Уле-Александр идёт в школу

Anne-Cath. Vestly

OLE ALEKSANDER FÅR SKJORTE

1955

OLE ALEKSANDER OG BESTEMOR TIL VÆRS

1956

Ole Aleksander får skjorte and the following copyright notice:

Copyright © Gyldendal Norsk Forlag AS 1955 [All rights reserved.]

Ole Aleksander og bestemor til værs and the following copyright notice:

Copyright © Gyldendal Norsk Forlag AS 1956 [All rights reserved.]

© Дробот О. Д., перевод на русский язык, 2023

© Бородицкая М. Я., перевод стихов на русский язык, 2023

© Челак В. Г., иллюстрации, 2023

© Издание на русском языке. Оформление.

ООО «Издательская Группа «Азбука-Аттикус», 2023

Machaon®

* * *

Рубашка Уле-Александра

Рубашка

Было раннее воскресное утро. Половина восьмого, не больше. Папа с мамой ещё и не думали вставать. Уле-Александр забрался к ним и сидел на стыке кроватей, опершись спиной о подушку, он рисовал машину. Кроха ползала по одеялу, а папа сгибал колени, и у неё на пути вставала гора. Кроха пыхтела, сопела и карабкалась наверх, но папе всё равно приходилось немножко подпихивать её. Наконец Крохе удавалось взгромоздиться наверх, она радостно качалась на вершине одеяловой горы, но тут папа говорил «бух!» и резко вытягивал ноги. Гора осыпалась, Кроха летела вниз и хохотала до икоты. Она обожала эту игру и требовала ещё и ещё. Хоть она не говорила пока словами, но все отлично понимали, чего ей хочется. Вдруг в дверь позвонили. Папа взглянул на маму, мама на папу – кто это пришёл в такую рань в воскресенье?

– Хотите, я открою? – предложил Уле-Александр.

– Нет уж, лучше я сам, – ответил папа и как был, в пижаме, устремился в коридор. Откашлялся громко как слон, открыл дверь и выглянул на площадку. Там стояла Ида.

Ты ведь её помнишь? Родители Иды улетели работать в Америку, а дочку оставили с тётей Петрой. Так Ида и Уле-Александр стали соседями по большому дому и закадычными друзьями.

Мама и папа Иды часто пишут ей письма, а тётя Петра читает их вслух Уле-Александру, Монсу-из-усадьбы и самой Иде. Ребятам интересно послушать про жизнь в Америке. Тётя Петра в ответ описывает проделки троих друзей, так что мама Иды уже отлично знакома с Уле-Александром и Монсом, хотя никогда их не видела. Однажды Иде пришла посылка, в неё был вложен маленький свёрточек для Монса и ещё один – для Уле-Александра. Монсу подарили красный красивый платок с конями, а Уле-Александру рубашку. Не такую обычную, как он всегда носит, а взрослую, с планкой и скруглённую снизу, точь-в-точь как у папы, только размером поменьше, потому что Уле-Александр и сам поменьше.

– Она слишком красивая, – сказал Уле-Александр, – её носить страшно. Пусть висит в шкафу. Вот придут гости, мы её достанем и покажем им.

– Не выдумывай, – ответила мама, – это будет твоя праздничная рубашка. Только к ней ещё галстук нужен.

Она достала старый папин галстук, взяла ножницы и обрезала его, а то не порядок, когда галстук человеку до колен. Потом рубашку отправили в шкаф, и вот уже много недель она там висит. Уле-Александр иногда открывает дверцу и рассматривает свою праздничную рубашку, но надеть её повода всё ещё не было. А вдруг Ида спозаранку пришла спросить, не хочет ли Уле-Александр щегольнуть по случаю воскресенья?

– Однако ранняя птичка твоя Ида, – сказала мама из кровати.

Тут как раз Ида вбежала в спальню.

– Я знаю, что вы ещё не встали, – затараторила она с порога, – но я давным-давно проснулась и не могу больше ждать.

Она вытянула руку с какой-то бумажкой.

– Знаете, что это такое? Не знаете? Телеграмма!

– Тебе прислали телеграмму? – изумился Уле-Александр. – Я думал, их только взрослые получают?!

– Обычно да, но мне прислали, – сказала Ида. – И знаешь, что в ней написано?!

– Нет, не знаю.

– Мама с папой едут домой! Они вернутся со следующим кораблём из Америки, через две недели, сказала тётя Петра. И ещё сказала, что вы с Монсом тоже поедете в порт встречать корабль, потому что это незабываемое впечатление, только чур не спрашивай меня, что это значит.

– Я пойду их встречать в красивой рубашке.

– Думаешь, я уеду отсюда, когда родители вернутся? – спросила Ида.

– Наверняка, – сразу огорчился Уле-Александр. – Пусть они тогда лучше опоздают на пароход.

– А вот и не перееду! – торжествующе сказала Ида. – У папы с мамой жилья в городе нет, и они тоже поселятся у тёти Петры! Она говорит, так только проще, а то они оба всё время работают и оставляют меня на тётю, ей удобнее, когда мы все живём у неё.

– Здорово! – сказал Уле-Александр. – Тогда ладно, пусть не опаздывают на пароход.

Оставшиеся две недели тётя Петра хлопотала не покладая рук, ей хотелось навести чистоту и порядок в доме. Уле-Александр, Ида и Монс тоже старались помочь. Несколько раз в день они таскали на помойку картонные коробки с пакетами и прочим хламом, накопившимся у тёти Петры. Теперь надо было освободить побольше места, и всё ненужное пошло на выброс. Когда они повыкидывали всё лишнее, тётя Петра хорошенько оттёрла, отскребла и отмыла весь дом, а потом нарисовала красивый плакат «Добро пожаловать домой в Норвегию!» – его они повесят на двери в день приезда. Ещё она всё время пекла впрок сладкое.

Ребятам разрешалось взбивать белки, а когда пирог отправлялся в духовку, они усаживались рядом и следили по часам, чтобы он не сгорел и не пересох.

Накануне приезда тётя Петра сказала:

– Сегодня ляжем пораньше. Завтра мы должны быть свежие и бодрые. А из порта добро пожаловать к нам на приветственный завтрак!

На другое утро Уле-Александр встал очень рано, чтобы не опоздать – корабль прибывал в девять утра. Уле-Александр надел праздничную рубашку, приосанился и стал горделиво расхаживать по комнате.

– Иди-ка надень брюки, – вмешалась мама.

– Сейчас, только насмотрюсь на рубашку, – ответил Уле-Александр, вертясь перед зеркалом. – Папа, взгляни на меня!

– Я сплю, – пробубнил папа.

– Вижу, – сказал Уле-Александр. – Но ты можешь посмотреть минуточку? Смотри, у моей рубашки длинные хвосты спереди, точно как у твоей!

– Угу, – промямлил папа.

– Надевай брюки, а потом я тебе галстук завяжу, – сказала мама.

– Лучше я, – вдруг проснулся папа. – Мы, мужчины, лучше с этим справляемся.

Наконец Уле-Александр, при полном параде, собрался уходить, но тут мама сказала:

– Ты едешь в порт, там холодно. Надень-ка шерстяную кофту и ветровку, тогда точно не замёрзнешь.

– Нет, так рубашку будет не видно, – заартачился Уле-Александр.

– Целиком – нет, но воротник виднеется. А одеться надо, иначе ты замёрзнешь.

Уле-Александр нехотя надел кофту и куртку и мрачный и сердитый спустился к тёте Петре и Иде. На площадке у дверей уже ждал Монс, у него на шее был красиво повязан подаренный ему платок.

– Пора идти, – сказала тётя Петра. Ида была сама не своя – бледная и какая-то странная, она крепко держала тётю Петру за руку.

– Ты чего боишься? – спросил Уле-Александр.

– Вдруг я их не узнаю? – тихо ответила Ида.

– Конечно, узнаешь, – сказала тётя Петра. – Ты как их увидишь, вообще забудешь, что они уезжали.

Попасть в порт можно было только через проходную, и тёте Петре пришлось показать документы, чтобы их пустили.

– Вижу причал! – закричал Уле-Александр и уже собрался побежать туда, но тётя Петра поймала его за руку.

– Нам вон туда, наверх, – сказала она и показала на довольно высокий домик. Они поднялись по лестнице, вошли в большой зал ожидания и через него вышли на длинную-длинную террасу. Все встречающие стояли здесь.

– Они сойдут на берег там, внизу, и вообще нас не увидят, – волновалась Ида.

– Это очень высокий корабль, – объяснила тётя Петра. – Поэтому они сойдут на берег прямо здесь, на втором этаже, где мы с вами стоим.

– Он такой огромный, этот корабль? – спросила Ида.

– Конечно, он же океан переплывает.

– Вон он! – объявил Уле-Александр, но это оказалась обычная моторка из тех, что ходят по фьорду.

– Мне кажется, я его вижу, – наконец сказала тётя Петра. – Вон там далеко, на горизонте, разве не большой корабль?

– Они наверняка тоже стоят на палубе и высматривают нас, – ответила Ида.

Уле-Александр взглянул на Монса. Красивый американский платок ярко краснел у него на шее поверх ветровки. Мама и папа Иды наверняка издали заметят его и сразу поймут, что Монсу подарок очень понравился. А праздничную рубашку никто под курткой не увидит. И все могут подумать, что Уле-Александр вообще не захотел её надевать. Он стал незаметно расстёгивать ветровку. Тётя Петра смотрела только на корабль, и Монс с Идой тоже. Уле-Александр справился с последней пуговицей и стянул с себя ветровку. Осталась кофта, но у неё были такие простые пуговицы, что дело сладилось в две минуты. Уле-Александр зажал под мышкой ветровку и кофту и поднял глаза, теперь он тоже смог посмотреть на корабль. Ой! Уле-Александр даже испугался, он не думал, что корабль будет такой огромный. Да он высотой с дом! И приближается очень медленно. Ещё бы – нелегко пришвартовать такую громадину. Уле-Александр мёрз, ветер продувал его насквозь, но ждать оставалось недолго. Сейчас он поздоровается с мамой и папой Иды, они увидят его рубашку, и можно будет снова утепляться.

Корабль причалил, и в ту же секунду громко заиграла музыка – исполняли гимн Норвегии, и все на судне и на причале замерли и молча слушали. От торжественности момента Уле-Александр задрожал сильнее, а тётя Петра заплакала.

– Ты так огорчаешься, что приехали родители Иды? – тихо спросил её Уле-Александр.

– Нет, – покачала головой тётя Петра. – Но я чувствую, будто это я возвращаюсь в родную Норвегию из далёких странствий. На корабле наверняка много людей, которые не были дома много-много лет, и родина их встречает. Представляешь, что значит для них этот момент?!

Музыка заиграла снова, теперь американский гимн, и все стояли и внимательно слушали.

Едва музыка смолкла, в тишине кто-то крикнул:

– Ида, доченька!

Уле-Александр посмотрел наверх. Мужчина и женщина махали им изо всех сил, женщина смеялась и плакала одновременно.

– Мама! – закричала Ида. – Папа!

Она стала махать им руками, и Уле-Александр с Монсом тоже замахали.

– Я их узнала! – выдохнула Ида. – Я их сразу узнала!

– Как вы?! – крикнула мама Иды.

– Отлично! – ответила тётя Петра. – Спускайтесь поскорее, а то Ида сейчас от восторга в воду сиганёт!

У этого корабля и трап был не такой обычный, который матросы могут поднять и поставить. Нет, здешний был похож на маленький мост, и его ставил на место подъёмный кран!

– Ещё несколько минут, – сказал папа Иды.

– Мы ждём тут, – кивнула тётя Петра.

Поскорее бы они уже пришли, думал Уле-Александр. От холода у него стучали зубы, но он всё равно хотел встретить родителей Иды так, чтобы рубашку было хорошо видно. Снова заиграла музыка, на этот раз марш, и все стали пританцовывать на месте.

Прошло ещё немало времени, но вдруг Ида закричала:

– Вот они!

Она сорвалась с места и кинулась на шею маме, потом папе, потом снова маме, и родители выпустили из рук чемоданы и подняли её высоко над толпой.

– Как же ты выросла! – говорили мама и папа. – Ничего себе! Дай поздороваемся со всеми. Здравствуй, здравствуй, тётя Петра! А это друзья Иды, да?

– Монс, – сказал Монс и протянул руку.

– А ты Уле-Александр, наверно, – сказала мама Иды.

– Угу, – просипел Уле-Александр.

– Да у тебя руки ледяные, ты замёрз, похоже.

– Угу, но теперь я могу одеться.

Потом они все вместе поехали к тёте Петре. Их ждал накрытый стол и встречал приветственный плакат на двери.

Ида сидела между мамой и папой, но то и дело вскакивала и бежала поцеловать тётю Петру. Ещё не хватало, чтобы тётя решила, будто Ида её забыла. Она её так любит!

Уле-Александр так согрелся, что пыхал жаром. Он не мог взять в толк, как он умудрился замёрзнуть на пристани. Само слово «мёрзнуть» казалось ему странным. И в голове творилось что-то непонятное. Голоса за столом то грохотали, то едва слышались, не разберёшь, что и говорят.

Над ним вдруг склонилась тётя Петра.

– Ты, часом, не заболел, друг дорогой? У тебя глаза блестят и ты какой-то красный.

– Нет, просто эта рубашка ужасно жаркая. Я выйду на балкон проветрюсь.

Он вышел на балкон и мгновенно замёрз, но что удивительно – голова по-прежнему пыхала жаром, как печка.

Надо высунуть наружу только голову, сообразил Уле-Александр, и тут его манёвры заметила тётя Петра.

– Чем это ты странным занимаешься? – удивлённо спросила она. – Иди лучше обратно к нам.

Родители Иды как раз рассказывали о корабле.

– Представляете, – говорила мама Иды, – там три банкетных зала. И в каждом по вечерам играет оркестр и подают очень вкусную еду.

– Но таких чудесных кексов, как вы напекли, нам, конечно, не давали, – добавил папа Иды.

После еды тётя Петра намекнула Уле-Александру и Монсу, что им пора домой, потому что родителям Иды надо с дороги отдохнуть, а потом спокойно разобрать чемоданы.

Уле-Александр пошёл к себе наверх, но лестница в этот день казалась бесконечной. И в голове что-то стучало и звенело. Он тащился до своего этажа неимоверно долго, а потом ещё долго-долго плёлся через всю площадку до двери квартиры. Наконец дошёл.

– Сейчас ты мне всё-всё расскажешь, – сказала мама. – Только не мог бы ты сначала сбегать вниз в магазин?

– Сил нет, – ответил Уле-Александр.

– Что ж ты, мне не поможешь? Такой ты лентяй?

– Сейчас уже ночь всё равно, – пробормотал Уле-Александр. – Видишь, как я устал.

И он улёгся в постель не раздеваясь, прямо в брюках, рубашке и галстуке. Тут уж и мама поняла, что Уле-Александру плохо. А он чувствовал себя хуже некуда. На холодном ветру на причале он в своей тонкой рубашке промёрз насквозь и разболелся. «Какое счастье, что я уже в кровати и могу лежать, сколько захочу», – думал он.

Визит врача

У тебя когда-нибудь была высокая температура? Голова раскалывается, ломота в теле и боль в груди, так что ни вздохнуть ни выдохнуть. Вот так себя Уле-Александр и чувствовал. Если у человека слишком высокая температура, он иногда заговаривается: говорит вслух, а что говорит, и сам не понимает. Уле-Александр произносил целые монологи:

– Я жил в Америке очень долго, теперь так странно возвращаться домой. Нет, мне не холодно в одной рубашке, она очень тёплая. Мне просто сначала показалось, что я замёрз, но потом стало аж жарко. На корабле три банкетных зала, и в каждом подают домашнюю выпечку.

Утром он проснулся от маминых слов, она стояла у его кровати, склонившись над ним.

– Сынок, ты нехорошо дышишь, слишком быстро, – сказала мама.

– У меня на голове что-то тяжёлое лежит, – пожаловался Уле-Александр. – Убери, пожалуйста.

– Нет у тебя на голове ничего. Тебе так кажется из-за температуры.

– Но я же чувствую. Наверно, ты положила мне на голову утятницу и забыла.

– Тебе лучше не разговаривать. Лежи спокойно и выздоравливай. Положить тебе на лоб мокрое полотенце?

– О, как приятно! Оно холодное, только очень быстро снова становится горячим. Мама, а обязательно всё время дышать?

– Обязательно, – кивнула мама. – Люди должны дышать всё время.

– Очень жалко, – сказал Уле-Александр, – потому что дышать мне больно. Вот бы можно было сделать перерыв и не дышать, чтоб не болело.

– Придумала, – сказала мама. – Давай-ка я позвоню доктору, он гораздо лучше меня знает, как помочь человеку быстро поправиться.

– Не надо, ты отлично справляешься, – сказал Уле-Александр и заснул.

Кроха стояла в своей кроватке и гулила очень сердито.

– Да-да-да, – строго говорила она. Кроха привыкла, что по утрам Уле-Александр вынимает её из кроватки и кладёт в свою большую кровать. А сегодня он ленится и отлынивает, вот тебе раз!

Мама забрала Кроху на кухню.

– Уле-Александр заболел, – объяснила она, – ему нужен покой.

– Да-да, – пробурчала Кроха, она всё ещё сердилась.

Когда Уле-Александр проснулся, у кровати стоял доктор. Уле-Александр узнал его, потому что видел не первый раз.

– Привет, Уле-Александр Тилибом-бом-бом, что это ты выдумал такое? – спросил доктор и достал что-то очень похожее на резиновую змею. Два хвоста доктор засунул себе в уши, а блестящую голову приложил к груди Уле-Александра, чтобы послушать, как он дышит.

Тебя ведь доктор тоже когда-нибудь выслушивал таким прибором? Знаешь, как он называется? Сте-то-скоп. Сможешь так сказать?

Доктор долго слушал, как Уле-Александр дышит. Наконец он положил стетоскоп на папину кровать, сел и заговорил с Уле-Александром.

Кроха была на кухне, но как только мама ушла в спальню, устремилась следом за ней. Она тоже хотела в спальню, ко всем. Ползала она уже очень проворно и теперь неслась по коридору на всех парах, как скорый поезд. Влетев в комнату, Кроха взглянула на чужого дядю и заползла под папину кровать. Здесь она нашла тапку и стала её грызть, но на вкус она оказалась так себе. Дада, только и сказала Кроха. Она уже умела вставать, держась за что-нибудь, и теперь ловко встала сбоку от папиной кровати. А на покрывале, бывают же удачи, лежало что-то странное. Надо рассмотреть получше, решила Кроха, схватила стетоскоп своими маленькими цепкими пальчиками и плюхнулась на пол. Теперь она жевала стетоскоп, он оказался гораздо, гораздо вкуснее тапки. Кроха сидела тихо, как мышка, и занималась приятным делом.

– Мы тебя вылечим, Уле-Александр, – говорил доктор, – но только лучше бы тебе поехать со мной в больницу. Кроха вряд ли целый день ведёт себя так же тихо, как сейчас, а тебе нужен полный покой.

– Где она, кстати? – спросила мама.

– Вон сидит, – сказал доктор. – Что, разбойница, стащила мой стетоскоп?

Кроха смерила его взглядом, покрепче сжала в кулаке своё сокровище и сказала:

– Дадада!

– Теперь не отнимешь, – улыбнулся доктор.

– Дайте ей взамен что-нибудь, – сказал Уле-Александр.

– Смотрю, ты отлично управляешься с малышами, – похвалил доктор.

Мама дала Крохе сухарик, и та выпустила стетоскоп. Уле-Александр снова задремал, а мама с доктором и Крохой ушли на кухню.

– У него серьёзное воспаление лёгких, – сказал доктор. – Я бы настоятельно советовал вам отправить его в больницу, потому что ему необходимо всё время находиться под присмотром врача.

– Я бы предпочла оставить его дома, – сказала мама, – но понимаю, что для него лучше лечиться в больнице. Но разве можно взять его из тёплой кровати и вынести на холод?

– Мы отвезём его на машине «скорой помощи» и хорошенько укутаем, никакой опасности не будет. Тогда я звоню, чтобы присылали машину.

– Я только отнесу Кроху на четвёртый этаж, – сказала мама. – Присмотрите пока за ним?

– Конечно.

Уле-Александр снова проснулся. На этот раз у его кровати стояли незнакомые дяди.

– Ну что, парень, карету заказывал? – спросил один.

– Мама, мне не хочется сегодня кататься, – сказал Уле-Александр, – что-то сил нет.

– Тебе даже вставать не надо, – объяснил второй. – Мы сейчас закатаем тебя в одеяла и перенесём, всё будет в лучшем виде, сам увидишь.

Они взяли большое шерстяное одеяло и замотали в него Уле-Александра, потом поверх навернули одно одеяло на ноги, одно – на грудь и спину, и ещё одним укутали голову, так что от всего Уле-Александра остался снаружи только нос.

– Сейчас мы помчим на машине, которая громко кричит «уи-уи-уи!». Знаешь, как она называется? – спросил один из санитаров.

– «Скорая помощь», – ответил Уле-Александр. – У неё сирена. А мама с нами поедет?

– Конечно! Знаешь, как здорово ездить на «скорой помощи»?! Маме тоже хочется попробовать.

Теперь они положили Уле-Александра во всех одеялах на узкую плоскую кровать без ножек, под названием «носилки», осторожно подняли и понесли. Следом шла мама с зубной щёткой Уле-Александра, его тапочками и расчёской. Санитары отлично умели носить больных на носилках, и Уле-Александр почти не чувствовал, что они спускаются по лестнице. На первом этаже они ещё раз проверили, чтобы одеяла не задрались и не распахнулись, потом вынесли носилки из подъезда, открыли заднюю дверь машины и аккуратно поставили их туда. Маме разрешили сесть там же, рядом с ним. Машина тронулась.

– Уле-Александр, я хотела оставить тебя дома. Но доктор говорит, что тебе будет гораздо лучше в больнице, потому что там врачи и медсёстры знают, как правильно лечить больных. Там наверняка будут и другие дети, а я буду приходить, когда мне разрешат. Не сомневайся.

– Мне расхотелось ехать в больницу, – вдруг сказал Уле-Александр. – Ты можешь попросить их вернуться?

– Этого я не могу, сынок. Но я уже радуюсь, что скоро ты поправишься и вернёшься назад домой.

Машина остановилась. Те же двое санитаров вынули Уле-Александра из машины и внесли в огромный дом. Здесь всё было белое и светили лампы. Говорили тут полушёпотом, а пахло чем-то странным. В больницах вообще всегда особый запах, потому что тут очень много разных лекарств. Мама заговорила с медсестрой.

– К сожалению, в детском отделении нет ни одного места, – объяснила сестра. – Поэтому мы положим его в двухместную палату во взрослом и переведём к детям при первой же возможности.

Уле-Александра снова подняли и на носилках отнесли в небольшую комнату – палату. Здесь стояли две кровати. В одной лежал пожилой мужчина с длинной бородой. Он кивнул и улыбнулся Уле-Александру. Вторая кровать была пустая.

– Мы согрели твою кровать грелками, чтобы ты не мёрз, – сказала медсестра.

– Я сам горячий, – ответил Уле-Александр.

И тут же в комнату вошли доктор и другая медсестра.

– Ты заработал себе воспаление лёгких, – сказал доктор, – это серьёзная болезнь. Но не волнуйся, мы тебя вылечим. Видишь, что у меня в руке? Это шприц, а в нём пенициллин. Это не лекарство, а храбрый боец, он только и мечтает проникнуть внутрь тебя и сразиться с воспалением. И дети, и взрослые терпеть не могут уколов, потому что, когда иголка колет, это больно. Но и дети, и взрослые понимают, что мы делаем уколы, чтобы всех вас вылечить. Сейчас я уколю тебя в попу. Поплачь, если хочешь, ничего страшного.

– У-у-у, – только и сказал Уле-Александр.

– Ну ты молодец, – похвалил его доктор. – Тебе полагается приз – смотри, я кладу десять эре в твой ящик. Тебя когда-нибудь блохи кусали?

– Меня нет, а маму часто. В детстве блохи за неё прямо дрались.

– Ну вот, мы тут уколы называем «поиграть в блошки» – шутка у нас такая.

Уле-Александр кивнул и тут же заснул.

Первые дни в больнице он вообще в основном спал и просыпался только поиграть в блошки, но на пятый день он очнулся по-настоящему и с любопытством огляделся вокруг. Старик с бородой был ещё тут, он лежал в своей кровати и читал.

– А дети где? – спросил Уле-Александр, потому что вспомнил, что мама говорила – в больнице будет много детей.

– О, ты проснулся? Очень хорошо, – сказал старик. – Я так обрадовался, когда они тебя принесли: думал, будет с кем поговорить. А ты всё спишь да спишь который день. А о каких детях ты говоришь? Я тут никаких не видел, но мама твоя приходит каждый день и долго сидит у твоей кровати. То-то она обрадуется, что ты наконец проснулся!

– Ой, мне надо кой-куда, – сказал Уле-Александр и откинул одеяло.

– Парень, не суетись, – остановил его старик. – Сейчас я тебе покажу, как тут это делается.

Он потянул шнур, висевший над кроватью, и нажал кнопочку на нём.

– Сейчас увидишь, – сказал он очень довольный.

Секунду спустя в дверях показалась медсестра.

– Это вы меня звали? – спросила она.

– Ага. Наш юный друг проснулся, ему нужна бутылка.

Сестра ушла и тут же вернулась с квадратной бутылью.

– Мне в бутылку писать? – спросил Уле-Александр в большом удивлении.

– Ты так всё время тут писал, – объяснила сестра. – Но ты плохо себя чувствовал и ничего не заметил. Меня зовут Грета, а если придёт незнакомая медсестра, можешь говорить ей просто «сестра», и она тебе поможет.

– У меня настоящая сестра дома, – сказал Уле-Александр, – её Кроха зовут. Но если ты очень хочешь, могу пока что называть сестрой и тебя тоже.

– Сегодня будем играть в блошки в последний раз. Доктор говорит, больше тебе не нужно. Ты ещё полежишь у нас немножко, чтобы набраться сил, и поедешь домой.

– Как тебя зовут? – спросил Уле-Александр соседа.

– Мартин, – ответил тот.

– У тебя очень красивая борода, – похвалил Уле-Александр, – даже лучше, чем у дедушки.

– Правда? – сказал Мартин и улыбнулся во весь рот.

– Лучше бы прямо сейчас в блошки поиграть, – сказал Уле-Александр. – А то ждать и бояться очень неприятно.

– Да, это самое противное, – кивнул Мартин. – Но ты был большой молодец все дни, а это последний раз.

Когда вошла сестра со шприцем в руке, Мартин спросил вдруг:

– Уле-Александр, а сколько у меня тут цветов на тумбочке?

– Раз-два-три-ой-четыре-пять-шесть, – ответил Уле-Александр.

– Ну вот, дело сделано, – сказала сестра. – Не так уж и больно, да?

– Да, – кивнул довольный Уле-Александр. – Считать цветы очень помогает, скажи всем, кто делает уколы.

Ровно в два часа раздался стук в дверь и мама заглянула в палату.

– Мам, привет! – закричал Уле-Александр.

– Ты проснулся?! Вот так радость! – Мама очень обрадовалась и принялась расспрашивать, как у него дела.

– У нас всё отлично, – стал рассказывать Уле-Александр. – Писаем мы в бутылки. И можно завести себе сестёр сколько пожелаешь, тут все хотят, чтобы их называли сёстрами.

Снова раздался стук в дверь, и вошла пожилая женщина.

– Познакомься, – сказал Мартин. – Это моя жена, Анна.

– У-у, – кивнул Уле-Александр.

– Как ты себя чувствуешь, Мартин? – спросила Анна. – Ел что-нибудь?

– Да, но они тут ничего не солят.

– Так я и думала, – сказала Анна, – вот принесла тебе самой солёной колбаски.

– Положи в мою тумбочку, – попросил Мартин.

Уле-Александру показалось, что время посещений кончилось слишком быстро. Вот мама встала и сказала:

– Я завтра снова приду. Папа передавал большой привет. Он не смог вырваться с работы, но постарается заглянуть вечером. Не скучай пока.

Едва мама с Анной вышли за дверь, тотчас появилась сестра с термометрами и тазиками для умывания.

– Посмотрим, сколько у вас сегодня набежит, – сказала она. – Лежите тихо и не шевелитесь, пока меряете температуру.

Но не успела она выйти за дверь, как Мартин свесился с кровати, выхватил из тумбочки солёную колбасу, повернулся спиной к Уле-Александру и стал грызть колбасу с такой жадностью, как будто ест на скорость. И всё-таки съесть всю он не успел – сестра вернулась слишком быстро. Уле-Александр увидел, что Мартин сунул огрызок колбасы под одеяло.

Кажется, он делает то, чего нельзя, подумал Уле-Александр. Странно. Ведь Мартин – взрослый человек, к тому же очень добрый и симпатичный.

– Мартин, мы сначала перестелем кровать, – сказала Грета, и Мартин побледнел.

Грета пошла вылить воду из его тазика, Мартин посмотрел на Уле-Александра пристально, потом осторожно выудил из-под одеяла колбасу и перебросил её на кровать Уле-Александра.

– Спрячь пока, – прошептал он.

Но куда Уле-Александру её девать? В тумбочку не положишь, потому что сестра сразу увидит её, если захочет навести порядок в его вещах. Уле-Александр свесился вниз и увидел рядом с тумбочкой свои тапки. Он запихнул колбасу поглубже в тапку. Пока он возился, у него закружилась голова, и он заснул, не дождавшись, чтобы сестра перестелила и его кровать тоже.

– Спи, спи, – сказала сестра. – Набирайся сил.

И Уле-Александр заснул, но последние его мысли были о Мартине и солёной колбасе.