не сами факты, а их интерпретация, или объяснение. Факт, не включенный в какую-либо объяснительную схему, науке безразличен. В то же время объяснения фактов подвержены порой самым радикальным изменениям. Вспомним, наблюдаемый ежедневно факт движения Солнца по небосводу с востока на запад поддается нескольким различным интерпретациям. В данном случае переход от одного способа объяснения к другому и есть научная революция.

О глобальном перевороте (революции) в области науки можно говорить лишь в том случае, когда налицо изменение не только отдельных принципов, методов или теорий, но обязательно всей научной картины мира. Понятно, что, поскольку последняя характеризуется прежде всего широтой и обобщенностью, ее радикальное изменение невозможно свести к отдельному, пусть даже крупнейшему научному открытию. Оно, однако, может породить некую цепную реакцию, способную дать целую серию научных открытий, которые и приведут в конечном итоге к смене научной картины мира. В этом процессе наиболее важны открытия в фундаментальных науках, причем основу любой естественнонаучной картины мира составляют знания, полученные в области физики и астрономии. Именно эти дисциплины являются парадигмообразующими. В связи с этим в дальнейшем мы будем рассматривать преимущественно физические и астрономические представления, характерные для того или иного этапа развития естествознания. Также, если вспомнить о том, что наука – это прежде всего метод, то нетрудно предположить следующее: смена научной картины мира должна означать и значительную перестройку методов получения нового знания.

Если говорить о естествознании в целом, то согласно одной из точек зрения в его истории можно выделить две научные революции: первая из них произошла в XVI–XVII вв., а вторая – на рубеже XIX–XX вв. Эти революции обусловили три длительные стадии развития науки, каждой из которых соответствует своя естественнонаучная картина мира.

1. Геоцентрическая естественнонаучная картина мира (от греч. geos – Земля) – представление, по которому в центре мироздания находится абсолютно неподвижная Земля, а Солнце, Луна, звезды и другие небесные тела движутся вокруг нее. Она просуществовала приблизительно 2000 лет, с V в. до н. э. и до XVI–XVII вв.).

2. Гелиоцентрическая естественнонаучная картина мира (от греч. helios – Солнце) – представление, по которому все небесные тела, включая Землю, вращаются вокруг Солнца. Она просуществовала примерно 500 лет (до рубежа XIX и XX вв.).

3. Квантово-релятивистская естественнонаучная картина мира (от лат. quantum – сколько и relativus – относительный) – современное естествознание, основой которого являются теория относительности Эйнштейна и квантовая физика (речь о них пойдет в четвертой теме учебного пособия). Она существует в естествознании до сих пор, и ей уже больше столетия.

Это, конечно, не означает, что в истории науки важны одни лишь революции. В промежутках между ними также делаются научные открытия и создаются новые теории. Однако, несомненно, что именно революционные изменения, затрагивающие основы науки, определяют общие контуры научной картины мира на длительный период.

Научные революции (в отличие от общественно-политических) не пугают людей. Наоборот, среди ученых утвердилась вера в то, что эти революции, во-первых, представляют собой необходимый элемент в развитии науки, а во-вторых, не только исключают, но, напротив, предполагают взаимосвязь между старыми и новыми научными знаниями и представлениями. Датский ученый XX в. Нильс Бор сформулировал так называемый принцип соответствия, который гласит: всякая новая научная теория не отвергает начисто предшествующую, а включает ее в себя на правах частного случая, то есть устанавливает для прежней теории ограниченную область применимости. И при этом обе теории (старая и новая) вполне могут мирно существовать. Для иллюстрации этого принципа можно привести следующий пример. Гелиоцентрическое представление об окружающем мире вроде бы полностью отрицает собой геоцентрическое, навсегда отвергает его. Примем гелиоцентрическую модель за верную и рассмотрим небольшую область Вселенной, маленький ее фрагмент, а именно – Землю и ближайшее окружающее ее пространство, например, до Луны, не дальше. Теперь зададимся вопросом: что будет центром в этой области, или фрагменте окружающего мира? Конечно же, Земля. Причем утверждение о ней как о центре всего для данного избранного нами масштаба является вполне справедливым, и если нам придется вести какие-либо научные наблюдения, измерения или исследования применительно к этому небольшому пространству Вселенной, мы будем исходить из утверждения о центральном положении Земли. Получается, что в указанном масштабе древний геоцентризм является верным и отнюдь не отрицается гелиоцентризмом. Говоря иначе, гелиоцентризм не исключает геоцентризм, а включает его в себя на правах частного случая, устанавливает для него ограниченную область применения.

Итак, каждая новая теория в частности, равно как и научная картина мира в целом, не уничтожает предыдущую, а, являясь более широкой, включает ее в себя. Кроме того, не будем забывать о том, что без предыдущего не могло бы быть и последующего, или, говоря иначе, любые новые взгляды, идеи и теории обязаны своим появлением на свет всем старым представлениям, существовавшим задолго и незадолго до них.

Поговорим о прочитанном

1. Каковы основные формы духовной культуры? В чем они сходны между собой и чем отличаются друг от друга?

2. Что такое наука? Каковы основные точки зрения на время возникновения науки? В чем состоят принципиальные различия между естественными и гуманитарными науками?

3. Перечислите основные особенности научного познания и дайте краткую характеристику каждой из них. Назовите критерии (принципы) научности и раскройте их суть.

4. Что представляет собой структура научного познания? Охарактеризуйте эмпирический и теоретический его уровни. Как они взаимодействуют? Что такое научная гипотеза? Каким образом она превращается в научную теорию? Каковы основные условия эффективности гипотезы? Приведите по одному примеру подтверждения и опровержения гипотезы.

5. Как менялось представление о возможностях науки, начиная с XVI в. и заканчивая нашими днями. Дайте характеристику каждой из границ научного познания. Какая из них обусловлена объектами и методами познания науки? В чем состоит граница науки, порождаемая ее инструментальным характером? Как понимать утверждение о том, что чем больше наука открывает, тем больше она «закрывает», то есть объявляет принципиально невозможным? Приведите какие-либо примеры, иллюстрирующие это положение.

6. В чем состоят границы науки, связанные с возрастом человечества и с особенностями человеческой природы? Что такое макромир, микромир и мегамир? Каким образом макроприрода человека порождает одну из границ науки? Почему даже универсальный язык математики нельзя считать идеально подходящим для описания микро- и мегамира?

7. Какими были представления о развитии науки до XX в.? Как они изменились в минувшем столетии? Какие общие модели развития науки приобрели наибольшую известность в XX в.?

8. Как развивается наука с точки зрения Томаса Куна? Назовите основные понятия его концепции и дайте им определения. В чем заключается главное отличие общей модели развития науки, предложенной Имре Лакатосом, от модели Куна? В чем состоит сходство этих моделей?

9. Что такое единая научная картина мира? Каким образом связаны научные революции и научные картины мира?

10. Какие три научные революции и соответствующие им три научные картины мира можно выделить в истории естествознания? Почему возможно утверждать, что историческое развитие науки происходит с ускорением? Что представляет собой сформулированный Нильсом Бором принцип соответствия?

Тема 2. Теоретические представления о мире: античность и средневековье

Часть 1. Античная картина мира: Божественный Космос

§ 1. «Как прекрасен этот мир…»

Великий античный философ и ученый Платон как-то сказал: «Познание начинается с удивления». Эту фразу приписывают многим, в том числе ученику Платона – Аристотелю. Нет ничего удивительного, ведь кратким афористическим суждением здесь высвечен исходный пункт познавательной деятельности, определяющий саму суть науки. Ранее уже было показано, что любое теоретическое знание, научное в том числе, всегда выходит за рамки простого обыденного понимания мира, данного непосредственно в повседневности. Теория начинается с простого начала «не верь глазам своим» и движется далее, руководствуясь принципом «доверяй только разуму, действующему правильно». С различными вариантами понимания, что есть «правильно» или «неправильно» в деятельности разума, мы не раз еще встретимся. Сейчас же обратим внимание на исходное начало всех размышлений тех, кто именует себя «ученый» и «философ». «Нет ничего очевидного», – утверждают они. Очевидность должна пройти испытание «разумным вопрошанием», должна пройти через вопрос – а так ли это? Солнце движется по небу – а так ли это? Земля плоская – а так ли это? Вполне вероятно, что в ходе исследований и размышлений мы убедимся, что так оно и есть, что глаза нас не обманывают. Но это уже будет не непосредственная данность, не простая очевидность, а знание, исходным пунктом которого было то самое вопрошание. С этого вопрошания начинается теория – в том числе и у античных ученых.

Какой же представлялась природа древнему античному ученому? Ведь природа, ставшая объектом теоретических размышлений и рассуждений, уже не может считаться непосредственно данной в обыденном опыте. Опыт дает вещи и их свойства (в самой простой наглядности), а природа к этому компоненту не сводится и не может быть сведена. В чем в таком случае древний ученый видел цели познания? Какими путями планировал он к этим целям идти?

Сегодня мы можем говорить об этом лишь в общих чертах – настолько, насколько мы представляем себе основы античной культуры как основы любой деятельности людей той эпохи. Такая картина никогда не будет полной, однако ключевые ее моменты можно обозначить достаточно четко, опираясь в том числе и на те древние тексты, которыми мы сегодня располагаем: труды и отрывки из трудов Платона, Аристотеля, Гиппарха, Евклида, Аристарха, Птолемея, Евдокса, Диогена, Плотина и многих других. Наш абстрактный античный ученый – собирательный образ, созданный на основе известных нам взглядов и концепций этих и многих других представителей античного теоретического знания.

Помимо неполноты дошедших до нас источников, имеется еще одна сложность. Дело в том, что мы смотрим на мир глазами своей культуры, сквозь призму ее основополагающих принципов, часто нами не осознаваемых. Нам требуется немало усилий, чтобы увидеть мир сквозь призму культуры иной. Часто то, что в контексте нашей культуры нам показалось бы абсурдным и смешным, в контексте другой культуры выглядит вполне логичным и правильным. И иначе: кажущееся естественным, понятным, истинным, знакомым со школьной скамьи в контексте нашей культуры выглядит ужасным абсурдом или смешным парадоксом в иных культурных пространствах.

Итак, на что же было направлено внимание античных ученых? Где именно они стремились осуществить поиск истины? Если бы огромный суперкомпьютер мгновенно перелистал бы перед нами все имеющиеся в наших библиотеках и музеях труды античных ученых, в то же мгновение выдал бы нам их общее объективно-предметное содержание, то перед нами скорее всего, становясь то ярче, то бледнее, на мониторе появилось бы всего лишь одно слово. Это слово – Космос. Сегодня мы также довольно часто это слово употребляем, встречаем его на страницах книг, газет, школьных учебников, но, как правило, оно не вызывает какого-либо ощущения таинственности или сакрального трепета. Более того, если бы мы могли объяснить древнему ученому, что именно мы понимаем под этим словом, древнегреческий ученый нас, скорее всего, не понял бы или обвинил в неправильном словоупотреблении.

В самом деле: представьте себе, что такое Космос? Наверняка, воображению большинства из вас предстала темная бесконечная бездна (без-дна в прямом смысле слова), пустота, в которой кое-где обнаруживаются редкие скопления материи, вспыхивают галактики и крупные звезды, беспорядочно перемещающиеся относительно друг друга… Каждый сам может продолжить, ведь именно так рисует Космос (мы его часто сегодня на житейском уровне отождествляем с Вселенной вообще) современная научная картина мира, знакомая нам со школьных уроков. Но античный ученый, выслушав подобное описание, заявил бы, что мы, скорее, говорим о хаосе, а не о Космосе, ибо все, о чем мы здесь говорили, все, что мы представляли, к Космосу не может иметь никакого отношения. Космос никак не может быть бездонным, мрачным, пустым, неупорядоченным – как бы нам ни говорил обратное наш жизненный опыт. Космос, постигаемый разумом, совершенно другой. Мы видим, что слово осталось тем же самым, но картина, к которой оно отсылает, радикально изменилась, помещенная в иной культурный контекст.

Слово «Космос» слишком сложно, чтобы можно было бы просто подобрать ему синоним в понятийной системе нашей науки и культуры вообще. Многообразие содержащихся в нем смыслов требует для адекватного его описания и понимания введения не одного, а целой серии понятий, отсылающих де-факто к одному и тому же. Во-первых, в слове «Космос» античной наукой мыслится порядок, нечто поставленное «в ряды», выстроенное сообразно некой внутренней структуре. Недаром до сих пор в качестве антонима слова «Космос» мы и сегодня нередко используем слово «хаос» в смысле «беспорядок». Эта мысль о космической природе возникает в античной философии и науке очень рано, можно сказать, у самых ее истоков. Дело в том, что, на первый взгляд, нас окружает хаос и только хаос: бесконечное течение, смена впечатлений, смена времен, жизнь утекает, проходит безвозвратно, ни один день не похож на предыдущий, в общем – все течет, как сказал греческий философ Гераклит. Но дело даже не в том, что в этом течении можно обнаружить некоторую упорядоченность и регулярность, например, смену времен года, – дело в том, что неупорядоченность не может быть помыслена и осмыслена теоретически.

Греческие интеллектуалы опять же очень быстро поняли различие между знанием и мнением, между ученым и, например, толпой на рыночной площади. Множество обыденных мнений, которые высказывают люди, – это еще не осмысление мира, природы и Космоса. Мнения остаются мнениями, чья ценность ограничивается сегодняшним днем или конкретным мгновением. Во мнениях «о вкусах не спорят», а все мнения равноправны. В V–IV вв. до н. э. группа философов, получивших общее название «софисты», попыталась показать, что дальше мнений человек вообще не может продвинуться, истинное знание человеку не доступно. Но, как заметили другие ученые и философы, например Платон, если такое осмысление мира и природы вообще имеет место, если человек смог (пусть и очень несовершенно, слабо) осознать этот порядок в себе и в мире, значит, что этот порядок существует, иначе мышлению просто не за что было бы ухватиться и состояться как мысли. Таким образом, с точки зрения античных философов, наличие мышления показывает наличие порядка, а сам порядок обуславливает теоретическое мышление.

Порядок не только требует осмысления, ничего, кроме него, осмыслить, по мнению античных философов и ученых, вообще нельзя. Хаос и не нуждается в осмыслении или объяснении. Представим себе ситуацию, когда люди в одной и той же ситуации совершают плохой и хороший поступки (последний – бескорыстно). Например, продавец обманывает покупателя. Или продавец возвращает покупателю забытый тем на прилавке кошелек. Какой из этих двух случаев покажется нам более «естественным» с точки зрения обыденности (не морали, не закона, а простого существования среди себе подобных)? Вот это «естественное» и не требует осмысления – это естественно-нормально (как бы дико это не звучало), да оно и не может быть осмыслено, оно просто наличествует как факт. Осмысления требует именно «ненормальный поступок» – когда, например, человек поступает вопреки собственной выгоде, чтобы помочь другому человеку. Этот поступок вырывается сам и вырывает нас из гераклитовского «все течет». Он как остров, на котором можно остановиться, перевести дух и оглядеться. Хаос же не просто немыслим (тут еще проще простого – не мыслить проще, чем занять себя одной и той же мыслью об одном и том же хотя бы в течение пяти – семи секунд). Античным философам и ученым хаос просто не интересен. Грязь на улицах (безобразное) сама по себе никакого любопытства не представляет, дурной человек также не интересен – он обыденен, «естествен», но не интересен.

Разумеется, Космос-порядок не провозглашает простым своим наличием уничтожения хаоса. Для античного философа и ученого (шире – античного человека) хаос – это не иллюзия, хаос вполне реален. Пока есть законы, есть город-государство. Но вот люди не хотят соблюдать законы (поскольку законы устарели, несправедливы и т. д.) – и городской порядок становится хаосом. Грань между порядком и хаосом очень тонкая. Тем большим восхищением должен преисполниться человеческий ум, сумевший созерцать если не весь порядок целиком, то хотя бы часть его (меру). Недаром сквозь всю античную мысль красной нитью проходит известное правило, восходящее к семи мудрецам: «Меру во всем соблюдай».

Вторая сторона понимания Космоса – гармония. Собственно, гармония – это само по себе греческое слово, означавшее изначально «скрепление», «соединение» (у Гомера Одиссей, строящий корабль «гармонизирует» доски и балки). Космос состоит из частей, но при этом представляет собой целое. Как часть становится целым, а целое существует в частях? Вот одна из ключевых проблем активного теоретического знания, осознанная еще на ранних этапах становления античной мысли в виде известной изучавшим философию проблемы первоначала (субстанции).

На третьей стороне природы Космоса мы также остановимся коротко, поскольку эти вопросы подробно изучаются в курсе философии. Эту сторону мы условно обозначим «Благо», хотя многие, например Платон, отождествляли Космос и Благо без всяких условностей и оговорок. Суть такова: Космос есть единое, цельное Благо для всех своих частей. Каждая часть, взятая на своем месте в Космосе, устроена наилучшим образом (даже если нам так не кажется). Все в Космосе существует для всего, а все вместе – ради Блага. Зло же может прорваться сквозь космический порядок, ибо удержать порядок сложно, а разрушить или нарушить легко.

Наконец, последняя сторона Космоса, мимо которой пройти просто нельзя. Даже сегодня этот смысл сохранился в нашем языке в производном слове «косметика». Космос есть нечто «украшенное», «прекрасное», «красота». Обратите внимание на удивительную картину, которая у нас получилась: красота – это благо, это порядок, это гармония. Благо – это красота, гармония, порядок. Все вместе – в единстве – это Космос, или Божественный Космос. Именно такой Космос достоин познания, осмысления, восхищения, поскольку для античной культуры этическое и эстетическое от интеллектуального не отделимы.