Солнце уже разлилось золотом по всему небу, окрасив облака, незаметно подкрадывался вечер. Время недолгой встречи подходило к концу. Дочь принялась наводить порядок на кухне. Чашки помыла и, перевернув на салфетку, оставила на столе, как и в прошлый свой приезд.

Поговорив с братом, мама вошла вслед за дочерью в кухню.

– Ладно, мам, – с улыбкой, стараясь не показывать затаившуюся в голосе грусть, сказала Надя. – Мне пора.

– Посидела бы ещё, скоро, глядишь, и брат приедет… – прошелестел медленно тающий голос за её спиной.

Надя знала, что никто не приедет…

– Я к тебе потом ещё заеду. Люблю тебя, – тихо ответила она. – И… скучаю. Очень.

Старый дом ответил ей тишиной. Вокруг всё также стояла покрытая слоем пыли мебель. Радио уже много лет молчало. Солнечный свет, едва проникающий сквозь старые, выцветшие за годы занавески больше не грел, потускнел, сделался прохладнее. Ветер бился в прикрытые ставни на окнах.

Дяде было всего сорок пять, когда ему навстречу откуда ни возьмись выехал грузовик. Водителя фуры позже признали виновным.

Мама умерла тут, в старом семейном доме. Она ушла тихо, сидя в своём кресле, в котором любила заниматься рукоделием, одетая в тёмно-синее платье с вышивкой из полевых цветов.

Дом ещё жил, бережно храня искорки родных душ. На старых, пожелтевших от времени фотографиях всё ещё светились улыбки, давно заблудившихся в воспоминаниях людей: дядя, дедушка с бабушкой, дальние родственники, которых Надя совершенно не помнила, и мама.

Родительская суббота медленно тлела в лучах закатного солнца.

Перед тем, как закрыть тяжёлую дверь и уехать домой, гостья огляделась, мысленно возвращаясь в ставший прошлым день, как они сидели на кухне с мамой и смеялись, солнце согревало комнату, а воздухе разливался аромат свежезаваренного чая. Надя всё ещё чувствовала вкус вишнёвого варенья на языке.

Это был хороший день, наполненный светом памяти и любовью…