Czytaj książkę: «Егерь императрицы. Виват Россия!», strona 3
– Кого-о? – не понял Алексей.
– Ну нашу, русскую старинную породу из Вятки, из самых северных лесов, – пояснил тот. – Она, может, и не такая рослая и статная, как орловская, нет в ней мощи, как у тех же битюгов, и для верхового боя, пожалуй, не очень, зато вот в тройке самая удалая. И красивая! – Он покрутил головой. – Ни у одной другой такого антиресного окраса, как у неё, нет. Вдоль всей спины – ремень, тёмная полоса ото лба и до кончика хвоста идёт, шерсть густая, длинная. Лошадка никаких морозов не боится, неприхотливая, а нрав какой у неё добрый, никакая другая порода с ней в этом не сравнится.
– Хорошая лошадка, – согласился Алексей. – Только ведь для кавалерии, Харитон, не подойдёт она. Казне такая порода вовсе без надобности.
– Ну да-а, а для себя, для души, для извоза можно ведь? – жалобно промолвил, посмотрев на него, конюх. – У нас ведь не только одна лишь война на уме, но и мирское дело? Можно и башкирских лошадок немного взять, чуток кровь ей свежую дать, те тоже ох и хороши-и. И стоить больших денег такие лошадки не будут.
– Ладно, пиши запрос в управление на пару десятков голов. – Алексей махнул рукой. – Думаю, найдём на твою вятскую деньги. Только ведь придётся ещё одну конюшню с загоном ставить. Как, Захар, сумеете к зиме её построить?
– Да чего, построим, – проговорил тот, усмехнувшись. – У меня как раз в октябре плотницкая артель из Сухиничей подойдёт, как только урожай у себя в полях приберёт. Главное, весь материал сюда завезти. Это уж давайте, Харитон, за вами дело будет.
– Да-да, всё завезём, всё тут подготовим, – заверил конюх. – А за конями я сам с Ильюхой скатаюсь. Он медалии на свой зипун поверху нацепит, умные слова будет говорить и бумагами шуршать, а я щёки стану надувать, глядишь, и сторгуемся с вятскими подешевше. Там как раз после уборочной большая ярмарка будет, небось, уж не станут большую цену ломить. – На том и порешили.
В полях шли посевные работы, крестьяне спешили положить зерно в тёплую и пока ещё сырую землю. Помотавшись, Алексей чаще всего приезжал в усадьбу уже к ужину. Как и раньше, собирались за большим круглым столом все близкие. Детвора, поев быстрее всех, неслась играть дальше, а взрослые засиживались за чаем затемно. Поговорить всегда было о чём.
– Ты уж там, Лёша, поспрашивай про Ильюшку, – наставляла мужа Катарина. – Скоро ведь год, как должен был из кадетского корпуса выпуститься, так ведь и нет от него никакой весточки. Лишь бы в горячее место не попал, молодой ведь совсем, ретивый.
– Не переживай, ну ты чего? – успокаивал её Алексей. – Сейчас и горячих мест никаких нет. Персидский поход закончился, ещё толком и не начавшись, на Кавказе Ильюхи не было, я узнавал. В Польше всё давно успокоилось, всех бунтарей Суворов по домам разогнал, а самых рьяных в Сибирь отправил. Российская империя нынче никаких войн не ведёт. А то, что он весточку нам не прислал, так почта сама знаешь как работает. Все бы письма передавали через неё, кто хотел, никаких почтовых карет бы не хватило на перевозку. Наверное, в каком-нибудь полку сейчас в строю стоит, твои и бабушкины пироги вспоминает.
– Эх, увидеть бы его ещё хоть разок, – утирая платочком слезу, проговорила, расчувствовавшись, Йована. – Самый первенький ведь, беленький весь такой, шустрый и ласковый. А как на Буге чуть не утонул, с причала упав, помните? Ты, Алёша, как раз в Крыму с егерями тогда был. Казацкий старшина Тарас его спас, из воды вытащил, у него уже и глаза были закрыты. Я думала, помру вместе с ним прямо там на берегу. Слава Богу, ожил мальчишечка.
– Господи, мама, ну ты зачем такое вспоминаешь? – Катарина, подойдя, обняла старушку. – Опять ведь спать не сможешь, всю ночь голова будет болеть. У каждого из наших сорванцов чего-нибудь да было такое, дети ведь, попробуй за ними уследи. Вон даже позавчера Колька бок разодрал. Ух, пострел! – Она погрозила сыну пальцем. – Что вот нужно было только в этом овраге?!
– Да мы там кошку с дерева снимали, – ответил за него Егорка. – Ну чего она сидит наверху и орёт? А Коля полез, ветка и обломилась. Да он не плакал совсем. Ну, почти, – проговорил он, шмыгнув носом. – Самую малость если только.
– Так, вы мне обещали по деревьям не лазить, пока на перекладине подтягиваться не научитесь?! – нахмурившись, произнёс Алексей. – Всё, дядя Захар перекладину-турник вам поставил, значит, с завтрашнего дня начинаете каждый час к ней подходить и подтягиваться. Утром покажу вам, какие упражнения бывают, потом и вы их научитесь делать. Не будете лениться – руки, как у обезьян, будут цепкие и крепкие, ни за что с дерева больше не упадёте.
– Папенька, а можно сейчас? – спросил Коля. – Мы не хотим до утра ждать, мы хотим уже сейчас начать заниматься.
– Да отстаньте вы уже от отца, – попросила Катарина. – Дайте, он с нами посидит, весь день ведь его не видели. И вам нечего носиться, садитесь ближе к лампе, книгу вместе почитайте. Перед сном это самое лучшее дело, никуда ваша перекладина от вас не денется.
Глава 5. В путь
Отшумели первым громом весенние майские ливни, на деревьях вот только проклюнулись листочки, прошла всего лишь неделя, и все они стояли уже зелёные.
– Старики в деревнях говорят, что хороший год будет, – оглядывая дружные всходы озимых, заметил Лазарев. – Лишь бы только затяжные заморозки не ударили. Может, через недельку тронешься, Алексей Петрович? Как раз дороги после дождей к тому времени совсем просохнут.
– Надо ехать, Кузьмич, – покачав головой, ответил Егоров. – По моим расчётам, полк уже к Москве выходит, а там-то по Главной Государевой дороге он гораздо быстрее двинется. Вот будет дело, если егеря без своего полкового командира в столицу зайдут.
– Ну да, без хозяина оно, конечно, неправильно будет, – покачав головой, промолвил Лазарев. – Понимаю, войско-то государю представлять самому надо. А дела́ что? Дела, они завсегда здесь будут.
– Ну ладно, хоть и полтора месяца, а всё равно ведь выгадал, – пожав плечами, проговорил Алексей. – Вон даже большое колесо на плотине при мне закрутилось, станки в главном цеху почти все заработали, отсеялись почти вчистую на глазах. Ещё бы, конечно, на пару недель тут задержаться, Чуканов сказал, что вот-вот – и малый пруд начнут набирать, а там уж неделя – и опытный цех заработает. Но нет, никак нельзя более тут оставаться. Посмотрим, если государь будет милостив, может, и даст хотя бы на полгодика отлучиться в поместье, как раз ведь его-то и не догулял – отозвали в поход.
– Было бы хорошо, если бы приехал, – вздохнув, заметил Лазарев. – Тревожусь я, Алексей Петрович, траты уж больно у нас большие идут. Станки и машины ужасть сколько стоят, да и работный люд, мастера, за копейку ведь работать не будет. Вся денежная подушка наша, что в банке лежала, за этот год поистратилась. И ведь с последней осенней выработки от масла и крахмала ничего почти не осталось, а до нового прихода о-го-го сколько ещё ждать.
– Понимаю твою тревогу, Кузьмич. Самые большие траты сейчас на запуск завода у нас были. Ничего, теперь-то уж полегче пойдёт. Подсолнечника на четверть больше к прошлому году высадили, картофеля чуть ли не на треть. На следующий год и сахарный завод с винокурней, глядишь, заработают, вот и ещё товар для сбыта у тебя прибавится. А там, думаю, и оружейный, опытный заводики начнут свою продукцию выпускать.
– Да ладно – оружейный. С казны ведь, Алексей Петрович, всё одно первую тройку лет особого прибытка не будет. Посчитали уже, с фузеи едва ли рубь с полтиной прибыли наберётся, со штуцера – два, а мороки-то с ними сколько? И отпускную цену ведь не поднять, государева закупка – это вам не шутки.
– Не переживай, скоро мирную продукцию начнём делать, – успокоил купца Егоров. – Дай только срок, пусть наши заводские казённую пока освоят, примерятся, приработаются в цехах, а в следующий мой приезд уже и за неё возьмёмся. Есть у меня на примете то, что хороший прибыток даст.
– Ну-у, дай-то Бог, – примирился Лазарев. – По стекольным мануфактурам я в эту осень после Нижегородской ярмарки сам проскочу. Коли смогу найти то, что ты наказал, значит, сразу закуплю, а нет, так, значит, целевой заказ сделаю.
– Добро. И по масла́м, по отдушке расстарайся, лучше без лишних посредников у персидских купцов в Астрахани или у турок прямо из Стамбула или Варны брать.
– Понял, понял, сам об этом уже думал, – сказал Лазарев. – На Нижней уже с хорошей наценкой всё это продаётся. Хоть самому в иноземщину едь. По Егорке хотел я поговорить. – Он посмотрел пристально на Алексея. – И так и эдак с бабкой кумекали, с ним самим говорили. Мал он, конечно, ещё для серьёзного разговора, но задатки-то отцовские, они видны. Вона как глаза горят, когда в мастерской около Архипа крутится и Николашка с ним же. В прошлый раз в каретную по делу захожу, они там на верстаке чегой-то ладят. Макар им, как правильнее надо, показывает, а они уж такие счастливые. Макарка говорит, что руки на месте у наших мальцов, по два раза объяснять им не нужно, как многим подмастерьям. Вот я и думаю, может, оно и правильно, пусть и Егорка вместе с Николашкой в эту самую Артиллерийскую, «жинерную» школу3 идёт. Там как раз по душе им учиться будет. Опять же вместе держаться всегда легче, чем поодиночке.
– Согласен, Иван Кузьмич, – произнёс Алексей. – Мы вот точно так же с Катариной думаем, обсуждали уже не раз. Рад, что мысли с вашими совпали. Но заметь, никого в этом решении не принуждали. Если всё так само собой сходится, давай уж мальчишек начнём к поступлению готовить, в этой школе особый упор на математические науки делается, так что пусть постигают их, а уж на следующий год повезу их в столицу.
– Эх-х, растут птенчики, вылетают из гнезда, – вздохнув, проговорил Лазарев. – Вроде и маленькие ещё, скакать бы да бегать, а вот же во взрослую жизнь уже надобно отдавать. И ничего тут не поделаешь.
– Ну-у, не плачь, солнце моё, – прижав голову Катарины к груди, проворковал ей на ухо Алексей. – Не в военный ведь поход собираюсь, а в столицу. Или сам скоро обратно прикачу, или вас к себе туда выпишу, а скорее всего, за вами приеду. Жаль, государыни матушки нет, сейчас бы тебя ей в твоём новом шёлковом платье уже представлял. Ну не плачь.
– На душе у меня тревожно, Лёшенька, – прошептала Катарина. – Даже когда на войну уходил, и то не так тревожно было. Обещай быть осторожнее, там в этих дворцах опасней, чем в походе. А про нового государя ведь какие только слухи не долетают.
– Тише-тише. – Алексей приложил к губам супруги палец. – Всё будет хорошо, я ни в каких дворцовых интригах не замешан, служил державе всегда честно, так что всё будет ладно, не переживай. И ты не хнычь, Настя, невеста на выданье уже, а всё туда же, следом за мамкой сырость разводишь. – Он обнял взрослую, семнадцатилетнюю дочь. – Скоро в столице на бал с ней вместе выйдете, все женихи от красоты такой неописуемой обомлеют. Так что не скучайте и шейте тут пока платья. Ребята, ко мне! – Алексей махнул рукой, и стоявшая с влажными глазами троица ринулась к отцу.
– А-а-а! Папенька-а! – не выдержав, заревел самый младший, Лёшка.
– Отставить сопли! – шуточно рявкнул тот, обнимая сыновей. – Сейчас, глядючи на вас, девчонки ещё сильнее заревут. Держаться, нюни не распускать! За главных мужчин остаётесь!
Рядом были такие же мокрые проводы у семьи Гусевых, а вокруг на усадебном дворе стояли самые близкие их люди, отставные инвалиды-егеря, дворня и вся поместная, работная старшина́. Хозяйские проводы, они такие.
Как ни тяжело было прощаться, но вскоре сопровождаемые стайкой поместной детворы две лёгкие, крытые кожей пролётки выскочили на ведущую к Козельску дорогу.
– Но-о, родимые! – прикрикнул Макарыч, подгоняя лошадок. – Застоялись уже, пошли, пошли-и!
Дорога была известная, через Козельск можно было проскочить прямо на Сухиничи и уже там сворачивать на большой Московский тракт, но Алексей выбрал внутренний губернский просёлок, и, переправившись через Оку, уже к обеду следующего дня егеря были в Калуге. Проехав немного по растянутым городским предместьям, вскоре пролётки были у расположения Ингерманландского полка. Командир его барон фон Эльмпт был у себя в штабе.
– Нет-нет-нет, ваше превосходительство, уж на этот раз вам не удастся отказаться от моего приглашения отобедать в моём доме, тем паче его не стыдно и показать сейчас, только недавно ведь ремонт в нём закончили, – пресёк он попытки Алексея увильнуть от приглашения. – А уж как Машенька будет вам рада! Так мало знакомых лиц вокруг, а жизнь в провинции сера и безотрадна.
Делать было нечего, и Алексей с Гусевым Сергеем были вынуждены поехать с бароном.
– Только на час, Филипп Иванович, никак не больше, – предупредил полковника Егоров. – Нам нужно успеть ещё до ночи в Малоярославец заехать, иначе потемну до постоялого двора придётся добираться, а с нашими разбитыми дорогами это, сами знаете, очень рискованное дело.
– Так у нас лучше переночуете, ну куда же вы так спешите?! – Барон всплеснул руками. – Шесть десятков вёрст ведь ещё до него? Эдак и правда нам не поговорить даже как следует, а ведь есть о чём.
– Потому и заехал к вам, Филипп Иванович, – признался Алексей. – Чтобы с глазу на глаз. Я-то из Персидского похода и сразу в поместье заскочил, не знаю вовсе, что сейчас в большом мире делается. А вы всё же при исполнении тут, небось, много всяких новостей до вас из столицы долетает?
– Да уж, изрядно, – хмыкнул тот. – А давайте-ка вы ко мне, Алексей Петрович, в карету пересядете? – предложил он. – Вот там мы и поговорим, а то за обеденным столом уж и не посекретничать нам будет.
Отказываться было грех, и весь путь до дома, занявший минут пятнадцать, Алексей проехал в карете барона за приватной беседой.
– Совсем недавно, в первый день Пасхи, в московском Успенском соборе Павел Петрович короновался, – приглушённо рассказывал Егорову Филипп Иванович. – И тут же публично, при стечении огромных толп народа, самолично зачитал новый закон о престолонаследии. Так что теперь мы опять вернулись к принципу наследования престола самым старшим сыном монарха, отменённому Петром Первым ещё в двадцать втором году. Более, как это было раньше, наследник назначаться теперь уже не сможет. Про Манифест о трёхдневной барщине вы, Алексей Петрович, сказали, что уже слышали. Недавно через курьера поступило «Установление для орденов кавалерских российских», с ним же подробное расписание проведения церемонии вахтпарадов, а до этого в войска прислали списанные с гатчинских новые уставы: «Воинский устав о полевой и пехотной службе», «Воинский устав о полевой кавалерийской службе», «Правила о службе кавалерийской». Проштудировал я их все, и знаете, сказать ничего плохого, в общем-то, не могу, довольно всё чётко и подробно в них расписано. Надо признаться, что петровский устав давно уже устарел и ждал своих изменений. Единственное, с чем я никак не могу согласиться, так это с принижением статуса офицера. Нижним чинам теперь позволено на них жаловаться. Строго наказывать солдат можно сейчас лишь в исключительных случаях, а вот для господ офицеров нынче введена уголовная ответственность за жизнь и здоровье подчинённых. Ещё введён запрет и на привлечение солдат к работам в личных имениях или к тем работам, которые не имеют отношения к службе, со строгим наказанием за его нарушение, вплоть до разжалования и отправки на каторгу. Представляете?! В офицерский состав отныне позволительно лишь входить выпускникам военно-учебных учреждений, которые успешно сдали экзамены на грамотность и знание уставов. А вот отпуска господам позволительно теперь брать не более 30 дней в год, притом как нижним чинам они установлены только лишь на два дня меньше. Поговаривают, что даже награды хотят для солдат придумать, что-то такое вроде Аннинской медали или знака, что ли, не понял пока сам.
– Ну-у, пока ничего такого плохого я в этом всём, Филипп Иванович, не вижу, – пожав плечами, произнёс Алексей. – Если офицер храбрый, умный и умеющий вести за собой подчинённых, думаю, ему не составит большого труда завоевать у них авторитет и наладить правильно службу.
– Так уже всеми этими нововведениями, ваше превосходительство, этот самый авторитет-то ведь и роняется! – воскликнул в сердцах фон Эльмпт. – Ну никак нельзя в нашей армии воли солдатам давать, попробуй потом их в бой на картечь повести! Уговорами и просьбами убеждать? А то, что всех польских повстанцев во главе с их предводителем Костюшко велено было на волю отпустить, не слыхали? А его ещё и огромной суммой к тому же ведь наградили, на приём ко двору позвали. А вот его победитель генерал-фельдмаршал Суворов, напротив, в опалу нынче угодил. Вместе со своими ближними штаб-офицерами в Кобринские имения сослан.
– А вот это очень плохо, – помрачнев, проговорил Алексей. – Такие гении полководцы, как Александр Васильевич, рождаются крайне редко. Потерять его для отечества – беда. Вы, я вижу, что-то слышали об этом, Филипп Иванович, расскажите, пожалуйста, поподробнее.
Карета остановилась у большого двухэтажного дома с колоннами у парадного входа, а двое сидевших в ней всё продолжали приглушённо беседовать.
– Слышать-то я слышал, ваше превосходительство, может, конечно, и не всё, – пожав плечами, произнёс полковник. – Но вот что до меня дошло, то я и вам расскажу, и всё это для того, чтобы и вы аккуратнее, Алексей Петрович, были. Потому как время-то нынче непростое, а вам, почитай, прямо ведь на глазах у государя в столице придётся находиться. Так вот, Павел Петрович затеял в государстве большие реформы, и армию он, само собой, стороной обойти никак не мог. Какие-то нововведения его, я согласен, полезные, а какие-то весьма и весьма спорны. Многое в делах преобразований у нового нашего императора отличается большой резкостью, непродуманностью и тягой к формализму. Я ведь сам, несмотря на свою фамилию, считаю себе природным русским, и вот это вот насаждение прусских порядков, муштра и всевозможные вахтпарады, тесный прусский мундир, букли и косы с пудрой – это всё не по мне. А вы же знаете Александра Васильевича, неужели он смолчать сможет? Одни только его прилюдные высказывания чего стоят: «Русские прусских всегда бивали, что ж тут перенять?» или вот «Пудра не порох, букля не пушка, коса не тесак, и я не немец, а природный русак». Каково? Это ещё Павел держался как-то до поры, терпел, но после большого февральского смотра войск и проведённых ревизий грянул гром! Суворов вместе с пятью другими фельдмаршалами был уволен в отставку без права ношения мундира. По Александру же Васильевичу и ныне ещё идёт следствие, а вы же знаете, как оно у нас – будет команда, чего даже и нет и не было никогда, ретивые людишки всё одно накопают. Нужна растрата? Будет вам растрата. Нужен заговор? Не извольте беспокоиться – будет вам ещё и заговор.
– Скверно, – тяжело вздохнув, произнёс Алексей. – В Европе большая война разгорается, вот-вот и нас в неё втянут, а мы без лучших своих полководцев остаёмся.
– Вот и я о том же, – подтвердил фон Эльмпт. – Так что и вы, Алексей Петрович, осторожнее. Ну что, а мы уже приехали, вон у входа Емелька мнётся. Пока тут стоим и беседуем, небось, давно к Машеньке мальчишку с известием послал. Как вам домик? – Выйдя из кареты, он кивнул на огромное строение.
– Хоро-ош. А вы скромник, Филипп Иванович, такую красоту домиком называть, у меня в Санкт-Петербурге мой раза в три меньше.
– Ох, Алексей Петрович, скажете тоже, там-то ведь столица, – вздохнув, заметил полковник. – А в ней и малый флигелёк за провинциальный дворец, как вот здесь, сойдёт. Пойдёмте, господа. – И, опираясь на лакированную трость, зашагал к мраморной лестнице. – Сергей Владимирович, ну что же вы отстаёте, пойдёмте, пойдёмте, сейчас нас горячим накормят. Емеля, солдат на кухню отведи! – приказал он открывшему настежь массивные двери приспешнику. – Пусть Аглая там накормит их и в дорогу побольше даст.
– Понял, барин, будет исполнено. – Тот преклонил голову, пропуская гостей.
На площадке между этажами широкой парадной лестницы, застеленной снизу доверху малинового цвета ковровой дорожкой, стояла сама хозяйка дома баронесса фон Эльмпт.
– Филипп, ну что же ты не предупредил меня?! – воскликнула она, краснея на глазах. – Если бы я знала, что у нас сегодня гости, да ещё и такие!
– Не извольте беспокоиться, Мария Ивановна. – Алексей глухо стукнул каблуками о ковёр и поцеловал поданную одетую в шёлковую перчатку руку. – Мы с Владимиром Сергеевичем к вам буквально на полчаса. Филипп Иванович так настаивал, что было бы верхом неприличия ему отказать.
– Разрешите представиться, подполковник лейб-гвардии егерского полка Гусев! – Сергей, так же как и командир, стукнул каблуками сапог и приложился к поданной ему дамской ручке.
– Никаких полчаса, уговор, господа, был, что вы не менее часа у нас будете! – воскликнул барон. – Машенька, дорогая, у нас ведь найдётся, чем накормить голодных офицеров? Они с дороги. Да, признаться, и я сам порядком проголодался.
– Я уже распорядилась, дорогой. Вы так долго сидели в своих каретах у входа, что я успела до полусмерти заскучать, – обиженно сложив губки, проворчала баронесса. – Ну и о чём можно было там беседовать, зная, что жена умирает со скуки?
– Политика и война, дорогая. – Полковник развёл руками. – О чём ещё могут говорить господа офицеры?
– Фи, как это банально! – Мария Ивановна покачала неодобрительно головой и сама взяла под руку Егорова. – Алексей, я надеюсь, у тебя для меня есть что-нибудь интересное, то, что можно рассказать заскучавшей в провинции молодой женщине, а не это вот всё? Учти, проказник, ты мне должен за то, что убежал мальчишкой тогда в юности на войну с этим своим штуцером.
– Хорошо, Мария Ивановна, но я даже представить не могу, что же вас может заинтересовать, – пролепетал Алексей, шагая под руку с хозяйкой дома.
– И перестань называть меня Марией Ивановной! – воскликнула баронесса. – Неужели я так старо выгляжу?! Для тебя я прежняя подружка детства Машенька Троекурова, а ты мой герой-мальчишка! А рассказывать ты мне будешь… – И она закатила глаза, задумавшись. – А расскажи-ка ты мне о Зимнем дворце и о приёме у императрицы Екатерины?! Тебе ведь туда, я знаю, посчастливилось быть приглашённым? Какое на ней было тогда платье? А в какое были одеты другие присутствующие дамы? А фрейлин видел? Во-от! Ну же, и о них тоже расскажи! Каков сам дворец? А стены внутри расписаны или покрыты бархатом?
Вопросы так и сыпались на Алексея как из рога изобилия, и целый час, сидя за обеденным столом, он вынужден был рассказывать обо всём увиденном в деталях и подробностях.
– Дорогая, ну дай ты уже нашему гостю ложку ко рту поднести, – в который раз пытался остановить поток вопросов барон. – Их превосходительство ведь так и уедет от нас голодным.
– Он прекрасно со всем справляется, в отличие от некоторых. – Супруга обожгла его негодующим взглядом. – Вон как усердно пережёвывает разварную говядину! Именно такую, кстати, господа, и готовили повара для государыни, шпиговали её салом, мариновали три дня, а потом в этом же маринаде томили в духовом шкафу и подавали с отварным картофелем. Правда ведь вкусно?
– Изумительно! Превосходно! – воскликнули одновременно егеря.
– Ну да, мои повара получше многих княжеских готовят, а уж тем паче лучше всех в этой провинции, – согласилась хозяйка. – Знала бы, что у нас гости будут, и больше бы блюд наготовили. Не представляю даже, что теперь подавать на столичных обедах станут. Новый-то государь, как я слышала, французскую кухню не очень-то жалует. Требует самую простую еду подавать. Особые, большие обеды при дворе и вовсе даже запретил. Все сервизы на монеты переплавил. Ефросинья! – подозвала она прислуживавшую горничную. – Подай гостям мясо ягнёнка с овощным гарниром.
После чая с десертом начали собираться.
– Уговаривал я их уже остаться, – пояснял опечаленной супруге полковник. – Как только ни убеждал, не соглашаются, потому как спешат очень.
– Значит, так уговаривал, что не остались, – проворчала та. – Ладно, Алексей, в следующий раз просто так не отвертишься. – Она хлопнула его веером по плечу. – Про долг передо мной ты, надеюсь, не забыл?
– Как можно, Маша, – проговорил тот с улыбкой. – Буду в Калуге, всенепременнейше заеду к вам с Филиппом Ивановичем. Нарочно теперь всё время буду думать, что же ещё интересного тебе рассказать.
– Обманщик. – Баронесса покачала недоверчиво головой. – Ну ладно, жду, и навести, пожалуйста, как только приедешь в столицу, Сашеньку. Истосковалась я уже по своему малышу. Передать бы ему кушанье из дома, так ведь не довезёте, пропадёт всё в дороге.
– Не волнуйся, я ему и так гостинцы занесу, – успокоил баронессу Алексей. – А вот письмо для него от самых близких будет весьма кстати. Непременно его передам. И если вы сами в Санкт-Петербурге будете, останавливайтесь у меня в доме и живите сколько душе угодно, всё равно он по большей части пустует, семья в поместье предпочитает жить.
– И правильно, – отозвался барон. – Там воздух здоровый, нет такой сырости и гари от тысяч печных труб.
– Ну что ты говоришь, Филипп! Какая сырость, какая гарь?! – Маша закатила глаза. – Господи-и, и это мой муж!
До пролёток офицеров провожал полковник, баронесса вышла на балкон и грустно смотрела на отъезжающих.
– Не обращайте внимания на ворчанье супруги, Алексей Петрович, – проговорил приглушённо фон Эльмпт. – С утра жаловалась, что голова у неё сильно болит. Как это по-модному нынче называется? Мигрень? По сыну она сильно скучает, подруг здесь не приобрела, общества, почитай, что никакого приличного нет. Если бы раньше судьбу друг с другом связали, глядишь, и господь бы детишек побольше послал, было бы чем заняться, а сейчас-то на старости лет куда.
– Ну уж, какая там старость, Филипп Иванович? – Алексей покачал головой. – У вас ещё всё впереди, может, и правда решитесь?
– Нет, что вы, Алексей Петрович?! – воскликнул тот. – Я ведь вас на два года старше, сорок пять мне уже этой зимой стукнуло. Карьеру надобно делать и встречать старость в генеральском чине. Но для этого хорошая война нужна, а то и правда засосёт провинциальная трясина.
