Нона Викторовна Иванчук собственной персоной!!!
Педагог из десятой школы держит перед собой тело. Держит за ремень, одной рукой, без видимых усилий. Прикрывается окровавленным трупом, словно щитом. И расстреливает боевиков в утор, через амбразуру в черепе мертвеца!
Не переставая палить, бестия пинает труп под зад!
Тело с застрявшей в башке винтовкой пролетает над Михой, с грохотом врезается в стену. Но звуки стрельбы не стихают – двое или трое выживших боевиков успевают укрыться за горами хлама. Тактическая наркота делает своё дело – залитые кровью бойцы даже не думают отступать, перегруппировываться, или зализывать раны! Они заливают противника ответным огнём!
Увы, их битва уже проиграна. Дама в адидасовском костюме добирается до стрелков с невероятной скоростью. Противогазы превращаются в багровые комья. Куски брони, резины и человеческих тел летят в разные стороны. То, что несколько секунд назад двигалось, дышало, и помышляло о подвигах – становится суповым набором из потрохов, костей и бесформенных алых сгустков.
Звуки боя стихают.
Тишину нарушает лишь хриплое дыхание учительницы экономики – и звук капающей с потолка крови.
***
Михаил Сомов застывает за кучей разбитой мебели, перестаёт двигаться, дышать и существовать. Однако же, Нонна Викторовна не спешит вытаскивать школяра из укрытия и проверять домашнее задание. Она наклоняется над одним из бойцов. До Сома доносится дикий нечеловеческий вопль, полный боли и отчаяния! Крик раздаётся за криком!
Эти звуки становятся сигналом к бегству. Несчастный выпускник преодолевает паралич, наконец-то решается сделать ноги. Не переставая трястись, он выглядывает из-под пыльной столешницы – и превращается в свидетеля очередного кошмарного аттракциона.
Последний выживший боец сидит на бетонном полу, прислонившись спиной к стене. Нона Викторовна рядом. Училка сжимает в кулаке клубок потрохов, вылезших из разорванного живота громилы. Тыкает в нос стонущему бедолаге его же кишкой. И ведёт с ним беседу.
– Где серп? Где танк? Что происходит в Червегорске? Что ты знаешь? Где хранилище биоматериалов? Скажи, что тебе известно – и умрёшь быстро. Ещё раз – где серп? Где танк? Ты был в Червегорске? Где хранилище воющего мяса?
– Сука… сука, изыди… Господи, иду к тебе…
– Никаких «Господи»! Говори, мерзавец! Ты хоть что-то знаешь? Сколько людей «Ордена Зари» в городе? Где танк? Где серп? Был в Червегорске, собака? Говори, был или нет? Говори, или я твоим же дерьмом тебя накормлю!
– Верую во единого Господа… верую во Спасителя… хуй тебе, Сатана!
Нона Викторовна теряет такт и терпение. Её ладонь медленно погружается в брюхо несчастного. Тот кривится, дёргается, стонет… а затем случается странное. На побледневшем лице появляется торжествующая улыбка. Из губ бьют багровые потоки. Раненый подаётся вперед – и выплёвывает окровавленный кусок мяса прямо на грудь мучительницы.
Последний выживший откусил себе язык, дабы не предать братьев! Дабы с честью закончить путь земной! Дабы отправиться в мир горний под песнь ангелов и рёв труб Воинства Господнего!
Крепкая вера и тактические наркотики – вот фундамент мученического подвига!
Раздосадованная подвижническими фокусами бестия вскакивает. Хватает бойца за волосы. И впечатывает затылком в бетон с такой нечеловеческой силой, что фрагменты лица и скальпа отделяются от черепа. Голова с хрустом лопается. Ещё одна багровая клякса украшает стену. Тело заваливается вбок, словно мешок с дерьмом. На изуродованных губах застывает кривая улыбка.
Михаил Сомов зажимает собственный рот ладонью. И ползёт под стол, прочь от багровых разводов, разорванных потрохов, и кошмарных зрелищ. Вместе с животным ужасом – он переживает самое настоящее религиозное откровение.
Скорее всего, Бог существует.
Ведь если существует Дьявол – значит, существует и Бог?
А Дьявол существует. Совершенно точно, существует без всяких сомнений. В бухгалтерии заброшенного завода полным-полно этому доказательств.
У школяра не остаётся времени, чтобы задуматься о покупке свечей и ладана. Приходит его очередь лезть в колодец с кошмарами. Он слышит знакомый голос. Слышит сигнал, предвещающий остановку мира, конец всего и вся.
– Сомов, вылезай из-под стола. Хватит там трястись. Так, куда? Куда собрался? Стой! Михаил Сомов, юноша, немедленно прекратите бегать!
Глава 17
Михаил Сомов выпрыгивает из-под стола. Пробегает несколько метров. Запинается об оторванную конечность. Падает плашмя, прямо в лужу крови. Снова встаёт. Снова цепляется за фрагменты растерзанных бойцов. С воем втыкается носом в мягкую и тёплую кучу потрохов. Наконец, ему надоедает кувыркаться среди обезображенных трупов. Он опускается на живот – и по-пластунски ползёт к лестнице.
Перед глазами выпускника стоят вспышки выстрелов и фонтаны багровой жижи. Всё его существо трепещет от ужаса. К этому сумеречному ощущению примешивается странная, иррациональная надежда. Потоки крови растворили способность трезво оценивать ситуацию. Он надеется сбежать от кровожадной училки.
Нона Викторовна идет в пяти шагах от своего ученика. И пытается его увещевать.
– Сомов, перестань валяться по полу. Что ты делаешь? Что за детский сад? Вставай, хватит ерундой заниматься. Михаил Сомов, ну что вы устраиваете, молодой человек? Хватит ползать, вставай уже.
Призывы проносятся мимо ушей.
Миха сосредоточенно сопит, игнорирует речи педагога, и пытается уползти от неё подальше.
Нона Викторовна неодобрительно вздыхает. Хватает школяра за воротник, рывком отрывает от пола. Сом оказывается в вертикальном положении – и тут же начинает вопить как резаный. Без всяких прелюдий, он вываливает на даму в окровавленном адидасовском костюме историю своих злоключений.
– Я больше не буду!!! Меня заставили!!! Заставили!!! Не убивайте меня, пожалуйста, уважаемая Нона Викторовна!!! Меня похитили и заставили!!! Я не буду больше!!! Пожалуйста, нет!!! Не-е-е-е-е-ет!!!
– Хватит кричать, Сомов. Успокойся, у тебя шок.
– Меня заставили!!! Пожалуйста, нет!!! Нет!!! Я слишком молод, чтобы умирать!!! Клянусь, я больше не буду!!! Только не убивайте!!! Нет!!! Нет!!! Не надо!!! Не надо!!! Не надо!!! Не надо!!!
– Никто не собирается тебя убивать. Что ты несешь? Сомов, приди в себя немедленно.
– Нет… нет… нее-е-е-е-ее-е-е-ет!!! Я не виноват!!! Пидор в фуражке меня заставил!!! Всё придумал пидор и гад в фуражке!!! Меня использовали!!! Клянусь!!! Я больше не буду!!! Мент с попом меня использовали!!! Я не буду больше, клянусь, честное слово!!! Простите меня, Христа ради-и-и-и-и!!!
Раздаётся звонкая оплеуха. Нона Викторовна пытается вернуть воющего охламона в сознание парой хороших пощечин. Тот шмыгает носом, всхлипывает, выдаёт порцию соплей. И наконец-то затыкается. Глаза Михаила Сомова перестают бегать по сторонам. Зрачки сужаются. Во взгляде появляется работа мысли.
На щеке одинадцатиклассника расплывается алый отпечаток ладони.
Нона Викторовна щёлкает ногтями перед мокрым носом.
– Михаил, всё в норме. Ты ведь не ранен? Подумать не могла, что проклятые мерзавцы потащат тебя на завод. Алло, Сомов? Следи за пальцем. Сколько пальцев я показываю? За пальцем следи, я сказала! Внимание на палец!
– Я… кгхм… эмм… эээ… а.... один.
– В глазах не двоится? Вот и хорошо. Вот и славно. Значит, всё в полном порядке. Сомов, нам предстоит серьёзный разговор. Давай без криков и рыданий. Вытирай сопли. Закончил с соплями?
– Ммэээ… угу, закончил…
Миха кивает. Поддакивает. Переминается с ноги на ногу. Стирает с лица сопли и пыль. Он всё ещё боится за свою жизнь. И до чёртиков боится собеседницу. Нона Викторовна пытается рассеять страхи речами. Это работает – насколько, насколько могут работать речи бесчеловечного убийцы, с ног до головы покрытого кровью своих жертв. Сом вспоминает, как недавно стрелял в преподавательницу экономики дротиками. Как она растерзала собственных коллег. Как монстр в человеческом обличии отгрыз собственную руку. Однако, сейчас конечности Ноны Викторовны на месте. Галлюцинация? Наваждение? Сумасшествие? Глаза его обманули? Неужели он рехнулся?
Свет полной Луны освещает беззаботную улыбку Ноны Викторовны. Сом думает лишь о том, чтобы убраться подальше от растерзанных тел. Однако, бестия в спортивном костюме не спешит покидать бухгалтерию заброшенного завода.
– Сомов, всё уже позади. Между прочим, тебя кое-кто спас от чёртовых гангстеров. Что надо сказать, неблагодарный поросёнок?
– Спасибо большое, Нона Викторовна, очень признателен… искренне рад, огромное вам спасибо…
– Теперь о главном. Признавайся, Сомов – чем это от тебя пахнет?
Залитая кровью фигура медленно приближается к дрожащему выпускнику. Тот инстинктивно пятится. Педагог решительно хватает ученика за плечи. Миха оказывается зажат между стеной и мощным бюстом.
– Я почувствовала это странное амбре с другого конца города. Надо сказать, весьма привлекательный запах. Чем ты надушился? Что это такое? Чертовски приятный запах.
В голосе Ноны Викторовны появляются странные нотки. Странные, неправильные, и совершенно неуместные. Миху снова колотит дрожь. О чём только думает это кровожадная фурия? Как такое может быть?! Прямо сейчас?! Прямо здесь, рядом с кучей трупов?! Прямо на месте преступления, после серии бесчеловечных убийств?!! Неужели это происходит на самом деле?!!
Нетерпеливые речи окровавленной бестии подтверждают самые худшие опасения.
– Сомов, почему ты так пахнешь? Скажи-ка, ты ведь не ранен? Твоим яйцам не досталось? Твоё хозяйство в порядке? Твой член на месте? Хватит трястись! Тебе нужно немного любви. Прямо сейчас, чтобы справиться со стрессом. А мне нужна твоя сперма. Только не вздумай вопить. Никаких соплей, Сомов, и никакого нытья. Веди себя как мужчина!
***
Близится конец мира.
Близится конец человека и человечества.
Черная энергия Шаддата сводит с ума злую старуху, что зовётся Судьбой.
Она хватает Эроса за голубиные крылья. Ловит Танатоса за ноздри. И заталкивает в кухонный комбайн. Добавляет щепоть дерьма. Высыпает ложку отчаяния. Втыкает вилку в розетку. Превращает вечных соперников в багровую пену. А затем – поливает полную Луну месивом из любви и смерти.
Холодный синий свет пробивается сквозь разбитые стёкла. Нона Викторовна предстаёт во всей красе. Потерявшая голову дама пытается расстегнуть окровавленный спортивный костюм. Заклинившая молния не поддаётся – и она без всяких затей рвёт на себе одежду. Тряпьё летит в стену. Миха вскрикивает, тараща глаза. Но, в кои-то веки, не на грандиозный бюст, нет!
Под ключицами, в шее, в животе окровавленной красотки – зияют дыры. Оттуда сочится тёмная жижа. Бронированные «братья» успели поделиться с Ноной Викторовной пригоршней свинца. По какой-то причине, огнестрельные ранения не препятствует самым противоестественным желаниям.
Училка тянется к брюкам юноши, напирает на жертву бюстом!
А тот – тычет пальцем в раны и испуганно тараторит.
– Нона Викторовна!!! Вы в порядке? Глядите!!! Вы же помираете, Нона Викторовна!!! Вам надо в больницу!!!
Подстреленная бестия опускает взгляд. Раздраженно машет ладонью, точно разглядела пятно кетчупа на новой сорочке. В её голосе лишь нетерпение.
– Сомов, не отвлекайся! Почему ты ещё в брюках?!
Миха подпрыгивает от страха, когда его ремень лопается, а пуговицы из мотни стреляют в стену! Ногти училки вонзаются в ягодицы школяра, возвращают его на землю. Сом вращает глазами, зажимает рот ладонью, и боится даже пикнуть. Боится, что его муде вот-вот вот отделится от тела, а сам он превратится в багровое пятно на потолке! До недавних пор Нона Викторовна была источником самых пленительных томлений, самых жарких фантазий. Теперь всё изменилось: к яйцам несчастного школяра тянется передвижной генератор ужаса и смерти. Безумная бестия опускается на колени перед дрожащим оболтусом, инспектирует его лучшую часть. Увы, кондиции Михаила Сомова в высшей степени неудовлетворительны – ужас и размётанные по окрестностям трупы совсем не помогают с романтическими затеями!
Сом боится взглянуть вниз, боится смотреть по сторонам. Он изо всех сил зажмуривается – и тут-же вскрикивает от сильного шлепка ладонью по бедру. Откуда-то снизу раздаётся недовольный и раздраженный голос Ноны Викторовны.
– Что это такое, юноша?! Почему у тебя ещё не стоит? Как тебе не стыдно!? Ах ты, неблагодарной поросёнок! Ну-ка, немедленно сосредоточься! Сомов, будь мужиком! Возьми меня за волосы и сосредоточься! Давай, подвигай бёдрами!
Выжившая из ума фурия хватает Миху за руки, прижимает его ладони к своей причёске. И тут-же проделывает уже знакомый Сому фокус со шпагой. Одним решительным движением втягивает его член в рот, втягивает без остатка! Нос училки втыкается в лобок трясущегося школяра! Дьявольский насос начинает выкачивать из мудей душу! Миха хватается за волосы просто чтобы не упасть, просто чтобы не грохуться на окровавленный бетон!
И в эту секунду – несчастный выпускник узнаёт о мире кое-что новое.
Хер существует отдельно от человека!
Отдельно от души и тела!
Нет числа ужасам и кошмарам, пережитым за этот долгий день. Нет никакой возможности помышлять о плотских утехах. Голова трещит. Сердце выпрыгивает из груди. Дух мечется, пытаясь справиться с грузом пережитого.
Но кукан бьётся от радости и восторга!
Пульсирует, раздувается, ширится, пухнет, крепнет, заполняет настойчивый рот, прыгает на языке, подпирает щёку! В сердце или в мудях обитает душа человеческая?! В голове или в пещеристом теле живёт человеческий дух?! Довольное мычание Ноны Викторовны прерывает патетическое вопрошание. Беспощадный монстр заливает слюной окрестности, терзает ногтями многострадальную задницу Михаила Сомова, ритмично качает головой, бьёт носом в лобок, давит яйца подбородком, принимает окаменевшую балду прямо в глотку! Эхо разносит клёкот, бульканье и сопение по окровавленным коридорам заброшенного завода!
За три минуты Михаил Сомов перешагивает миллионы лет эволюции, переживает немыслимую метаморфозу. Из трясущегося беглеца, из насмерть перепуганного насекомого – он превращается в титана, способного смыть большую часть Кривограда потоками спермы.
Вцепившись в роскошную шевелюру, он судорожно двигается навстречу жадному рту! Он выпускает из ноздрей трубный зов! А из мудей – стремительную реку белковой смеси! Щёки взмыленной фурии едва не лопаются от напора! Безумная дама захлёбывается, не успевая глотать раскалённые потоки! До крови впивается ногтями в задницу кавалера, дабы не сорваться с брандспойта!
Сомов не видит, как зрачки училки испускают алое свечение. Не чувствует, как неестественно длинный язык двигается по яйцам, собирая потёки семени. Не замечает, как пулевые отверстия на бледной коже затягиваются рубцовой тканью – и бесследно исчезают, словно их и не было.
Он всхлипывает.
Измождёно закатывает глаза.
И оставляет мир до лучших времён, если таковым суждено наступить.
***
Гремят, дымят, скрипят машины реальности. Жгут, молотят, дробят Михаила Сомова, наматывают на золотые свёрла. Пережевывают, уминают, протягивают через Сети Супергнезда и транспланарные мембраны. Выдавливают в полуплотную морбо-инвольтированную каверну. В этот раз полотно вещего сна не цепляется за вершины зиккуратов. Здесь нет океанов воющего мяса, некротических колоссов, и прочих ужасов Шаддата. Путешественник остаётся в пределах суперструктуры. Проваливается в ближайший слой инобытия. Области тонкого мира уплотняются вокруг креста православного. Вокруг души древней, грозной и праведной!
Летит Михаил Сомов сквозь облака над родной Россиюшкой!
Парит над крестными ходами и белокаменными храмами!
Слышит колокольный перезвон и звонкую песнь петуха!
А вот и бескрайняя Уд-Слюнявская впадина. Вокруг, куда ни глянь – топь да болото. Над топью остров. Посреди острова деревянная церковь.
Из церкви выходит плечистый, высокий, кряжистый мужик в поповском облачении. Несёт в кулаке странное орудие: серп из зелёной бронзы. Вместо точёной кромки – ряд человеческих зубов. Сбрасывает батюшка одежды. Остаётся в чём мать родила.
Подходит к болоту. Троекратно осеняет крёстным знамением заросли ракитника. Шлёпает по зелёной жиже удом могучим и громадным. С угрозой и жестом читает символ веры.
Бурлит гнилая вода. Шевелится грязь, выпускает тучи желтого газа. То тут, то там, поднимаются из болота бесовские рожи. Лезут из трясины опутанные водорослями бабы, тянут руки, хохочут, хлопают по тухлой тине арбузными титьками, выблёвывают пиявок и лягушек. Трясут ржавыми баграми распухшие и позеленевшие мужики. Булькают комья из голов, скачут над водой узлы из языков, вращаются клубки из рыбьей чешуи и змеиной кожи. Нет числа мерзкой погани! Страшна и зелена нечисть! То ли синеносые пьяницы, то ли посиневшие утопленники. То ли грибы, то ли гробы. Вот оно, богомерзкое блядво, что приняло поганые дары Шаддата. Вот оно, антихристово племя, что плюнуло в святые елеи и причастилось воющим мясом. Вот она, паства Агапия Стратилата, лжепророка и архизлодея!
Шагает батюшка вдоль берега. Хватает кого за патлы, кого за рога, кого за хвост – и на твердь земную выбрасывает.
Болотных баб удом уязвляет. Болотных мужиков поколачивает. Потерявшую человеческий облик нечисть потрошит серпом, словно рыбёшку. Дробит кулаком рёбра, сокрушает удом зубы, вынимает потроха из животов, мозги из голов, выдавливает глаза в туесок, развешивает требуху на кустах багульника.
Закончив труды, батюшка приветствует Михаила Сомова открытой пятернёй.
На руке не хватает безымянного пальца.
Звучит голос, мудрый и грозный.
– Не убоись греха, отрок. Кал и гной есмь человек: с сим живёт и умирает, с сим алкает духа святаго и животворящего. С сим прибывает в Боге и без Бога, со всем замыслом своим, блудным и лукавым. Не убоись греха, раб божий Михаил, но во грехе укрепись и из греха восстань!
Борец с нечистью стирает с тела грязь, кровь и слизь. Расчёсывает бороду. Снимает с уда водоросли и костяную крошку. Вновь облачается в поповские одеяния. Ткань видения истончается. Вода и земля сливаются в бесформенную зеленую массу. Но голос батюшки по-прежнему твёрд, тяжёл и крепок.
– Знай и помни имя мое: Киприан Ядрига. Обрящи усермяцкий серп. Отведай честных моих мощей. Сим родишься, аки булат из пламени. Родишься для правды Христовой и дела Фудифолова!
Глава 18
В сумеречном потоке плывут едва-различимые формы. Крест. Бронзовый серп с подпиленными человеческими зубами. Круг, колесо, пуговица, пентакль, глаз птицы, узор на монете, огромный багровый кукан, мёд и малафья, бьющаяся на простынях девка, ларец для мощей.
Бытие внутри небытия. Обитель Киприана Ядриги. Отделенный от тела дух наполнил морбо-каверну прижизненными страстями. Небесные угодья искривились вокруг души грозной и яростной. Грязь из усермяцких болот залила райские кущи.
Протопоп умер и был забыт.
Но не смог упокоиться. Не смог оставить дело великое и праведное.
Отец Киприан отыскал дорогу к сверхсуществам из чужой реальности. Присягнул Фудифолу Фудису. Встал плечом к плечу с посланниками Абзудипа. Обратил духовное копьё на мерзости Шаддата. С той поры ищет Киприан Ядрига спасения для человека. Ищет способ перерубить пуповину, что связала детей бога живого и бога мёртвого.
Лезет поп из могилы обратно в мир. Вторгается во сны, в хмельные видения, в горячечный бред.
Ищет сердце, что вместит непомерную мощь – и руку, что возьмёт серп.
***
Громадная мосластая ладонь сминает образы в бесформенный ком. Бородатый протопоп зачерпывает жмень болотной грязи. Мечет комья вонючей жижи в полуплотный горизонт. Затыкает транспланарные ходы. Восстанавливает симметрию морбо-каверны. Сотворяет Иисусову молитву. Отделяет прошлое от настоящего.
Реальность врывается в норы и пустоты.
Подхватывает Михаила Сомова. Вышвыривает из лабиринтов мира горнего.
Миха приходит в сознание на мятых простынях, в обнимку с подушкой. Он воскресает – и тут же закрывает глаза, желая вернуться в край блаженного небытия.
Он не в состоянии отличить сновидение от путешествия на верхние этажи Суперструктуры. Но священник из семнадцатого века сумел оставить след. И даже борозду. Перед глазами стоит церковь на болотах. В голове звенит имя Киприана Ядриги.
Взгляд фокусируется. Сом различает стайку гипсовых купидонов. Голозадые засранцы тянутся к виноградным гроздьям. Их лица темны от свечной копоти. Это не очередное видение. Это лепнина на потолке. Морок окончательно рассеивается. Недолгая передышка между кошмаром и кошмаром закончилась.
В первую минуту нового дня на школяра обрушиваются воспоминания о недавних злоключениях.
Стрельба, кровь, смерть. Стрельба, кровь, смерть. Стрельба, кровь, смерть.
Кровь, кровь, кровь, и стальные пальцы на оледеневших яйцах. Эхо разносит по этажу громкое причмокивание. Лунный свет освещает внутренности разорванных мертвецов. Сопя от ужаса, Михаил Сомов капитулирует перед безумной красоткой. И расстаётся с генетическим материалом. Нона Викторовна выпускает измочаленный член. Облизывает губы с миной самого ненормального удовольствия. Берёт трясущегося парня под локоть. Выводит из здания. Тянет к машине. Выуживает канистру из багажника вишневой девятки. Канистру и кусок мыла в обертке с рисунком улыбающегося зайца. И просто-напросто моет руки. Намыливает и смывает, намыливает и смывает. Это выглядит слишком обыденно. Слишком нормально. Миха теряет голову, начинает голосить. Нона Викторовна трясёт ученика, даёт пощечину, что-то говорит. Истерзанный выпускник не разбирает слов. Он смотрит на её руки. Конечности отличаются. На правой руке виден загар и остатки маникюра. Кожа на левой руке гладкая и розовая, как на заднице у младенца. Предплечье иссечено багровыми рубцами. Следами человеческих зубов. Миха понимает – он не свихнулся. Это на самом деле случилось. Тогда, в классе – училка отгрызла собственную руку. А потом отрастила новую. Отрастила новую ёбаную руку в тот же день.
Жуткие образы окончательно развеивают сонную одурь. Миха вскакивает с простыней. Его прошибает холодный пот. Он знает, где оказался. Он уже здесь был. Старый купеческий дом, бывшее жилище торфяного магната Елисея Пичугина. Резиденция знойной училки. Прошлый визит закончился хорошо, и даже прекрасно. Но сейчас, жуткий старый дом – последнее место, где Миха желал бы оказаться.
Сом помнит, как сюда попал. После резни на заброшенном заводе, Нона Викторовна доставила школяра в своё жилище. Отвезла на раздолбанной девятке. Кажется, древняя колымага похожа на тачку исчезнувшего завуча. Он тоже превратился в кровавый бесформенный ком? Лучше об этом не думать. Лучше не думать об этом дерьме. Училка рулила под какую-то дурацкую попсу из автомобильного радио. Словно ничего не случилось. Словно всё в порядке. Словно она… человек?
Сом издаёт приглушенный стон. Зажимает рот ладонью. Затравленно озирается.
Он жив.
И, кажется, невредим. Первая хорошая новость за три дня. Три дня, длиною в целую жизнь.
А вот и новость дерьмовая – он очутился в логове кровожадной бестии. В этот раз без цветов, торта, романтических устремлений и надежд на хороший исход.
***
Миха спрыгивает с высокого ложа. И обнаруживает, что браслет на лодыжке исчез. А сам он абсолютно голый. Сомов шарит возле кровати, надеясь отыскать брюки или бельё. Поиски ничего не приносят.
Он с опаской подходит к двери. Полотно украшено искусной резьбой. Сатиры, нимфы, и неизменные виноградные лозы. Миха выплёвывает крепкое слово. Пятится назад, прочь от рогатых деревянных морд.
Сомов пытается оценить ситуацию. Пытается не поддаваться страху. Он заперт в одной из спален купеческого дома. Предрассветная луна освещает сад за окнами. Через витые чугунные решетки виднеются яблони и вишни. Недоброй памяти торфяной магнат Елисей Пичугин пожелал огородиться от Кривограда. Или огородить Кривоград от себя. Так или иначе, через окно не выбраться.
Самые чёрные, самые ужасные мысли роятся в голове Михаила Сомова. Перегруженный кошмарами ум ищет путь к спасению. Миха погружается в кисель из тревог и планов, один тупее другого. Добыть огонь трением и устроить пожар. Отбиться от Ноны Викторовны подсвечником. Приволочь комод к двери и забаррикадироваться, ибо рано или поздно кошмарная фурия придёт его убивать!
Через час на выцветших обоях появляются солнечные зайчики.
Рассвет, вечный спутник надежды, возвращает способность ясно мыслить.
Миха понимает – если бы хозяйка дома желала его растерзать, то сделала бы это ещё ночью. Да, нельзя сбрасывать со счетов недоступные уму побуждения, желания, ритуалы в духе «ни дня без убийства». Но есть основания полагать, что Ноне Викторовне более приятен живой ученик, чем убийство как таковое. Ведь между ними возникла симпатия. Вознилко что-то неуловимое, эфемерное, романтическое… между ними есть взаимность, есть совершенно точно, есть, что-то искреннее, глубокое, чувственное… еще тогда, на уроке, в самый первый день, между ними проскочила искра… виват, любви волшебный сон, сердца забились в унисон, и бесконечный серый день объяла розовая тень, и страсть прорвалась сквозь гранит упругих чресел и ланит… и… и… и ёб твою мать!!! Дурацкие, дурацкие, трижды дурацкие фантазии!!!
Сом обреченно вздыхает. Закрывает лицо ладонями. О чем он только думает? Наваждение, чистой воды наваждение. Что твориться на его верхнем этаже? И это после всего, что он пережил?
Нона Викторовна – дьявол во плоти.
Убийца, маньяк, садист, расчленитель, потрошитель в юбке.
Сперма и кровища – вот полный список интересов съехавшей бестии!
Безумной училке есть дело лишь до его мудей. Свирепая членососка обожает принимать хер в глотку – вот единственная причина, по которой он ещё дышит! Однако же, и это не точно!
Ещё через час комнату заполняет яркий солнечный свет.
Несчастный узник торчит перед окном. Обреченно наблюдает за городской суетой. Всего в сорока метрах, за чугунным забором – исторический центр Кривограда. Ничего не подозревающие горожане занимаются обычными делами. Живут, дышат, клацают в телефонах, куда-то спешат. Больше всего на свете Миха желает оказаться на этой улице, среди этих людей – и бежать, бежать, бежать, сверкая голой задницей, бежать как дальше от Ноны Викторовны и её чудовищных затей!
Через пару часов метаний, терзаний, страхов и обид на судьбу – Миха решается подойти к двери. Он твёрдо знает, что заперт. Он желает в этом удостовериться. А после заглянуть в замочную скважину. Он берется за потемневшую бронзовую ручку. Раздаётся сухой щелчок. Дверь открывается.
***
Миха сбрасывает цепи ужаса. Решается на побег. Он выбирается из опочивальни. Крадётся на цыпочках по тёмному коридору. Сом позаботился о том, чтобы выйти на улицу в приличном виде. Вокруг его бедер намотана наволочка от подушки.
Со старых портретов глазеют бывшие обитатели дома. Покрытые кракелюром лица сочатся неодобрением. Паркет предательски скрипит.
В конце коридора дверь. Где-то за ней путь к выходу, к свету, к свободе, к избавлению! Но на полу перед дверью – светлое пятно. Если память не помутилась – там гостиная. Миха прижимается спиной к стене, двигается со скоростью пять метров в день. Боясь дышать, заглядывает в дверной проём.
И его сердце останавливается.
На диване восседает Нона Викторовна.
Дьявол облачен в знакомый чёрный халат. Напротив хозяйки дома столик. На столике косметичка. У ног убийцы пошлейшие тапочки, розовые и пушистые. Она красит ногти. Макает кисточку в пузырёк, стряхивает, сосредоточенно кладёт алый лак. Словно и не было кровавой суеты. Словно и не вылетали потроха из животов, глаза из голов, сердца из грудей. Обыденное переплетается с кошмарным – и разум отказывается воспринимать эту связь.
Беспощадная машина насилия и смерти на секунду отрывается от своих занятий. Приветливо кивает. И возвращается к пузырьку с лаком. Звучит голос, спокойный и громкий.
– Сомов, ты проспал завтрак. Туалет справа по коридору. Умывайся, одевайся. Через полчаса будем обедать.
Эти простые слова становятся источником ужаса такого плотного, такого чёрного, такого густого, что Миха едва не лишается чувств. Стены и потолок плывут перед глазами. Несчастный впивается в притолоку побелевшими пальцами. Хватает воздух, словно рыба, выброшенная из воды. Пытается не рухнуть на паркет, сопит, мычит, выпускает из глотки нечленораздельное блеяние, обозначающее «доброе утро». А после, не отрывая взгляда от грозной фигуры, шагает на негнущихся ногах мимо гостиной.
Надежда на спасение обратилась в пепел и дым.
***
В уборной поджидает новое открытие. По облупленной изразцовой плитке ползут трубы из белого пластика. Древний санфаянс соседствует со стиральной машинкой. Рядом сушилка. На сушилке развешана чистая одежда.
Миха смотрит на свои штаны и майку. Протирает глаза. Мотает головой. И снова смотрит на портки, точно баран на новые ворота.
Вчера Нона Викторовна начиняла свинцом каких-то вояк. Ковырялась в потрохах. Распыляла багровую жижу. Он до сих пор слышит эхо выстрелов, стоны умирающих, звук ломающихся костей. Той же ночью, вместо того, чтобы покинуть бойню – она набросилась на его член. А после… устроила стирку? Это безумие. Это наваждение. У маньяков-расчленителей не может быть стиральных машинок. Это за гранью понимания.
Юный бедолага загружается не тем, чем следует. На смену страху приходит неизбежный вопрос – как сильна его связь с реальностью? Кажется, не особо сильна. Он свихнулся. Вот ответ. Возможно, упал со стула. Ударился головой. Впал в кому – и сейчас галлюцинирует на больничной койке. Возможно, его мозги доедает рак. В конце концов, он мог чем-то упороться. Есть масса причин – но нет сомнений, всё это рождено нездоровым умом. Ему следует проснуться. Очнуться, выбраться из сетей кошмара!
– Сомов, ты там застрял? Мой руки! Обед!
Миха подпрыгивает на месте. Крик из коридора торпедирует конструкции на тему иллюзорности всего и вся. Он спешит натянуть брюки и майку. У него рождается очередной безупречный план – тупо запереться в туалете, и кричать, пока прохожие не вызовут ментов. По какой-то немыслимой причине, Нона Викторовна ведёт себя как заботливая тётушка. Это не к добру. Совершенно точно, это не к добру!
***
В трапезной светло. У одной стены – изразцовая печь и горы изломанной мебели. У другой – буфет. На полках ряды тарелок с золотыми вензелями. Такая же тарелка перед Михой. Рядом чашка с чаем и незатейливый обед: бутерброды с маслом и сыром. Бывший владелец дома держал повара-француза и целый штат обслуги. Новая хозяйка довольствуется малым.
Миха сидит как на иглах, боясь поднять взгляд. Напротив, за тем же столом – гостеприимная дама. Миха пытается жевать, но кусок не лезет в горло. Наконец, Ноне Викторовне надоедает рассматривать свои ногти. Она отодвигает нетронутый чай в сторону. И обращается к гостю.