Аманда

Ветер

Четверо знакомых незнакомцев молча сидели в коридоре, пытаясь прийти в себя после произошедшего в предыдущей комнате. Они не торопились открывать следующую дверь, пользуясь временной передышкой после кошмара. Голос Аманды больше не звучал, температура помещения не повышалась, однако всё могло измениться в любую минуту.

– Нужно двигаться дальше, – наконец поднялся на ноги Док. – Да, настроение у нас скверное, но нельзя оставаться на месте.

Его товарищи по несчастью не стали возражать, лишь устало встали и проследовали за человеком в медицинской форме, который открыл тяжёлую стальную дверь в следующую комнату. Она была гораздо больше и выше предыдущих. По бокам от входа были расположены два огромных турбинных вентилятора, пол у комнаты поднимался к середине помещения, образуя некое подобие трамплина. А в центре этого трамплина был провал, на дне которого также находились лопасти турбин. Над этой пропастью с потолка свисали тросы разной длины и ширины.

Как только дверь за людьми захлопнулась, лопасти турбин пришли в движение, с каждым оборотом понемногу наращивая свою мощь.

Полицейский и Док осторожно прошли в центр комнаты и поднялись на склон «трамплина».

– Можно попробовать перебраться по этим тросам, как по лианам, – проговорил Док, взял один из тросов и подёргал, тот сразу же вышел из своего паза и упал вниз. – Или нет.

– Не получится, – проговорил Вадим, но имел ввиду другую причину, так как смотрел в этот момент в пропасть и не видел упавший трос.

Он держал руку над ямой, другую отвёл в сторону, чтобы чувствовать нарастающие потоки воздуха из шахт огромных вентиляторов.

– Ветер усиливается, и когда он наберёт полную силу, то эти тросы взлетят и будут метаться в потоках воздуха, – продолжил пояснять полицейский.

– «Беспощаден его кнут», – вспомнила Ольга, рассматривая ускоряющиеся лопасти.

– Именно, – кивнул Абрамов.

– Да уж. В моём возрасте только и прыгать, – недовольно проворчал Борис Петрович, понимая, что это их единственный путь.

Человек в одежде врача вернулся обратно к двери, на глаз примеряя расстояние, доступное им для разбега.

– Здесь нас не должно сильно сносить. Тогда ждём, пока ветер усилится, и прыгаем, – заключил он.

– А может подождём, пока нижние турбины поднимут тросы так, чтобы они нас не задели? – спросила Ольга Сергеевна, не очень-то вдохновлённая будущей перспективой.

– Да, можем, – проговорил Вадим. – А если не поднимут? В стене, как мне кажется, вентиляторы больше, они могут разогнаться и просто в лепёшку нас расшибить о противоположную стену.

– Не говоря уж о том, что нижние также могут размазать по потолку, – подметил пожилой художник. – Поверьте, Ольга, мне самому прыгать не хочется, но Аманда, похоже, нам опять не оставляет выбора.

– Что ж, тогда стоим и ждём подходящего момента, – подвёл итог Док.

– По крайней мере, ветерок жару будет разгонять, – усмехнулся Абрамов, но больше никому это не показалось смешным.

Они все подошли к двери и взялись за вентиль, чтобы усиливающийся ветер не сдул их раньше времени. Турбины тем временем разгоняли лопасти всё быстрее и быстрее, и стальные тросы, подхваченные потоками воздуха, начали извиваться словно огромные змеи. На потолке и на стенах с противоположной стороны открылись небольшие люки, выпуская новые потоки воздуха и придавая ещё больше хаотичности в движение стальных змей.

– Я пойду первым! Вы тоже не мешкайте! – стараясь перекричать рёв машин и завывание ветра, сообщил полицейский.

Он отпустил вентиль двери, рванул вперёд и, забежав на трамплин, прыгнул «рыбкой» вперёд. Поток воздуха от вентиляторов в полу подхватил Вадима и развернул в полёте, он пролетел под извивающимся клубком тросов, ни один из которых чудом его не задел. Ещё ему повезло, что его не сильно закрутило, и страж порядка успешно приземлился на зад. Развернувшись, он замахал рукой, чтобы товарищи немедленно следовали за ним.

Следуя примеру Абрамова, доктор, а за ним Фролов, побежали вперёд. Но прошло всё не так гладко, как у полицейского. Уже в полёте один из тросов намотался на руку Дока и дёрнул назад, но не растерявшийся лейтенант поймал его и помог высвободить руку. А вот лёгкое тело старичка поток воздуха разогнал до такой степени, что он не смог сам затормозить и, запнувшись в ногах, с силой ударился о противоположную стену и потерял сознание.

Ольга немного замешкалась, снимая туфли, чтобы не оступиться при беге. Она прыгнула в пропасть, и потоки воздуха резко дёрнули её вверх и вперёд. Стальная змея рассекла ей ногу, и ветер распылил кровь Разумчиковой по комнате. Девушка от боли рефлекторно согнулась, схватившись за ногу, и толстый трос, который стремился её обезглавить, пронёсся в сантиметре над ней. Ударившись спиной о потолок, Ольга Сергеевна упала прямо в руки Вадиму.

– Док, дверь – быстрее! – что есть сил закричал молодой лейтенант, не видя ещё, что его товарищ уже открыл дверь и пытался затащить туда бессознательное тело Бориса.

Вадим, держа на руках вопящую от боли девушку, влетел в туннель перехода между комнатами, и человек в костюме медработника закрыл за ними дверь. После чего Док, сохраняя профессиональное хладнокровие, поспешил к раненой. Он распорол скальпелем юбку Разумчиковой, снял её и вручил Вадиму вместе с инструментом.

– На лоскуты порежь, бинтов у меня нету, – приказал ему врач, и Абрамов подчинился, не задавая вопросов.

Быстро вытянув ремень из брюк, доктор перетянул ногу пациентки, чтобы остановить кровь. Он оторвал свой нагрудный карман и использовал его как тряпочку, аккуратно протерев им рану. Девушка старалась держаться и не кричать, но боль была сильная, и Ольга жалобно скулила и ойкала.

– Артерия не задета, – произнёс медработник, изучая повреждения. – Просто глубокая рваная рана.

Приняв лоскуты бывшей юбки, Док принялся перевязывать рану. Вадим же обратил внимание на Бориса Петровича и спросил у врача:

– А с ним что? Жив?

– Да, потерял сознание от удара, – ответил Док, не отвлекаясь от девушки. – Очки разбились —возможно, глаз повреждён.

Закончив с Ольгой, врач направился к их пожилому товарищу. В эти несколько шагов он внезапно осознал для себя, что не особо то он и доктор. Даже не смотря на амнезию, должна была сработать мышечная память, а он осматривал раненую по наитию и бинты наложил, словно зелёный студент. Избавив Бориса от разбитых очков, он принялся вынимать осколки из его века. К счастью, глазное яблоко не пострадало. Осколки доставать почему-то оказалось гораздо проще, даже несмотря на то, что он не имел инструментов.

– Жить будет, – заключил человек с медицинским образованием, закончив работу над Фроловым.

– Я ещё насморк на ваших похоронах подхвачу, – проворчал Борис Петрович, не открывая глаз. – Голова гудит, вот и отдыхаю.

Мужчина, который придерживался роли доктора, устало растянулся на полу и уставился на изредка помигивающую люминесцентную лампу, прислушиваясь к её мерному гудению. Периодически слышались стоны страдающей девушки и шёпот Вадима, который сидел рядом и пытался хоть как-то отвлечь её от боли и успокоить.

– Знаете, что я только что понял, – спустя несколько минут произнёс Док.

– Что? – спросил у него Абрамов.

– Во всей этой стрессовой кутерьме, мы совершенно забыли про Аманду. Не то чтобы её загадки помогали, но хотелось бы знать, чего примерно ожидать за следующей дверью.

– А она разве говорила? – встревоженно спросила Ольга, посмотрев на полицейского, но тот лишь пожал плечами.

– Я тоже не слышал, – сказал старый художник. – Да и мне в тот момент было как-то не до загадок.⁴

– В переходах вроде бы пока безопасно, – произнёс Вадим. – Давайте отдохнём немного, если получится.

– Согласен, – человек в одежде врача посмотрел на полицейского, который был рядом с Ольгой. – Ремень с её ноги сними, пусть кровь циркулирует, а то ходить не сможет. И инструмент мой, пожалуйста, верни.

Абрамов кивнул, снял ремень и подошёл к товарищу с медицинским образованием, чтобы вернуть ему его вещи.

– Док, спасибо, – сказал полицейский медработнику. – Они просто в шоке, но обязательно отблагодарят ещё.

– Я просто сделал то, что мне по силам и то, что должен был, – отмахнулся врач, заправляя ремень обратно в брюки. – Вот, дай ей, – он протянул Вадиму свой фартук. – Её ножки, конечно, прекрасны, но будем хоть какие-то правила приличия соблюдать.

Страж порядка согласно кивнул, взял предмет одежды и вернулся к девушке.

Все четверо незнакомцев снова погрузились в свои мысли. Они думали о своей судьбе. Каждый хотел жить, не хотел радовать Аманду своей смертью, но практически каждый боялся вспомнить что-то такое о себе… и понять, что наказание соизмеримо с проступком. Так прошёл час, а может и больше, Ольга с Вадимом задремали в обнимку. Доктор… было непонятно, спит он или нет. Старику же стало скучно, и он рисовал на бетонном полу карандашом рассвет, что озарял вереницу панельных домов. Рассвет, который он часто видел из своего окна и надеялся увидеть ещё раз. Хоть он уже и был в преклонных годах и прожил наверняка достойную жизнь, но он хотел бы вспомнить эту жизнь.

Холодное сердце

Четверо знакомых незнакомцев, потрёпанные, но живые, отдохнув несколько часов, поднялись на ноги, чтобы продолжить своё путешествие по этой череде кошмаров. Человек без имени, которого все называли Док, взялся за вентиль двери и, с усилием открыв её, вошёл в комнату. За ним последовал старый художник, а затем и полицейский Вадим, поддерживая хромающую Ольгу, которая обвязала вокруг талии фартук доктора – тот оказался довольно большим, чтобы полностью скрыть её бедра.

В новой комнате их встретил уже знакомый серо-бетонный антураж, освещённый люминесцентными лампами. В центре комнаты на четырёх толстых цепях висела ледяная скульптура в виде большого сердца, на котором краской был нарисован ключ. По углам комнаты были расположены четыре небольших жаровни с витиеватыми узорами, огонь в них неспешно танцевал на раскалённых углях. Скульптура исходила паром и медленно таяла, под ней уже образовалась приличная лужа. На противоположной стороне комнаты находилась привычная шлюзовая дверь, но в этот раз помимо вентиля на ней была ещё и замочная скважина.

– Хм… видимо, чтобы пройти дальше, нужно достать изо льда ключ, – пробормотал Борис Петрович.

– Такая конструкция долго будет таять, – произнёс доктор, обходя скульптуру вокруг.

– Но температура в комнате наверняка же будет повышаться, – сказала девушка. – Значит оно растает рано или поздно.

Вадим попробовал поднять одну из жаровен за деревянные ручки, но урна оказалась намертво привинчена к полу.

– Так-то оно так, – согласился он с Ольгой. – Но для нас это как раз может быть поздно.

Группа людей разошлась по комнате в поисках чего-нибудь, что могло бы им помочь и натолкнуть на мысли. Но ничего такого в ней не оказалось. Док раскрутил вентиль и убедился, что дверь на выход заперта. Абрамов, схватившись за цепь, попытался притянуть сердце ближе к жаровне, но тоже потерпел неудачу. Старый художник и Ольга изучали стены и старались не мешаться.

– Так, внимание, – скомандовал Вадим. – Уши закройте. Док, перейди на другую сторону.

Полицейский направил на ледяную скульптуру пистолет и дождался, пока его товарищ отойдёт. Раздалось два оглушительных выстрела, после чего страж порядка подошёл проверить результат: на неровной холодной поверхности образовались сколы и ничего более. Повезло, что рикошетом никого не задело.

– Ну раз пока других идей нет, – полицейский перехватил поудобнее обрубок лопаты убитого им товарища по несчастью и начал колотить лёд. – А вы думайте, думайте пока.

Вадим принялся скалывать поверхность сердца, без устали работая лопатой и осыпая пол холодным крошевом. Никто из присутствующих так и не пришёл к другому решению. Когда в комнате начала ощутимо подниматься температура, доктор сменил полицейского. Остальные подошли ближе к спасительной прохладе ледяной скульптуры.

– Гм… мы действуем силой, но скорее всего нужно действовать умом, – произнёс Борис Петрович, приложив руку к холодному льду.

– Вот это наблюдение, – раздражённо ответил Вадим. – Есть умные идеи, Петрович?

– Я вот думаю, мы же осмотрели комнату и сердце со всех сторон?

– Да, – ответила за всех Разумчикова, не понимая к чему клонит художник.

– Мы не смотрели сверху, – указал старик пальцем на вершину скульптуры.

– И то верно, – кивнул Вадим. – Док, подсади-ка меня.

Доктор перестал скалывать лёд, отдал лопату Борису, подошёл к Абрамову и сложил руки лодочкой. Полицейский с помощью товарища поднялся наверх и, подтянувшись, встал на широкую цепь, держась за скользкую поверхность холодного сердца.

– Ольга, поцелуй Бориса Петровича за меня, ибо он гений! – радостно воскликнул Вадим. – Тут какой-то штырь и разрез во льду. Думаю, так ключ и достаётся.

Целовать старого художника девушка не стала, но радостно обняла его. Вадим взялся за стальное кольцо и потянул его вверх – двадцатисантиметровая пробка вышла из тающей скульптуры, а на её конце был привязан ключ. Абрамов уже хотел обрадовать товарищей новостями, как раздался треск льда. Холодное сердце прорезала паутина трещин различной глубины.

– Все назад! – предупреждающе закричал Вадим, прыгая с цепи.

Остальные же поспешили убраться подальше от ледяной скульптуры, но не усели они сделать и пяти шагов, как с громким хлопком сердце взорвалось, болезненно вонзаясь в людей мелкими осколками. Следом раздалось шипение и плеск воды: жидкость, что скрывалась под ледяной коркой, с шумом расплескалась, заливая помещение, густые клубы белого пара обжигали холодом кожу и отравляли лёгкие. Ольга взвизгнула, когда жидкость коснулась её босых ног.

– Док, хватай её! Петрович, не отставай! – прокричал где-то в белом тумане Вадим. – К двери все!

Вслепую нащупав девушку, доктор, не церемонясь, рывком закинул её на плечо и, выставив руку вперёд, поспешил к двери.

– Проклятая цепь, – прозвучало возмущённое восклицание художника где-то в ледяном тумане.

– Борис, скорее! – прокричал ему Док и, вдохнув пара полной грудью, согнулся в приступе кашля, едва не выронив девушку из рук.

Полицейский распахнул дверь и, глотнув свежего воздуха, повернулся назад и поспешил на помощь своим товарищам. Прикрывая лицо рукавом от обжигающего пара, вскоре он наткнулся на Ольгу и Дока.

– Туда! – направил он их к выходу. – Где старик?

– Где-то сзади, – хрипло ответил ему врач.

Вадим, стараясь не дышать, прошёл вперёд и разглядел художника. Борис Петрович, споткнувшись о цепь, упал на четвереньки, одной рукой он коснулся пола, и она примёрзла намертво.

– Будет больно, – сказал старику молодой лейтенант.

Взяв Бориса под руки, он рывком оторвал того от пола и поставил на ноги. Художник закричал от боли и сразу же задохнулся от испарений. Не теряя времени, Абрамов взял того за шиворот и потащил к двери, а как только они вышли из комнаты, Вадим схватился за вентиль и захлопнул ледяной ад. Раскрасневшиеся, с обмороженными лицами люди долго пытались откашляться.

– На моей картинке мало красок, – зазвучал из старого динамика звонкий голос Аманды, периодически заглушаемый помехами.

Док, не в силах остановить кашель, от которого уже начались рвотные позывы, помахал рукой и указал на динамик пальцем. Все закивали, пытаясь справиться с першением в обожжённом горле.

– Всё изрисовала, вот беда. Остался лишь чёрный фон, не весёленький вот он. Что же случится в темноте или вдруг… уже? Красный нужен мне, чтобы пройти по этой тропе.

Голос смолк, и знакомые незнакомцы выпустили рвущийся кашель. Им понадобилось ещё некоторое время, чтобы прийти в себя, и когда Док смог уже контролировать свой кашель, он приступил к осмотру раненой руки художника. Манёвр Вадима закончился тем, что с ладони старика была сильно сорвана кожа. Однако без должных инструментов и необходимых лекарств мужчине в одежде врача оставалось только перевязать рану. Ольга, покопавшись в своей сумочке, нашла в ней крем для лица, им все и намазались, чтобы хоть как-то снять боль с обмороженных участков.

Отдохнув немного, незнакомцы решили обсудить слова их мучительницы.

– Ольга, это же явно не загадка, да? – спросил у девушки Док.

– Да, мне так кажется, – неуверенно произнесла она. – Но что-то знакомое.

– Хм… и мне знакомо, – кивнул Борис Петрович и погрузился в свои размышления.

– Ну вы, судя по всему, оба с ней на работе виделись, – хмыкнул Вадим.

Мысли старого художника зацепились за слова «чёрный фон» и «красный». Что-то очень знакомое, до раздражения знакомое. Гм…. «Что же случится в темноте или вдруг уже?» Фролов Борис Петрович шумно втянул носом воздух, когда наконец воспоминание вернулось к нему.

Тогда был обычный и ничем не примечательный день. Борис Петрович, как всегда, преподавал урок рисования детям из детского дома №752 им. Келли Хазар⁵. Странное заведение, а в честь кого назвали, даже сами работники не знали, особенно учитывая, что в городе было только три детдома: первый и второй. А этот же решил выделиться – «752».

Работа с толпой орущих непосед пожилому художнику не доставляла особого удовольствия, но его никуда больше не брали, а одной пенсией сыт не будешь.

– Дети, сегодня у вас простое творческое задание: нарисуйте вещи, которые когда-то вызвали у вас сильные эмоции, впечатления, – начал он тогда урок. – Рисуйте всё, что угодно.

Борис Петрович любил давать такие задания, когда не нужно было что-либо объяснять и рассказывать. Дети начали увлечённо рисовать, учитель же сел почитать газетку на ближайшие пятнадцать-двадцать минут. После встал, чтобы проверить, как справляются ученики, ну и заодно размяться.

– Мороженое. Алёша, почему же? – спросил он у одного мальчика.

– А оно приносит мне радость, – бойко ответил розовощекий парнишка.

– Марина, хорошая лошадка. Герман, у солнца нет улыбки с глазами, не глупи. Милена, прекрасный попугай, только клюв более загнутый должен быть.

Но тут он наконец дошёл до Аманды, его нелюбимой ученицы. Да и многих других преподавателей. Девочка была со странностями, «не от мира сего». Ему говорили, что она больна чем-то, но он не запомнил. По его мнению, она была больна слабоумием, раз не могла нарисовать то, что видит. Всегда выходила у неё какая-то чушь. Вот и сейчас полоумная девчонка закрасила весь лист чёрной краской и часть парты, словно краёв не существовало.

– Ну и что же это ты тут натворила? – с раздражением произнёс старый учитель, вновь начиная испытывать неприязнь к ней, в этот раз даже сильнее обычного.

– Это темнота, – как обычно тихо и растянуто произнесла ученица.

– Клянусь, ты до инсульта меня так доведёшь, – воскликнул он.

– Темнота – это страх. Страх ведь тоже чувство, – продолжала возить кистью по листку Аманда, разбрызгивая краску по всей парте. – В темноте может случится что угодно, а вдруг уже? – продолжала заторможено говорить девочка, не обращая на учителя внимания. – Тогда нужен красный.

Девочка, не смывая чёрного цвета с толстой кисти, окунула её в баночку с красной краской.

– Ну что за дурь в твоей башке! – закричал внезапно разъярившийся старик.

Яркой вспышкой гнев ослепил разум пожилого учителя. Ученица и раньше доводила его своими выходками до белого каления, но в этот раз всё словно вышло из-под контроля. Ведомый внезапной яростью, которая полностью овладела им, не отдавая отчёт своим действиям, Борис взял Аманду за голову и ударил её об парту. Дети, увидев это испуганно вскрикнули.

– Вот тебе красный! – громко произнёс он ей. – И не порть государственные краски.

Аманда медленно подняла голову и отлепила от перепачканного лица листок. Ученица беззвучно заплакала, не глядя на разгневанного учителя. А когда из её разбитого носа несколько капель крови упало на рисунок, то девочка невесело улыбнулась.

– Случилось, – прошептала Аманда сама себе.

Старого художника трясло от злости, но когда он осознал, что натворил, то весь покрылся гусиной кожей и похолодел внутри. Ничего не говоря, Фролов поспешил покинуть класс и, захлопнув за собой дверь, принялся растирать разболевшиеся виски.

– Борис Петрович, что случилось? Вам нехорошо? – встревоженно спросила его коллега, Ольга Сергеевна, подходя ближе. – Я слышала дети кричали.

– Нормально… нормально со мной… всё, – старый художник присел на лавочку, что стояла рядом. – Там… там Аманда, – он указал дрожащей рукой на класс и, не в состоянии сформулировать понятное предложение, раздражённо выкрикнул: – Помоги ей!

– Ничего, – покачала Ольга головой, подтверждая, что воспоминаний нет. – Борис Петрович, Вам нехорошо?

Художник вздрогнул от этих слов, но быстро взял себя в руки.

– Да, голова только разболелась, – ответил он через некоторое время, потирая пальцами переносицу. – Тоже ничего, чёрный лист.

– Вы хотели сказать – белый? – уточнил Док.

– Да, да… проклятущая девчонка, мысли путаются, – с раздражением отмахнулся Фролов.

– Постарайтесь не нервничать, а то в Вашем возрасте микроинсульт получить – раз плюнуть, – предостерёг его доктор. – Надо двигаться.

Вадим кивнул в знак согласия и, раскрутив вентиль, открыл дверь в непроглядную тьму новой комнаты.