Здравствуй, ЗабВО!

ЯГАЛА

Километрах в двадцати от столицы советской тогда Эстонии находилось местечко под названием Ягала. Когда-то давно там была баронская мыза, а когда пришли красные, то перешла она в пользование военным ведомствам, финальным аккордом же было открытие здесь в 80–х годах прошлого века высшего военно-политического училища.

Вот тогда и приехали туда абитуриенты со всего Союза и поселились, пока сдавали вступительные экзамены, в армейских палатках расположенных на песчаной поляне в сосновом лесу неподалёку от основной базы отделенной от усадьбы утлым висячим мостиком, соединяющим два берега быстрой речки, тоже носящей название Ягала. Разные там были парни: от вчерашних щуплых школяров до бывалых усатых дембелей прошедших Афган. Первые зубрили вступительные билеты, а вторые бренчали на гитаре с беломориной в зубах, абсолютно не волнуясь за проходной балл. Были тут и лихие абитуриенты, с первых дней умудряющиеся свалить в самоход за выпивкой и закуской. Один, помню, напившись тройного одеколона, уехал на попутной фуре в противоположную сторону – город Ленинград, вернувшись, однако обратно на следующий день, как ни в чем не бывало.

В общем, лагерь тот был не на много лучше концентрационного, с отвратной едой и жуткими санитарными условиями, сейчас я не подался бы в курсанты ни за какие коврижки! В августе всех поступивших зачислили в училище, остальные поехали домой. Поступивших после курса молодого бойца ждали тесные солдатские казармы и нерадостные курсантские будни, далекие от романтики офицерской службы.

КАЗАШКИ

Была весна, и уставшие от зимы поля  жадно подставляли скупому эстонскому солнцу свои тощие бока.  За полями этими находился поселок Кехра, известный своим ЦБК, который нередко выпускал на окрестности едкий кислотный выхлоп. В общем-то, все население поселка состояло из людей, каким-либо образом причастных к работе этого немалого для Эстонской ССР предприятия.

Не знаю, кто и как принес эту весть в нашу казарму, но как-то вечером наш товарищ Юрок, по прозвищу Сусик, упитанный парниша с черными курчавыми волосами и влажными глазами самца, которые наливались вожделением уже от вида голой женской коленки, поведал узкому кругу товарищей, что в поселок Кехра прибыла ограниченная партия молодых казашек, то ли набираться опыта у местных заводских аборигенов, то ли передавать его им. Так как Сусик был сильно охоч до женского пола, во время своего рассказа он нетерпеливо дергал ногами и тряс руками. Видно было, что ему очень хотелось проверить, чем таки отличаются уроженки Казахстана от местных эстонских дивчин. Собралось нас человек пять, готовых выдвинуться в выходной день  покорять поселок Кехра.  У старшины была взята увольнительная в Ягала, и мы с утра пешим порядком тронулись  по шоссе.  За часок мы, весело болтая, домаршировали до ЦБК.  Далее мнения разделились: одни предлагали для начала бухнуть, чтобы легче было найти нужные слова для успешного знакомства, другие, в первую очередь Сусик, рвались в бой немедля. Так мы и дошли до небольшого стадиончика со скамейками в виде трибуны, а слева стоял деревянный магазинчик типа лобаз. Ну, тогда все ясно, взяли для начала пару тройку пузырей плодово–выгодного вина «unakange»  и заслали Сусика на разведку боем  в видневшиеся в метрах 300 общаги ЦБК. Радостно всасывая содержимое бутылок, мы глядели в след  удаляющемуся мелкой трусцой Сусику. Через какое-то время Сусик показался на возврате, только шаги его были теперь вялые, а взгляд потухший.

– Ну, и, чё, где твои казашки? – спросили мы его.

– Да, хер знает, никого похожего не увидел, а вахтерша старая талапонка может меня и не поняла совсем, – отводя глаза, сказал Юрик.

– Ну, ладно, нам в принципе и так хорошо, – ответили мы и сходили еще за несколькими пузырями и полпалкой докторской колбасы.

Вино сладко входило в свежий курсантский мозг, и жизнь казалась легкой и прекрасной. Решили ждать казашек, или кто попадется, не сходя с точки нашего пикника. На беду проходили только эстонки разных лет по имени Малле, а может быть Пилле, но никак непохожие на раскосых уроженок Казахстана.  Но нам уже было фиалетово, и мы с гоготом пугали их окриками «Тере тюдрукуд!», а они сразу ускорялись, завидев пьяных «русских золдатов».

После очередной партии напитков стало все пох, а кто-то вообще ушел в себя, притопив на скамейке трибуны. Не знаю что нас сподвигло на обратный путь – чувство долга или страх перед наказанием, но когда начало темнеть, мы двинулись  шинелями нараспашку и шапками набекрень. Самыми кривыми были,  заливший неудачу горе-мачо, Сусик и, просто сильно закосевший Серега, по прозвищу Мужчина, который плелся в форватере и что-то бормотал о своем, иногда радостно вскрикивая что-то типа «Хай Гитлер».  Назад дорога показалась дальше, чем до Пекина раком, и где-то посередине уже в темноте мы стали руками и ногами тормозить проезжающие авто. Наконец повезло, одна остановилась. Это был ГАЗ 66 с выездным патрулем во главе с нашим взводным Толяном, по прозвищу Кардан. Я попытался спрятаться за каким-то столбом, как мне казалось, он должен был меня надежно укрыть, но карающая рука правосудия настигла меня и там. Загрузив нашу нарядную группу в кузов, нас вернули в родную казарму, где выставили перед строем роты под девизом «они позорят наш коллектив».   На следующий день вместо казахских баловниц гусары-залетчики снашались с полами и сантехникой ягальской гаупвахты.

Сейчас, иногда проезжая по этой дороге, я снова и снова вижу нас тогда, идущих в курсантских шинелях по дороге, освещаемой лучами заходящего прибалтийского солнца.

КАМНИ

Помню, много полей было вокруг Ягала, а на полях тех было немерено камней. Каждый год худая прибалтийская земля снова и снова выплевывала их из своего древнего чрева. Убирали их уже столетиями – и до и после посевной, но каждый год они появлялись, словно подземные захватчики, наступающие на грядущий урожай. Вот и нас, курсантов, нередко бросали на борьбу с этими «захватчиками», используя бесплатный труд подневольных людей в погонах. Были, правда, в этих выездах свои маленькие радости, такие как сытный обед в колхозной столовой, краткий послеобеденный сон в близлежащей рощице и употребление местных плодово-выгодных вин и портвейнов, в случае отсутствия отцов–командиров. Поездка за этим каменным урожаем так и называлась «на камни».

Очередной раз это было как-то ранней осенью аккурат после сбора урожая. Погрузился наш взвод в присланный за нами колхозный «пазик» с обшарпанными сиденьями и аутентичным запахом навоза и солярки. Петляя по узким сельским дорожкам, он довольно быстро домчал нас до колхозных полей, уходящих между лесами за горизонт. Ехавший с нами пожилой эстонец в видавшем виды пинжаке, одетом поверх свитера, и традиционной кепке-бейсболке с надписью «Tallinn 80», на покрытой особого цвета и вечным колхозным загаром голове, по-хозяйски глянул сначала на спешившийся с автобуса взвод, а потом на поле и сказал:

– Сначаала пуутем немноошко стеесь уппирать эти курради каамни, а потом пуутем немнооошко куусат. Воот таак, паарни. Вот отсююда, от меняя, и то тогоо столпаа пуутем упоорка теелать.

Причем «от меняя и то тогоо столпаа» было метров так 300–400, что совсем не радовало наш взор. Кто-то сразу спросил ближе к делу:

– А где здесь, э-э-э, магазин?

– Таалеко сейчас, а потом колхоос приеетем, пуутет плииско, куррат, – ответил эстонец и стал руководить уборкой камней.

Поднятые с земли камни мы складывали холмиками, которые потом планировалось увозить на тракторе с прицепом. Работа была нелегкая, камни грязные и тяжелые. Пару часов максимум, и спину не разогнуть, и ноги подгибаются, идешь к леску и падаешь как сраженный вражеской пулей! Хочется в мечтах прохладного пива и мягкий диван. Наконец пришло время обедать, на том же автобусе усталых «батраков поневоле» везут в поселок, где в столовой будет обед. Берем подносы и в очередь. За раздачей полная тетя, они, эти местные тети в эстонских селах, все обычно на одно лицо, словно высеченное из гранитного валуна – невозмутимы и лишены эмоций, и зовут их тоже одинаково – Малле или Пилле.

– Есть сасииски, котлетид, капсас и картулид, – повторяет перед очередным »батраком» тетя Малле и щедро накидывает порцайку.

Поскольку недалеко от столовой находился местный магазинчик, то самые проворные уже успели купить кто пива, а кто бормотухи под названием «Ыуна Канге» за один рубль тридцать копеек. На сытый желудок становится веселее, да и выпить хочется, какая теперь работа?! После обеда еще заход в магазин, и «боекомплект» полон. Купленные бутылки, словно у фокусника, мгновенно исчезают в карманах и за пазухой, будто их и не было. «Пазик» с одним водилой без бригадира везет нас назад на поле, которое становится вскоре местом пикника, половина взвода делает вид, что работает, а вторая половина в это время совершает бросок к лесополосе, где вкушает запретную жидкость, и так до отъезда. После нескольких пересменок несколько человек так и остаются на поле боя, словно павшие в неравном бою с «лесными братьями» герои–красноармейцы. К вечеру трезвыми остаются только трусы и убежденные трезвенники, скорей всего умело сочетающие в себе оба этих качества, всего человека четыре из двадцати пяти. Приходит время возвращаться в родную казарму, большинство, как говорится, «не в форме». Как грузились в автобус и ехали до училища, мало кто помнит, хотя вспоминается потом долго и даже переходит в разряд ротного эпоса: как пьяные шли строем до родной казармы, как стояли шатаясь и делая трезвый вид на вечерней поверке. А командиры не знали казнить хмельных «колхозников» или миловать?

Давно прошли те события, поля те правда остались, интересно, кто же сейчас убирает на них эти чертовы камни?

ВСТРЕЧА С ИНДИРОЙ

История эта началась в тот день, когда наша первая рота поехала в Таллин в почетный караул к небезызвестному в новейшей истории памятнику, прозванному в народе «бронзовый солдат». Рота должна была стоять в карауле во время возложения венков «дорохим товарищем Индирой Ханди», как любил называть ее бровастый генсек, но я и еще пара человек с нашей роты остались на хозяйстве. Был я тогда освобожден от строевой из–за травмы колена, а Юрка, по прозвищу Сусик, и Алик, которого все звали Старый, тоже остались из-за какой-то хрени.

Ну, в общем, поставили нам задачу почистить после окончания строительных работ новый зал пристройки курсантской столовой. Прибыв туда и оценив масштаб работ, мы привели из главного зала столовой пару первокурсников, несущих вахту в наряде по кухне. Припахав их таким образом на порученную нам работу, мы решили правильно воспользоваться свободным временем и по-своему отметить приезд индийского руководителя. Алик взял у нас рублей так 5-6 и исчез в направлении поселка, получив в наказ взять то, что «дешево и сердито». Через полчаса-час, он, как Старик Хотабыч из кувшина, возник перед нами, отдыхающими на поставленных в ряд стульях. Вещмешок с драгоценной жидкостью он спрятал в раздевалке, а в зал принес в кармане опытный экземпляр. Продукт назывался „Õuna Kange“, что в переводе на человеческий язык означало «Яблочное крепкое». Потом все пошло как всегда, то есть хорошо. Выпив по две бутылки на брата, мы отпустили наших дублеров-первокурсников накрывать на ужин, а сами, изрядно опьянев, решили притопить на массу. В углу стояла какая-то огроменная до самого потолка малярная этажерка, на которую мы с Сусиком забрались, дабы укрыться от грозящих в хлам пьяному курсанту неприятностей, коих вокруг было немерено. Проснулся я от того, что наша импровизированное ложе начало сильно трясти. Очнулся и ничего не понимающий с бодуна Сусик, внизу к нашему ужасу стоял наш ротный Сергеич.

– Ну–ка, быстро вниз, – приказал он.

Внизу уже стоял, склонив голову как пойманный красными чекистами басмач, пьяно-виноватый Алик.

– Ну-ка, дыхните, работнички! – сказал Сергеич.

– А, ну, все понятно. Шагом марш в казарму, утром ко мне в канцелярию! – добавил он.

На следующий день мы пришли к ротному, ожидая сурового приговора. Сергеич строго посмотрел на нас и поставил нам трудное штрафное задание. Свою вину, как оказалось, мы должны были в буквальном смысле смыть дерьмом. Дело в том, что в туалете нашей казармы забилось одно очко, и в продолжительное время ни один наряд по роте не мог его освободить для использования. Прибыв в туалет, мы постояли, покурили, подумали. Хоть и не царское это дело в дерьме ковыряться, но что делать!? Выручил опять же «инженерный гений» Старого, он сказал нам подождать и вернулся с какой-то банкой. В банке той были белые куски карбида, как известно бурно реагирующего с жидкостью. Алик положил несколько кусков в очко, налил туда из ведра воды.