Колесо Времени. Книга 12. Грядущая буря

Кадсуане была не одна. Вместе с ней – вполне ожидаемо – пришла и Найнив; нередко в последнее время она неотступно следовала за Зеленой сестрой, чем напоминала Ранду кошку, настороженно сопровождающую конкурентку, которой вздумалось посягнуть на чужую территорию. Вероятно, так Найнив поступала из-за него. Темноволосая Айз Седай, что бы сама ни говорила, не переставала быть Мудрой Эмондова Луга и готова была дать отпор всякому, кто, по ее мнению, обижал ее подопечных. Учить их уму-разуму и ругать имела право, разумеется, только одна Найнив.

Сегодня она надела серое платье, повязав на талии желтый кушак поверх пояса – по последней доманийской моде, как слыхал Ранд, – и на лбу у нее красовалась уже ставшая привычной красная точка. К тому же на ней сверкали длинное золотое ожерелье и тонкий золотой поясок, им по стилю соответствовали усыпанные алыми, зелеными и синими самоцветами браслеты и кольца. Украшения были тер’ангриалами – вернее, несколько из них были вдобавок и ангриалами, – сравнимыми с теми, что имелись у Кадсуане. Ранду доводилось слышать, как Найнив ворчала, что к ее тер’ангриалу, с этакими-то безвкусно яркими камнями, почти невозможно подобрать подходящую одежду.

Так что появление Найнив сюрпризом не было, чего нельзя было сказать в отношении Аливии. Ранд не знал, что бывшую дамани привлекли к… получению сведений. Однако поскольку она, как предполагали, превосходит Найнив по уровню Единой Силы, то, вероятно, ее позвали для поддержки. Когда дело касается Отрекшихся, никакая предосторожность не будет лишней.

В волосах Аливии виднелись белые пряди, и ростом она была лишь чуть выше Найнив. Ее седые волосы говорили о многом – любой признак седины у женщины, владеющей Единой Силой, свидетельствовал о возрасте. О значительном возрасте. Аливия утверждала, что ей четыреста лет. Сегодня бывшая дамани нарядилась в вызывающе красное платье, словно бы нарочно стремясь выделиться. Большинство дамани, будучи освобождены от привязи, все равно продолжали вести себя робко и пугливо. Но не Аливия – в ней крылись сила и целеустремленность, которые заставляли вспомнить о белоплащниках.

Ранд ощутил, как напряглась Мин, почувствовал ее недовольство. Рано или поздно Аливия должна помочь ему умереть. Таково было одно из видений Мин – а видения Мин всегда сбывались. Если не считать того, что, по собственному признанию Мин, в отношении Морейн она оказалась не права. Возможно, это означает, что ему не придется…

Нет. Все, что заставляет его задумываться о том, как уцелеть в Последней битве, все, что вселяет надежду, опасно. Нужно быть твердым, чтобы встретить уготованную ему судьбу. Нужно быть твердым, чтобы не дрогнув принять смерть, когда придет его час.

«Ты говорил, что мы умрем, – произнес в глубинах его сознания Льюс Тэрин. – Ты обещал!»

Кадсуане, ни слова не промолвив, пересекла комнату и налила себе кубок приправленного пряностями вина, что стояло на маленьком прикроватном столике. Потом Айз Седай уселась на стул, сработанный из древесины можжевельника. Ладно хоть она не потребовала, чтобы он ей вина налил. С нее такое станется.

– Ну, что вы узнали? – спросил Ранд, отходя от окна и наливая кубок вина себе.

Мин подошла к кровати – с рамой из кедровых плах и с передней спинкой из окорённого дерева, протравленного до глубокого красновато-коричневого цвета, – и села, сложив руки на коленях. Девушка внимательно следила за Аливией.

Резкий тон Ранда заставил Кадсуане приподнять бровь. Он вздохнул, загоняя раздражение подальше. Он попросил Кадсуане стать его советницей, ценой чему стало согласие с ее условиями. Мин говорила, что в будущем он научится у Кадсуане чему-то важному – таково было другое видение Мин, – и, говоря начистоту, данные ею советы не раз оказывались полезными. Так что с ее постоянными требованиями блюсти приличия вполне можно было примириться.

– Как прошли допросы, Кадсуане Седай? – осведомился Ранд более спокойным тоном.

Она отстраненно улыбнулась.

– Неплохо.

– Неплохо? – взорвалась Найнив. Хорошо ей – она-то не давала Кадсуане обещаний быть любезной. – Эта женщина кого угодно из себя выведет!

Кадсуане потягивала вино.

– Любопытно, дитя мое, чего еще другого ждать от Отрекшейся. У нее с избытком было времени на то, чтобы научиться… людей из себя выводить.

– Ранд, эта… эта тварь – все равно что камень, – поворачиваясь к нему, заявила Найнив. – Сколько дней ее допрашивали, а она из себя выдавила в лучшем случае одно-единственное предложение, от которого есть для нас хоть какой-то толк! Она лишь объясняет, насколько мы ей не ровня, какие мы отсталые и неразвитые. Ну, порой еще высказывается, что намерена в конце концов всех нас убить.

Найнив потянулась было к своей длинной косе – но, спохватившись, отдернула руку. В последнее время она вполне успешно боролась с привычкой дергать себя за косу в гневе или раздражении. Ранд терялся в догадках, с какой стати обеспокоена Найнив, ведь ярости своей она и не скрывает.

– Судя по живописному описанию этой девочки, – заметила Кадсуане, кивком указав на Найнив, – суть ситуации она ухватила весьма точно. Пфф! Когда я сказала «неплохо», то нужно было воспринимать это как «настолько хорошо, как можно ожидать, учитывая стесняющие нас ограничения». Если художнику глаза завязать, то потом нечего удивляться, что он ничего не нарисовал.

– Речь не об искусстве, Кадсуане, – сухо произнес Ранд. – А о пытках.

Мин посмотрела ему в глаза, и он ощутил ее беспокойство. Беспокойство за него? Не его же пытать должны.

«Сундук, – прошептал Льюс Тэрин. – Нам надо было умереть в сундуке. Тогда бы… Тогда бы все кончилось».

Кадсуане потягивала вино. Ранду незачем было пробовать его на вкус – он и так знал, что пряности такие жгучие, что вино превратилось в донельзя противное питье. Но лучше так, чем что-то альтернативное.

– Ты требуешь от нас результатов, мальчик мой, – сказала Кадсуане. – И в то же время сам лишаешь нас необходимых инструментов. Можешь называть это пыткой, допросом, хоть запеканием, но, по-моему, это глупость. Вот если бы нам было позволено…

– Нет! – прорычал Ранд, обрывая ее взмахом руки… нет, культи. – Вы не будете ей ни угрожать, ни причинять боль.

«Посаженный в темный сундук, откуда время от времени выволакивают наружу и избивают». Он не позволит, чтобы таким образом обращались с женщиной, оказавшейся в его власти. Пусть даже это Отрекшаяся.

– Допрашивайте ее сколько угодно, но некоторых вещей я не допущу.

Найнив презрительно фыркнула:

– Ранд, это же Отрекшаяся! Она опасна, опаснее некуда!

– Что она опасна, я и так знаю, – тихим голосом произнес Ранд, подняв покалеченную левую руку и показывая ей культю. В свете лампы металлом блеснул ало-золотой вытатуированный дракон. Голову дракона поглотил Огонь, который едва не погубил самого Ранда.

Найнив сделала глубокий вдох и сказала:

– Что ж, тогда ты должен понять, что к ней обычные правила неприменимы!

– Я сказал «нет»! – ответил Ранд. – Допрашивай ее, но ничего с ней не делай!

«Только не с женщиной. Я буду держаться за этот лучик света в своей душе. Я уже и так принес смерть и горе слишком многим женщинам».

– Если таково твое требование, мальчик мой, – скупо заметила Кадсуане, – тогда так и будет. Только не хнычь, когда нам не удастся вытащить из нее то, что она ела вчера на завтрак, а тем более – сведения о местонахождении других Отрекшихся. Можно только задаваться вопросом, почему ты вообще настаиваешь на продолжении подобного фарса. Вероятно, нам стоит просто передать ее Белой Башне и покончить с этим делом.

Ранд отвернулся. Солдаты на лугу уже закончили оборудовать коновязи. Выглядели те хорошо – выровненные и прямые, и каждой лошади отведено ровно столько места, сколько нужно.

Отдать ее Белой Башне? Такого не будет никогда. Кадсуане не выпустит Семираг из своих рук, пока не добьется от Отрекшейся ответов на интересующие ее вопросы. За окном по-прежнему дул ветер, и знамена развевались у Ранда перед глазами.

– Передать ее Белой Башне, говорите? – произнес он, поворачиваясь и глядя на Кадсуане и Найнив. – Какой Белой Башне? Вы готовы доверить ее присмотру Элайды? Или имеете в виду других? Сомневаюсь, что Эгвейн обрадуется, если я вдруг подкину ей одну из Отрекшихся. С Эгвейн станется просто отпустить Семираг, а вместо нее схватить меня, дабы заставить преклониться перед правосудием Белой Башни. Где меня потом укротят, превратив в очередной охотничий трофей.

– Ранд! – нахмурившись, воскликнула Найнив. – Эгвейн никогда…

– Она – Амерлин, – отозвался он и осушил свой кубок с вином одним глотком. Вино было таким же отвратительным на вкус, каким он его помнил. – Айз Седай до мозга костей. Я для нее лишь пешка.

«Да, – откликнулся Льюс Тэрин. – Нам нужно держаться подальше от них. Знаешь, они отказались нам помочь. Отказались! Сказали, что мой план безрассуден. Вот я и остался лишь с Сотней спутников, и не было ни одной женщины, чтобы сформировать круг. Предательницы! Это всецело их вина. Но… но ведь именно я убил Илиену. Почему?»

Найнив что-то сказала, но Ранд не обратил внимания на ее слова. «Льюс Тэрин? – обратился он к голосу. – Что ты сделал? Женщины не стали помогать? Почему?»

Но Льюс Тэрин вновь принялся всхлипывать, и голос его стал отдаляться.

– Скажи мне! – закричал Ранд, швыряя кубок на пол. – Чтоб тебе сгореть, Убийца Родичей! Ответь мне!

В комнате воцарилась тишина.

Ранд заморгал. Он никогда… ни разу не пытался разговаривать вслух с Льюсом Тэрином там, где его могли услышать. И они знали. Семираг говорила о голосе, который он слышит, и притом не обращала внимания на Ранда, словно бы тот был заурядным безумцем.

Ранд поднял руку, чтобы провести пятерней по волосам. Вернее, попытался… так как это была та рука, что превратилась в культяпку, и все окончилось ничем.

«О Свет! – мысленно воскликнул он. – Я теряю над собой контроль. Зачастую я не понимаю, чей это голос – мой или его. Когда я очистил саидин, все же должно было стать лучше! Я вроде бы должен был оказаться вне опасности…»

«Кругом опасность, – пробормотал Льюс Тэрин. – Мы уже безумны. Теперь возврата нет». Он захихикал, но смешок быстро перешел в рыдания.

Ранд обвел взглядом комнату. В темных глазах Мин он увидел такую тревогу, что поторопился отвернуться. Аливия, наблюдавшая за разговором о Семираг так, будто видела собеседников насквозь, ответила Ранду всепонимающим взглядом. Даже слишком понимающим. Найнив наконец-то уступила давней привычке и то и дело подергивала косу. Кадсуане же на сей раз не стала бранить юношу за гневную вспышку. Вместо этого она просто поднесла к губам кубок с вином. Как она пьет эту отраву?

Мысль была обыденной. Нелепой. Ранду хотелось рассмеяться. Только он был не в состоянии издать ни звука. Даже мрачный юмор не помогал ему, вообще ничего не помогало. «О Свет! Я так больше не могу. Перед глазами все как в тумане, рука обожжена и искалечена, а старые раны в боку открываются, стоит только вдохнуть поглубже. Я высох, точно вычерпанный до дна колодец. Нужно заканчивать тут свои дела и отправляться к Шайол Гул».

«Иначе от меня ничего не останется. И что тогда убивать Темному?»

Подобная мысль веселого смеха не вызовет. От нее впору впасть в отчаяние. Но Ранд не плакал, ведь он – сталь, а стали слезы неведомы.

Наверное, покамест им на двоих хватит рыданий и слез одного Льюса Тэрина.

Глава 2
Сущность боли

Эгвейн встала и выпрямилась, спина словно в огне горела от ставших уже привычными ударов, нанесенных рукой наставницы послушниц. Она чувствовала себя ковром, из которого старательно выбивали пыль. Несмотря на это, девушка спокойно расправила белые юбки и, повернувшись к зеркалу, аккуратно промокнула уголки глаз. Всего лишь по слезинке в каждом глазу. Эгвейн улыбнулась своему отражению и вместе с ним одобрительно кивнула себе.

Серебристая поверхность зеркала отражала маленькую, отделанную темным деревом комнату за спиной девушки. Обстановка была весьма строгой – прочный табурет в углу, сиденье которого потемнело и истерлось от многолетнего использования. Массивный письменный стол наставницы послушниц с единственным толстым фолиантом на нем. Другой стол – узкий, стоявший позади Эгвейн, – украшала резьба, но гораздо большее внимание он привлекал к себе кожаной обивкой столешницы. Именно на нее ложились многие послушницы – и даже принятые, – чтобы понести наказание за непослушание. Эгвейн могла себе представить, как от бесконечных потоков слез постепенно темнеет столешница. Сама Эгвейн тоже не раз проливала здесь слезы.

Но не сегодня. Всего две слезинки, и ни одна не скатилась со щек. Не оттого, что ей не было больно, – нет, все тело просто пылало от побоев. Ведь чем дольше она отвергала власть над собой Белой Башни, тем сильнее становились избиения. Но с частотой и жестокостью наказаний росла и крепла решимость Эгвейн перенести побои. Она еще не научилась принимать боль так, как айильцы, но чувствовала, что близка к этому. Айильцы могли смеяться и под самыми жестокими пытками. Что ж, Эгвейн могла улыбаться после очередного наказания.

Каждый удар ремня, каждая вспышка боли были победой. А победа – всегда причина для радости, и притом не важно, насколько уязвлена гордость или как сильно горит кожа.

В отражении в зеркале Эгвейн также увидела стоявшую у стола позади нее женщину. То была сама наставница послушниц. Хмурясь, Сильвиана смотрела на кожаный ремень у себя в руках. На ее квадратном, лишенном возраста лице отражалась лишь тень удивления. Она рассматривала ремень как нож, который вдруг отказался резать, или лампу, которая не стала светить.

Сильвиана принадлежала к Красной Айя, о чем говорили кайма ее простого серого платья и бахрома шали на плечах. Она была высокой и крепкой, черные волосы зачесаны назад и собраны в узел на затылке. Во многих отношениях Эгвейн считала ее едва ли не образцом наставницы послушниц. Даже притом, что та назначала Эгвейн невероятное число наказаний. Возможно, именно поэтому. Сильвиана исполняла свой долг. Видит Свет, как мало в Башне тех, о ком можно так сказать в последнее время!

Сильвиана подняла взор и встретилась в зеркале взглядом с Эгвейн. Наставница послушниц поспешно отложила ремень и стерла с лица даже намек на какие-то эмоции. Эгвейн спокойно повернулась.

Сильвиана вздохнула, что было ей несвойственно.

– Когда же ты сдашься, дитя мое? – спросила она. – Должна признать, то, как ты отстаиваешь свою точку зрения, достойно восхищения, но ты ведь хорошо знаешь, что я буду наказывать тебя, пока ты не подчинишься. Должный порядок необходимо соблюдать.

Эгвейн постаралась не выдать удивления. Наставница послушниц редко заговаривала с ней, ограничиваясь обычно лишь распоряжениями или порицаниями. Хотя и раньше случались такие моменты…

– Должный порядок, Сильвиана? – переспросила она. – Можно подумать, он соблюдается в Башне повсеместно.

Сильвиана поджала губы, растянув их в тонкую ниточку. Она повернулась и сделала пометку в своей книге.

– Мы еще увидимся утром. Ступай ужинать.

Утром наказание последует за то, что Эгвейн обратилась к наставнице послушниц по имени, не добавив почтительного «Седай». И наверное, еще и за то, что, уходя, Эгвейн не присядет в реверансе. Они обе это знали.

– Я приду утром, – сказала Эгвейн, – но ужин подождет. Мне велено прислуживать Элайде за трапезой сегодня вечером.

Встреча с Сильвианой затянулась – Эгвейн принесла с собой внушительный список нарушений, – и теперь у девушки не оставалось времени поесть. Желудок протестующе ворчал.

На миг какие-то чувства отразились на лице Сильвианы. Это что, удивление?

– И ты раньше ничего мне не сказала?

– А это что-то изменило бы?

Сильвиана оставила вопрос без ответа.

– Значит, поешь, когда вернешься от Амерлин. Я дам распоряжение госпоже кухонь, чтобы тебе оставили поесть. Учитывая, как часто ты нынче подвергаешься Исцелению, дитя мое, тебе нужно питаться. Ни к чему, чтобы ты в обморок от голода падала.

Жестоко, но справедливо. Жаль, что она избрала для себя Красную Айя.

– Хорошо, – сказала Эгвейн.

– А когда поешь, – заметила Сильвиана, воздев палец, – ты вернешься ко мне – потому что проявила неуважение к Престолу Амерлин. Для тебя она никогда не будет просто Элайдой, дитя мое. – Она повернулась к своей учетной книге, добавив: – Кроме того, один Свет ведает, в какие неприятности ты к вечеру успеешь угодить.

Покинув тесную комнату и выйдя в широкий коридор с серыми каменными стенами и с выложенным красно-зелеными плитками полом, Эгвейн задумалась о последней реплике Сильвианы. Похоже, та ничуть не удивилась, узнав о визите Эгвейн к Элайде. Возможно, посочувствовала. Вряд ли Элайде понравится, коли Эгвейн будет так же перечить ей, как и всем остальным в Башне.

Не потому ли Сильвиана велела Эгвейн вернуться после ужина для последней порки? Учитывая приказ Сильвианы, Эгвейн обязана будет поесть перед наказанием, даже если Элайда назначит ей сотню плетей.

Это была маленькая милость, но Эгвейн была благодарна и за такое. Переносить ежедневные истязания было нелегко, а если вдобавок еще и оставаться без обеда или ужина…

Пока девушка размышляла, к ней приблизились две Красные сестры – Кэтрин и Барасин. Кэтрин несла в руках медную чашу. Очередная порция настоя из корня вилочника. Похоже, Элайда желала убедиться, что Эгвейн не сможет направить ни капли Силы, пока она сама будет ужинать. Эгвейн без возражений приняла зелье и выпила чашу одним глотком, ощутив слабый, но характерный привкус мяты. Небрежным жестом девушка вернула чашу Кэтрин, и той не оставалось ничего другого, как принять ее – словно она была королевским виночерпием.

В покои Элайды Эгвейн направилась не сразу. По иронии, затянувшееся наказание лишило ее ужина, но дало несколько свободных минут – и она не хотела приходить раньше времени, так как это сочли бы проявлением почтения к Элайде. Поэтому девушка и осталась возле двери наставницы послушниц с Кэтрин и Барасин. В кабинет должен был зайти еще кое-кто. Придет ли она?

Вдалеке по красно-зеленым плиткам коридора шли, сбившись в небольшие группы, сестры. Они опасливо поглядывали по сторонам, как зайцы, которым хочется выбежать на поляну пощипать травы, но они боятся таящихся в тенях хищников. Теперь сестры в Башне постоянно носили шали и больше не ходили поодиночке. Некоторых даже окружал ореол Силы, словно бы они опасались внезапного нападения злоумышленников даже здесь, в самой Белой Башне.

– И вам нравится все это? – неожиданно для себя спросила Эгвейн. Она посмотрела на Кэтрин и Барасин. Обе по совпадению были в той группе Айз Седай, которая захватила тогда Эгвейн.

– Что такое, дитя мое? – холодно спросила Кэтрин. – Задаешь вопросы сестре прежде, чем она позволит тебе заговорить? Тебе мало наказаний?

Основным цветом в ее одежде был красный, и носила женщина ярко-алое платье с черной отделкой в разрезах. Темные, слегка вьющиеся волосы каскадом спадали по спине.

Эгвейн пропустила угрозу мимо ушей. Что еще они могут ей сделать?

– Забудь на минуту о раздоре, Кэтрин, – сказала она, глядя, как проходившая мимо стайка Желтых ускорила шаг, завидев двух Красных сестер. – Забудь об угрозах и перестань упиваться властью. Отложи все это в сторону и взгляни вокруг. Ты гордишься этим? На протяжении столетий в Башне не было Амерлин, возвысившейся из Красной Айя. Теперь, когда у вас наконец-то появился шанс, вот что ваша предводительница делает с Башней. Женщины прячут взгляд от всех, с кем незнакомы, сестры не ходят по одной. Айя ведут себя так, словно воюют друг с другом!

Кэтрин фыркнула в ответ, но худощавая Барасин колебалась, бросая через плечо взгляды на группу спешивших дальше по коридору Желтых сестер. Некоторые из них косились на Красных.

– В этом виновна не Амерлин, – заявила Кэтрин. – А твои глупые бунтарки и их предательство!

«Мои бунтарки? – подумала Эгвейн, мысленно улыбнувшись. – Значит, теперь ты называешь их „моими“, а не считаешь меня несчастной принятой, которой задурили голову? Это что-то новенькое».

– Разве мы свергли с престола прежнюю Амерлин? – спросила Эгвейн. – Разве мы заставили Стражей пойти друг против друга? Мы не сумели сдержать Дракона Возрожденного? Или мы избрали Амерлин, настолько жадную до власти, что она приказала построить для себя дворец? Ту, из-за которой едва ли не каждая сестра боится, что может оказаться следующей, кого лишат шали?

Кэтрин не ответила, видимо считая ниже своего достоинства вступать в спор с простой послушницей. Барасин до сих пор посматривала вслед Желтым сестрам. Глаза ее расширились, в них читалось беспокойство.

– Мне кажется, – промолвила Эгвейн, – Красные должны быть не защитницами Элайды, а ее самыми яростными критиками. Поскольку все наследие, что оставит после своего правления Элайда, достанется вам. Не забывайте об этом.

Кэтрин посмотрела на девушку, яростно сверкнув глазами, и Эгвейн подавила досаду. Наверное, последние слова были излишне откровенными.

– Вечером явишься к наставнице послушниц, дитя мое, – распорядилась Кэтрин, – и объяснишь, как ты продемонстрировала свое неуважение к сестрам и самой Амерлин.

Эгвейн промолчала. Зачем она тратит время, пытаясь убедить Красных?

Старая деревянная дверь с шумом захлопнулась, заставив девушку вздрогнуть и обернуться. Гобелены по обе стороны двери слегка колыхнулись и замерли. Только сейчас Эгвейн поняла, что, выйдя из кабинета наставницы послушниц, неплотно прикрыла дверь. Слышала ли их разговор Сильвиана?

Дальше тянуть было нельзя. Похоже, Алвиарин сегодня не появится. Где же она? Алвиарин всегда приходила для наказания сразу после того, как наставница послушниц заканчивала разбираться с Эгвейн. Девушка покачала головой и двинулась по коридору. Обе Красные сестры не отставали – теперь они находились при ней постоянно, смотрели и следили за ней, за исключением того времени, когда Эгвейн посещала для обучения апартаменты других Айя. Девушка старалась делать вид, будто это ее почетный эскорт, а не тюремщицы. И старалась не замечать, как болит спина.

Все говорило о том, что Эгвейн побеждала в своей войне против Элайды. За обедом она слышала, как послушницы шептались о том, что старания Элайды удержать в плену Ранда с треском провалились. Произошло это несколько месяцев назад, и случившееся должно было оставаться в тайне. А еще ходили слухи об Аша’манах, связавших узами сестер, которых послали их уничтожить. Об этом задании Элайды тоже никто не должен был знать. Эгвейн предприняла шаги, чтобы обитатели Башни узнали об этих неудачах и не забывали о них, как и о несправедливом обращении Элайды с Шимерин.

О чем бы ни сплетничали послушницы, мимо Айз Седай слухи пройти не могли. Да, Эгвейн побеждала. Но она начинала терять удовольствие, которое когда-то испытывала от осознания своей победы. Какая радость в том, чтобы видеть, как Айз Седай трещат по швам и расползаются, как старая ткань? Кто станет радоваться, что Тар Валон, величайший из великих городов, переполнен отбросами и подонками? Какую бы ненависть ни испытывала Эгвейн к Элайде, она не могла торжествовать оттого, что Престол Амерлин правит так бездарно.

И вот сегодня вечером она встретится с Элайдой лично. Эгвейн медленно шла по коридорам, сдерживая шаг, чтобы не прийти раньше времени. Как ей вести себя за ужином? За девять дней в Башне Элайду она видела лишь мельком. Встреча с этой женщиной опасна. Если Эгвейн оскорбит Амерлин-самозванку, хоть на волосок преступив черту, то ее, того гляди, просто-напросто и казнить могут. Но унижаться и пресмыкаться она не станет. Эгвейн ни за что не склонит голову перед Элайдой, даже если это будет стоить ей жизни.

Эгвейн свернула за угол и резко остановилась, едва не упав. Коридор оказался неожиданно перегорожен каменной стеной, которую украшала красочная мозаика с изображением древней Амерлин. Она восседала на богато украшенном золотом троне и, обращаясь к королям и королевам, в предостерегающем жесте простирала перед собой руку. Табличка внизу гласила, что тут изображена Карайган Маконар, положившая конец восстанию в Мосадорине. Мозаика была смутно знакома Эгвейн, – когда девушка в последний раз видела ее, та находилась на стене в библиотеке Башни. Однако в тот раз лицо Амерлин не представляло собой кровавой маски. И с потолочных балок не свисали мертвые тела.

Кэтрин, побледнев, застыла рядом с Эгвейн. Никто не хотел говорить о том, как неестественным и пугающим образом менялись местами помещения и коридоры Башни. Происходившие трансформации служили безмолвным напоминанием о том, насколько внутренние раздоры и борьба за власть незначительны по сравнению с намного более страшными бедами, которые угрожают миру. Эгвейн же впервые видела, как не только переместился коридор, но и изменилась сама картина. Это шевельнулся Темный, и сам Узор содрогнулся.

Эгвейн повернулась и широким шагом пошла прочь от перегородившей коридор мозаики. Сейчас она не может думать об этих проблемах. Любая уборка начинается с того, что нужно выбрать одно место и сначала навести порядок там. Она свое место выбрала. Нужно во что бы то ни стало вернуть Белой Башне целостность.

К сожалению, путь в обход займет гораздо больше времени. Эгвейн с неохотой ускорила шаг; являться раньше не стоило, но и опаздывать нельзя. Обе ее надсмотрщицы тоже спешили следом, шурша юбками. Им пришлось вернуться, пройдя обратно через несколько коридоров, и по пути Эгвейн заметила свернувшую за угол Алвиарин. Она шла торопливым шагом, понурившись и направляясь в сторону кабинета наставницы послушниц. Значит, она все-таки пришла за наказанием. Но что заставило ее задержаться?

Миновав еще два поворота и пролет холодной каменной лестницы, Эгвейн оказалась в той части Башни, которая была отведена Красной Айя. Сейчас здесь пролегал кратчайший путь к покоям Амерлин. На стенах висели гобелены различных оттенков красного, пол был выложен плитками кармазинового цвета. Женщины ступали по коридорам с одинаково строгим выражением на лицах, словно то было элементом некоей форменной одежды, и тщательно укутав плечи шалями. Здесь, в апартаментах собственной Айя, где Красные сестры должны чувствовать себя в безопасности, они настороженно и подозрительно косились даже на деловито снующих мимо слуг с эмблемой Пламени Тар Валона на груди. Эгвейн шагала по коридору, жалея, что ей приходится торопиться – спешка придает ей испуганный вид. Но тут уж ничего не поделаешь. Добравшись до центра Башни, она поднялась по нескольким лестничным пролетам и наконец достигла коридора, ведущего к покоям Амерлин.

Занятость уроками и поручениями не оставила ей времени обдумать, как вести себя с самозваной Амерлин. Именно эта женщина свергла Суан, это она схватила Ранда, это она привела Айз Седай на край гибели. Элайда должна узнать ее гнев, должна испытать стыд и унижение! Она…

Эгвейн остановилась перед вызолоченной дверью, ведущей в личные апартаменты Элайды. «Нет».

Она легко могла представить, что будет тогда. Разъяренная Элайда бросит ее в темницы в подземельях Башни. Какая в том польза? Нет, еще рано идти на открытое столкновение. Иначе за кратким мигом торжества последует сокрушительное поражение.

Но Света ради, она не склонится перед Элайдой! Никогда Амерлин так не поступала!

Нет… не так. Амерлин делает то, что от нее требуется. Что важнее? Белая Башня или гордость Эгвейн? Выиграть эту битву можно, только если позволить Элайде думать, будто она близка к победе. Нет… Нет, выиграть можно только тогда, если Элайда решит, что битвы нет вовсе. Это единственный способ.

Хватит ли у Эгвейн сил весь вечер держать себя в руках и обуздать свои речи? Она не была в этом уверена. Но ей нужно, чтобы после ужина Элайда полагала, будто все у нее в руках, будто Эгвейн приведена к покорности. Лучший способ добиться подобного результата и сохранить хоть какое-то достоинство – вообще ничего не говорить.

Молчание. Сегодня оно будет ее оружием. Укрепившись духом, Эгвейн постучала.

Первой неожиданностью стало то, что дверь ей открыла одна из Айз Седай. Разве у Элайды нет для этого слуг? Эгвейн не узнала сестру, но лишенное возраста лицо, сразу привлекавшее внимание, не оставляло места сомнениям. Стройная, но пышногрудая женщина была из Серой Айя, на что указывала бахрома ее шали. Золотисто-каштановые волосы спадали до середины спины, но во взгляде читалась затравленность, словно бы в последнее время она находилась под грузом огромного напряжения.

Элайда была внутри. Эгвейн задержалась на пороге, глядя в лицо соперницы впервые с тех пор, как покинула Белую Башню вместе с Найнив и Илэйн, отправившись выслеживать Черных Айя. Казалось, это поворотное событие случилось целую вечность тому назад. Красивая и статная, Элайда будто бы утратила часть присущей ей суровости. Она сидела с царственной осанкой и едва заметно улыбалась, словно какой-то шутке, понятной ей одной. Ее кресло было почти троном – красного и белого цветов, украшенное резьбой и позолотой. На столе лежал и второй столовый прибор – вероятно, для той самой незнакомой Эгвейн Серой сестры.

Прежде Эгвейн не доводилось бывать в личных покоях Амерлин, но она вполне могла представить себе, как выглядели бы комнаты Суан. Просто, но не строго. Там нашлось бы место украшениям, дабы они демонстрировали значимость владелицы покоев, но притом не отвлекали внимания. При Суан каждая вещь исполняла бы свою функцию – возможно, сразу несколько. Столы с потайными ящиками. Настенные гобелены, одновременно служившие картами. Повешенные над камином скрещенные мечи, наточенные и смазанные – на случай, если понадобятся Стражам.

Наверное, картины, что предстали перед мысленным взором Эгвейн, – это чистой воды фантазии. В любом случае Элайда не только выбрала для себя другие апартаменты, но и роскошь их убранства бросалась в глаза. Просторная комната была обставлена еще не полностью – поговаривали, будто она едва ли не каждодневно прибавляла что-то новое к обстановке своих покоев, – но даже то, что уже тут имелось, просто кричало о богатстве. Стены и потолок украшали новые драпировки из шелковой парчи, исключительно красной. Тайренский напольный ковер с рисунком летящих птиц, был соткан так искусно, что его можно было принять за картину. По всему залу была расставлена мебель дюжины разных стилей и видов, каждый предмет украшали замысловатая резьба и инкрустации из драгоценной поделочной кости. Тут красовались переплетенные лозы, там – выпуклый зубчатый узор или извивающиеся змеи.

Но более, чем вычурная роскошь, возмущал палантин на плечах Элайды. На нем были полосы шести цветов. Шести, а не семи! Хотя сама Эгвейн так и не выбрала Айя, ее выбор наверняка пал бы на Зеленую. Но это обстоятельство не уменьшало ее гнева при виде накидки, с которой исчез голубой цвет. Никто не вправе распустить одну из Айя, никто – даже та, кто занимает Престол Амерлин!