Бабочка-рэндаллия

3. Фонари гаснут в без пятнадцати два

На секунду Родион подумал, что не особо удивится, если выяснится, что он оказался внутри какой-то новой сверхреалистичной и мультиполигональной игры. А он всего лишь провалил последнюю сцену, и загрузилась последняя сохраненка: то же гаснущее солнце, лапы деревьев, крадущиеся по потолку и приятный полумрак. Разве что добытый лут не обнулился: на нем были все те же светло-серые толстовка и штаны. Кроссовки стояли неподалеку от углового дивана, в самом уютном уголке которого парень сидел, заботливо укрытый легким светло-коричневым пледом. В кресле напротив, подсвечиваемый пока еще не утратившим силу вечерним светом сквозь прозрачные балконные двери, наподобие актуального квест-NPC, расположился Илья Александрович, держа в руке кружку с чем-то дымящимся, с сильным пряным запахом. Поймав взгляд Родиона, офицер заговорил первым:

– Успокаивающий сбор. Мои воины все как-то больше по кофе. А я уже не в том возрасте, чтобы… Не панацея, но мне помогает. А ты, Мельников, пить-есть будешь?

Парень кивнул. Надточий достал телефон, быстро пробежался пальцами по экрану, и уже через минуту медсестра прикатила тележку с ужином и кружкой кофе. Запах горячей пищи подстегнул аппетит. Родион вылез из-под пледа и придвинул тележку поближе.

– Ты ешь, Мельников. А говорить буду я. – Илья Александрович осторожно отпил из кружки и поставил ее на пол рядом с креслом. – за вчерашнее извини. По вентиляции к тебе в комнату пустили газ. Сначала, один – чтобы разбудить, потом другой – чтобы руки держали, ноги ходили. Третий – отключить стресс. Четвертый – не помню, зачем. На тебя не подействовал ни один. – Родион слушал, вяло ковыряясь вилкой в пюре и изредка отправляя в рот небольшие шматки, – потеряли сутки. – Надточий еще раз приложился к кружке, – С твоими родными все хорошо. С тобой тоже. Теперь. Все остальное, что ты помнишь – было на самом деле.

Родион негромко спросил:

– А как я вообще… здесь?..

– У кого-то ангела-хранителя нет. А у тебя их стая. Не прошло суток, как ты пропал, а посреди Черного бабахнуло, в контору стал приходить сигнал: «S.O.S. Мельников». И координаты – ровно там, где рвануло. Так – каждый день. Я маякнул людям в Сочи, в Крыму, в Абхазии. Прочесали все. Никаких следов тебя. Сигнал есть. А через неделю ко мне заявляется Саша. – Родион поднял голову. – Воробьева. Сама вся как побитый воробей, прямо из больницы. Говорит, ей каждую ночь снится всякая хрень, то как ты ей цветы даришь, то вода и рыбы всякие, а к Баскаковым в службу безопасности каждый вечер приходит что? «S.O.S. Мельников». Кричит – я знаю! Он где-то там! Сильная девчонка. – Илья Александрович улыбнулся, – уговорила мужа арендовать исследовательское судно с батискафом, да, кстати, Мельников, она же за Баскакова-младшего вышла. Прямо в больничке и расписались, без пафоса. Не ревнуешь? – теперь уже Родион проигнорировал шутку, безуспешно пытаясь насадить на вилку горошину, – я отправил людей. Оформили как археологическую экспедицию. Как прибыли на место, поймали еще сигнал, на другой волне. Сто метров. Девяносто девять метров. Неделю ползали по дну, еще неделю просеивали грунт, нашли вот такой кубик, – Надточий показал на пальцах ничтожно малую величину, – как от конструктора. Даже меньше. Привезли мне. И кубик шлет на телефон: клиника СМТ, стоматология. Привезли. Кубик передает: положи в плевательницу. Положили. И вот тут даже я, Мельников, охренел. Аппаратура ожила, а кубик передал на монитор, что внутри него твое, Мельников, спящее сознание, вся твоя личность и память, тембр голоса, привычки, походка. Воспоминания. Под каким углом ты ковыряешь в носу и какой рукой встряхиваешь. А нам остался г**но-вопрос: найти тебе, мать его, новое тело.

Родион cо всей силы укусил вилку, от чего по зубам прошла противная крупная дрожь, и пролепетал:

– Не понял…

– А у меня не было времени на непонимашки, Мельников. Вскрыл все заначки, вытряс все до копейки из мутных на примете. Баскаковы раскошелились. Собрали тебе новое тело. Что могли купили, искусственные рецепторы украли у пиндосов через крысу в Бостоне. Не все могут, но вкус хлеба с такими не забудешь. Волосы и зубы – настоящие. Кожа, глазные яблоки, ногти – почти настоящие. Минус – подвижность не на высшем уровне. Как раньше не поскачешь. Формальные плюсы: не нужно есть, спать, дышать, справлять нужду. Я уже поехал к Марии, обрадовать. А как увидел ее с дочкой… Мельников?.. Тебе плохо?

– Продолжайте… Пожалуйста, говорите… – Родиона бил озноб, он вцепился обеими руками в кружку, из которой выплескивался кофе, оставляя на одежде темные дымящиеся пятна. Из глаз парня спускались по щекам две большие слезы. Илья Александрович опрокинул в себя остатки отвара и больше не делал пауз:

– Год назад вышла замуж. За бизнесмена. Строительство. Бани, дома из бруса. По мелочи. Хороший мужик. Недавно родила ему сына. Теперь насчет тебя. Слезы. Запахи. Сны. Вкус еды. Близость с женщиной. Да хотя бы затылок почесать. Я понял, что буду сволочью последней, если лишу тебя всего этого. В последний момент сдал назад. От нее отдарился безделушкой. Сорвался на головастиков – как хотите, но тело чтоб было настоящее. Три. Три долбаных года мы ждали, чтобы какое-нибудь бесполезное, но хоть немного похожее на тебя тело е***лось с мотоцикла. Сорвалось с крыши, делая селфи. Поужинало свинцом. И при этом скорлупа не треснула. Дождались. Еще два держали на жизнеобеспечении. Делали пластику. Искали тех, кто сможет тебя туда засунуть. Как видишь, смогли. Ты заслужил второй шанс, Мельников. Как никто другой. Все это г**но теперь позади. – Родион проглотил докатившуюся до рта слезу, – слушай далее, Мельников. Чтобы ты знал: конюковский технодром выжал из кубика все. Я в курсе, по чьему приказу тебя прокачали. В курсе вообще всего. Забыл сказать, Мельников, – Родион поднял мокрые глаза, – когда молодой был, мечтал: вот буду я генералом. Ну, стал. За твои заслуги. Никаких эмоций. Когда узнал правду про ВГУ, думал уже об отставке. Короче, ни мечты, ни ноги. – генерал щелкнул по ноге пальцем. От стен коротко отразился глухой звук, – остеосаркома. Шесть лет не проходят просто так, Мельников. Теперь согласно очень серьезным бумажкам, ты агент под таким прикрытием, что Калинин голубцы во столько слоев не заворачивает. Я еще на берегу показал неубиваемый маячок, вручил дерьмо, которым кололась Саша. В подарочной упаковке. Проглотили. Похвалили. Орден какой-то повесили. – Илья Александрович повернул голову вправо, очутившись профилем в последнем пучке вечернего света. Родион увидел, насколько крепко седина вгрызлась в его аккуратно, волос к волосу причесанную черноту. – клинику я еще тогда, на победной волне отжал под свое ведомство. Интуиция пока не атрофировалась.

– А что теперь?.. – Родион прошептал так тихо, что если бы не заполнившая комнату густая тишина, генерал его бы не услышал. Крупные блестящие слезы срывались с его щек, оставляя на поверхности кофе соленые круги. – что мне теперь делать? Я вообще кто? Что я такое?..

– Мельников Родион Викторович, старший лейтенант ФСБ, отдел по борьбе с терроризмом. Дважды герой России.

– Какая нафиг… Борьба с терроризмом… – Родион громко шмыгнул носом, – вы же теперь все знаете! Если бы не она… Я как какая-то ванилька, размазываю сопли, какой я нафиг герой?.. Да даже вот это все – он поднял трясущиеся ладони, тыльной стороной обращенные к Илье Александровичу, – оно ведь не мое!.. – парень уронил руки на колени и застонал.

Генерал неожиданно поднялся. Мышцы на подсушенном временем лице выдали сильное напряжение, но он не издал ни единого звука. Он подошел к Родиону, достал из кармана пиджака бумажный платок и аккуратно промокнул слезы.

– Во-первых, с чего ты взял, что мужчины не плачут? С женского форума? Еще как плачут. Бывает, так ревут, что страшно становится. Во-вторых. Твое и ничье больше. Тот, чье было раньше – его нет. Осталась прямая на мониторе – и та погасла. В-третьих. Когда я узнал про нее – понял, что в тебе не ошибся. Ты мог бы свалить в Штаты. В Европу. На острова. Трахать этот дерьмовый мир во все щели, и сверху, и снизу. И мне лично, Мельников, такой подход понятен. Жизнь – она вроде одна, а на вкус в основном как прошлогодняя жвачка, которую тебе еще жевать и жевать, пока вместе с ней в прах не рассыпешься. А в редких перерывах только и остается, что вспоминать тестовый период: детство, юность. Не все так серо, конечно. Цветы с бабочками тоже есть. Но мало, Мельников, очень мало. С возрастом и этого не замечаешь… – генерал на секунду замолчал, – А то, что сделал ты… Я до сих пор не осмыслил до конца.

Илья Александрович аккуратно забрал у Родиона кружку с остатками кофе, встряхнул плед, аккуратно накрыл парня, и сел с ним рядом.

Небо еще светилось мягким огнем, как будто здание клиники, дорога и даже уходящий за горизонт лес с парой длинных запоздалых облачков, напоминающих сложенный занавес, весь видимый сквозь балконную дверь мир – единая игрушечная композиция под стеклом огромного ночника.

В комнате было уже совсем темно. Родион тихо спросил:

– А она?.. Что с ней?

– Не могу сказать, Мельников. – генерал достал телефон и немного поколдовал. Весь потолок мгновенно загорелся ярким светом, так сильно надавившим Родиону на глаза, что тот закрыл лицо руками. Илья Александрович пробормотал что-то ругательное, и как будто сработало – светильники на потолке погасли, уступив место уютному свечению совсем не вписывавшихся в угловато-кубический интерьер комнаты, овальных бра, узор на которых отбрасывал причудливые полосатые тени так, что те напоминали рассевшихся по стенам гигантских добродушных светляков при полном комплекте усиков и лапок, – я зарекся говорить гоп. Отвечу тебе, как только смогу. Может завтра, может после… Всему свое время.

– Мне сейчас что?.. Куда?..

– Можешь оставаться здесь, сколько хочешь. Можешь вернуться к себе на Мира. Там тебя никто не узнает. Все жильцы в подъезде сменились. Квартиру выкупила контора. Сейчас без шуток, – генерал слегка нахмурился, – и передается она государством тебе, как ветерану боевых операций.

– А Денис Алексеевич? – Родион никак не отреагировал на новость, – что с ним?

– Он, – Илья Александрович подчеркнуто серьезно указал пальцем в темный потолок, – там!

Родион хотел что-то сказать, но только слегка мотнул головой, вздохнул и опустил взгляд.

– Ты чего, Мельников! – генерал посмотрел на него с искренним удивлением, – в Москве он. Вторая молодость у деда. Он теперь футбольный комментатор. Динамо-ТВ. Для своих вообще как талисман. Глаголом жжет так, что его федералы не первый год хотят, а он ни в какую. Все у деда хорошо. Я немного помог. А тебе надо сбросить настройки до заводских. – генерал вложил Родиону в руку небольшой прозрачный пакетик-гриппер с мелким драже, – восстановить режим. Этой ночью ты спишь. Одной не хватит – закинешь еще.

Родион кивком поблагодарил его, встал с дивана, сунул таблетки в карман и собрался было поправить одежду, но резко остановился, бросив несколько нервных взглядов вокруг себя.

– Куда, Мельников?

– Домой.

***

Родион отказался от служебной машины, а генерал не стал его держать. Со старой барсеткой с ключами и документами на плече, в концентрированной темноте короткой летней ночи он шел быстрым шагом, иногда переходя на легкий бег. Клиника, находилась от города не так далеко, как могло показаться, – от шоссе ее отделял небольшой, примерно с километр, отрезок идеального асфальта, в котором гас шум машин, растворялись городские запахи, которые они с собой везли. По краям дороги стояли чугунные фонари, изящные и строгие, как будто на спор украденные с какой-нибудь европейской набережной. Они светили так ярко, что свет проникал глубоко в придорожную кромку леса, привлекая мотыльков и стайки мошкары помельче, бесконечно, как ненормальные снежинки, кружащей вокруг света, врываясь в сочные, многослойные тени.

Но одинокого пешехода происходящее вокруг интересовало мало. Выбравшись на шоссе, он глубоко, одновременно носом и ртом вдохнул и заспешил на уже совсем отчетливо слышимое сопение спящего города.

Придорожные кафе остались позади. Родион зашел на мост, по волосам пробежал легкий ветерок. Почувствовав запах воды, парень вздрогнул и ускорил шаг. Крупные зеленые насекомые с большими крыльями садились ему на руки, голову, влетали в лицо, заставляя отплевываться. Родион морщился и отмахивался. Привкус лета на языке выводил из равновесия и тревожил.

Добравшись до города, он принялся нырять во дворы и переулки, перебежками преодолевал непопсовые улочки вдоль офисных или производственных кварталов, избегая встреч с редкими прохожими. У 48-го дома по улице Мира, когда до цели оставалась минута-другая, Родион резко свернул. Тихо, перепрыгивая через металлические подвальные крышки, он промчался под окнами и вынырнул возле круглосуточного минимаркета, который стоял там же, где и раньше. Не глядя, он вбежал внутрь, едва разминувшись с автоматическими дверьми. Его не отпускало чувство, будто вот-вот в самый неожиданный момент в окружающие декорации ворвется пучок механических манипуляторов или каких-нибудь тентаклей и вырвет его с корнем из этой реальности или заверещит таймер, и с его головы резким движением снимут шлем виртуальной реальности на новеньком аттракционе посреди торгового центра. И выросший из тоненькой полоски до размеров абсолютной величины искусственный белый цвет разрежет глаза за миг. А о том, что находится за ним, Родион знать не хотел.

Корзину он не взял. Если бы не поздний час и нервный вид, он вполне мог бы сойти за примерного молодого супруга с написанным красивым женским почерком списком в заднем кармане. Жмурясь и отводя взгляд от холодильников и витрин, он хватал все подряд: шоколадную пасту, хлеб, хрен «Русский, добротный», кофе 3 в 1, фасованные куски наверняка вчерашней курицы-гриль, салфетки в прозрачной упаковке… Около кассы он резко остановился и посмотрел направо: наверху, на самой крышке полки с алкоголем, надменно взирал на парня, нагло поблескивая ему в глаза преломлявшимся на его золотисто-медной поверхности светом, литровый бутыль коньяка. Родион обрушил свои покупки на прилавок, подошел к стеллажу, и ни секунды не колеблясь, подпрыгнул и схватил бутылку. Когда очередь дошла до нее, кассир дежурно закатила глаза и хотела было отставить бутыль в сторону, но заметив среди охапки документов, которые парень вывалил перед собой в поисках наличных, красную обложку с надписью «ФСБ России», решение изменила.

***

Дверь захлопнулась. Через несколько мгновений пакеты со стуком упали на пол. Вернулась тишина, а свет все не загорался.

Сидя на диване, Родион зажмурился. Ему не показалось – на стене над привычным раскладным столиком действительно висел громадный плазменный экран, на поверхности которого уместились отражения сразу двух уличных фонарей. Он взял со стола пульт и нажал.

– … Китовая акула – дружелюбный гигант, живое воплощение гимна футбольного клуба «Ливерпуль»: она никогда не бывает одна, – самую крупную рыбу из ныне живущих в мировом океане всегда сопровождает свита комменсалов…

National geographic.

Не включая свет, он прошел на кухню и открыл воду. Вскоре щелкнула кнопка чайника.

Родион перенес содержимое пакетов на диван. Почти не глядя на экран, он мазал хрен на хлеб, на курицу, и торопясь, запихивал пищу в рот, запивая коньяком прямо из горлышка. Бежали слезы, перехватывало дыхание, но он продолжал заливать трапезу благородным напитком, не останавливаясь, занюхивая солеными помидорами-черри, которые после проглатывал, практически не жуя. Он отложил в сторону салфетку с костями и собрался было сходить на кухню за кофе, но увидел в верхнем правом углу экрана цифры «1:43» и передумал.

Мельников уже слегка покачивался и ручку нащупал не сразу. Выйдя на балкон, он как будто собрался, подтянулся и медленно осмотрелся: для летней ночи было неожиданно тихо, – ни пьяных компашек, ни стритрейсеров – единственный попавший в поле зрения парня светофор исправно сменял цвета, на красном, как будто, выдерживая дополнительную паузу, дабы у желающих похулиганить был лишний шанс не встретиться с мейнстримным зеленым, но таковых не находилось.

Взгляд Родиона зацепился за биллборд: на том самом месте, где бессменно красовалась реклама клиники «СМТ», над слоганом «Будущее района…» продолжения которого было не разглядеть за склонившимся напротив старым кленом, как показалось, совершенно искренне и с легкой укоризной, ему улыбалась, широко раскрыв глаза, один карий, другой голубой староста группы 517 Серебрякова Алиса. Родион как будто немного растерялся и обронил мысль, с которой вновь окунулся в теплый ночной воздух, но ненадолго: он мотнул головой, сжал губы и резко вскинул руки вверх. Почти незаметно кивнул один раз, другой, третий, четвертый… …Первым погас ближайший фонарь, стоящий в каких-нибудь метрах десяти, замещавший скверно справлявшуюся со своими обязанностями луну, а следом, один за другим, превратились в остывающие угольки фонари по всей улице, а следом – и на соседней. На экране горело 1:45.

Родион скрипнул зубами. Вернувшись в комнату, он улегся на диван и, практически не моргая, уставился было в телевизор, вещавший:

– … но не у каждой акулы есть статус суперзвезды: бляшкошипая акула предпочитает находиться в тени своих сестер…

Пробыв в таком положении не больше минуты, Мельников вскочил, порывшись в сумке, достал пакетик с таблетками, высыпал, не глядя, пригоршню, проглотил, хотел было запить коньяком, но поморщившись, отставил его и вскрыл подвернувшийся под руку тетрапак с ряженкой. Он вернулся на диван, закрыл глаза и сразу же рухнул в сон. Акулы на экране все так же, неспеша, плыли по своим акульим делам.

4. О безусловно важной роли пчел в личностном восприятии

Была ли тому виной бешеная доза снотворного или нет, но сновидения нашли дорогу в Родионово сознание только на исходе утра, максимально правдоподобно подменив собой реальность.

Сперва он оказался на незнакомом берегу. Ночью. Стоящий босыми ногами на приятном мелком песке, сквозь который пробивалась мелкая растительность. Где-то за спиной шумела вода, сердце бешено колотилось, а в руках почему-то оказалась потертая пластмассовая канистра с обрубком шланга, в ноздрях смешались запахи соли и бензина. Вот он уже стоит к воде лицом. Нет уже ни канистры, ни песка, а память извлекла наружу что-то совсем забытое из детства: небольшое озеро, свисающие веточки ивы, щекочущие лицо, перевернутая деревянная лодка с хорошо различимой под свежей голубой краской заплаткой…

Вдруг сон перевернулся в прямом смысле слова – лодка уперлась ему в грудь, дыхание перехватило совсем как наяву, старая ива сплела вокруг шеи свои ветви, Родион испугался по-настоящему, и проснулся.

– При-и-ве-е-ет!

Сверху вниз, уронив ему прямо на лицо каштановые кудряшки, в упор, слегка касаясь аккуратным носиком, глядела та самая большеглазая девчонка! От неожиданности Родион подскочил, и наверняка оказался бы на полу, но Евгения, а ее бы он не спутал ни с кем ни при каком раскладе, расположилась прямо поверх него и предотвратила подобное развитие событий.

– Не ждал?! М-м-м-м!.. – Евгения неожиданно и крепко поцеловала его в губы и сразу же приложила к ним палец, – ни слова! Ни слова я сказала! Я в душ!

Девушка спрыгнула на пол и исчезла в дверном проеме. Из-за угла полетела скомканная одежда. Через пару секунд зашумела вода.

Родион резким движением сел. На этом его порыв закончился, он закрыл лицо руками и замер. Мысль о том, что так не бывает, что это – всего лишь очередная комбинация образов, которые порождает растревоженное до самой своей начинки сознание, металась перед ним и сама просилась в руки. Но проблема заключалась в том, что ощущение поцелуя на губах, заполнивший ноздри и будоражащий сознание запах женщины, и вот эти, ну никак не мужские трусики с «Хэллоу Китти» во весь фронт, занимающие без всякого стыда свой кусочек пола, настолько же реальны как омерзительный привкус во рту, дарованный ночным союзом коньяка с «добротным» хреном. И крупные хлебные крошки, прилипшие к одежде и противно врезавшиеся в запястье. Не успел Мельников переварить случившееся до конца, как по полу зашлепали маленькие ножки и прозвучал радостный возглас:

– Это снова я-а-а!

Родион поднял голову и окончательно растерялся. Евгения стояла перед ним, улыбаясь и приветственно раскинув руки, а единственной деталью одежды на ней была резинка в волосах, собранных хвостиком. Сложена девушка была очень спортивно, но при этом, несомненно, женственно. Живот, расчерченыый аккуратными «кубиками». Тоненькие, но с отчетливо просматривающимися меридианами мышц руки. Там, куда уперся взгляд Родиона, располагались маленькие, в форме практически идеальных окружностей, груди. Ненадолго его внимание переместилось на недлинные, но стройные и крепкие ноги с крохотными пальчиками. Наконец, Мельников собрался и заглянул в знакомое, большеглазое и как ему показалось, немного усталое личико с дерзко вздернутым носиком, сочными губами и изюминкой в виде округлых румяных щек.

– Эй! Ну ты чего? Я тебя, между прочим, всякого видала!

Парень часто заморгал и выронил фразу, первой пришедшую в голову:

– Как ты сюда попала?

– Забралась по стенке, и в окно. – девушка весело фыркнула, – ну не смотри ты такими глазами! Открыла ключом, таким же как у тебя.

– Тебе так не холодно?..

– А с чего вдруг? Пол же теплый.

У Родиона на лице отразилось искреннее удивление, он приложил к полу ладонь. И действительно, дело было не в утреннем приятном ощущении в ногах. Он осмотрелся – в комнате наклеили новые, в бледно-золотую полоску обои, сделали натяжной потолок, его старая мебель, тем не менее была на месте. Дверцы у старого шкафа, в котором, повернувшись к хозяину квартиры аппетитными частями, уже вовсю копошилась Евгения, как будто вышли из состояния вечного конфликта друг с другом и висели симметрично. На раскладном столике лежали две коробочки с красными звездами.

– Та-ак… Мои вещички… А, вот! Свежие трусики!.. Пока ты спал, я расположилась и убрала твое ночное свинство. Твои вещи из больнички я тоже привезла. Так, стоп. Ты же же спрашивал, откуда я взялась. Если без шуток, вот это вот все, – девушка провела ладонями перед собой, – мне досталось от чемпионки по бадминтону. Смотри, какая милота! – она повернула правую ножку так, чтобы Родион мог получше разглядеть татуировку на запястье в виде зубастой человекоподобной ракетки, выстреливающей из «Томми-гана» очередь из воланчиков, – я попросила оставить. А ты? Тебе от кого досталось?

Родион замотал головой.

– Не знаю… Не хочу знать.

– Ну и буба. Теперь давай, приводи себя в порядок, мы едем!

– Куда едем? Зачем?

Родион спросил скорее по инерции, не нуждаясь в ответе, как в таковом. Он уже чувствовал себя орешком или конфетой из вазочки для покупателей, стоящей на кассе, которую белка, нахально проникшая в магазин прямо через автоматические двери, бесцеремонно уносит, и поделать с этим ровным счетом нельзя ничего. Евгения, однако, ответила максимально емко и информативно:

– В смысле зачем? Будешь определять наше будущее!

Родион только пожал плечами.

Они вышли на улицу – Евгения в белой маечке, зеленой юбке чуть ниже колен, белых гольфах и кедах, Родион, несмотря на то, что было сильно за полдень и довольно жарко, надел джинсы, черную толстовку с капюшоном и кепку с эмблемой какой-то американской хоккейной команды, от чего его не остановила даже Евгения, рассыпавшаяся смешинками:

– Ой, хи-хи, ты в этом похож на дальнобойщика!

Она взяла Родиона за руку, подвела к неприметной белой иномарке, припаркованной неподалеку, и заявила:

– Поедем в таксо. Ты ведешь!

Родион возразил:

– Но я не умею. У меня и прав нет

– А вот и есть! Вон, на сидении лежат. И водишь ты прекрасно. Это мой подарок!

Едва парень разместился в водительском кресле, как Евгения, расположившаяся сзади, неожиданно набросила ему на шею что-то вроде кулона. Пока он с удивлением рассматривал черный матовый кубик на серебряной цепочке, девушка прокомментировала:

– Я очень люблю делать подарки! Это копия того, в котором я… жила. Вот, посмотри! – Евгения просунула свою ручку справа от водительского кресла, и Родион увидел на тонком запястье в точности такой же кубик на такой же серебряной цепочке, – если вдруг соскучишься, меня не будет рядом или телефон забуду, три раза надави на любую грань. А теперь, шеф, в ФСБ, отдел по борьбе с терроризмом, пожалуйста. На чаевые не рассчитывайте. – девичий смех разлетелся по салону автомобиля серебряным звоном.

Родион не до конца понимал, как это работает. Точнее говоря, не понимал совсем. Он почему-то знал, как переключать скорости, когда на какую педаль надавить, и, самое странное – дорогу до места, где никогда ранее не был. С заднего кресла, где Евгения с аппетитом кушала нарезанную дольками дыню, которую она прихватила с собой в бумажном пакете, слышалось негромкое почавкивание. На долгом светофоре Родиону показалось, что она совсем притихла, и он оглянулся: в уголке, уронив голову чуть назад, с приоткрытым ротиком спала его внезапно материализовавшаяся компаньонка. Ветерок, просачивающийся сквозь форточку, слегка колыхал ее каштановые кудряшки. Впервые за очень долгий срок Мельников улыбнулся.

Но, едва он свернул в очередной знакомый-незнакомый переулок, как Евгения заметалась по салону и пронзительно заверещала:

– Ой-ой-ой!! А-а-а-а-а!!!

Родион едва рефлекторно не бросился ее спасать от невидимой угрозы и на секунду выпустил руль из рук.

– Что? Что такое, Жека?!

– Пчела! Оса! Укусила!

Из округлившихся глаз девушки бежали слезы.

– Как так? Куда?

– В щеку! Изнутри… Больно!

Евгения несколько раз обиженно и сердито топнула ножкой по месту, где видимо должно было находиться выплюнутое насекомое.

Родион уже остановил авто и бросился к багажнику. В пыльной увесистой аптечке оказалось несколько уровней. Он собрался было ударить об колено пакет с сухим льдом, но заметил шприц и ампулы с обезболивающим, Евгения, однако, в ответ на такое предложение замахала руками.

– Нет нет нет! У меня аллергия! Давай лед. У-у-у-у…

Когда парочка прибыла в пункт назначения, который Родиону подсказал его новый внутренний справочник, он засомневался – а нет ли здесь ошибки? Вместо госучреждения со строгим фасадом и обилием людей в погонах и авто со спецномерами неподалеку, на него, во все свои витрины глядел «iMag -Универсальный». Был далеко не прайм-тайм, и паренек в желтой униформе, обычно собирающий в «паровозик» разбросанные по территории продуктовые тележки, курил, фривольно развалившись на скамейке, и листал в телефоне новости. Евгения, у которой половину мордашки закрывал пакет со льдом, недовольно заворчала:

– Ну на фто ты уфтавился? Давай, пофли…

Она взяла Родиона под руку и, указывая дорогу, в то же время держась за него, потащила парня внутрь.

Магазин как магазин. С банкоматами, парой сувенирных лавок, кофейней и стандартными продуктовыми отделами. Родион успел лишь, бросив пару взглядов на ценники, отметить, что далеко не дешевый. Странное началось дальше. Евгения, фамильярно отодвинув в сторону продавщицу, затащила парня прямо за прилавок, нажала на пульте кнопку, и они вошли в служебные ворота, которые закрылись за ними автоматически. Поднявшись по узкой лестнице, миновав несколько коридоров с дверями под скучными табличками типа «отдел кадров» или «импорт-восток», они остановились у бухгалтерии. Не посчитав нужным стучать, девушка открыла дверь, не глядя сделала несколько шагов вперед, протащив парня за собой, и пробурчала:

– Мы не флифком пофдно?..

В другой обстановке Родион сто процентов не выдержал бы и рассмеялся в ответ на метаморфозы, приключившиеся с голосом его спутницы, но перед ним в неизменном черном костюме стоял генерал-майор Надточий. Ее вопрос генерал проигнорировал.

– Садись, Мельников. Я не задержу надолго.

Родион уселся за свободный столик с компьютером справа от выхода из «бухгалтерии», на офисное кресло, обтянутое красной тканью. Для Евгении дополнительного приглашения не потребовалось, – она уселась прямо на стол, свесив ноги. Илья Александрович остался стоять.

– Во-первых, Мельников, пользуюсь возможностью еще раз тебя за все поблагодарить. И лично извиниться за то, что делаю это только спустя шесть лет. Во-вторых. Про Евгению Артуровну, – он кивнул в сторону Евгении, – я тебе не рассказал, потому что тем вечером она еще проходила тесты. Теперь официальная часть. Тарантин!

Справа раздался негромкий шорох и Родин с Евгенией обнаружили, что в комнате есть четвертый. Тарантин поднялся из-за стола. Он оказался мужчиной тучным, но роста настолько небольшого, что его не было видно из-за монитора. Под очками в тонкой оправе находились в постоянном движении маленькие глазки, сходу выдававшие схожей интенсивности движение мозговое. Его лоб, щеки, крючковатый нос и даже подбородок были покрыты крупными каплями пота, несмотря на то, что в помещении работал кондиционер. Тонкие губы находились в движении – Тарантин любил жвачку.

– Родион Викторович, подойдите. – голос у него оказался наподобие того, которым мультипликация наделила добрых гномиков вроде Папы Смурфа, но ввиду специфики работы чуть более жесткий, – в конверте карта, на нее будет приходить пенсия как ветерану спецопераций. Достойная, кстати. Здесь копия приказа о присвоении очередного звания старшего лейтенанта ФСБ России. Мои поздравления. Здесь же дарственная и прочие документы на вашу квартиру по адресу: город Восточносибирск, улица Мира, дом 27, квартира 17. Вновь мои поздравления. И, наконец, в чехле форма. Сшита по индивидуальным меркам. Распоряжение Ильи Александровича. – Надточий кивнул, – меня, кстати, Иван Анатольевич зовут, – он протянул пухлую руку, Родион пожал ее. Ладонь оказалась потной.

Увидев, что Тарантин закончил, Евгения, недолго думая, сгребла свободной рукой в охапку все дары, как будто они предназначались ей, и встала у Родиона за спиной. Теперь стояли все четверо. Снова взял слово генерал:

– Официальная часть закончена. Теперь личная просьба. Мельников, мы нуждаемся в твоей помощи. – Родион удивленно посмотрел сначала на Илью Александровича, потом на Тарантина, который, в свою очередь, по-прежнему смотрел куда угодно – в сторону, на монитор, в окно, из которого была видна вывеска кинотеатра «Сорренто», но не в глаза собеседнику, – у твоего друга Котова неприятности.

Родион удивленно переспросил:

– У Котова?! Он жив?