Сегодня проснулся уже в обед. Речь Мэра по поводу победы на выборах я пропустил. Зато, по пробуждению, застал за окном не менее интересную картину. Толпа протестующих закидывала презервативами с водой когорту копов. Когорта приближалась. Подобное я уже видел. Толпа скандировала что-то про нечестные выборы. Копы приблизились, я ждал, что толпу снова оттеснят. Ведь, в тот раз, в копов летели камни, но, даже при таком раскладе копы не стали применять силу.
Я ошибся. Дубинки заработали и первые ряды протестующих полегли. Упавших хватали и копы с задних рядов уводили их в полицейские машины. Дубины работали на славу. Я видел, как по брусчатке текла кровь.
В вечерней газете писали, что протестующие – это жестокая банда, собранная Новым. Писали, что они нападают на полицейских, грабят невинных прохожих и представляют для общества страшную опасность. Новый официально был признан преступником и объявлен в розыск.
День двенадцатый: битва за Карфаген
Вчера ночью в кабинет к Серому приходил Мэр, Шериф и Благотворительный. Не знаю, что Благотворительный там забыл. Видимо, хочет какую-то финансовую поддержку оказать новой инициативе по увеличению количества и улучшению вооружения городских гвардейцев. Читал я об этой инициативе в газете. Они долго совещались. У Серого новая секретарша. Тоже красавица, Мэр все совещание на нее посматривал.
Утром я проснулся рано от звуков сражения. Огромная толпа протестующих заполнила площадь. Они размахивали плакатами и кричали. На импровизированной сцене стоял Новый. Его лицо было синее и опухшее, (от недавних побоев Серого, мне думается). В газете я прочитал, что на днях он напал на полицейского с ножом и в драке получил удар в лицо. Не верится, что лицо может так посинеть от одного удара. Но, меня это, в сущности, не касается.
Толпа была по истине огромна. Казалось, добрая половина города собралась здесь. Несколько когорт копов выстроились у входа в администрацию. Шериф, стоя на крыше полицейской машины, просил через громкоговоритель толпу разойтись. В когорты полетели презервативы с водой. Мне показалось очень странным, что Новый не использует камней и бутылок. Они-то тяжелее и эффективнее. Копы использовать дубинки не постесняются. Но, в сущности, это их дело.
Толпа заревела, плакаты взмыли еще выше, поток резиновых снарядов стал напоминать пулеметный огонь. И, тут в игру вступили козыри. Из черных машин, стоявших за полицейскими, высыпали городские гвардейцы, в масках, бронежилетах, шлемах, с большими, черными щитами. Они выстроились в широкую фалангу. По краям фаланги встали когорты копов. Фаланга двинулась на толпу, когорты, по флангам, начали окружать. Но, как бы не было много копов и гвардейцев, толпа была втрое больше. Я ждал, когда две силы сойдутся. За спинами фаланги несколько гвардейцев устанавливали водометы. И вот фаланга и когорты приблизились, но столкновения не было.
Гвардейцы были хитрее и изобретательнее копов, они выбрали иную тактику. Несколько человек из толпы приблизилось к фаланге и фаланга резко подалась вперед и поглотила их, отодвинув остальную толпу назад. Новый кричал со своей рукотворной башни, командуя своей бестолковой армией, чтобы неумелые бойцы не подходили близко и пытался, силой красноречия, убедить гвардейцев перейти на его сторону.
За спину фаланги подогнали высокую, черную гвардейскую машину с большой крышей. Из фаланги, сзади, начали выводить проглоченных ранее бойцов толпы, уже изрядно потрепанных. Двое гвардейцев брали одного пойманного, поднимали его на крышу черной машины, и, так, чтобы толпа наблюдала, начинали нещадно лупцевать дубинками. Толпа задрожала. Гвардейцы превратили в кровавую котлету на глазах у протестующих одного несчастного, и, начали поднимать на крышу второго. В толпе уже не находилось желающих подбежать поближе к черным щитам. Тяжелый страх объял толпу, она задрожала и хлынула в подвороти. Люди неслись сломя голову, а фаланга и когорты, как по команде, двинулись вперед, энергично работая дубинками. Я видел, как Новый, в окружении нескольких рослых парней, тоже побежал в подворотню. Но у самой подворотни их встретили парни в серых костюмах. Они обработали спутников Нового, как настоящие каратисты, размахивая ногами и руками, разбрасали беспомощных оппонентов. Нового вежливо, под руки, увели в машину с тонированными стеклами.
Водометы смыли кровь с брусчатки. Вечером на площади был большой концерт. Молодые гвардейчики маршировали, девушки танцевали кабаре, городская звезда исполнил новую песню, мгновенно ставшую хитом. Также, в этот вечер выступило несколько звезд из других городов. Зрителей было множество. Я смотрел в бинокль и не понимал, почему у многих такие усталые лица. Одна группа зрителей напомнила мне, своими повадками, походкой и шириной плеч, бойцов городской гвардии. В сущности, что в этом странного, тоже люди, тоже концерт хотят посмотреть. Не насильно же их туда пригнали, правда, ДД.
День тринадцатый: затишье перед бурей
Привет ДД. Сегодня и рассказать то особо нечего. В этот день улицы были пусты, людей почти не было, хотя, в подворотне, недалеко от моего дома, вместе с копами-патрульными дежурили городские гвардейцы. Серого в кабинете не было. Я очень привык к своему наблюдению и, от нечего делать, рассматривал кабинет серого, обнаружив, пару интересных деталей.
На фотографии, на столе Серого, лица парней, когда я внимательнее их рассмотрел, показались мне знакомыми. Тот, что посередине напоминает самого Серого, справа от него, как будто бы – Мэр, а слева Благотворительный. Конечно, все это моя фантазия. Еще, среди его медалек я разглядел на одной из них часть надписи: «За выполнение воинского долга в …»
Где именно, мне не видно. Я не знал, что Серый военный. Но, почему к нему ходят копы. И Мэр. Странно это, странно.
У меня появились соседи. Какие -то поэты. То ли клуб у них там по интересам, то ли кружок. Я не очень то понял. Стены в доме тонкие, поэтому мне хорошо слышно стихи, которые они читают. Я записал один из них, отрывком:
Но однажды Париж воспылал
Факелами сердец живых
Как из пепла – народ восстал
Справедливый кровавый бал
Тех, чья жизнь словно томный стих
На холеных щеках у них
Весь румянец в момент посерел
Баррикады и груды тел
Революции карнавал
Больше сегодня ничего не было. На меня снова нападают приступы меланхолии и скуки. Читал газеты, там пишут, что появилась какая-то опасная болезнь и очень много людей ей уже заболело. Рекомендуют сидеть дома. Я молодец, дома сижу.
День четырнадцатый: буря перед затишьем
ДД, ночи доброй. Сегодня, рано утром, в кабинете у Серого опять собралась троица (Мэр, Серый и Благотворительный). Очередная новая секретарша, эффектная блондинка с глубочайшим вырезом блузки носила им кофе и конфеты. Мэр одобрил новую секретаршу, Серый одобрил симпатию Мэра, Благотворительный одобрил конфеты. После длительного совещания в кабинет зашли Шериф и городской главврач (видел его фото в газете, он написал большую научную статью об опасности новой болезни и необходимости сидеть дома, а, в случае выхода на улицу, например за провизией, надевать респираторы, резиновые перчатки и шапочки для плавания, чтобы бактерии не попали на волосы).
Поэты снова читали стишки:
И оставшись один, упав -
Собери в кулаки свой нрав!
И не прячься, и не беги!
Поднимайся, сражайся вновь!
Бей, стреляй и пожары жги
Революция – это кровь!
Днем был большой парад, газеты, к слову, писали о нем на днях. Городские гвардейцы, копы, маленькие гвардейчики, маршировали по площади под аккомпанемент оркестра. Они были без респираторов, без резиновых перчаток, без шапочек для плавания. Но, возможно, к этим закаленным ребятам зараза и не липнет. Меня это немного удивило, ведь утренняя газета сообщила, что выходить на улицу из-за опасности болезни строго запрещено, а если и разрешено, то только при наличии всех средств защиты от бактерии. К слову, в газете сообщалось, что от новой болезни за одну ночь умерло больше людей, чем в Средневековой Европе от чумы за все средневековье. Но да ладно, врачам виднее, когда можно проводить парады, когда нет. После маршировки и смотра гвардейских машин, Мэр зачитал длинную, красивую речь, о том, что нужно помнить своих героев, их подвиги и мужество. При упоминании мужества мне вспомнился один тип, который постоянно клянчил мелочь во дворе моего старого дома. Безногий, он сидел в коляске у подъезда, был все время одет в одно и то же зеленое, пятнистое рванье и на груди его рванья красовалась маленькая железная медалька, на которой было выгравировано: «За мужество». Когда мы с Ней проходили мимо, Она всегда давала ему монетку.