Альбом для марок

В неполные восемнадцать лет отец заведовал имением – племенным рассадником крупного рогатого скота и свиней. Расхаживал хозяином – со стальными часами Мозер на цепочке – до недавнего шли минута в минуту. По тогдашнему обыкновению, помимо жалования, ему полагались бесплатная квартира и любые произведения подведомственного хозяйства.

– Тогда все проще было, люди свободнее жили и не боялись. Заглядывали на огонек. Вечером прикажешь заложить дрожки и едешь за семь верст к соседу. Что делали? Чай пили, в карты играли. Как-то за зиму я всего Чехова прочитал. И Сахалин Дорошевича. А в Щапове устраивали любительский спектакль – я был Агафьей Тихоновной…

В эпоху Блерио и Уточкина приятели оравой наезжали в Москву, где-нибудь на улице, в толчее затевали:

– Вон он! Да нет, не там, левей… Над трубой. Теперь ниже, еще ниже! Над зеленой крышей. Совсем у карниза. В углу! Увидел? Вот он – да вот же! – и незамеченные выходили из самодельной толпы. Тогда это считалось художеством в самом житейском смысле.

Отец никогда не пил не курил. Компанию старался водить с равными себе – друг Качкин (про него знаю мало) – или с теми, кто выше, у кого поучиться – потомок Гоголь-Яновский; Менделеев-сын, брат Любовь Дмитриевны, агроном, умер двадцати шести лет – отравился консервами. С тех пор у отца навсегда опаска к консервам. Остался подарок – менделеевская кружка – большая, толстая, чтоб не разбилась, – из корабельной посуды. Из нее якобы пил сам Менделеев.

Павел освобождался от призыва как старший сын, первым в солдаты пошел Яков. По образованности – остался на месте, вольноопределяющимся, непонятно, почему на так долго. Служба была нетрудная, времени и сбережений хватало. Тут-то и развернулась его фотографическая деятельность.

Место действия. Три солдата на крыльце двухэтажного дома. Над дверьми: УПРАВЛЕНИЕ ПОДОЛЬСКОГО ВОИНСКОГО НАЧАЛЬНИКА и табличка: ДОМ ГОРОДА ПОДОЛЬСКА № 94. Почтовый ящик с орлом и конвертом, над ним: ПРИЕМ ПОЧТОВЫХ ОТПРАВЛЕНИЙ ПРОИЗВОДИТСЯ В 12 ЧАС. 30 МИН. ДНЯ И В 8 ЧАС. ВЕЧЕРА.

Автопортрет на железной койке. Лежит спокойно, опершись щекой на ладонь, локоть в двух белых подушках; в левой руке – газета. В изголовье на железном пруте овальная бирка: № 5, ПИС. УЧЕН. ЯКОВ СЕРГЕЕВ 1912 г.

Пять солдат под ракитой.

Пять солдат в каменоломне.

Восемь солдат в казенном дворе.

Струнный оркестр. Отец с балалайкой. Лица на снимках красивые и некрасивые, попроще и поотесанней, – но все спокойные и благообразные.

Пирамиды сокольской гимнастики – из десятков солдат. У подножия – офицеры. Маленький, с брюшком, в пенсне – подольский воинский начальник. В отличие от других офицеров, он не в сапогах, а в штиблетах, и на мундире – ни ордена, ни медали, один полковой знак. У солдат в пирамидах лица молодцеватые, у офицеров внизу – довольные, гордые.

Воинский начальник с женой и дочерью – перезрелой, томной – у самовара. Он и здесь в фуражке: боится, на снимке будет заметно, что он закрашивает плешь краской.

Без усов отец себя не запечатлел. Было дело – сбрил, из интереса. Фельдфебель при всех обругал:

– У, ляха старая!

Упущение: ни одной карточки Кононенки, подольского Швейка. Словесность. Фельдфебель вопрошает:

– Кононенко, кто наш государь император?

– Государь император… Мария Хвёдоровна!

– За кого мы готовы отдать живот?

– Отдать живот… За Марию Хвёдоровну!

– Кто враг наш, внешний и внутренний?

– Внешний и внутренний… Мария Хвёдоровна!

Пирамида поредела, мрачная на фоне щербатого кирпича и покосившейся галереи.

Трехаршинный циркач-ополченец с крестом на картузе и винтовкой к ноге – до пояса. Рядом с ним, как бывало перед пирамидой, снимаются офицеры. Это война.

Отец почему-то в Сибирском линейном полку, обреченном в Карпатах. В последнюю минуту подольский воинский начальник его возвращает. Буквально перед посадкой:

– Сергеев, останешься у меня. Звания вольноопределяющегося лишишься. Согласен?

Конечно, согласен. Почему воинский начальник его спас? Незаменимый писарь? Лично приятен? Кто-то замолвил слово? Жених для дочери?

Постоянный пэттерн судьбы моего отца состоял в том, что всегда кто-то его спасал.

Последний солдатский снимок. Садик, забор. У клумбы в белой гимнастерке барином развалился отец. На погонах две лычки. Унтерский чин вскоре пришлось скрывать.

Политикой он не интересовался, но летом семнадцатого – снова за грамотность – стоял во главе мелкого малопартийного совета. От советской власти и это пришлось скрывать.

В ноябре брат Иван привез из Москвы двух подростков:

– Юнкера из Кремля.

Сам себе голова, отец выдал им документы.

На выборах в Учредительное собрание голосовал за народных социалистов – почти эсеры, но против террора, как кадеты.

– В Подольске у нас один помещик был. Усадьбу ему сожгли. Остался у него дом в Подольске и на всю семью – тысяча серебряных рублей. Он говорит дворнику: – Такое трудное время. Боюсь дома держать. Ты пойди, Василий, зарой в саду. – Сам не мог! Потом хватились – а там ничего нет. А верный был человек этот Василий. Наверно, сказал кому, похвалился…

После ВОСРа отец понял, что новая власть любит бумаги, стал их копить, огораживался ими, снимал впрок нотариальные копии.

УДОСТОВЕРЕНИЕ № 930

Солдат Управления Подольского Уездного Воинского Начальника Яков Артемьевич Сергеев, призыва 1911 г., происходящий из гр. Московской губ. Дмитровского уезда, Подчерковской волости, дер. Жуковки, согласно приказа Войскам Московского Военного Округа 1918 года № 158 уволен от службы вовсе, что подписью с приложением казенной печати удостоверяется. —

23 февраля 1918 года, гор. Подольск, Моск. губ.

Подольский Уездный Воинский Начальник, Член Совета Раб., Сол. и кр. депутатов – Качкин.

Делопроизводитель – (подпись).

Печать с двуглавым орлом без корон, машинопись по старой орфографии, содержание и язык – от Временного правительства. Нота бене: гр. вместо крестьян. От большевизма – листок, в половину тетрадного.

Отец ушел из воинской канцелярии, оставив открытый сейф с позолоченными орденами Временного правительства, ушел от Гражданской войны.

Как это удалось? Помог сенькинский друг Качкин? Пэттерн. Так или не так, оправдалась любимая отцова пословица – со сдвигом:

– Не хвались едучи во рать, а хвались возвращаючись с рати.

Из автобиографии 1948 года:

С 19 февраля 1918 г. по 1 марта 1919 г. работал секретарем

Подольского райзо и затем управляющим совхоза “Дубровицы” Подольского района, принадлежавшего в то время МОЗО. С 1 марта по 15 декабря 1919 г. учился на курсах при Тимирязевской с/х академии.

В сущности, перевод с ленинского на сталинский. Одиозная дата демобилизации 23 февраля 1918 года исправлена на нейтральную. Уездный земельный отдел превратился в райзо, отдел земледелия московского губсовдепа – в МОЗО, Петровская академия – в Тимирязевскую. Остались одни Дубровицы:

– В Дубровицах церковь была чу́дная… историческая. —

И лиловый вирированный снимок дубровицкого барокко.

Ветхий листок в линейку, резиновый штамп в углу; далее – от руки:

Народный Комиссариат Земледелия

Отдел Животноводства

Курсы инструкторов

по животноводству и молочному хозяйству

По части учебной

Октября 18 дня 1919 г. № 200

Москва, Петровская с-х Акад.

УДОСТОВЕРЕНИЕ

На основании постановления Комитета обороны г. Москвы о регистрации нетрудового населения опубликованного в № 211 “Изв. В.Ц.И.К.” 23 сентября 1919 г., Курсами Инструкторов по животноводству и молочному хозяйству выдано тов. Сергееву Якову Артемьевичу, родившемуся в 1889 г. в том, что он состоит слушателем на вышеозначенных курсах отдела животноводства Наркомзема, что подписью с приложением печати удостоверяется.

Вр. Заведывающий курсами – (подпись).

Секретарь курсов – (подпись).

Печать с гербом РСФСР.

На обороте – казенные записи об отправленных в центр посылках с почтовым штемпелем УСОЛЬЕ СИМБ.:

17/III Подольск Моск. г. И. А. Сергееву 17 ф. сух.

28/IV Дмитров Моск. г. А. К. Оштукову для К. К. Сергеевой 19 ф. сух.

12 мая Сергееву Ф. А. 13 ф. сух.

4 июня А. С. Пановой 20 ф. сух.

25/VI—20 К. Кир. Сергеевой 19 ф. сух.

16/юл 1920 Качкину – 15 ф. сух.

31/VIII—20 Яковлеву Москву сух. 19 ф.

И. А. и Ф. А. Сергеевы – братья.

К. К. Сергеева – мать.

Качкин – друг.

А. С. Панова —?

Яковлев – Митрофан Николаевич – Митроша – бывший щаповский учитель, депутат Учредительного собрания, кажется, от эсеров, чуть ли не министр в самарском КОМУЧе. Не расстрелян потому, что за него вступилась знакомая, Фофанова – та, которая прятала Ленина и которой Ленин 24 октября оставил записку:

– Ушел туда, куда вы не хотели, чтобы я уходил.

В Москве был военный коммунизм. Бесплатно выдали стальные запонки – стиль деловой человек – и забрали кучу подольских знакомых. В день своего кадетского корпуса они собрались и спели Боже, царя храни. Донес, подозревали, князь Волконский.

Какое-то время отец пожил в Солодовке – огромное здание, первоклассный венский модерн: крохотные комнаты со всеми удобствами для неимущих. Построил благотворитель, купец Солодовников, украсил Вторую Мещанскую – рядом с безархитектурной деревянной Большой Екатерининской.

Курсы при академии подкармливали:

– А вот я вам расскажу, как я спекулировал. В Шиловском уезде под Рязанью на практике. Там нам все давали – молоко, творог, сыр давали – голландский сыр мы делали. Молоко, творог мы ели, сыр не ели. Вот я с головкой сыра поехал в Москву. Сыр продал – на эти деньги купил целое теплое пальто. Хорошее, видно, было – в тридцатом году перешивали, нашли – на груди гагачий пух подложен. До самой войны носил.

Из такой Москвы – по пэттерну – Яковлев отправил отца в Усолье. В Средне-Волжском Высшем сельскохозяйственном техникуме спасались от голода многие москвичи и петербуржцы. Для особ титулованных Яковлев изобретал фантастические синекуры. Отец работал действительно – ассистентом кафедры животноводства и заведующим племенным рассадником.

– Это было имение Орлова-Давыдова. Из Усолья мы посылки в Москву слали. На Митрошу и донесли, что много продуктов отправляет. А мы за ширмой сидели и все слышали. У волостного старшины Михаила Савеловича. Царя в Москве полиция не охраняла – только сельские старшины. Набирали в губернии. Царь едет по Садовому, а с двух сторон старшины за руки взялись, толпу сдерживают…

Отец вспоминал о веселой жизни в Усолье, об амурных приключениях Митроши; как не знали, чего бы съесть повкуснее – курицу в сметане, яблоко в сливках.

Мама возмущалась:

– Ему там яблоко в сливках запекали, а мы на одной селедке сидели.

К началу голода в Поволжье отец вернулся в Москву. Трудно вообразить, как он одновременно работал ассистентом кафедры скотопромышленности и кормления с-х. животных Московского высшего зоотехнического института, заведовал учебно-опытным хозяйством института Родники (Чудаково) и учился в этом же институте. Единственно – ректорствовали там Фофанова, потом Яковлев.

Реконструирую. Вставал ни свет ни заря, давал распоряжения по хозяйству, а то обходил скотный двор или выезжал в поле. Чудаково – нынешняя Новая Малаховка, через Македонку от Удельной. (В конце двадцатых там размещался КУТВ, два китайца утонули.) До ближайшей станции Удельная – не меньше версты, надо полагать, подвозили. Затем минимум час на поезде – и вряд ли редкие пригородные паровики начала двадцатых были настолько свободны, чтобы читать в вагоне. В институт – от Казанского вокзала до Смоленского бульвара – первые годы пешком. После института – обратный путь и дотемна хозяйственные обязанности: скотный двор, поле, занятия с практикантами, лекции для крестьян. До коллективизации просвещение земледельцев считалось делом, угодным революции. За усадьбою глаз да глаз – как бы не растащили, да еще крышу отремонтировать, обои переклеить, пруд почистить. Чтобы не хуже, чем при настоящем хозяине. От отца я слышал, что Чудаково – как и все в России – имение графа Шереметева.

Барский дом – двухэтажный с садом и прудом при своих свежайших продуктах – сдавался хорошим дачникам. Знаменитые дачники – трагики братья Адельгейм, – и вряд ли случайно: в соседней Малаховке был стильный белый деревянный летний театр с колоннами, играли лучшие силы из Малого, от Корша. Туда, в обшарпанный, чем попало подкрашенный летний кинотеатр, потом ходил я.

ЛИЧНАЯ КНИЖКА (форма № 4) от 5/IV—23 г.

В углу бумажной обложки наискось от руки:

Выдан вид на жит. Бык. Виком 30/V 1924 года

Председ. – (подпись).

Посередине обложки жирная надпечатка: ПАСПОРТ ВЫДАН 33.

На развороте: Воинская категория № 53.

имя, отчество, фамилия, дата и место рождения,

далее:

4. а) Воинское звание в старой армии – рядовой.

б) Должность в Красной армии – нет.

5. Воинская специальность – переписчик.

6. В каких кампаниях участвовал – нет.

7. Был ли ранен, контужен, отравлен газами – нет.

8. Образование общее (гражданское) – среднее.

9. Образование военное —

10. Образование спортивное —

11. Партийная принадлежность – нет.

12. Семейное положение – холост.

13. Состав семьи и число нетрудоспособных членов – 2–1.

14. Профессия основная – управл. племхозом.

15. С какими профессиями еще знаком – нет.

16. Состоит ли членом профсоюза и в утвердительном случае – какого именно – ВСЕРАБОТЗЕМЛЕС.

Лист плотной бумаги вдвое больше машинописного. Грязно-золотая, почти траурная рамка. Над тусклой фотографией старика в кепке и бабочке:

18 декабря дня 1924 г.

ВЫПУСК МВЗИ ИМЕНИ ПРОФЕССОРА

П. Н. КУЛЕШОВА

УДОСТОВЕРЕНИЕ (временное)

Настоящее удостоверение выдано гр. Сергееву Якову Артемьевичу в том, что он состоял студентом Московского Высшего Зоотехнического Института, прослушал полный курс теоретических и практических общеобразовательных, агрономических и зоотехнических наук, сдал курсовые испытания:

}

}

Выполнил все установленные учебным планом практические занятия по перечисленным дисциплинам.

}

}

Для полного окончания специальной подготовки по крупному рогатому скоту и молочному хозяйству должен еще представить удовлетворительно написанную дипломную работу по своей специальности.

Ректор – М. Фофанова

Члены правления – П. Кулешов

Од. Половинкин

Секретарь – (подпись).

Печать с гербом РСФСР

Мосгублит 4690. Москва. Тираж 100 экз. Типогр. Моск. Полигр. Т-ва, Б. Лубянка, 16, тел. 4-83-23.

Простая арифметика – на сорок три дисциплины общественных всего две. Профессора – сколько и какие! С. И. Вавилов стал президентом Академии наук. И. С. Попов – отцовым завкафедрой в Тимирязевке. М. Н. Яковлев – ангел-хранитель на всю жизнь. Некоторых помню по корешкам книг. Про одного слышал, что его запугали и завербовали – он долгие годы предавал и казнился. Про большинство ничего не знаю, а, без сомнения, есть что…

После института отец всерьез занялся Чудаковом/Родниками, добился значительной прибыли, был замечен, происхождения почти пролетарского – и вот его уже прочат в управляющие обширного государственного имения. Уезжать не хотелось: за Македонкой в Удельной отец с братом Иваном в двадцать шестом затеяли дачу. На нее ушел остаток царских десяток по курсу червонца: девять с полтиной за десятку.

Яковлев посоветовал бросить Чудаково и не прикасаться к большому имению: на него зарился Ворошилов. Времена менялись – всякий сельский хозяйственник и просветитель был под ударом.

Казалось бы, невинная бумажка и даже милая:

Б/ЗАВЕДУЮЩЕМУ ПЛЕМХОЗА “РОДНИКИ”

Якову Артемьевичу Сергееву,

Мы, граждане дер. Вереи, приносим Вам, Яков Артемьевич, глубокую благодарность за Ваши лекции, доклады и практические указания по уходу за скотом.

Ваши указания и советы не пропали даром: они принесли нам большую пользу.

От Вас мы многому научились; и желаем продолжить начатое Вами дело с благодарностью.

(После машинописи от руки):

От гр. – дан дер. Вереи Быковской волости, что с/совет дер. Вереи удостоверяет

Председатель Жарков

12/VIII—26 года

Два-три года спустя эта бумажка подводила под Соловецкий монастырь: начатое Вами дело, дело Сергеева. И вообще, тимирязевские профессора за воскресные лекции крестьянам попадали в кулацкие идеологи.

СПРАВКА

Местком Свеклоцентра настоящим удостоверяет, что агроном-животновод тов. Сергеев Я. А. за все время работы в Свеклоцентре с 20 апреля 1926 года по 1-е мая 1930 года вел общественную работу по профсоюзной линии, исполняя обязанности сначала делегата объединенного Месткома, затем по организации Месткома при Свеклоцентре состоял выбранным (не освобожденным бесплатным) секретарем последнего, в каковой должности состоял до последнего времени.

Одновременно с указанными обязанностями т. Сергеев в разное время был уполномоченным по Агросекции, уполномоченным обʼединенной кассы Взаимопомощи, а также сборщиком членских взносов, как по Профсоюзу, так и по последним организациям.

Отец старался казаться и быть как все. Главное – не выделяться, сливаться с фоном. Усы навсегда сбриты, на голове кепка, толстовка мятая, пиджак поношенный. На курортных снимках двадцать девятого года – в белых брюках и белой рубашке апаш – как все на курортах. Лицо всегда добродушное.

Брат Иван моложе, но в пикейной косоворотке и хорошем костюме; интеллигентское пенсне, аккуратные усики – вид даже щеголеватый, но лицо омраченное.

В империалистическую он тоже был вольноопределяющимся. Отцу повезло, что этого звания он лишился. А вольнопера Ивана на чистке определили в белые офицеры – тогда их вынюхивали – и посадили. Авдотья в панике развелась с врагом народа. Но Ивана быстро выпустили, семья снова сложилась. Зато Иванову книгу Разведение с.-х. животных не издавали, пока ее вместе с Иваном не подписал отец.

Туже всех пришлось старшему брату Павлу: все двадцатые он проработал в Дмитрове – о ужас! – кооператором. Дмитровская кооперация существовала с пятнадцатого года. В восемнадцатом-двадцатом в ней принимал участие выжитый из Москвы Кропоткин. Павла загребли в первый заход коллективизации. К счастью, срок был не насмерть.

Отца, как и всех, таскали. На одном допросе весь день играли в молчанку. Следователь Ласточкин писал на клочках бумаги вопросы, отец на клочках бумаги – ответы. Под вечер отец прочел:

– Признаете ли вы себя виновным в укрывательстве племенных лошадей?

Психика здоровая, отец рассмеялся: к племенным лошадям никогда не имел отношения. Ласточкин рассвирепел, махал наганом, грозился, но отпустил. Через несколько лет отец встретил Ласточкина на совещании – тот на племенных лошадях выехал в люди и рекомендовался профессором коневодства из Краснодара.

Тетрадный лист в клетку:

3 января 1933 г.

СПРАВКА

Дана Якову Артемьевичу Сергееву в том, что он действительно происходит из бедняцкой крестьянской среды дер. Жуковка Дмитровского района Московской области.

Родители Сергеева наемного труда никогда не имели и торговлей не занимались.

Председатель сель/сов (подпись).

Секретарь (подпись).

Гербовая печать.

На казенном бланке с голубоватой сеткой:

СВИДЕТЕЛЬСТВО О БРАКЕ повторное

Гражданин Сергеев Яков Артемьевич и гражданка Михайлова Евгения Ивановна вступили в брак 23/1—1933 г., о чем в книге записей актов гражданского состояния о браке 1933 года января месяца 23 числа произведена соответствующая запись за № 326, что подписью и печатью свидетельствуется.

После регистрации присвоены фамилии мужу – Сергеев, жене – Михайлова.

Место регистрации – Дзержинский райбюро ЗАГС г. Москвы

Дата выдачи 3/VI.1949 г. 11—А № 661952.

Дзержинский райбюро ЗАГС значит, что в 1933 году отец уже переехал с Чистых прудов на Капельский; повторное – что свидетельство о браке в начале тридцатых требовали разве что по особому поводу.

На плохоньком листке, примерно в четвертушку тетрадного:

РСФСР СПРАВКА

ЗАГС Засвидетельств. рожден.

Дзержинского р-на Сергеева Андрея

27 июня 1933 3/VI—33 г.

№ 3482 (подпись)

г. Москва Гербовая печать.

В день моего рождения, 3 июня 1933 года Федор Гладков писал из Москвы в Коктебель Андрею Белому:

А мы здесь потеряли солнце. Уже около десяти дней – промозглый холод, мокрый туман, непрерывные дожди, мрак. Хочется уехать, а нельзя: чистка партии и обществ. работа.

Я родился в год прихода Гитлера к власти, завершения Беломора и самого страшного голода на Украине.

В Москве тоже с едой было плохо. Картошку мама в рот не брала, жила на одной брюкве:

– Ты у меня брюквенный…

Торгсинного золота на полноценную еду у отца не было.

– Я слабенькая была – 38 процентов гемоглобина…

Родив меня, мама нигде не работала. Отец шутил:

– Нянька у Андрея дорогая, с высшим образованием.

Самодельный снимок: папа и мама в Удельной у стога сена, лица хорошие, молодые. А вот фотографировать отец словно никогда не умел – снимки тоже как у всех – случайная муть 9 на 12.

Долгая командировка в Оренбург. Отец раскрыл пожелтевшую политическую брошюру. Сосед по купе – ехали вдвоем – резко вырвал из рук:

– Ленин… А я думал, Троцкий какой-нибудь…

Он оказался государственным исполнителем:

– Ведешь по коридору, а он ничего не знает. А ты в определенном месте стреляешь в затылок. Он проваливается. И так каждый день человек тридцать. Устал до смерти. Еду к матери отдохнуть…

Рассказывая, отец не удивлялся и не ужасался: так и должно быть, у нас диктатура, мы же не скрываем.

Спал он всегда крепко, но в тридцать седьмые – рассказывал – просыпался от каждой остановившейся машины, от поздних шагов по лестнице. Это тоже как все, но что-то ему угрожало конкретно. На работе постукивали Дымана́, они же являлись в гости. Быть может, к отцу они чище снега – и все же…

1 октября 1937 года академия соцземледелия – как который уже год – установила отцу нагрузку 360 часов с оплатой по доцентской ставке.

5 октября 1937 года отец был освобожден от занимаемой должности доцента в связи с уменьшением педагогической нагрузки в 1937/38 учеб. году.

Честный немец Павел Александрович Раушенбах старательным артритическим почерком написал спасительный

ОТЗЫВ

Доцента Сергеева Я. Ар. я знаю с 1930 года, когда мне пришлось с ним работать на кафедре Кормления в б. Институте мясомолочного скотоводства, переименованном затем в Моск. Зоотехнический Институт им. Молотова. Далее Зоотехнический Институт был влит в Зоотехнический фак-тет Тимирязевской с/х Академии. Таким образом на протяжении этого времени протекала наша совместная работа на кафедре Кормления с/х животных. За весь этот период учебная работа тов. Сергеева Я. А. ни разу никем не была запятнана, наоборот он всегда считался хорошим преподавателем, всегда относился к своей работе весьма аккуратно и пользовался симпатией среди студенчества. Кроме своей педагогической работы, тов. Сергеев все время выполнял исследовательскую работу, связывая ее с производством. Тов. Сергеев был хорошим общественником и нес почти все годы большую общественную работу. Считаю тов. Сергеева вполне созревшим работником, как педагога и как исследователя, кроме того отмечаю его как хорошего товарища, который прекрасно уживается со своими сослуживцами по работе.

Если Всесоюзная Академия Социалистического Земледелия потеряет тов. Сергеева, то это явится ущербом для кафедры Кормления, так как если в дальнейшей работе придется вновь приглашать педагога, то он может оказаться менее квалифицированным и менее подходящим с точки зрения преподавания и выполнения исследовательской работы.

В заключение хочется подчеркнуть, что Сергеев Я. А. в настоящее время выполняет большую работу, которая предназначается для защиты диссертации на степень кандидата с/х наук.

16/III—38 г. Проф. Раушенбах

Павел Александрович был очень старый и очень высокий. Привычным жестом из левого кармана пиджака – горсть миндаля:

– Прошу вас. Шесть орешков после еды – и вы никогда не будете жаловаться на желудок.

Отца восстановили. Пэттерн: самоотверженно смелый отзыв Раушенбаха – и не иначе как вмешательство бессменного Яковлева – он уже стал профессором.

Легко представить, что говорили о Яковлеве, процветающем человеке с опасным прошлым, странным всепониманием и непонятным могуществом. Раздражало и то, что после раковой операции он не загнулся, как все, а наоборот – женился на молодой и прожил с ней лет пятнадцать.

Придя с его похорон, папа медленно подытожил:

– Хороший был человек Митроша.

По мнению мамы, профессором мог стать и отец:

– Этʼ все Попов ему хадил, непорядочный он. Конкурентов боялся. Он языки знал, вот и надергал на докторскую. А отец не знал. Этʼ Иван Семеныч не давал ему защититься. А отец все терпел. Там все удивлялись, какое у него терпение. А он это в армии научился.

Отец не соглашался – не потому, что так ценил и уважал Попова. Себя отец никогда не считал ученым – только научным сотрудником, так писал, так говорил. И еще говорил, что любит хозяйственную работу.

Он был зачислен доцентом кафедры кормления 15/1— 1932 г.

Утвержден в ученом звании доцента 19 марта 1935 г.

Окончил курс марксистско-ленинского университета 28 марта 1935 г.

Получил отзывы на диссертацию 29 августа 1939 г. – после советско-германского пакта.

Получил почетную грамоту СельхозВНИТО за активную и плодотворную деятельность 31 августа 1939 г. – в день окончания Халхин-Гола и канун второй мировой.

Защищался 10 сентября, когда уже защищали Варшаву.

Получил ученую степень кандидата с.-х. наук за работу Состав и калорийность последовательного привеса у свиней при мясосальном откорме 1 октября 1939 г. – после присоединения Западной Украины – Западной Белоруссии – и накануне своего пятидесятилетия.

Здоровьем отец отличался завидным. Но в тридцать седьмые вместе с неприятностями его постигла удельнинская малярия – из лета в лето глотал хину, хинин, акрихин, ходил желтый. В предвоенный год по путевке – во второй и в последний раз ездил на юг. Прислал мне открытку с генуэзской башней.

Любительские – свои и чужие – снимки. Моложавый, пикнического сложения, с приятностью улыбается в объектив. Теплое – на ватине – пальто с широким каракулевым воротником, каракулевый пирожок. Кепка, невидный пиджак с жилетом, крученный в веревку галстук. Или в очках и белом халате у пробирок и микроскопа.

Кобеднешний костюм не очень отличается от будничного. Человек без особых примет – как все.

Беда, что хватали всех. Трудовой список – это при защите диссертации и сопутствующих бесчисленных справках – обрывается 3/IV—39 г. Трудовая книжка начинается 1/Х—44 г. С сорокового года, по совету того же Яковлева, отец увольняется от греха из Тимирязевки и заведует кафедрой животноводства в Московском доме агронома – подальше от слишком знакомых, в Долгопрудной.

На работу ездил на электричке. В октябре сорок первого ушел оттуда пешком за полчаса до прихода немцев.

О войне говорил мало, покорно судьбе. Часто с чувством напевал:

 
      Ты успокойся, шалью накройся,
      Сын твой вернется домой.
 

За первую военную зиму отец спустил пуд. Пиджак висел, брюки болтались. Отец не жаловался, наоборот, пошучивал.

Приезжал из Дмитрова старший брат, Павел:

– Один день мы едим мясное, другой – грибное, третий – постное.

Нам он один раз привез кусок сала, в другой – банку отварных грибов.

Выручил знакомый, профессор Осольчук – из изобретателей советского шампанского, кажется, сталинский лауреат. Он подарил отцу огромную бутыль спирта. Спирт разбавляли водой и меняли на продукты.

Летом сорок второго по невероятному блату отец почти ежедневно ездил в Панки и за нечитанные лекции получал в совхозе молоко и сметану.

Устойчивое относительное благополучие началось с литерной карточки HP и прикрепления в лимитный магазин у Петровских ворот. Там отоваривали поприличнее: скажем, вместо мяса не селедка, а кета или красная икра. Перед лимитным целое лето была энэровская столовая в ресторане Спорт на Ленинградском шоссе. Обычно там брали на дом.

В голодное время отец ворчал на мамину безалаберность:

– Нет чтобы растянуть: ешь, пока есть!

Мама оправдывалась:

– А я чтоб не отсвечивало.

Умер дедушка – от дистрофии. Папа плакал. Хороших отношений у них до конца не получилось. Я знал и спросил:

– Почему ты плачешь?

– На похоронах люди плачут потому, что себя жалко.

К умершим трезвый деятельный отец тотчас терял интерес. Опекал старушек, сослуживиц двадцатых годов. В голод носил им что-то из сада. Мама глумилась:

– Яков к старухам неровно дышит.

А отец сам не ходил и меня не сводил ни разу на Вялковское кладбище к своей матери, бабушке Ксении.

Согласно удостоверению № 930, 23 февраля 1918 года отец был уволен от военной службы вовсе.

Личная книжка двадцать третьего года кончалась: Снят с учета 12/IX—30 за достижением предельного возраста – сорока лет.

Краснополянский (дом агронома) райвоенкомат 21 июня 1943 года признал его годным к нестроевой службе по ст. 31 гр. 1 – в пятьдесят четыре года. На войну все же не взяли.

Не взяли – по возрасту брата Павла, по болезни – Ивана и Кирилла. Кирилл – дядя Кира – приезжал перед войной в гости с женой и дочкой. Дочка билась о наш небольшой пол и требовала, чтобы масло на хлеб было ромбиком.

– Дрянцо с пыльцой, – за глаза определила мама. И про Кирилла: – Самый чуткий из всех Сергеевых. Только чудной какой-то – рассказывает печальное, а сам все хи-хи да ха-ха.

Теперь Кирилл был в эвакуации в Сарапуле. Строка из его письма: Завел сталинскую корову – козу. На конверте стоял штамп: Проверено военной цензурой.

В Сарапуле он заболел. Бабушка устроила его к Склифосовскому. Андросов его вскрыл и зашил: запущено. В моем дневнике:

ДЯДЯ КИРА УМЕР

27 февраля 1944 г.

Пересидев самое опасное время за городом, в сорок четвертом отец снова в Москве, в Химико-технологическом институте мясной промышленности, с начала сорок шестого – опять в Тимирязевке.

Как все – работал с утра до ночи, на заем вычитали двухмесячный оклад.

Даже все хорошо. В сорок четвертом – медаль За оборону Москвы, в сорок шестом – За доблестный труд в Великой Отечественной войне. С мая сорок девятого – за двадцатипятилетний педагогический стаж – академическая пенсия в 250 рублей. В пятьдесят первом – орден Трудового Красного знамени, в пятьдесят четвертом – медаль ВСХВ.

Размеренно – зимой Капельский, летом Удельная. Видя мое одиночество, папа охотно ходил со мной в кино, в театр – первые мои спектакли Ночь ошибок и Давным-давно в театре Красной армии. Летом на Кузнецком Мосту накупал мне марок побольше, чтобы выдавать в Удельной частями, в несколько приездов – никогда не выдерживал. Когда попадались одинаковые или ненужные, я испытывал чувство мучительной благодарности. Ненужный подарок растравлял очищенным от интереса и стоимости проявлением кровной любви и внимания.

Очень рано, на Фотокоре и довоенных пластинках папа обучил меня фотографии, а году в сорок шестом купил мне в комиссионке ФЭД.

Зимой сорок седьмого мы долго выбирали там же приемник, выбрали замечательный Телефункен.