Колесо Времени. Книга 12. Грядущая буря

Глава 1
Слезы стали

Вращается Колесо Времени, эпохи приходят и уходят, оставляя в наследство воспоминания, которые становятся легендой. Легенда тускнеет, превращаясь в миф, и даже миф оказывается давно забыт, когда эпоха, что породила его, приходит вновь. В эпоху, называемую Третьей, в эпоху, которая еще будет, в эпоху, которая давно миновала, возле шпиля цвета алебастра, известного как Белая Башня, родился ветер. Не был ветер началом. Нет ни начала, ни конца оборотам Колеса Времени. Но это было началом.

Ветер закружился вокруг величественной Башни, оглаживая идеально пригнанные камни кладки и хлопая громадными знаменами. Белоснежное сооружение каким-то образом одновременно выглядело изящным и воплощало собой мощь; возможно, оно служило некоей метафорой для тех, кто более трех тысяч лет населял его. Мало кто из взиравших на Башню хотя бы догадывался, что в сердцевине своей она раздроблена и прогнила. Расколота до основания.

Ветер дул, проносясь через город, который казался скорее произведением искусства, чем обычной столицей. Каждое здание было чудом; даже гранитные фасады заурядных лавок, обработанные руками добросовестных каменотесов-огиров, не могли не вызывать восхищения своей поразительной красотой. Там купол был выполнен в виде восходящего солнца. Здесь с самой верхушки здания, крыша которого живо напоминает столкнувшиеся в своем разбеге гребни двух волн, бьет фонтан. Разделенные булыжной мостовой, напротив друг друга стоят высокие трехэтажные дома, которым искусно придан облик девушек. Мраморные творения – наполовину статуи, наполовину жилища, – будто приветствуя, протягивали друг другу каменные руки; их волосы застыли недвижимыми волнами, но при этом они были столь искусно и тонко вырезаны, что казалось, будто на ветру трепещет каждая прядь.

Сами же улицы выглядели куда как менее величественно. О, их расположение было тщательно продумано, они разбегались от Белой Башни точно лучи солнца. Но солнечное сияние меркло из-за груд мусора и отбросов, этих свидетельств людской скученности, вызванной осадой. И вероятно, укрывшиеся в городе беженцы были не единственной причиной столь удручающего небрежения. Вывески и навесы давно нуждались в чистке и мытье. Кучи сваленного где придется мусора гнили в переулках, привлекая мух и крыс и отвращая всех прочих. По улицам, почти не таясь, праздно шатались какие-то подозрительные субъекты, а стены домов на перекрестках подпирали фигуры не менее злодейского вида. Когда-то подобного сорта личности не смели показываться из темных закоулков и уж точно не вели себя настолько нагло.

И куда смотрит Белая Башня? Где ее закон? Юные балбесы смеялись, утверждая, что в городских бедах виновата осада и что все наладится, стоит только подавить мятеж. Люди постарше лишь качали поседевшими головами и ворчали, мол, никогда еще дела не были так плохи, даже когда свирепые Айил лет двадцать тому назад осадили Тар Валон.

Купцы и торговцы не слушали ни стариков, ни юнцов. У них своих забот хватало, и особенную тревогу вызывала у них Южная гавань – вся торговля, которую вели там с городом по реке, практически замерла. В порту, под присмотром Айз Седай в шали с красной бахромчатой оторочкой, напряженно трудились широкоплечие и дюжие рабочие. Используя Единую Силу, она удаляла плетения малых стражей и уменьшала прочность камня, а рабочие откалывали куски скалы и оттаскивали их прочь.

Работали они, засучив рукава и открыв взорам поросшие курчавым волосом мускулистые руки. Взмахивая молотами, ломами и кайлами, они обрушивали сталь на древнюю скалу. Пот обильно орошал камень или воду, пока рабочие упорно пробивались через скальную толщу к укорененному в ней началу цепи, перекрывавшей проход в город по реке. Половина этой цепи теперь превратилась в неразрушимый квейндияр, прозываемый также камнем мужества. Попытка высвободить и разорвать цепь и открыть гавань Тар Валона для речных судов оказалась крайне утомительным делом; сложенные из камня портовые сооружения – великолепные и крепкие, возведенные при помощи самой Силы, – были единственными зримыми и наиболее заметными для постороннего взора потерями в безмолвной войне между мятежными Айз Седай и их противницами, удерживавшими Башню.

Ветер дул через гавань, где стоявшие без дела грузчики наблюдали за тем, как рабочие долбят каменную кладку, осыпая бело-серой пылью подернувшуюся рябью воду. Кто был поумнее – хотя, наверное, это и не слишком-то умно, – шептались, что такие предзнаменования означать могут лишь одно. Должно быть, близится Тармон Гай’дон, Последняя битва, и ждать ее недолго.

Ветер покружил и отправился прочь от причалов, миновав высокие белые валы и бастионы, носящие название Сияющих Стен. По крайней мере здесь можно было надеяться на чистоту и бдительность гвардии Башни – гвардейцы стояли на своих постах, сжимая в руках луки. Чисто выбритые, в белоснежных, без единого пятнышка или следа износа накидках-табарах, часовые внимательно смотрели из-за зубцов стен, своей настороженностью напоминая готовую ужалить змею. Преисполненные решимости защищать Тар Валон, лучники считали своим долгом стоять насмерть, но не допустить врага в город. Тар Валон всегда отбивал нападения врага. Да, троллокам удалось прорваться за стены, но их разгромили на городских улицах. Артур Ястребиное Крыло не сумел взять Тар Валон. Даже айильцы в черных вуалях, опустошившие окружающую местность во время Айильской войны, так и не захватили город. Многие назвали случившееся тогда великой победой. Впрочем, были и те, кто задумывался, что бы случилось, если бы Айил и в самом деле захотели войти в город.

Ветер промчался над западным рукавом реки Эринин, оставляя позади остров Тар Валон, а по правую руку – Алиндейрский мост, высоко повисший над водой и словно бы приглашавший врагов пересечь его – и умереть. Миновав мост, ветер влетел в Алиндейр – одну из многих деревень в ближайших окрестностях Тар Валона. Она практически обезлюдела, так как жители целыми семьями бежали за мост, стремясь найти убежище в городе. Вражеская армия появилась вдруг, нежданно-негаданно, будто бы принесенная вьюгой. Мало кто этому удивился. Возглавляли эту мятежную армию Айз Седай, а те, кто жил в тени Белой Башни, вряд ли стали бы спорить о том, что могут делать Айз Седай, а на что они не способны.

Армия мятежниц находилась в боевой готовности, но в то же время была в ней какая-то неуверенность. Она насчитывала свыше пятидесяти тысяч человек, и ее огромный лагерь – целый городок из палаток – кольцом окружал не столь многочисленные шатры Айз Седай. Между внутренним и внешним лагерями пролегала строгая граница, этот барьер установили недавно, и он предназначен был не пропускать дальше мужчин, особенно таких, кто способен владеть саидин.

Можно было подумать, что обитатели мятежного лагеря обосновались тут надолго. В нем царила атмосфера обыденности, жизнь текла по привычной колее. Повсюду встречались спешащие по каким-то делам фигуры в белом, причем кое-кто был в положенном послушницам платье, а многие носили лишь похожую на него одежду. Если присмотреться, то можно было заметить, что среди последних встречалось немало женщин далеко не юного возраста. У некоторых даже седина в волосах пробивалась. Но ко всем обращались «дитя мое», и они послушно исполняли порученное: стирали белье, выбивали ковры и чистили палатки и шатры под приглядом невозмутимых Айз Седай. И хотя эти Айз Седай и посматривали излишне часто на силуэт Белой Башни, издалека похожей на гвоздь, то ошибся бы тот, кто предположил, будто они нервничают или чем-то встревожены. Айз Седай всегда сохраняют спокойствие. Всегда. Даже сейчас, когда они потерпели страшное поражение: Эгвейн ал’Вир, Престол Амерлин восставших Айз Седай, захвачена в плен и заточена в темницу в подземелье Башни.

Ветер потрепал полдесятка платьев, кое-где сорвал развешанное после стирки белье, а потом быстро продолжил свой путь на запад. И мчался он дальше на запад, мимо грозно высящейся Драконовой горы, над чьей зазубренной вершиной курился дым. Пролетел над Черными холмами и через широко раскинувшуюся Каралейнскую степь. Там укрывшийся во впадинах снег еще цеплялся за тени под скалистыми уступами или прятался в глубине редких рощиц горного чернодрева. Уже давно должна была прийти весна, и в эту пору из-под прошлогодней травы должна была пробиваться молодая поросль, а на тоненьких ветвях ив – распускаться почки. Кое-где так и случилось. Тем не менее весь этот край еще дремал, будто не высвободившийся из пут зимней спячки. Земля словно чего-то ждала, затаив дыхание. Неестественно жаркая прошлая осень отхватила добрый кусок от отведенной для зимы поры, иссушив край долгой засухой и уничтожив всю растительность, кроме самой живучей и неприхотливой. Когда же наконец-то наступила зима, то обрушилась она свирепыми ледяными дождями и яростными снежными бурями, принеся долгие убийственные морозы. Теперь, когда холод все-таки отступил, немногочисленные фермеры еще тешили себя напрасными надеждами.

Ветер растревожил бурую после зимы прошлогоднюю траву, раскачал голые до сих пор ветви деревьев. На запад он дул, ворвавшись в страну, известную как Арад Доман: гряды холмов и невысокие горные пики, – как что-то вдруг ударило по нему. Нечто невидимое, нечто порожденное отдаленным мраком на севере. Нечто, что текло совершенно против естественных воздушных потоков и течений. Ветер был поглощен этим «нечто», дувшим на юг резкими порывами, над вершинами низких гор и гребнями бурых предгорий, – к большому бревенчатому дому, одиноко затерявшемуся среди поросших соснами холмов восточного Арад Домана. Ветер дул мимо усадьбы и шатров, расставленных на обширном поле рядом с ним; от сильных порывов шуршала хвоя и сотрясались палатки.

Ранд ал’Тор, Дракон Возрожденный, стоял и глядел в окно, заложив за спину руки. Он по-прежнему думал о них как о «руках», хотя по-настоящему рука теперь у него осталась только одна. Левая оканчивалась культей. Коснувшись ее пальцами здоровой руки, он ощутил гладкую, исцеленную посредством саидар кожу. Но его чувства говорили ему, что вторая кисть должна быть на месте.

«Сталь, – подумал Ранд. – Я – сталь. Случившегося не исправить, и я должен идти дальше».

Особняк – сложенный из толстых сосновых и кедровых бревен, в излюбленном богатыми доманийцами стиле, – постанывал и словно бы приседал под порывистым ветром. Что-то в этом ветре несло с собой запах тухлого мяса. Впрочем, в эти дни в таком запахе не было ничего необычного. Бывало, мясо портилось совершенно неожиданно, иногда всего несколько минут спустя после свежевания туши. Попытки вялить или засаливать мясо ни к чему не приводили. Все дело в прикосновении Темного к миру, и с каждым днем его воздействие нарастало. Сколько времени осталось до того, как оно охватит всё и вся, маслянисто-тошнотворное, как порча, что некогда мерзкой пленкой затягивала саидин, мужскую половину Единой Силы?

Ранд стоял в просторной и длинной комнате, внешняя стена которой угадывалась по округлости бревен. Остальные стены обшивали сосновые доски – все еще хранившие слабый аромат смолы, древесины и морилки. Скудную обстановку составляли меховой коврик на полу, повешенная крест-накрест над камином пара древних мечей и деревянная мебель, с нарочито оставленной кое-где корой. Весь интерьер словно бы говорил: этот дом – идиллический уголок в тихом лесу, вдали от суеты больших городов. И не какая-то там хижина, разумеется, – дом для этого был слишком велик и обихожен. Скорее, уединенное убежище.

– Ранд? – раздался тихий голос.

Он не обернулся, но почувствовал, как пальцы Мин коснулись его предплечья. Через миг ее руки скользнули по его бокам, и девушка обняла юношу, и Ранд почувствовал, как ее голова легла ему на плечо. Через связывающие их узы он ощущал ее озабоченность. Она волновалась за него.

«Сталь», – подумал Ранд.

– Я знаю, тебе не нравится… – заговорила Мин.

– Сучья, – промолвил Ранд, кивком указывая в окно. – Видишь те сосны? Вон там, у самого лагеря Башира?

– Да, вижу. Но, Ранд…

– Они клонятся не в ту сторону, – сказал Ранд.

Мин притихла, и хотя ни единым движением себя не выдала, узы донесли до Ранда колючки тревоги. Окно комнаты, находившейся на самом верхнем этаже дома, смотрело на воинский лагерь, рядом с ним на флагштоках гордо развевались стяги: знамя Света и Рандово знамя Дракона. О присутствии главы Дома Башир свидетельствовал третий флаг, намного меньше других: на голубом поле – три простых красных цветка под названием «королевский пенни». И все три знамени полоскались на ветру… вот только в считаных шагах от них иголки на сосновых ветвях клонились в противоположную сторону.

– Темный шевелится, Мин, – сказал Ранд.

Он бы подумал, что странности с ветрами связаны с тем, что он сам – та’верен, но события, которые он вызывал, всегда относились к числу возможных. Но чтобы ветер дул одновременно в двух разных направлениях… нет, он чувствовал неправильность в движении тех сосновых иголок, даже если рассмотреть отдельные иголки и не получалось. Зрение у Ранда по сравнению с тем, каким оно было до нападения в тот день, когда он потерял руку, стало определенно хуже. Он как будто… как будто смотрел через слой воды на что-то искаженное. Впрочем, зрение, постепенно и понемногу, но улучшалось.

Этот дом являлся лишь очередным пристанищем в длинной череде дворцов, усадеб и прочих уединенных особняков, служивших в последние несколько недель прибежищами Ранду. После неудачной встречи с Семираг он не хотел задерживаться на одном месте и постоянно менял свои убежища. Ему требовалось время – для того, чтобы подумать, поразмышлять и по возможности сбить со следа ищущих его врагов. Очень жаль, что стало известно о поместье лорда Алгарина в Тире. Хорошее было убежище. А теперь Ранду не стоит подолгу оставаться на одном месте.

Внизу, на лугу – открытом пространстве зеленой травы возле особняка, окруженном рядами елей и сосен, – салдэйцы Башира занимались обустройством походного лагеря. Впрочем, называть в нынешние дни луг «зеленым» можно лишь из иронии. Даже до прибытия армии он не был зеленым – сквозь заплаты прошлогодней бурой травы лишь кое-где неохотно пробивалась новая поросль. Да и та выглядела болезненной и имела желтоватый цвет, а теперь ее совсем вытоптали лошадиные копыта и солдатские сапоги.

Луг покрылся палатками и шатрами. С высоты второго этажа Ранд видел аккуратные ряды маленьких островерхих палаток, напомнивших ему расчерченные на квадраты доски для игры в камни. Странный ветер не остался незамеченным солдатами. Кое-кто указывал пальцем на необычно ведущие себя ветки, остальные же продолжали заниматься обыденными делами: чистили, опустив головы, доспехи, носили к коновязям ведра с водой, точили мечи или острили наконечники кавалерийских пик. Ладно хоть не снова явление оживших мертвецов. Даже самые крепкие духом могут утратить волю, коли мертвые восстают из могил, а Ранду необходима сильная и боеспособная армия.

Необходимость. Давно уже не было речи о том, чего хочет сам Ранд, о том, каковы его желания. Отныне он сосредоточен только на том, что необходимо, а больше всего ему нужны жизни тех, кто пошел за ним. Нужны солдаты, которым суждено сражаться и погибать ради того, чтобы приготовить мир к Последней битве. Тармон Гай’дон все ближе. И ему нужно, чтобы все они были сильны – дабы победить.

Вдалеке, на левой стороне луга, по склону невысокого холма, на котором стоял дом, сбегал ручей. Поток вился среди пожелтевшего цепкого камыша и падуболистных дубов, на которых только-только набухали почки. Вообще-то говоря, ручей был не слишком полноводен, но для небольшой армии служил превосходным источником свежей воды.

Возле самого окна ветер вдруг исправился, и знамена захлопали и развернулись в другую сторону. Выходит, сосновые ветки были ни при чем, а это знамена развевались неправильно. Мин испустила едва слышный вздох, и Ранд почти физически ощутил ее облегчение, хотя она и не перестала волноваться за него. В последнее время девушка постоянно испытывала беспокойство. Ранд ощущал, что это чувство не оставляет всех четырех женщин, каждая из них представляла собой клубок эмоций, которые он поглубже запрятал в закоулки своего сознания. Трем женщинам он сам позволил соединиться с ним узами, а последняя связала его с собой узами против его желания. Одна из них сейчас приближалась к нему. Авиенда – она вместе с Руарком направлялась в усадьбу на встречу с Рандом.

Все четыре женщины пожалеют, что решили связать себя узами с ним. Ранду хотелось, чтобы он сам жалел о том, что позволил им так поступить – или, по крайней мере, позволил так поступить трем, кого любил. Но правда в том, что ему необходима Мин, нужна ее сила и ее любовь. И он использует ее так, как использовал многих других. В его душе нет места сожалениям. Ему лишь хотелось, чтобы он с той же легкостью смог избавиться от чувства вины.

«Илиена! – в голове Ранда прозвучал далекий-далекий голос. – Любовь моя…» Сегодня Льюс Тэрин Теламон, Убийца Родичей, вел себя сравнительно тихо. Ранд старался не задумываться о том, что наговорила Семираг в тот день, когда он лишился кисти руки. Она была одной из Отрекшихся; она сказала бы все, что угодно, если бы считала, что брошенные ею слова причинят боль.

«Как-то, дабы показать, на что способна, она подвергла пыткам целый город, – прошептал Льюс Тэрин. – Она убила тысячу человек тысячью различными способами, чтобы проверить, чем отличаются крики жертв. Но она редко лжет. Очень редко».

Ранд поглубже загнал этот голос.

– Ранд, – произнесла Мин тише, чем прежде.

Он повернулся и посмотрел на девушку. Она была гибкой, из-за ее изящного сложения ему нередко казалось, будто он намного выше Мин ростом. Ее волосы лежали короткими темными локонами – но не такими темными, как ее бездонные заботливые глаза. Как и всегда, на ней были куртка и штаны – сегодня она предпочла темно-зеленый цвет, очень напоминающий оттенок сосновой хвои. И, будто бы в противоречие ее простому выбору, сама одежда Мин подчеркивала линии ее фигуры. Серебряная вышивка в виде парных колокольчиков украшала обшлага, из-под которых выглядывали кружевные манжеты. От девушки исходил слабый аромат лаванды – наверное, от мыла, с которым она недавно умывалась.

Непонятно, зачем носить штаны и при этом отделывать одежду кружевами? Ранд давно уже отказался от попыток понять женщин. Все равно это не поможет ему добраться до Шайол Гул. Кроме того, чтобы использовать женщин, ему незачем их понимать. Особенно если они обладают необходимыми ему сведениями.

Он скрипнул зубами. «Нет, – подумал Ранд. – Нет, есть черта, которую я не переступлю. Есть вещи, которые даже я не буду делать».

– Снова о ней думаешь, – промолвила Мин едва ли не обвиняющим тоном.

Ранду нередко приходила в голову мысль, а не существуют ли такие узы, которые действуют только в одну сторону? Жаль, что он о них не знает, иначе многое бы отдал за то, чтобы ими воспользоваться…

– Ранд, она Отрекшаяся! – продолжила Мин. – Она не задумываясь убила бы всех нас.

– Меня она убивать не собиралась, – тихо произнес Ранд, отворачиваясь от Мин и вновь устремляя взор в окно. – Она хотела забрать меня себе.

Мин передернуло от отвращения. Боль, тревога. Она думала о том мерзком мужском ай’дам, который тайно принесла Семираг, выдав себя за Дочь Девяти Лун. Маскировка с Отрекшейся была сорвана благодаря тер’ангриалу Кадсуане, что позволило Ранду опознать Семираг. Или, вернее, дав Льюсу Тэрину возможность ее опознать.

За пленение одной из Отрекшихся Ранду пришлось расплатиться потерей руки. Когда он в прошлый раз оказался в схожей ситуации, все кончилось не слишком хорошо. Ранд по-прежнему не знал, куда девался Асмодиан, и не понимал, с какой стати этому скользкому проныре вообще вздумалось сбежать, но подозревал, что тот выдал многие его планы и намерения.

«Нужно было убить его. Нужно было всех их убить».

Ранд кивнул, а потом замер. Это были мысли Льюса Тэрина или его собственные? «Льюс Тэрин, ты здесь?» – подумал Ранд.

Ему показалось, что он услышал смех. Или же, возможно, то были всхлипы.

«Чтоб тебе сгореть! – подумал Ранд. – Поговори со мной! Времени все меньше. Мне необходимо знать то, что знаешь ты! Как ты запечатал узилище Темного? Что пошло неверно и почему узилище оказалось с изъяном? Говори же!»

Да, это определенно рыдания, а не смех. Порой трудно было понять, плачет Льюс Тэрин или смеется. Что бы там ни утверждала Семираг, Ранд продолжал думать о мертвеце как о другом человеке, отделяя его от себя. Он же очистил саидин! Порча исчезла, и больше она не могла влиять на его разум. Нет, он не сойдет с ума.

«Он может погрузиться в полное и окончательное безумие… в любой момент». Ранд вновь слышал слова Семираг, сказанные ею во всеуслышание. В конце концов его тайна перестала быть тайной. Но у Мин было видение, что Ранд сольется с другим мужчиной. Разве это не означает, что он и Льюс Тэрин – два разных человека, две личности, заключенные в одно тело?

«И не важно, что этот голос реален, – говорила Семираг. – Это, скорее, даже к худшему…»

Ранд наблюдал за отрядом из шести солдат, проверявших коновязи, что тянулись вдоль правой стороны луга, между последним рядом палаток и опушкой леса. Солдаты по одному осматривали копыта у лошадей.

Ранд не мог думать о своем безумии. И о том, что с Семираг делала Кадсуане, он тоже думать не мог. Так что размышлять оставалось лишь о своих планах. «Север с востоком должны стать едины. Запад и юг должны стать едины. Двое должны стать одним целым». Такой ответ он получил от необычных существ по ту сторону портала из краснокамня. Это-то он и обязан сделать.

Север и восток. Он должен заставить эти страны примириться, хотят они того или нет. На востоке у него сохранялось шаткое равновесие, и в том или ином виде он контролировал Иллиан, Майен, Кайриэн и Тир. Шончан господствовали на юге, взяв под свою власть Алтару, Амадицию и Тарабон. В скором времени Муранди может оказаться в их руках, если они двинутся в том направлении. Так что остаются Андор и Илэйн.

Илэйн. Она находилась далеко на востоке, но он по-прежнему ощущал ее присутствие – как клубок чувств у себя в голове. На таком расстоянии сложно определить, но ему казалось, что она испытывает… облегчение. Значит ли это, что борьба Илэйн за власть в Андоре идет успешно? А те армии, что обложили ее? И каких целей добиваются те порубежники? Они оставили свои посты и гарнизоны и, объединившись, направились маршем на юг, на поиски Ранда, но так и не дав объяснений, чего от него хотят. Эти воины – из лучших к западу от Хребта Мира. В Последней битве их помощь была бы неоценима. Но они покинули северные страны. Почему?

Но Ранд не хотел встречаться с ними, опасаясь, что встреча может вылиться в еще одно столкновение. Сейчас он не вправе допускать новое сражение. О Свет! Он-то думал, что на кого-кого, а на порубежников можно будет положиться! В борьбе с Тенью он рассчитывал на их поддержку.

Ну, не важно – пока не важно. Относительное спокойствие – или нечто к этому близкое – установлено в большинстве стран. Ранд старался не вспоминать о недавно усмиренном восстании, что подняли против него в Тире, или о неустойчивости границ с занятыми шончан землями, или о тех интригах и заговорах, что плетет в Кайриэне знать. Всякий раз, когда он полагал, будто в какой-то стране добился спокойствия, то чуть ли не десяток других охватывали разброд и смута. Как можно принести мир людям, которые не желают мириться с этим миром?

Пальцы Мин крепче сжали его руку, и Ранд глубоко вдохнул. Он делает, что может, и на данный момент у него есть две цели. Мир в Арад Домане и перемирие с шончан. Слова, услышанные им по ту сторону портала, теперь понятны: он не в состоянии сражаться разом и с шончан, и с Темным. Он должен удержать шончан от наступления, пока не завершится Последняя битва. А потом – да сожжет их всех Свет.

Почему шончан упорно игнорируют его просьбы о встрече? Неужели обозлены тем, что он захватил Семираг? Он же отпустил сул’дам. Разве это не свидетельствует о его честных намерениях? Арад Доман подтвердит его устремления. Если Ранд сумеет положить конец боям на равнине Алмот, то продемонстрирует шончан, что серьезно настроен в своем стремлении к миру. Он заставит их в этом убедиться!

Ранд вздохнул, по-прежнему глядя в окно. Солдаты восьмитысячного отряда Башира устанавливали островерхие палатки, обносили луг земляной стеной и окапывали его рвом. Растущий темно-коричневый вал резко контрастировал с белизной шатров и палаток. Ранд распорядился, чтобы Аша’маны помогали в земляных работах, и хотя он сомневался, что возиться с землей им доставляет удовольствие, они в значительной мере их ускоряли. Кроме того, Ранд подозревал, что Аша’маны – как и он сам, – не выказывая того, втайне радуются любой возможности обратиться к саидин. Он видел, как немногочисленную группу в плотных черных куртках обвивали потоки плетений, когда Аша’маны прокапывали очередную траншею. В лагере их было десять человек, хотя звание полного Аша’мана имели только Флинн, Наэфф и Наришма.

Салдэйцы в коротких куртках трудились споро: кто чистил лошадей, кто расставлял коновязи. Другие, вооружившись лопатами, выравнивали и утрамбовывали оставшиеся после действий Аша’манов груды земли, превращая их в оборонительный бастион. На многих лицах горбоносых салдэйцев Ранд читал недовольство. Им не нравилось, что лагерь разбит практически в лесу, пусть даже в таком редком, как этот сосняк на вершине холма. Деревья мешают кавалерийской атаке и дают противнику возможность подобраться незамеченным.

По лагерю неспешно ехал верхом сам Даврам Башир, коротко и властно раздавая приказы из-под густых усов. Рядом с Баширом ступал тучный мужчина в длинном кафтане и с тонкими, на доманийский манер, усиками. Это был знакомец Башира, лорд Теллаэн.

Приняв у себя Ранда и дав пристанище войскам Дракона Возрожденного, лорд Теллаэн сильно рисковал – подобное могли расценить как измену. Но кто покарает его? Арад Доман погряз в хаосе, трону угрожают несколько мятежных фракций. И еще есть знаменитый доманийский военачальник Родел Итуралде, который на удивление успешно ведет на юге войну с шончан.

Как и его солдаты, Башир был сейчас без доспехов и оружия. Одежду его составляли короткая синяя куртка и излюбленные им мешковатые штаны, заправленные ниже колен в сапоги. Интересно, как относится Башир к тому, что оказался пойман в паутину та’верена, которым был Ранд? Он ведь поступал если не наперекор воле своей королевы, то, по крайней мере, не согласуя с нею свои действия. Что не могло не вызывать тревогу. Когда в последний раз Башир отправлял доклад своему законному правителю? Разве он не обещал Ранду поддержки своей королевы и скорого прибытия от нее подмоги? Сколько месяцев минуло с той поры?

«Я – Дракон Возрожденный, – подумал Ранд. – Я разбиваю все скрепы, освобождаю от всех обетов. Верность прежним сеньорам не имеет значения. Важен лишь Тармон Гай’дон». Тармон Гай’дон – и слуги Тени.

– Не удивлюсь, если мы обнаружим тут Грендаль, – задумчиво произнес Ранд.

– Грендаль? – спросила Мин. – С чего ты взял, что она тут окажется?

Ранд покачал головой. Про Грендаль в Арад Домане говорил Асмодиан, пусть и было то много месяцев назад. Может, она покинула страну? Представлялось вполне правдоподобным, что Отрекшаяся по-прежнему оставалась в Арад Домане – в одном из крупных государств, которые она могла сделать своей базой. Тайные убежища Грендаль предпочитала устраивать подальше от тех земель, где скрывались прочие Отрекшиеся; посему она не стала бы выбирать для себя Андор, Тир или Иллиан. И вряд ли Грендаль обосновалась бы где-нибудь на юго-западе, поскольку страны там подверглись вторжению шончанских войск.

У нее должно быть укромное логово где-то в другом месте. Так она обычно действовала. Вероятно, в горах, в глухом уголке, где-то на севере. Ранд не мог уверенно сказать, что Грендаль находится в Арад Домане, однако такой вывод казался верным, судя по тому, что ему известно о ней. Что о ней известно Льюсу Тэрину.

Но это всего-навсего лишь возможность. В розысках Грендаль нужно соблюдать осторожность. Каждый Отрекшийся, от которого он избавится, намного облегчит и упростит ему Последнюю битву. А если это будет…

До его слуха донеслись тихие шаги – кто-то приближался к закрытой двери, ведущей в комнату.

Ранд отпустил Мин, и оба они резко развернулись к двери; он потянулся было за мечом – совершенно напрасный теперь жест. Утрата кисти, пусть и левой, а не правой руки – главной для фехтовальщика, – сделала его уязвимым в бою с опытным противником. И хотя саидин служила Ранду намного более могучим оружием, самым первым его порывом было схватиться за меч. Он должен побороть этот свой инстинкт. Из-за него в один не самый прекрасный день Ранда могут и убить.

Дверь отворилась, и через порог шагнула Кадсуане – темноглазая, с угловатым лицом, красивая и уверенная в себе, будто королева в окружении придворных. Ее темно-серые волосы были уложены в пучок, с которого свисало с дюжину крохотных золотых украшений – каждое из них было либо тер’ангриалом, либо ангриалом. Платье Кадсуане носила простое, из толстой шерсти, перехваченное на талии желтым поясом, и желтая же вышивка украшала ворот. Само платье было зеленого цвета, что совершенно неудивительно, поскольку именно к Зеленой Айя и принадлежала Кадсуане. У Ранда же порой возникало чувство, что ее суровое лицо – без всякого признака возраста, как и у любой Айз Седай, долгое время имевшей дело с Силой, – куда лучше подошло бы сестре из Красной Айя.

Ранд расслабил пальцы, сжимавшие эфес меча, но руку с оружия убирать не спешил. Он провел пальцами по обмотке рукояти. Длинный клинок был слегка изогнут, лакированные ножны украшены рисунком – изгибающийся красно-золотой дракон. Меч выглядел так, будто специально был сделан для Ранда, однако изготовили его многие столетия тому назад и обнаружили зарытым в земле лишь совсем недавно. «Как странно, что его отыскали именно сейчас, – подумал Ранд, – и преподнесли мне в дар, совершенно не понимая, что это такое…»

Получив этот меч, Ранд сразу же стал носить его при себе. Оружие, которого он касался пальцами, казалось, заняло положенное ему место. Никому, даже Мин, он не сказал, что узнал клинок. И что удивительно, знание это пришло к нему не из воспоминаний Льюса Тэрина – оно явилось из памяти самого Ранда.