* * *
Из протокола заседания Мировой Антивоенной Коалиции от 05.04.2067.
«В связи с реальной угрозой начала повторной, более разрушительной войны, ставящей под угрозу существование всего человечества, Мировая Антивоенная Коалиция (далее – МАК) в составе всех председательствующих стран постановила:
1. Начать создание подземных резерваций со всеми необходимыми для жизни условиями. Проектировка, строительство и обеспечение работы резерваций на данный момент являются приоритетной задачей МАК.
2. Начать подготовку населения Хейкии к полному переселению в подземные резервации МАК.
3. Разместить на территории Хейкии на постоянной основе корпус миротворческих сил МАК в составе пяти миллионов человек.
4. Обеспечить передачу научных и технологических разработок Хейкии в совместное пользование стран – членов МАК.
5. Ввести запрет на любые научные исследования на территории Хейкии.
Приложение n.1:
Краткий список общепринятых сокращений:
ПУХ – Подземное Убежище Хейкии (равносильно «ПУ»)
ЦУ – Центр Управления убежищем (равносильно «Центр»)
ЦГХ – Центральный Госпиталь Хейкии
ПКПИ – Препарат Комплексной Поддержки Иммунитета
»
Запись эфира телеканала МАК-1 от 01.01.2070:
«Сегодня, в первый день нового десятилетия, благодаря объединенным усилиям мировой общественности и помощи стран – участников МАК народ Хейкии наконец-то сможет вздохнуть полной грудью. Ужасная война, разразившаяся девять лет назад, унесла десятки миллионов жизней и оставила неизгладимые шрамы не только на наших душах, но и на поверхности нашей планеты. Самым зараженным регионом стала Хейкия – место, где люди не могли находиться без химической защиты на улице, в домах, в квартирах. Народ Хейкии не несет ответственности за ошибки их правительства, а потому долгом всего мира стало спасение вымирающего населения Хейкии. Единственным возможным вариантом было полное переселение граждан Хейкии в специализированные убежища, где люди смогут снять костюмы химзащиты и насладиться такой, казалось бы, простой вещью, как свежий, чистый и безопасный воздух. В этот знаменательный день происходит торжественное открытие Первого подземного убежища Хейкии! В ближайшее время все население Хейкии будет переведено в подземные убежища подобного типа. Народ Хейкии, мы с вами! Вы будете спасены!»
ПУХ-1
Наше поколение было первым, родившимся в убежище. Родители рассказывали нам сказки о жизни на поверхности, о море и горах, но самой нашей любимой сказкой была сказка о Солнце. Возможно, мы были первыми людьми на Земле, которые слышали о Солнце только из сказок, рассказов и книг, но такова жизнь. Я родился в Подземном Убежище Хейкии номер 1, я в нем живу, это мой единственный дом. И как бы я ни хотел собственными глазами увидеть сказочную Страну восходящего солнца, для меня сказка всегда будет оставаться лишь сказкой. Особенно сейчас.
Я оканчиваю старшую школу. Меня ждут экзамены, поступление в Хейкийский Национальный Институт, блестящая карьера в области энергетики. Стабильная, престижная и одна из немногих доступных в нашем подземном убежище работа. Помимо подготовки к поступлению, на мне лежит ответственность за дом и семью. Папа умер на войне, я его не знал, а мама последние 15 лет болеет. Ей стало плохо вскоре после моего рождения, так что я совсем не помню ее здоровой. И сколько бы дел у меня ни было, я никогда не брошу ее, я буду любить ее до самого конца, ведь она единственный мой родной человек.
Я обычный ребенок войны. Такой же, как мои сверстники. Возможно, мне все же повезло чуть больше, ведь у меня хоть кто-то есть…
Из размышлений ученика выпускного класса вырвал резкий и обыкновенно противный сигнал пейджера. Однако в этот раз звук показался Ариме другим – прекрасным. Так всегда бывает, когда чего-то сильно ждешь и оно, наконец, происходит. Этого сообщения он ждал с того момента, как пришел из школы, то есть уже около двух часов.
«Давай встретимся у памятника в 19:00?»
Аисуру Юта 15:32:44
«Ок, тогда до вечера».
Такута Арима 15:33:12
– Ма-а-ам, я сегодня вечером пойду в центр, тебе на рынке что-нибудь нужно?
– Нет, правда, у нас вода заканчивается, хотя ты сам об этом знаешь…
– Да не переживай, воду и продукты я на обратном пути возьму.
– С Ютой встречаешься?
– Да, в семь у памятника.
– У какого памятника?
– Да он у нас вроде один…
– Ах да, точно, кх-кх-кхе…
– Мам, отдохни, врач сказал, что тебе отдых нужен, с уборкой я сам разберусь, как приду.
– Только не забудь, что-то мне сегодня и правда нехорошо…
Из ее комнаты снова послышался сухой кашель, от которого с каждым разом все больше становилось не по себе. Арима понимал, к чему все идет. Такое в ПУХ-1 уже случалось не раз. Многие одноклассники Такуты потеряли своих родителей подобным образом. Конечно, Ариме от этого было ничуть не легче, однако с первого класса школы дети послевоенного поколения знали: заражение радиацией на поверхности могло привести к обострению лучевой болезни или стать причиной возникновения злокачественных опухолей. С первого дня в школе детей готовили к тому, что в скором времени им придется жить самим, и эта подготовка приносила свои плоды. И как бы Ариме ни хотелось хоть чем-нибудь помочь своей маме, он прекрасно понимал, что в лучшем случае через два месяца, а в худшем – завтра он останется в этой квартире один.
Но жизнь на этом не закончится.
А значит, нет времени на скорбь, сомнения, сожаления, и если в будущем надо будет двигаться дальше, зачем останавливаться сейчас?
Так их учили с детства.
Горечь утраты, боль потери – чувства, не позволяющие жить полноценной жизнью, деструктивно влияющие на восприятие мира, представляющие угрозу для психики, в особенности для психики ребенка.
«Это то, что делает нас людьми», – сказала как-то мама, правда, я не особо понял смысл этих слов. Ведь когда тебе больно – это плохо. И если быть человеком – значит терпеть постоянную боль, то я не хочу быть человеком.
Ладно. Я слишком много думаю.
– Я ушел! Вернусь часам к десяти!
Судя по тишине, бывшей мне ответом, мама уже спала.
* * *
Добрался до памятника я быстро, благо все дороги вели к нему. Очень удобное место для встреч. Во-первых, мемориал воинам-освободителям Мировой Антивоенной Коалиции – единственный памятник в ПУ; во-вторых, убежище было сконструировано так, что все дороги из жилых и рабочих кварталов вели в центр – к площади Освобождения, где и была расположена наша единственная «достопримечательность». Помимо нее здесь также располагалось самое высокое здание ПУХ номер 1–75-метровый Центр Управления МАК. Он почти достигал наивысшей точки купола ПУ. По некоторым слухам, последние этажи центра были на поверхности и именно через них шло сообщение с внешним миром, однако в действительности информация о «точке снабжения» была засекречена. А вот то, что именно отсюда осуществлялось управление всеми сферами жизни нашего общества, секретом ни для кого не являлось. Здесь располагались: правоохранительные органы, Всенародный Суд Хейкии, аттестационная комиссия, центр трудоустройства, Центральный Госпиталь Хейкии, еще несколько десятков различных инстанций и учреждений и, конечно же, генеральное консульство МАК, являющееся, по сути, центром управления Центра Управления. Вход в него был строго по пропускам или по записи, впрочем, это уже не столь важно. Туда я идти до аттестации все равно не собирался.
На подходе к памятнику у меня возникло какое-то странное ощущение… Будто что-то должно произойти… но я не мог понять что. Однако это чувство было быстро разрушено радостным звонким и столь любимым голосом:
– Арима!
– Привет, долго ждешь?
– Нет-нет, я только пришла. – Она привстала на носочки и легонько поцеловала меня в щеку, после мы взялись за руки и пошли вдоль мемориала.
– Уже готова к экзаменам?
– Опять ты о своих экзаменах… Неужели так сложно хотя бы не начинать с разговоров о плохом?
– Прости-прости, не знал, что это для тебя больная тема… – Все я прекрасно знал, просто она выглядит такой милой, когда смущается…
– Прощаю последний раз. Лучше расскажи, как у тебя дела? Уже встречался с профконсультантом?
– Да, он сказал, что у меня хорошие шансы при распределении попасть в управление энергетики, перескочив должность инженера.
– Так это же круто! Получается, я встречаюсь с самым перспективным парнем убежища… – Я уловил едва заметные нотки сарказма в голосе Юты.
– Скорее, просто со здоровым парнем ПУ, не забивающим на учебу. Конкурс ближе к выпуску все меньше и меньше, вчера у нас из класса сразу двух «солнечных» забрали.
– Да… – Ее реакция мне показалась немного подозрительной.
– Ты себя хорошо чувствуешь?
– Конечно, а почему ты спрашиваешь?
– Да так, ты просто с таким выдохом произнесла это «да», что я уже начал бояться, как бы ты «солнечной» не оказалась.
Я сказал это легко, может, даже слишком легко… При этом лицо Юты, как мне на секунду показалось, застыло в глубоком страхе и отчаянии, колыхнувшем что-то внутри меня, однако через мгновение она уже с легкой полуулыбкой спросила:
– А если бы и оказалась, что бы ты сделал? – Она задорно прищурилась, как бы насмехаясь над моей нерешительностью в этот момент.
– Я…
– Да ладно тебе, я же шучу, хотя мог бы и сказать что-нибудь из разряда: «Я возьму тебя на руки и принесу к той единственной далекой звезде, способной тебя согреть».
– Так не говорят уже приблизительно… – Я на мгновение запнулся. – Много лет.
– А ты мог бы сказать.
Она подмигнула мне, и я снова поймал себя на мысли, как же сильно я ее люблю.
* * *
Мы еще немного погуляли по площади и вышли к дороге, ведущей в сторону рынка. «Рынок», конечно же, было очень условное название. По сути, мы шли в торговый квартал. Здесь было все. Продукты, лекарства, вода, мебель, магазин пейджеров и кухонная электроника. Ну и еще пару лавок с плодами творчества хейкийцев, все-таки ремесла пока что никто не запрещал.
В редкие дни можно было встретить нелегальных торговцев, предлагавших купить старые, довоенные фотографии, карты и прочие контрабандные товары, однако ко времени прихода ближайшего патруля улицы полностью очищались от подобного сброда.
Сегодня, как и в любую другую субботу, патрули Миротворческих Сил дежурили на регулярной основе, а потому безопасней этого места в выходные был разве что Центр Управления. Около года назад пару десятков криминальных элементов решили устроить что-то вроде шествия от рынка в сторону Центра с требованием предоставления доступа к открытому Интернету. В школе нам рассказывали, что когда-то Интернет, или же Мировая Паутина, стал одним из ключевых факторов начала войны, и после ее окончания правительства всех стран согласовали переход на локальные сети, доступ к которым осуществлялся исключительно через безопасные устройства подключения – пейджеры. Поэтому люди, нарушившие общественный порядок ради призрачного свободного Интернета, в моих глазах и глазах общественности всегда были лишь необразованными, безграмотными и ничтожными изгоями. Суд приговорил «повстанцев» к срокам от трех до шести лет тюремного заключения, хотя я бы не задумываясь назначил высшую меру – принудительную депортацию.
В целом и в истории старого мира, и в истории этого всегда были угнетенные и обделенные, которые только и могли жаловаться, как их все угнетают и обделяют, но мы воспитаны по-другому. Нас учили работать. Добиваться своих целей. Реализовывать свой талант и потенциал на благо, а не во вред обществу. Именно такой подход позволяет нам жить полной жизнью, пусть даже и в убежище под землей.
– О чем задумался?
– Да так, о том, насколько же мы все-таки счастливые люди…
– Потому что у тебя есть я, а у меня есть ты?
– И поэтому тоже.
– Скажи, ты будешь любить меня всегда?
– Всегда.
– Любой?
– Любой.
– Спасибо…
Она прижалась к моей руке и улыбнулась. Почему-то эта улыбка мне показалась грустной.
Колибри
Дневной белый свет пробивался сквозь прозрачную стеклянную панель. Цифры на темном металле купола убежища показывали 12:23. 12:24. 12:25. Время шло, и единственное тому доказательство было за окном, спроецированное на тверди купола, заменяющей собой небо.
– Масахиро Наме – 71 балл, Ковальчик Алина – 92 балла, Миронов Андрей – 87 баллов, Такута Арима – 100 баллов, Чэнь Мэйли – 77 баллов…
Удивительно, как же быстро проходит жизнь, когда ты к ней привыкаешь. Не важно: хорошая или плохая, человек привыкает ко всему. И вот когда каждый новый день становиться похож на предыдущий, в голове невольно появляется вопрос: «Движусь ли я? Движется ли мир вокруг меня?» Особенно часто начинаешь над этим задумываться, когда с утра, выглянув в окно, видишь тот же пейзаж, что и год назад, два года назад, пять лет назад… Идешь в школу, общаешься с теми же людьми, с которыми общался всегда, потому что новых лиц нет и не будет. Пойдешь на работу, вместе с тобой пойдут те, с кем ты проучился 11 лет, к взрослым, которых ты каждый день встречаешь на каждый раз одинаковых улицах. Таковы реалии жизни в убежище, и раз уж другого пути нет, остается только смириться. При этом цифры на куполе продолжают меняться с постоянной, неуловимой скоростью.
Прозвенел звонок, время урока подошло к концу.
– Арима, как у тебя получается постоянно писать тесты на 100?
– Арима, научи и меня так же!
– Арима, можешь мне помочь на следующей контрольной?
Делать все равно особо нечего. Все книги дома я уже прочитал, на новые денег пока нет, почему бы и не помочь одноклассникам? Правда, как им помочь? Решить за них пару номеров? Объяснить правила, которые нужно просто зазубрить? Учеба… Если вам кто-нибудь когда-нибудь будет жаловаться, что учиться трудно, можете смело переставать воспринимать этого человека всерьез. «Трудно» – пытаться «вспомнить все» в последнюю ночь перед экзаменом, искать оправдания для несделанных заданий, умыкнуть вариант теста до теста. Словом «трудно» – компенсировать «ничегонеделание». Если же делать что-нибудь хоть чуть-чуть, но постоянно, изо дня в день, то учиться станет совсем не «трудно». Я не знаю, почему из всего нашего класса такую очевидную вещь понимаю только я. И тем более не знаю, как ее донести до других.
Раньше, в старом мире, у людей было множество вариантов, чем заняться, что надеть, куда пойти. Мы лишены такой роскоши. Так почему не посвятить хотя бы пару часов в день тому, чтобы стать лучше? Ведь, по сути, наша внешняя «несвобода» – самое великое благо, которое могло нам достаться. Именно благодаря ей у нас, детей первого послевоенного поколения, появился шанс стать лучшими людьми, что когда-либо населяли эту планету. Жалко только, что не все спешат воспользоваться этим шансом.
– Ребят, простите, сегодня не могу, меня мама дома ждет.
– А… извини. Передавай ей от нас большой привет, пусть поскорей выздоравливает!
– Хорошо, обязательно передам! Всем пока!
– Пока!
Дверь класса медленно, тихо скользя, закрылась. Я наконец-то остался один. Светлый, просторный, серый коридор, тянущийся через весь второй этаж школы, вел меня к выходу.
Архитектура убежища не отличалась разнообразием, а потому единственным отличием школы от обычного жилого дома была табличка на входе и нумерация квартир-классов цифрой и буквой. Серые пятиэтажки, 80 помещений в каждой, половина из которых пустуют или же отведены под хозяйственные нужды. Торговый квартал, 1-й Жилой квартал – внешней разницы между ними никакой. Единственные два района, которые несколько выбиваются из общего фона, – Центральный и Складской. Однако жить в них было запрещено или попросту негде. Почти все свое время я провожу в двух одинаковых серых зданиях, расположенных друг от друга в пяти минутах ходьбы. Скорее бы уже закончить школу и пойти на работу… Хотя нет никаких гарантий, что мне не придется работать в еще одном сером пятиэтажном здании…
Тишину коридора нарушил чей-то… плач? Я отчетливо слышал чье-то придыхание, как будто кому-то не хватало воздуха, но он разучился дышать. Короткие, отрывистые, тихие вздохи раздавались из класса в конце этажа, лестница же была по центру, в нескольких шагах от меня.
Согласно общепринятым правилам поведения, лучше не лезть не в свое дело. Помогать, скорее всего, не известному мне человеку «моим делом» явно не являлось. И все же что-то меня тянуло, что-то заставляло пойти и приоткрыть дверь класса, может быть, даже зайти внутрь. Было ли это простым любопытством, или же мне хотелось ухватиться за возможность добавить в свою стабильную и успешную жизнь хоть каких-то красок – я не знал, но и сопротивляться этому не хотел. Все-таки, хоть я и сказал ребятам, что дома меня ждет мама, вечер у меня был свободен.
Я подошел к кабинету 1Б. Остановился. Прислушался. Это определенно был плач. Судя по всему, плакала девочка, моя ровесница или чуть младше меня. Этот вывод я сделал из тонкого и чистого «почему?», сменяющего иногда всхлипывание.
«Может, оно мне и не надо? Почему бы прямо сейчас спокойно не пойти домой… Наверняка найдется тот, кто поможет и сделает это намного лучше меня, если ей, конечно, нужна помощь… Нет. Раз уж я решил, доведу дело до конца».
Вдох, выдох, вдох…
Я медленно открыл дверь.
За партой сидела девочка. Нашивка на рукаве указывала на принадлежность к 9–3 классу. Значит, в своих догадках я в очередной раз не ошибся. Более того, я видел эту девочку на общих мероприятиях и знал, как ее зовут. Только обратиться к ней пока еще не решался.
Она не обратила на меня внимания. Ее голова лежала на руках. Я не видел ни ее глаз, ни ее лица, только лишь светлые волнистые волосы. Я никогда раньше не обращал на это внимание, но сейчас понял, что именно такого цвета в моем представлении солнечный свет. Нежный, теплый и одновременно такой далекий…
– Юта, что-то случилось?
Девочка не услышала. Она продолжала плакать, склонившись над деревянной холодной партой. Согласно инструкции поведения в школе и обеспечения общественного порядка, ее состояние должно быть расценено как «истерия», и мне надлежит немедленно позвать взрослого, но что-то мне подсказывало этого не делать. Я взял ближайший стул и сел напротив парты.
– Юта, расскажи, пожалуйста, что случилось?
Этому вопросу также суждено было остаться без ответа.
«Физический контакт может поспособствовать развитию диалога». Я прочитал это в учебнике по психологии за 11 класс. Теперь настало время применить знания на практике. Я положил ей руку на плечо, хотя по общепринятым правилам начинать надо было с ладоней, но на них лежала лицом вниз аккуратная, красивая, небольшая голова, так что выбора у меня не оставалось.
– Юта, все хорошо?
Либо я что-то сделал не так, либо учебник по психологии был полезен только в теории. Меня опять не услышали, или же не хотели слышать. В любом случае я начал чувствовать себя бесполезным и лишним в этой комнате.
«Ты же знаешь, что надо делать», – пронеслось у меня в голове. Это противоречило всем нормам приличия, но просто встать и уйти я уже не мог. Я поймал себя на мысли, что сейчас правда очень хочу помочь ей. И я ей обязательно помогу.
Я взял стул и сел рядом. Я обнял ее за плечи. Я хотел прижаться к ней, но она меня опередила. Наконец-то я получил ответ. Она подняла свое заплаканное, но от этого не менее прекрасное и искреннее лицо с мокрых от слез ладоней на мою грудь и обняла меня так, как обнимают спасительную доску, оставшуюся на плаву после кораблекрушения. По крайней мере, именно так я себе это представлял, читая книги старого мира.
Я не знаю, сколько мы так просидели. Удивительно, но за это время в класс так никто и не зашел. Я был совсем не против этого. Наоборот, я хотел, чтобы мы оставались одни настолько долго, насколько это возможно. Я обнимал ее, теплую, нежную, слабую, и только холодные слезы, все медленнее и медленнее скатывающиеся по бледным щекам на мою форму, напоминали о том, почему я сюда пришел. Что-то случилось. И что-то очень серьезное и болезненное. Я боялся заговорить первым, боялся спугнуть или спровоцировать на новые слезы только-только успокоившуюся Аусиру Юту.
– Спасибо… – Ее голос прозвучал тихо и обессиленно, как паутинка, готовая оборваться при первом порыве ветра.
Она подняла голову, попыталась выпрямиться и вытереть слезы. Только сейчас я увидел ее влажные, бездонные, лазурные глаза. Я понял, что тону.
Интересная штука – любовь. Ты можешь знать человека много лет, но понять, что любишь его, всего за один час, за одну секунду, или же и вовсе когда этот человек уйдет. С другой стороны, ты можешь влюбиться в человека, которого впервые видишь, просто потому… Неизвестно, почему. Я всегда воспринимал любовь как химическую реакцию, отчасти этим могла бы объясняться ее случайность и хаотичность. Однако когда это касается непосредственно тебя, мыслить рационально в этом направлении становится практически невозможно. Особенно когда тебе 15 лет.
– Юта…
– Извини, что доставила тебе столько неприятностей. – Она встала из-за парты и направилась к выходу.
Я инстинктивно взял ее за руку.
– Юта, если есть что-нибудь, чем я могу помочь…
Возможно, мне следовало дать ей уйти, возможно, мне следовало не приходить вовсе, но сейчас я все-таки чем-то ее задел. Она как будто упала на меня, такая легкая и воздушная…
– Почему?! Почему?! Почему?! Почему именно она? Она тоже была такой хорошей! Почему? – Она била меня кулачками, но я не чувствовал боли.
Я чувствовал… бессилие? Я чувствовал, как ей тяжело, и хотел взвалить весь этот груз на себя, но не мог. Мне оставалось только обнимать ее и слушать. Ждать, когда она поделится хоть частью того, что несла сейчас на своих хрупких плечах.
Я довел ее до дома. Она жила в том же квартале, что и я, в паре домов от моего. За весь этот вечер я так ничего и не узнал, но знания меня впервые не интересовали. Я лишь надеялся, что с Ютой все будет хорошо и завтра я ее увижу в школе. Я хотел верить, что смог ей хоть чем-нибудь помочь; хотел верить, что нам еще представится шанс обо всем поговорить; хотел верить, что этот вечер будет не последним вечером, который я проведу с ней.
Я поднял голову и взглянул на купол. Цифры показывали почти полдвенадцатого ночи. Как же все-таки быстро проходит время…
* * *
Сигнал к началу дня прозвучал, как обычно, в 8:00. Я приготовил завтрак для себя и мамы и начал медленно собираться в школу. Все утро меня не покидало двоякое ощущение: с одной стороны, я хотел снова увидеть Юту, хотел убедиться, что она в порядке; с другой, меня что-то тяготило, что-то давило, я чувствовал, что в школе узнаю нечто неприятное, страшное, то, чего предпочел бы никогда не знать.
Форменная рубашка не успела до конца высохнуть, поэтому пришлось надеть парадную, благо они почти не отличались.
– Мам, я ушел!
– Хорошо, постарайся сегодня. И по ночам нигде не шляйся.
* * *
– Всем доброе утро. Меня зовут Святослав Маркин, и я врач-терапевт в Центральном Госпитале Хейкии.
Вместо первого урока нас собрали в зале проведения общих мероприятий. Обычно такие события планируются заранее, и о них ученики узнают, в крайнем случае, за неделю, однако в этот раз никто ничего не знал. Внеплановые общие мероприятия, конечно, случались, но крайне редко и в основном были связаны с техническими проблемами убежища, такими как отключение света или воды, проведение разного рода профилактических работ. Сейчас же перед нами выступал врач, работающий в Центре Управления, что само по себе большое событие, так еще и с полуторачасовым обращением, тему которого никто не знал.
Я пытался найти глазами Юту, но нигде ее не видел. Там, где сидел 9–3 класс, в первом ряду пустовали два стула, расположенных рядом друг с другом. Судя по всему, один из них был Юты, а значит, сегодня она не придет.
– Как многие из вас знают, жизнь в убежище не могла не отразиться на нашем здоровье. Чтобы минимизировать ущерб, связанный с отсутствием солнечного света и прочих неотъемлемых составляющих жизни на поверхности, все жители убежища принимают препарат комплексной поддержки иммунитета, сокращенно – ПКПИ. При отторжении ПКПИ всегда необходимо обращаться в Центральный Госпиталь. Еще раз повторяю: всегда! Отторжение ПКПИ не обязательно свидетельствую о наличии у вас «солнечной» болезни и может быть вызвано менее значимыми факторами, например гриппом или простудой. В любом случае, при болезни, неважно, легкой или тяжелой, согласно всем существующим инструкциям и здравому смыслу необходимо обратиться хотя бы к районному врачу. В случае, если родители по какой-либо причине запрещают вам обратиться к врачу, вы имеете полное право и, я бы даже сказал, обязаны самостоятельно обратиться за помощью.
Все это мы слышали от учителей не один раз. Я пока еще не понимал, зачем было созывать экстренное собрание учеников. Я все пытался вспомнить, кого же еще, помимо Юты, не хватает. Вспомнил. Не было Анджелы Вебер, лидера 9–3 класса.
Нас с ней часто сравнивали. У меня и у нее средний балл был равен 100, мы были старостами своих классов и лидерами школы по успеваемости и внеурочной деятельности, входили в школьный совет и всегда стояли рядом на сцене во время награждения лучших учеников. При этом нельзя сказать, что мы много общались. Нельзя сказать, что я вообще с кем-нибудь много общался. Все мое свободное время занимали чтение и помощь маме, выходных у меня практически не было, как и желания заводить новые знакомства.
В этом плане Анджела была моей полной противоположностью. Ее знала и любила вся школа, начиная от учителей и заканчивая младшими классами. Со всеми поговорит, всем поможет, всем подскажет, я иногда удивлялся, как у нее хватало времени, хотя нет, скорее, как у нее хватало сил на учебу. Я не был закрытой личностью, у меня было много знакомых в школе, я также посещал все внеурочные мероприятия, но рядом с Анджелой любой человек почувствовал бы себя законченным интровертом. При этом у нее все получалось так легко и естественно, что иногда я ей даже завидовал. За эту «легкость» и способность успевать везде и во всем ее прозвали Колибри, именем маленькой яркой птички, делающей 100 взмахов крыльями в секунду.
– Вчера, из-за преступной халатности своего отца, из жизни ушла Вебер Анджела. Первопричиной смерти стала обыкновенная простуда, вызвавшая отторжение ПКПИ и, как следствие этого, нарушение обмена веществ. Если бы отец Анджелы повел ее к врачу или хотя бы не препятствовал посещению врача, нашей встречи сегодня бы не было.
Меня словно окатили ледяной водой. Судя по зловещей, мертвой тишине в зале, не одного меня. Анджела была одной из тех, за кем было наше будущее, на кого возлагались большие надежды, и теперь, из-за самодурства одного отдельно взятого индивида, ее больше нет. Совсем нет. Я не знал ее. Я не представлял ее улыбки, я не слышал ее голоса, у меня не всплывал ее образ в голове, и все равно, я из последних сил сдерживал слезы. Это несправедливо. Так не должно быть. Ее жизнь еще не успела начаться и уже закончилась… Так… просто… От обыкновенной простуды… Из-за «преступной халатности»… Я не мог уложить все это в голове, не мог составить для себя логическую картину происходящего… Я не хотел верить, что сейчас, когда на все случаи жизни есть инструкции, когда созданы все необходимые условия безопасной и долгой жизни, такое возможно. Я не хотел верить…
* * *
Весь оставшийся день прошел, словно в пелене густого тумана. Я не видел ничего, не помнил ничего. Новость о смерти девочки из параллельного класса подкосила меня сильнее, чем я когда-либо мог представить. «Это несправедливо. Так не должно быть…» – одна мысль все вертелась в моей голове, не желая давать хоть малейшее пространство для чего-либо другого.
– Юта…
Я побежал к ее дому, поднялся к ней на этаж и без стука дернул ручку двери. Дверь оказалась не заперта. Я не помню, о чем тогда думал, вламываясь в чужую квартиру. Наверное, ни о чем. Юта лежала на полу, сжимая в руках фотографию класса. Ее глаза были закрыты, на заплаканном лице застыла глубокая, неподдельная боль. Меня передернуло. Я подскочил к ней и начал искать пульс. Первые секунды я держал ее холодную руку и не чувствовал ничего, кроме леденящего душу ужаса. И все-таки я нащупал. Пульс был. Слабый, еле заметный, но он был. Юта просто спала. Я лег рядом с ней на застланный паркетом пол. Только сейчас я почувствовал, как сильно устал за последние два дня. Глаза закрылись – последнее, что я запомнил, ее тихое, успокаивающее дыхание, едва различимое на фоне абсолютной тишины пустой квартиры.
