Ей, Клеопатре сказали,
Что есть на свете кто-то её лучше.
– Ты сильно пожалеешь об этом
Пытать не буду я тебя,
Но вместо тебя, пусть она
Страдает, надеюсь, вы одинаково
Думаете и она скажет те же слова.
Хачатур молча кивнул головой:
– Мы с нею всегда вместе. -
Он знал ещё в начале разговора,
Судьба его предрешена
И он просто бессилен.
Ему оставалось лишь мучиться
Вместе с любимою женою.
А Клеопатра снова
Лихорадочно засмеялась.
На самом деле ей было обидно
Знать и понимать, то, что
Есть на свете истинная Любовь
И Она ничем неустрашима.
Затем грозно закричала,
Зачем-то показывая на него пальцем:
– Увести его!
И Хачатура стражники увели.
Подумав немного, Клеопатра
Села на свой трон, усыпанный камнями.
– Хочу массаж, – сказала она служанке. -
Я превращу эту армянку
В пугало и её муж испугается
От образа своей жены.
Ещё есть дети, я
Заставлю его сказать,
Где хранятся все их сокровища, –
А после принимала ванну.
Ей надо тело ублажать,
Это основная задача приближенных
В тёмном понимании Клеопатры.
А после будет ей массаж,
А уж затем она будет думать,
Каким пыткам подвергнуть Наири.
Никто не может быть лучше Клеопатры,
Она просто несравненна.
Клеопатра даже не понимала,
Что с Наири сравнилась она сама,
А делать этого просто нельзя.
Ведь каждый должен понимать
Что пусть в чем-то, но по-своему
И не прекрасен, и своеобразен,
И в жизни этой, только Богу
Всемогущему подвластен.
И вот после ванны и массажа
Клеопатра, держа в руке
Свою любимую змею,
С ней вела такую беседу:
– Я египетская царица,
Ты же сама мудрость.
Мне нужны сокровища.
Каким же пыткам мне их подвергнуть?
Что бы он все мне рассказал, –
И, засмеявшись, добавила:
– Жену свою он любит,
Значит, с неё и нужно начинать.
Её подвергну пыткам я,
А ему будет очень больно.
Может быть очень скоро я
Стану ещё богаче,
Увеличится моя казна
И я смогу потягаться с самим Римом –
Это моя заветная мечта–
Стать самой всемогущей
В этом прекрасном мире.
Положив змею на место,
Она направилась в тронный зал,
Вызвав к себе начальника тюрьмы,
Ему велела Наири пытать.
– Вначале избейте её кнутом,
Плетью двести ударов,
Затем вылейте на неё помои,
Пусть гниет живьем.
С мужем её поселите,
Пусть он любуется своей женой.
Это плоды и его труда,
Считает же её самой лучшей, -
И при этих словах она злобно засмеялась.
Представляя гнилой запах от помоев
И как будет от неё отворачиваться,
Муж Наири Хачатур, и думалась
Клеопатре, что армянской царице
Очень далеко до египетской.
Хотя у всех на всё свои взгляды.
В тот же день Наири на площадь
Для казней повели, тот, что
Рядом с невольничьим рынком.
Там привязав ее к столбу,
Стали плетью избивать.
Из груди моей прекрасной Наири
Вырывался тихий глухой стон.
Зато было очень слышно,
С каким ужасным свистом
Заносится плетенный кнут.
Палач сил своих, конечно, не жалел,
Выполняя приказ своей царицы.
Толпа народу сразу собралась.
И кому-то было даже смешно
Смотреть, как скрывается боль
В тихом глухом стоне.
Никто из них мою Наири не пожалел.
Всем было всё равно,
Одно лишь любопытство
Двигало людьми: -Интересно за что?
Не каждый знал, что перед ним царица.
А если бы знал, то ему было бы,
Наверно, ещё интересней.
Ведь каждый понимает:
Царь или царица – это каждый у себя,
А здесь ты раб, причем презренный.
Твой бывший титул – только смех.
Людям того времени было интересно
Посмотреть на бывших царей -
Это доказывало лишь собственное могущество.
И каждый себя утешал, что не на
Провинившегося он месте, вот и сейчас
Не все понимали, ведь на таком месте
Мог оказаться каждый.
Зато каждый понимал, как это,
Как это трудно боль унять
И переживал за палача, мол,
Давай еще сильней. Женщина эта
Произвела большое впечатление
На простых и всемогущих египтян.
Она не плакала и не кричала.
Наири моя терпела и радовалась,
Что это не их дети на её месте.
И надеялась на то, что всё,
На этом и успокоиться Клеопатра.
А пока она терпела боль,
Прикладывая все свои силы
И только тихий глухой стон
Выдавал, что силы на пределе,
Она же женщина и она слаба.
Двести ударов немыслимо много,
А Наири моя всё же выдержала.
После, у неё не было сил идти.
На неё вылили ведро помоев
И оставили до вечера на площади.
На мою Наири накинулись осы и мухи.
Египтяне думали, что те её донимают,
Но на самом деле, почуяв волю, Дух,
Они зашивали своими лапками ей раны,
Чтобы спина по меньше болела.
А Клеопатра смеялась, говоря:
– Ну, вот и сгниёт заживо, как будут
Раны её болеть и запах её
Хачатур будет вдыхать.
И вот вечер, Наири в тюрьме,
Она с трудом пришла в себя,
Рядом любимый ею Хачатур,
Он держал её в своих объятиях
И нежно гладил по голове.
– Хач, мы где с тобою? –
Был первый вопрос Наири.
Ей казалось, они уже дома,
Всё плохое уже позади.
Спина, странно, не болела.
В объятьях мужа она согрелась.
– Ты пришла в себя, родная, –
И Хачик её нежно поцеловал.
Руки у него были окровавлены.
Пока избивали Наири,
Он пытался выломать дверь
И на помощь к ней придти,
Но всё оказалось напрасным,
Зато сильно поранил руки.
Теперь у него одна отрада -
В объятьях держать Наири.
Как нежно он к груди жену прижимал,
Как сожалел, о том, что мало
Ей в жизни этой дал.
А как хотелось подарить весь мир
И крыльями любимую наделить.
Мечтал любить и лелеять,
А вот теперь от опасности
Не смог уберечь и заливался,
Мой Хачик слезами, от того,
Что перед коварством бессилен.
Да и Наири моя, придя в себя,
Стала плакать от боли,
А боль, состояла в том, что
Она понимала, что сейчас
От неё дурно пахнет и она
Вся в крови, ах, уж эта
Женская натура, жаждущая
Для любимого быть красивой.
Наири моей совсем не хотелось,
Чтобы её муж в ней разочаровался.
Ей было постыдно, быть в положении,
В котором она сейчас находилась.
Наири стыдилась той грязи,
В которую её втоптали
И от этого стыда она заливалась слезами.
– Любимая, не рви мне сердце, не плачь!
Если бы я только мог, то
Не задумываясь тысячу раз,
За тебя готов страдать.
Готов гореть в аду, лишь бы
Не видеть твои слезы.
Мне очень стыдно пред тобой,
Я от боли тебя не уберег.
Ты здесь страдаешь по вине моей.
Прошу, прости за всё меня.
Я самый счастливый человек,
Счастливый на свете тем, что ты
Любила меня таким, какой я есть, -
И Хачатур нежно целовал Наири,
Держа её в своих объятьях.
Боялся прижать жену покрепче,
А вдруг ей будет больно,
Но ран не чувствовала Наири,
Их залатали осы, мухи.
Они толк поняли в любви
Больше египетской Клеопатры.
За всем этим, конечно, стражник
Наблюдал, и утром, все доложил
Своей царствующей особе.
– Так вот значит всё как,
Ворковали, как голубки, -
И, встав с трона, закричала:
– Вырвать ей волосы и пытать
Её огнем, пока не расскажет всё,
Её молчаливый муж, Хачатур!
– Все будет исполнено! –
С этими словами стражник ушёл.
Всё ещё в объятиях мужа была,
Моя прекрасная Наири,
Пока не пришли стражники
И к кандалам Хачатура
Не закрепили к стене цепь.
Пришли тут же ещё двое
И стали, огонь разводить.
В руках у них прутья из стали.
Они насмешливо на Наири глядели.
Приказ ведь дан – пытать Наири,
А им этого и надо.
Каждый из стражников думал,
Что именно он, сегодня,
Принесет своей царице
Долгожданную для неё весть.
Плохо же они знали Наири,
Ей муж придал больше сил,
Чем было у неё до приезда в Египет.
Один из них взял Наири за волосы
И стал по полу её таскать.
Наири вырывалась, как могла,
Но разведя огонь, другие
На помощь к своему пришли.
Из груди моей Наири
Вырывался глухой стон.
Она пыталась скрыть боль.
Хачатур всё понял,
Он руки свои к ней тянул.
Ах, как мешали цепь и кандалы!
А Хач все вырывался вперед,
Причиняя себе невыносимую боль.
У Наири клок за клоком
Волосы рвали, голова болела,
Как свинец стала тяжела.
Один из стражников спросил
У Хачатура: – Где сокровища? Говори!
Но всё услышав, вмешалась Наири:
– Хачик, помни, мы обречены.
Мы уже ничего не имеем,
А то, что с тебя просят –
Это достояние нашего народа.
Отдать его ты не имеешь права.
– Я все помню, любимая моя.
Не волнуйся, я не предам, –
Хачик виновато в ответ сказал.
– Так вот, кто здесь молчаливый,-
Один из стражников сказал
И с большим рвением стал,
Наири за волосы таскать.
Другой же с раскалённым железом
Стал прижигать тело Наири.
Он жег её железом и не раз.
Она глотала жадно воздух,
Ей казалось рушится Земля,
Было страшно больно… невыносимо…
Казалось сил нет даже дышать.
Она упала, сил нет сопротивляться,
А Хачатур мой пытался вырваться
Из металлических оков.
Он видел Наири без сознанья.
Спасти в силах может только он,
Но, как потом смотреть ей в глаза,
Она же просила не предавать.
Стражникам стало не интересно
Бесчувственное тело пытать.
Отбросив её в сторону, они ушли,
Оставив мужа и жену наедине.
Он плача встал на колени,
Приблизится мешает цепь.
Как хочется Хачатуру жену обнять,
Но даже на это не хватило сил.
Он плакал, рыдал от бессилья,
А Наири без чувств лежала.
Тем временем стражники всё
Доложили Клеопатре.
Та разозлилась ещё сильнее
И вдруг снова захохотала:
– У меня же есть ещё их дети!
Пусть придёт в себя и если
Не расскажут, то детей повесьте
У них же на глазах.
Дайте ему время для раздумья
До завтрашнего утра.
Стражник все передал Хачатуру,
Тот плакал и в ответ
Лишь небрежно кивнул головой,
Молча закрыв глаза.
Он на коленях стоял и пытался
Хоть чуть-чуть, приблизиться к жене.
К вечеру только Наири придет в себя,
Но двигаться не было сил.
Хачик стал кричать, просить,
Чтобы сняли с него цепь.
Взамен стражник к нему подойдя,
Несколько раз ударил его плетью.
К вечеру она пришла в себя.
Наири пить хотела, но язык
Не слушался и она издавала
Только непонятные звуки,
Затем немного успокоившись,
Услышала ласковые слова Хачатура.
Он по имени звал её
И называл самой прекрасной.
Она приподнялась, увидела
Ноги все его в крови и тут вспомнила
Все, то, что утром здесь произошло.
Она подползла к нему поближе,
А он её обнял и песню начал петь:
Как люблю тебя я.
Как мечтаю видеть
Блеск в твоих глазах.
Он освещают мрак
Души моей влюбленной.
Ах, эта ночь, ах это время!
Оно создано лишь для тебя,
Чтобы ты могла насладиться
Ночным звездопадом.
Как люблю тебя я.
Как мечтаю слышать твой голос.
Он ручейком звенит в ушах,
Приближая счастья долгожданный час.
Ах, эта ночь, ах это время!
Оно создано лишь для тебя,
Чтобы ты могла насладиться
Ночным звездопадом.
Как боготворю тебя я.
Как мечтаю вдыхать твой аромат.
Он отгоняет от меня уныние,
В которое я ввергаюсь без тебя.
Ах, эта ночь, ах это время!
Оно создано лишь для тебя,
Чтобы ты могла насладиться
Ночным звездопадом.
Лёгкая улыбка коснулась губ её.
Наири вдруг показалось, что
Прошло, наверно, несколько столетий
С тех пор, как они поженились.
А Хачатур целовал её
Окровавленную голову, сказав:
– Я люблю тебя и такую.
Что волосы, красота не в них,-
Немного помолчав, добавил:
– Если не скажу, где тайник,
Завтра утром повесят наших детей.
Наири сказала: -Я рада, что им
Не придется пережить того,
Что пережито нами.
Нас всех в любом случае убьют.
Смерти нам не избежать, -
И закрыв глаза, Наири заплакала.
А позже, незаметно для себя уснула
В объятиях Хачатура, а он
Не спал, смотрел на звездное небо.
Хачик помощи просил у Бога:
Пусть хоть чуть-чуть облегчит участь
И на немного приблизит смерть.
Не знал плакать или радоваться утру.
Вот утро настало, к ним в подземелье
Спустилась сама Клеопатра.
Осмотрев пленных с ног до головы,
Она насмешливо сказала:
– Я вижу, вам здесь хорошо.
Да, вы у меня неплохо устроились!
Я могу устроить всё намного хуже,
Если не скажете, где сокровища.
Наири же отвечала:
– Это достояние нашего народа.
Тебе из него не полагается доля.
Как исказилось лицо Клеопатры.
Дважды хлопнув в ладоши,
Клеопатра гневно сказала:
– Пятьсот плетей обоим
И кисти рук им переломать,
Чтобы не могли друг друга обнимать,
А то, смотрю им совсем неплохо. -
И Клеопатра ушла в свои покои.
Наверное, на свой любимый массаж.
В тот день, наверно, был самым
Страшным в жизни Наири и Хачатура.
Ту боль невообразимо передать.
Их избили, а затем сломали кисти.
И немые тела в подземелье бросили.
На дворе стояла ночь, когда
В себя с трудом пришёл Хачатур.
Он не мог пошевелить телом,
Но это, в общем, было для него неважно.
Важнее было знать, что с Наири.
Он, как и она, весь в изорванной одежде.
Приглушенно звал Хач по имени её.
Хачик слышал её дыхание,
Но встать или подползти не мог.
Он протягивал к ней сломанные пальцы,
Преодолевая страшнейшую боль.
Она почувствовала его вздох.
Ей показалось, Земля качнулась,
Пододвигая её к Хачатуру поближе.
Наири почувствовала боль по всему телу
И лицо от боли исказилось.
– Наверное, ты меня разлюбишь такую.
У меня нет сил дышать, –
Медленно, но внятно она сказала,
А Хачик ей отвечал:
– Твоё дыхание мне важней всего,
А взгляд светлее солнца.
Ты для меня на свете всё
И ради тебя готов сломать я горы.
Но ты меня, пожалуйста, прости.
Перед коварством я бессилен.
Не могу ничего сделать я.
Хочу, чтоб знала, помнила всегда -
С тобою связан я на веки.
И об одном прошу я Бога,
Чтобы уберег тебя
От всего, что не смогу я.
До безумия люблю тебя!
Ты для меня выше женщины
Любой. Ты, для меня святая!
Легкая улыбка коснулась губ её.
– Как умеешь ты говорить красиво!
Мне жаль понимать, что
Очень скоро расстанемся мы с тобой,
Кто знает, когда и где увидимся мы снова.
Наири в ответ сказала.
– Я придумаю, что-нибудь.
Где бы ты ни была, знай,
Я обязательно приду за тобою,-
Так Хачик мой сказал.
И снова улыбка коснулась её губ.
Она же очень сильно его любила.
И на его слова вот так сказала:
– Ночь…Восход …И снова ночь.
Ветер шумит в листве
И он как всегда прозрачен.
Проходит мимо нас насквозь,
Двигая даже облака на небе.
Ночь…Восход …И снова ночь.
Вода журчит в реке,
И греет душу лишь огонь.
Он светом тени озаряет,
Тепло в сердца вселяя.
Ночь…Восход …И снова ночь.
Время идет по кругу.
И будет день, придет рассвет,
Давайте же выпьем за Любовь,
Она же и создатель жизни!
Так говорили они до рассвета,
Дотронувшись кистями друг до друга.
А утром их на площадь казни поволокли.
Туда и детей их привели.
Стражник задал последний вопрос:
–Где спрятаны сокровища?
Ответ же был – молчание немое.
Он снова повторил вопрос,
Грубо взяв Хачатура за подборок.
Наири не выдержав грубости отвечала:
– Вам они никогда принадлежать не будут.
И стражник подал знак, о том,
Чтобы повесили детей.
И только тут, когда накинули петли,
Среди остальных, Маис и Тигран,
Вдруг узнали родителей в изорванных одеждах.
Неужели эта женщина без клоков волос
Их родная, прекрасная мать?
И крик, раздирающий душу – Мама!
Выкрикнули сразу двое.
Им было восемнадцать и шестнадцать.
И они за две секунды поседели,
Поняв, что пришлось пережить их матери.
Вот взмах руки и повешены дети.
Ах, как люди легко вершат
Того, что не должны.
Решают, там, где не имеют права.
Со страшным горем зарыдала Наири.
Она упала навзничь, а Хачатур,
Несмотря на сломанные кисти, пытался
Её с земли поднять, но не устоял, упал.
Он был, как полотно белый.
Их обратно в подземелье поволокли.
Сил не было идти.
От рыданий тряслись плечи Наири.
Она впервые испытала истинную боль,
Боль за своих детей.
А Хачатур был опустошен,
Всё, что он мог сделать,
Так это обнять её за плечи.
Она сейчас в своём горе
И никого на свете не слышит,
Надо дать время успокоиться.
А Клеопатра принимала ванну,
Для неё сейчас будут танцы танцевать.
Утром следующего дня,
Она велит на площадь привести
Наири и Хачатура. Клеопатра
Уже поняла, что те не скажут
Ей ничего о сокровищах.
Но в ней кипела гордыня
И хотелось унизить, и сломать.
Обойдя вокруг своих пленных,
Она презрительно усмехнулась,
Но встретив обратное презрение,
Исходившее от Наири,
Клеопатра гневно заговорила:
– Значит, муж тебе дорог.
Жаль детей твоих я не пытала, –
Громко стражнику она сказала:
– Повесить его! –
Взглянув на Наири добавила,
– Что же ты будешь делать
Без него, рабыня? -
И громко истерично засмеялась.
Как не хотел мой Хачатур,
Одну оставить любимую жену.
Он попытался вырваться, но
Тело всё болело и его, как пушинку
К виселице повели.
Клеопатра же молча измерила взглядом,
Мою несчастную Наири.
– Если встанешь на колени
И будешь целовать мне ступни,
Можешь умереть с ним вместе.
Тут смеяться пришла пора Наири:
– Я дам тебе ответ, но только
После его смерти.
А Хачатур отчаянно кричал,
Он песню пел для своей любимой,
Пытаясь перед смертью ей
Сил побольше дать.
Он песней с Наири прощался:
Как жаль мне, что ушло, то время,
Когда мы были вместе.
Когда меня ты смехом опьяняла
И вместе мы были от жизни в восторге.
Как хочется мне сказать сейчас
О, том, что ты всех прекрасней,
Но вместо меня пусть Тишина,
Скажет тебе эти прекрасные слова.
Когда-нибудь, там на небесах,
Мы встретимся с тобою снова
И окрыленные счастьем полетим,
Туда, где другим нет места,
Как хочется мне сказать сейчас
О, том, что ты всех прекрасней,
Но вместо меня пусть Тишина,
Скажет тебе эти прекрасные слова.
Мы будем встречать восход солнца
И вместе провожать закат.
Мы будем вместе творить чудеса
И радоваться всему, что рядом.
Как хочется мне сказать сейчас
О, том, что ты всех прекрасней,
Но вместо меня пусть Тишина,
Скажет тебе эти прекрасные слова.
А Наири улыбалась, слёзы текли из глаз.
Ей большего не надо, лишь бы знать
О, том, что они скоро будут рядом.
Будут все вместе жить в другом измерении.
Наири закрыла глаза– его уже нет.
И только губы передавали дрожь,
Прошедшую по измученному телу.
–А может всё это страшный сон? -
На миг в голове пронеслось.
Но, открыв глаза она произносит:
– Это правда…это явь…
И кое-как она приблизилась к Клеопатре:
– Меня на колени поставить решила?
Да, действительно на тебе
Очень красивый наряд, но ты за
Одеждой прячешь гнилое сердце.
Мой Хачатур относя к тебе
Со всем подобающим уважением.
Он приехал к тебе, как друг,
Со мной и с нашими двумя детьми.
Ты же поступила настолько низко,
Что выше тебя в тысячу раз змея, –
Так говорила моя Наири.
А Клеопатра вне себя от гнева закричала:
– Меня посмела со змеёй сравнить?
Перед тобой царица, -
И выхватив меч у стража,
Ударила им по ноге Наири,
Та упала на одно колено.
Подняв меч, Клеопатра отошла,
Дабы не испачкать свои одежды.
– Ну, вот ты и на коленях, -
Царица Египта радостно вскричала.
– Ты хуже змеи, ты грязь и яд.
И умрешь от змей, ядовитых как ты.
А страна твоя превратится
В вассала для другой страны,
В которой так не поступают.
Желая сокровища чужие получить,
Ты лишишься своих, -
Наири Клеопатре сказала.
С искаженным лицом Клеопатра
Набросилась с мечом на Наири
И голову ей отрубила, а после
Гневно, злобно хохотала,
И не слышала, как вдалеке
Раздался гром небесный.
Говорят, именно в то время
Завалилась пирамида Тутанхамона,
Хотя она была из пирамид,
Самой для того времени скромной,
Но любого из современников бы восхитила.
Успокоившись немного Клеопатра
Резко сказала:
– Их останки схоронить в пустыне.
А, если кто-то спросит о них,
То мы все, совсем не видели их.
Они к нам не приезжали
Потерялись где-то в дороге, -
И снова Клеопатра засмеялась.
Она была в восторге от самой себя,
Считая, что все следы она замела.
Слуги исполнили её приказание.
Хотя все эти события не пройдут бесследно,
Через годы их опишет историк Плутарх.
Весть о Наири и Хачатуре дошла
До земли армянской, там во все колокола
Трезвонили, люди в трауре были.
Кто-то говорил, что убийца Клеопатра,
А кто-то, что погибли в дороге.
Одним словом, всё это решила
Достоверно узнать, служанка,
Бывшая у Наири, как сестра.
Друг другом они дорожили,
Хотя служанка Анаит
Была моложе Наири на пять лет.
Когда-то у неё она училась
Танцевать и петь.
Теперь ей было просто страшно
Понимать, что Наири больше нет.
И не будет никогда рядом.
Она решилась на страшный риск,
Решилась ехать в Египет.
Должна она все разузнать
И, если сможет, то привезти
Останки Хачатура и Наири.
Пора в дорогу собираться
И Анаит, не жалея слёз,
Считала свои имеющиеся деньги.
Надо же ей знать, хватит
Ли на еду, чтобы до места добраться.
Пройдя на конюшню, она
Взяла лучшую лошадь
И на ней вдаль понеслась,
Не имея времени для раздумий.
Анаит понимала, действовать
Надо, как можно скорее,
Иначе начнет её грызть сомнение.
Сомнение – сможет или нет.
А сейчас верхом на лошади,
Взяв с собой немного денег,
Анаит направлялась в Египет,
Желая всё, как есть, разузнать.
Дорога неблизкой оказалась.
Что же, это её решение
И она не за что не откажется от него.
Ей не хватало воды и в дороге
Анаит часто голодала,
Но желание привезти хотя бы
Останки, любимых Наири и Хачатура,
Было сильнее встреченных препятствий.
Анаит ехала по пустыне.
И вот она уже допивала последнюю
Воду, деля её с лошадью своей.
Как нежно гладила Анаит лошадку,
Каких только ласковых слов не сказала.
Нежно гладила по шее,
–Верным другом – называя.
Вот впереди какое-то облако показалось.
Анаит поняла – это разбойники.
Что делать ей? Она сошла
С лошади верной своей.
Анаит решила попрощаться с ней.
Лошадь хороша, оставят её разбойники себе,
А её саму, наверное, убьют,
Так думала, плача Анаит,
Сидя в ногах у лошади своей.
А та её подбадривала ржанием,
Видя, что Анаит успокоиться не может,
Присела, как бы говоря:
– Садись, поедим, –
И головой знак вперед подавала.
Лошадь это была любимицей Наири,
Наверно, она поняла все слова Анаит,
Ведь лошади тоже любить умеют.
И в этот раз на лошадином языке сказала:
– Не бойся, я с тобою, попробуем
Сделать всё, что можем.
Анаит вдруг поняла, что лошадь
Зовет её не отчаиваться
И ехать вперед, навстречу судьбе.
– Да ты права, моя красавица, –
Сказала Анаит, садясь.
– Пусть будет так, как Богу угодно,
Плакать не имеет смысла.
А облако пыли приближалось.
Это действительно разбойники были.
Увидев путника вдали,
Они за добычей погнались,
Все восседали на вороных конях.
Удивление их было сильным, когда
Путник им навстречу поскакал,
Это для них явно не свой,
А с чужаком они разберутся,
Поэтому, смеясь, ехали вперед.
Их было человек тридцать
И все вооружены до зубов.
А Анаит мою, вперёд несла лошадь,
Не сильно, но уверенная в силах.
И лошади этой хотелось
Помочь служанке Наири Анаит.
И вот они уже близки друг от друга.
Четко виднеются их лица,
Но лошадь Анаит помчалась ещё быстрее,
А до этого, как бы берегла силы.
Чуя уверенность лошади своей,
Воодушевилась и Анаит,
Решив, что пусть умрет,
Но захватив с собой нескольких
Из этих никчемных разбойников.
Она достала меч, который ей
Не пригодился в битве этой.
Лошадь перед приближением
Разбойников стала громко ржать
И подниматься на дыбы,
Как ни странно, за нею и остальные кони
Стали так же вставать на дыбы,
И, как бы ей в ответ, громко ржать.