Аристократу присуще ощущение избранности. Он чувствует, что рождён для осуществления высокой цели и миссии. Он отдаёт себе отчёт в том, что он – особый человек, не похожий на других, несущий особую ответственность перед миром и исполняющий особое служение. Аристократ гордится своей особенностью и непохожестью на других. Он гордится собой, но не тем, что сделано им. Он сам, а не его достижения являются ценностью. Он по праву горд, но не высокомерен, ибо знает, что ничто так не унижает человека, как высокомерие.

«Кодекс аристократа»

Томас Лонг явно не видел этого фильма раньше: незнакомые лица и интонации актёров, непонятные мизансцены.

На большом почти квадратном экране нет красок, всё будто сделано в бежевой сепии, и звук идёт откуда-то сзади.

Томас Лонг сидит в первом ряду, и рядом – другие люди, он не видит их, хотя хорошо слышит доносящееся перешёптывание.

Фильм, видимо, комедийный, зрители неустанно смеются и с оживлением обсуждают экранное действие.

В самом конце ряда, с краю, сидит карлик, он особенно энергичен в своём смехе – порой он просто безудержно хохочет, тычет пальцем в сторону экрана, трясёт большой бородатой головой, нетерпеливо перебирает в воздухе кривыми толстыми ножками и стучит кулачками о подлокотники кресла.

Время от времени он произносит что-то смешное, задыхается своим смехом, и смехом же вторят ему сидящие вокруг него.

Томас Лонг не может понять, что говорит карлик, он тормошит соседей, просит повторить карликову шутку, но те только мотают головами, не в силах прервать смеха, и знаками рук призывают смотреть на экран.

Он же не видит ничего смешного: там в фильме молодой мужчина и девушка, держась за руки, выглядывают из-за тёмной завесы, будто что-то ищут – смысл их действий не вполне ясен.

Томас Лонг подходит к карлику, нагибается к нему, просит говорить громче и чётче, потому что ему не слышно.

Карлик криво улыбается и что-то говорит ему на ухо, но он совсем ничего не может разобрать, как будто это иностранная речь.

«Что он говорит? На каком языке? Почему я ничего не понимаю?» – кричит Томас Лонг в толпу зрителей, но те в ответ лишь пожимают плечами, а потом отвлекаются на действие киноленты и снова хохочут.

Ему становится скучно, он идёт к выходу, оборачивается в дверях, видит финальные титры на фоне целующей пары.

«Почему все голливудские фильмы кончаются одинаково?» – думает он и выходит из зала.

Перед кинотеатром – автомобильная парковка, там множество машин, разного вида и достоинства, в некоторых сонные водители лениво ожидают хозяев.

Он замечает привязанную к столбу лошадь и даже не удивляется, почему это лошадь припаркована среди автомобилей, и что вообще она делает в городе вдали от ипподрома и парка аттракционов.

Томас Лонг направляется прямо к ней, она же приветствует его ржанием, и он отчётливо в голове своей слышит слова: «Куда едем, хозяин?»

Он взбирается на лошадь и говорит: «Едем домой».

Лошадь скачет к дому, а он удивляется тому, что умеет ездить верхом, хотя никогда этого раньше не делал, что понимает лошадиную речь, и что лошадь знает, где его дом.

Он находит этому единственное возможное объяснение: должно быть, всё это ему снится – и лошадь, и карлик, и безликий фильм.

«Но ведь даже и у сна должна быть какая-то своя логика, какой-то смысл и зашифрованное послание… Почему же я их не вижу?» – думает Томас Лонг и просыпается – на пять минут раньше положенного будильником времени.

Глава вторая

Аристократ не работает против своей воли, по приказу и принуждению. Подобная работа никогда не составит основу его жизни. При этом неприятие вынужденной работы не означает осуждения работающих – к ним он испытывает сочувствие. Аристократ различает работу и служение. Для него служение идеалам и ценностям, как и своей земле, – естественно и необходимо.

«Кодекс аристократа»

Хотя Томас Лонг проснулся сам, без механической помощи будильника, выспавшимся себя он нисколько не чувствовал.

Накануне он допоздна смотрел по телевизору теннисный матч – и, несмотря на то, что он не был особенным теннисным болельщиком, любовь к завершённости и целостности заставили его досмотреть затянувшийся поединок до конца, сквозь сонливость, сквозь слипавшиеся веки.

А дальше обычная утренняя процедура: неровные шаги к кухне, щёлкнувший электрический чайник, растворимый кофе в толстой керамической чашке, теряющий свой аромат при погружении в кипяток.

Потом тусклая ванная комната, душ, заплывшее отражение в запотевшем зеркале (а ведь накануне вроде бы и не пил ничего), искусственная свежесть ментола в зубной пасте, намокшие тапочки и влажные мурашки на выходе из ванной.

Сколько дней, сколько лет Томас Лонг думает одно и тоже: что же такое надо сделать, чтобы не ставить на утро будильник, чтобы не содрогаться, видя себя утреннего в зеркале, чтобы от фальшивого кофе и холодных круассанов с джемом не сводило желудок – и чтобы хотелось ехать в офис?

Но всё же это утро отличалось от предыдущих, и хотя посетившее Томаса Лонга необычное сновидение не было кошмаром, оно оставило после себя смутный шлейф чего-то упущенного и недопонятого.

Тревожность вообще присуща ночному миру, но загадочность пришедшего к нему сна вызвала непривычное напряжение, и даже чистота солнечного утра вопреки обыкновению не рассеивала его.

С самого пробуждения всё было не так, как обычно: кофе показался нарочито горьким, круассаны – пресными, фен как нарочно не давал прохладного воздуха, и горячее его дыхание обжигало волосы.

Одеваясь, он включил компьютер, загрузил свою почту и не увидел ничего, кроме привычного рекламного мусора.

Это тоже было довольно необычно: хотя Томас Лонг и не вёл активной переписки, всё же несколько писем каждое утро ждали его в почтовом ящике.

Сегодня же никаких сообщений не было, и он решил, что, должно быть, произошли какие-то неполадки в самой сети, что письма просто задержались и непременно придут позже.

Он оделся и вышел из дома в город.

Машина Томаса Лонга уже вторую неделю простаивала на сервисе, мастера делали вид, что уже заказали и вот-вот получат одну важную и дорогую деталь.

По этой причине он ездил на такси, ужасаясь как своим возросшим расходам, так и совершенному отсутствию водительского достоинства у таксистов.

Не порадовало и сообщение в теленовостях о том, что дорожное движение сегодня будет сильно ограничено из-за проходящего в городе международного саммита, крупнейшего за последние семь лет – и значит, большие автомобильные пробки гарантированы.

Глава третья

Аристократу не свойственно чувство обиды. Если оскорбление нанесено равным, аристократ защищает свою честь. Если же неравный вызвал его неудовольствие, аристократ игнорирует обидчика, исключает его из своих мыслей. Аристократ осуществляет свой собственный суд над другими и над самим собой. Его решения справедливы, поскольку он сам справедлив. Он знает, что его суд – последняя и высшая инстанция. Когда аристократ выносит приговор, он исходит не из внешних общепринятых законов, а только из личных нравственных принципов и из собственного понимания справедливости.

«Кодекс аристократа»

Томас Лонг подошёл к зданию, в котором располагался офис, и у входа его остановил охранник, попросив предъявить пропуск.

Томас Лонг видел этого человека в униформе впервые.

«Да я работаю здесь уже несколько лет! Должно быть, вы сегодня первый день, и меня не знаете», – улыбнулся он.

Охранник не пожелал улыбнуться в ответ, напротив – состроил сердитое лицо и молча посмотрел на Томаса Лонга.

Раз уж слова и улыбки действия не возымели, пришлось лезть в портфель и искать там удостоверение своей личности.

Оно затерялось во множестве бумаг, Томас Лонг даже и не помнил, когда в последний раз доставал его.

Когда, наконец, обёрнутая в пластик карточка была найдена, он снова улыбнулся, показал её охраннику и смело шагнул внутрь.

Но тяжёлая рука опустилась на его плечо, заставив сделать шаг назад и обернуться.

«Что вы мне тут показываете?» – совсем недружелюбно спросил охранник.

«То, что вы просили», – нарочито резко ответил Томас Лонг, не привыкший к грубости охраны.

«По такому пропуску я вас не пущу», – мрачно произнёс охранник и убрал руку с плеча.

В душе Томаса Лонга что-то дрогнуло:

«А что с ним не в порядке, позвольте узнать? Имейте в виду, я из-за вас уже опаздываю».

«На нём нет вашей фотографии», – серьёзно сказал охранник.

«То есть, как это нет? Что значит, нет?» – раздражённо спросил Томас Лонг и внимательно вгляделся в своё удостоверение.

Человек в мундире был прав: там, где раньше было лицо, теперь красовалась красная клякса.

Кровавого цвета краска попала под пластиковую обложку, превратив фотокарточку в безликое пятно – и новое тревожное чувство посетило взволнованное сознание Томаса Лонга.

«Простите, я не заметил… – сказал он охраннику. – Вы можете позвать кого-нибудь из сотрудников нашей компании. Меня все знают и подтвердят, что это мой пропуск».

Охранник что-то сквозь зубы сказал в рацию, и вскоре к ним спустился помощник управляющего директора компании.

«Привет! – Томас Лонг помахал ему рукой. – Тут у нас небольшая проблема с пропуском. Новый охранник, меня не знает и пускать не хочет».

«Доброе утро, господин Лонг», – помощник был сдержанно-холоден.

«Господин? Что это все такие нелюбезные сегодня», – подумал Томас Лонг.

«Это наш сотрудник. Пожалуйста, пропустите его. Идёмте, директор хочет немедленно вас видеть», – сказал помощник, не глядя в глаза.

Томас Лонг встревожился ещё больше, беспокойные мысли закрутились в его голове.

«Хочет видеть? С самого утра? Что-то странное… За несколько лет такое происходит впервые».

Он занервничал ещё сильнее, замечая косые взгляды в свою сторону: и когда поднимались на лифте, и когда шли по коридору, его коллеги лишь молча кивали в ответ на шутливо-дружественные приветствия – и тут же отводили взгляд.

Иные же, напротив, смотрели необычно долго и как будто осуждающе.

Томаса Лонга это смущало, но он пытался успокоить себя:

«Мне это только кажется. Просто с самого утра день не заладился, вот и всё».

Он вошёл в приёмную управляющего директора и невольно посмотрелся в большое зеркало – убедиться, всё ли в порядке в его внешности.

Глава четвёртая

Аристократу свойственна осанка. Для него осанка, естественно приобретённая в детстве, является причиной и следствием чувства достоинства. Даже если в старости его тело сгорблено, в самом его образе чувствуется внутренняя осанка. Аристократ обладает обострённым чувством собственного достоинства и не стесняется демонстрировать его. Его поведение и поступки могут вызывать раздражение окружающих, он же не замечает упрёков.

«Кодекс аристократа»

Если правда, что после тридцати лет мы сами отвечаем за своё лицо, что скрываемые мысли, чувства и желания выдают себя в чертах внешности, то Томаса Лонга следовало бы считать человеком добрым и порядочным.

Достигнув возраста Христа, он сохранил лицо молодым, открытым и непорочным: черты его были неярки, но аккуратны и чисты.

Светло-карие глаза приятно сочетались со слегка загорелой кожей и немного вьющимися каштановыми волосами, не слишком заботливо уложенными, но и не неряшливыми.

В целом, он производил самое положительное впечатление: разве что иногда его нарочито уверенная походка, размеренные жесты, а также манера высоко держать голову могли показаться проявлением некоторой надменности.

Однако достаточно было услышать приветливые, почти извиняющиеся интонации его мягкого глубокого голоса, чтобы понять, что человек он милый и простой.

Простота проявлялась и в одежде: в гардеробе Томаса Лонга не было сверхмодных и дорогих вещей, но одет он всегда был чисто, опрятно и со вкусом.

Элементы одежды и цвета гармонично сочетались в нём и подходили к внешности, а немногие аксессуары были недороги, но выверены.

Благодаря же высокому росту и подтянутой фигуре, говорящей о регулярных занятиях спортом, самые непритязательные вещи смотрелись на нём весьма выигрышно.

Вот и сейчас, изучив своё отражение в этом большом зеркале, висящем в приёмной, Томас Лонг в целом остался доволен своим внешним видом – от утренней заспанности не осталось и следа.

Он постучался, поздоровался и вошёл в кабинет своего руководителя.

«Закройте за собой дверь», – сказала директорша, не отрывая взгляда от каких-то бумаг и не видя, что дверь уже закрыта.

Томас Лонг откашлялся:

«У нас там новый охранник… И вроде дело своё знает. Никак меня пускать не хотел!» – сказал он вымученно весёлым тоном.

Директорша же по-прежнему не поднимала глаз и не отвечала ему, заставляя его всё больше волноваться.

Потом вдруг сказала отрывисто и уверенно:

«Господин Лонг, собирайте свои вещи и уходите».

«Простите?» – он подумал, что ослышался.

«Я думаю, что до обеда вы вполне управитесь».

Томас Лонг молча стоял, пытаясь понять, что происходит, что это: шутка, розыгрыш? или она всерьёз? и как реагировать?

Директорша наконец оторвала взгляд от бумаг и недовольно посмотрела на него:

«Cобирайте вещи и у-хо-ди-те».

«Что случилось?» – он вдруг осознал, что это не шутка.

«Ну, вот что, не будем тратить время друг друга. Мне кажется, я достаточно понятно выразилась».

«Понятно, конечно… Но всё-таки совсем непонятно. Я уволен?» – проговорил Томас Лонг.

«Уволен».

«И за что это вы меня увольняете?» – он хотел изобразить угрожающую интонацию, но голос его выдал лишь страх и обиду.

«Не я вас увольняю, вы сами увольняетесь», – холодно сказала управляющий директор.

«Почему? Я вовсе не увольняюсь. Что произошло, объясните мне?» – спросил Томас Лонг.

«До обеда три часа, достаточно времени, чтоб очистить свой компьютер и своё место», – директорша как будто не слышала его вопроса.

«Да что случилось-то, ей-богу? Я требую объяснений!» – он говорил всё громче и громче.

«Прошу вас, уйдите с достоинством», – продолжала она.

Разговор стал напоминать театр абсурда.

«Тут, наверное, какая-то ошибка. Объясните мне, давайте разберёмся».

«Господин Лонг! У меня много дел! Прекратим этот бесполезный балаган», – в её голосе прибавлялось раздражения.

Томас Лонг решил сменить тактику:

«Ну, вот что, просто так вы меня не уволите! Это у вас по закону не получится!»

Директорша нисколько не обратила внимания на его угрозы:

«Вы хотите войны? – вы её получите! Можем и по судам походить. Но в ваших же интересах не ссориться с компанией и уйти с миром. И вообще, не вам здесь про закон рассуждать».

«Я прямо даже не знаю… Это бред какой-то! Вам кто-то что-то про меня сказал? Я ничего не сделал такого, за что меня можно уволить», – смягчил тон Томас Лонг и подошёл ближе к её рабочему столу.

Она несколько отпрянула:

«Ну, всё. Если у меня и оставалось какое-то уважение к вам, то теперь, когда вы даже не можете уйти без скандала… Я вызываю охрану!»

«Да что, чёрт побери, я такого натворил?» – громче приличия крикнул Томас Лонг.

«Довольно! Хватит! Не хотелось мне публично унижать вас. Я думала, вы оцените моё желание вывести вас из компании тихо и незаметно. Теперь же вы сами вынудили меня», – она нажала какую-то кнопку пол столом, и в кабинет тут же вошёл её личный охранник.

«Выведите его отсюда, этот человек у нас больше не работает», – жёстко приказала она.

Охранник подошёл к уволенному, взял его за локоть, подтолкнул к двери и вывел в коридор, и Томас Лонг не сопротивлялся ему и не смотрел на столпившихся в коридоре бывших своих коллег.

Глава пятая

Аристократ путешествует, ему нравится узнавать разнообразие мира. Однако он уверен, что те, кто нарочно ищут приключений, просто не умеют устроить свой быт. Аристократ чувствует любовь к своей земле, народу, своему языку и культуре. Он понимает, что история семьи, породившей его, определялась историей его земли. Аристократ подобен дереву – он укоренён в родной почве, но семена его долетят куда угодно.

«Кодекс аристократа»

Нельзя сказать, чтобы десятилетняя профессиональная карьера Томаса Лонга складывалась особенно удачно – хотя, казалось бы, у него было всё, что для этого нужно.

Он обладал логичным и гибким интеллектом, способностью к обучению, был общителен и мог мыслить творчески – и всё же продвижение по службе получали другие, куда менее достойные кандидаты.

Оказалось, что эти качества востребованы только в объявлениях о вакансиях, а для успеха в настоящей офисной жизни необходимо совсем иное: хитрость, услужливость, вероломство и, главное, болезненное желание возвыситься над другими.

Томас Лонг, лишённый подобных черт, к сожалению для себя понял, что со времён Макиавелли ничего не изменилось, да и, наверно, не изменится никогда.

Ему ничего не стоило освоить офисные шахматы, научиться искусству подковёрных интриг; и, конечно же, он был совсем не против повышения в должности и окладе – но не любой ценой.

Не раз доводилось ему наблюдать, сколь многим жертвует человек, посвятивший себя карьере, как он хитрит, унижается, тратя последнее душевное здоровье на свои коварства.

И всё это для того, чтобы на более высокой должности стать карликовым диктатором, озлобленным и неврастеничным, наслаждающимся маленькой властью, жаждущим почитания подчинённых и одновременно унижающим их.

Томас Лонг, видя это, пообещал себе подавлять ростки карьерных амбиций и выработал собственные правила поведения на работе.

Он решил, что будет честно выполнять поставленные задачи, по возможности ни во что не вмешиваться и никому не мешать, в конфликтах занимать нейтральную позицию, стараться не перечить начальству и в целом не ожидать от него ничего хорошего.

Но даже такое стоическое отношение к своей корпоративной судьбе не помогло ему справиться с потрясением, которое он только что испытал.

Неожиданность, несправедливость и необъяснимость увольнения так обескуражили его, что не было никаких душевных сил размышлять о случившемся.

Томас Лонг не обдумывал стратегий борьбы за старое место и не прикидывал вариантов новой работы, он был разгромлен и подавлен свалившейся на него нелепостью.

Он шёл по улице без цели и направления, в ушах крутилась лишь навязчивая мелодия бессмысленной песенки, а в глазах вспыхивали красные кляксы.

Когда его рассудок, наконец, включился, он остановился и огляделся по сторонам, пытаясь понять, куда же ноги привели его.

Томас Лонг стоял перед входом в магазин колониальных товаров, по-прежнему в центральной части города, хотя уже довольно далеко от изгнавшего его офиса.

Ему доводилось бывать здесь и раньше: считалось, что сюда привозят лучшие в городе восточные благовония, ароматические масла, редкие сорта сине-зелёного китайского чая и отменный кальянный табак.

Иногда Томас Лонг позволял себе удовольствие правильной чайной церемонии, для этого у него был даже специальный бамбуковый столик, глиняный чайничек и крохотные рюмки-чашечки.

Он вошёл в магазин, прошёл вдоль ароматных полок с едой и специями и вдруг заметил лестницу, ведущую на второй этаж.

Около лестницы была табличка «Верхний этаж. Эзотерические товары и услуги. Гадания. Толкования снов».

Раньше он почему-то не замечал ни лестницы, ни этой указующей таблички, и вообще не знал, что в этом магазине есть второй этаж.

Томаса Лонга не слишком интересовало что-либо эзотерическое и оккультное, но предложение о толковании снов вдруг зацепило его.

Ему самому показалось странным, что сегодняшний эфемерный сон волновал его сейчас больше, чем объективная реальность обидного увольнения.

Томас Лонг поднялся вверх по лестнице и вошёл внутрь.

Когда раньше он видел по телевизору интерьеры оккультных салонов, ему делалось смешно.

Он не мог поверить, что в наш просвещённый век кто-то может всерьёз относиться к этой мишурной атрибутике, ко всем этим хрустальным шарам, золочёным маятникам, свечам и зеркалам.

А магические пассы шарлатанствующих мадам напоминали ему бесталанную школьную самодеятельность.

Но когда Томас Лонг живьём вошёл в этот зал, он невольно вздрогнул от внезапно охватившего его жаркого холодка в теле.

Ему показалось, что словно невидимый колпак упал сверху, стало страшно и душно – и чуть ниже сердца он почувствовал какое-то жжение.

Глава шестая

Аристократ обладает развитой интуицией. Ему свойственна мистическая настроенность. Он с почтением относится к разным духовным традициям, ритуалам, священным текстам и прорицаниям. Аристократ внимателен к деталям и нюансам, но они не заслоняют его взора от главного. Он умеет отличать подлинное от фальшивого, а наносное от действительно значимого.

«Кодекс аристократа»

Вдруг откуда-то из-за портьеры, отгораживающей соседние помещения, выскочила девица – с перекошенным лицом, косая, простоволосая, в заплатанной кофте.

Она схватила Томаса Лонга за руку, подтянулась к его уху и стала напряжённо шептать, брызжа слюной:

«Не ходи к ней, чёрная она. Сколько людей со свету уже сжила, а сама не умрёт никак. Всё потому что Господь не хочет принимать её к себе, потому как ведьмачка она и дьяволица. Не ходи к ней, назад возвращайся, пока цел».

Томас Лонг мягко оттолкнул блаженную, и она тут же скрылась за лестницей.

«Про кого это она так, интересно?» – подумал он и огляделся по сторонам.

Сразу стало ясно, о ком его предупредили: в помещении была всего одна женщина, довольно пожилая.

Вид её был грустный и глубокий; она сидела под большой иконой и нагруженными перстнями пальцами трогала лакированные карты, беспорядочно разложенные на сукне перед нею.

«Тебе эта дурочка про меня что-то дрянное сказала, – первой начала разговор она, – Люди не любят меня, потому что я глядя в глаза говорю им скрытые их страхи, то, в чём они сами себе боятся признаться. Они думают, что боятся меня, а на самом деле боятся себя. И платят мне зломыслием за свой страх».

«Да я даже и не разобрал, что она сказала, – соврал Томас Лонг. – Шепелявая очень, прошипела что-то…»

«Зачем искал меня?» – строго спросила колдунья.

«Просто гулял по магазину, чай себе улунский присматривал – да вот поднялся посмотреть, что здесь происходит», – непринуждённо сказал он.

Женщина едва заметно усмехнулась, но тут же посерьёзнела.

«Вижу я, с чем пришёл ты ко мне. Тревога твоя сильна, но любопытство сильнее, поэтому ты решился спросить меня. Не знаю, что именно случилось с тобой, но чувствую, что было какое-то видение, и что это видение изменит тебя».

Томас Лонг вздрогнул от таких слов, но попытался сыграть спокойствие.

«Да нет, не видение. Просто сны разные снятся. Так, ничего особенного. Вот сегодня ночью тоже приснилось…»

«Что же приснилось? Расскажи мне».

«Я не помню точно всех деталей, но основной смысл в том, что во сне была лошадь, и будто я способен понимать её лошадиную речь, а вот человеческий язык вроде как перестал понимать и…»

Колдунья прервала его на полуслове:

«Дай мне левую руку, я сама посмотрю твой сон».

Она взяла его руку в свою ладонь и погрузилась в молчание и задумчивость.

Потом поглядела на него, и ему показалось, что глаза её совсем помолодели, сверкнули юной искрой.

«Я знаю, что значит твоё видение, но не могу сказать всего. Скажу тебе только, что карлик – это ты сам, каким ты был прежде, а лошадь – тоже ты, но не весь ты, а часть тебя. Вы с ней, с лошадью, единое целое. Это как тот памятник рыцарю на площади нашего города, который весь – и наездник, и лошадь – вылит цельно из одного куска металла. Ведь ты тоже теперь – рыцарь, с гербом».

«Но что это значит? Я не понимаю, о чём вы говорите. Какой рыцарь?» – спросил он.

«Я и сама не знаю, но вижу тебя как будто на средневековой гравюре. Иди и не тревожься. Кому надо сами тебя найдут. Тебя уже ищут – и это во благо».

Она посмотрела на оторопевшего Томаса Лонга, не сказав слов прощания, но он понял, что она всерьёз прощалась с ним.

To koniec darmowego fragmentu. Czy chcesz czytać dalej?