Профиль незнакомца

Посвящается Анне Скотт Уильямс, источнику моего вдохновения, и Донни Кайлу Куинну, который помог посеять это семя

Tok. Внутри убийцы. Триллеры о психологах-профайлерах

© Перевод с англ. яз., Бушуев А.В., Бушуева Т.С, 2024

© Издание на русском языке, оформление ООО «Издательство Эксмо», 2024

Солнце еще не успело высушить росу с травы под виргинскими дубами, а воздух уже был таким вязким и мутным, что в нем можно было плавать. Стоял мертвенный летний зной.

В припаркованной на ее улице машине, которую она еще не заметила, терпеливый охотник вытер с лица струйку пота, наблюдая за тем, как Уэстмор-драйв начинает свой сонный бег к середине недели.

Окна небольшого кирпичного дома с белыми ставнями распахнулись около семи, и она впервые появилась в виде смутного силуэта за кухонным окном – почти абстрактный образ за стеклом и противомоскитной сеткой, но тем не менее предмет его желания. Из ее окон доносился запах готовящейся еды – жареного бекона, тостов и кофе, – и убийца впервые за это безмятежное летнее утро ощутил приступ голода.

Где-то в десять на улице стало тихо. Последний сосед уехал на работу, как всегда ровно в 9:50. Запахи из кухни Лэй Кото – так зовут эту женщину – изменились: вместо ароматов обычного завтрака теперь пахло чем-то другим, капустным и вонючим.

Дверца машины открылась. За этим последовали шаги по бетонной дорожке, портфель, хорошая обувь, белоснежная улыбка, визитка.

Они всегда открывают дверь.

Глава 1

Меня зовут Кей Стрит. Имя досталось мне от моего азиатского дедушки, а мои приемные родители наградили меня фамилией. По профессии я частный детектив – вернее, судебный пристав и агент по взысканию залогов. По жизни я завязавший алкоголик, страстно верю в чизбургеры «Кристалл» и пончики «Криспи крим». А еще я бывший профайлер – поведенческий аналитик ФБР. Как я оказалась здесь, на юге, где в большинстве районов Джорджии в глазах местных жителей выгляжу как гребаная иностранка и вообще говорю как последняя деревенщина, остается загадкой, которую Эмили и Говард Стрит так мне и не раскрыли. Знаю только, что они так сильно хотели ребенка, что взяли из приюта и удочерили тощую девчонку китайского происхождения с сомнительными генами. Мои дедушка, бабушка и опекуны были убиты, а моими биологическими родителями были два наркомана и одна исполнительница экзотических танцев. Я их не помню. Вскоре после моего рождения они пустились в бега. Я в состоянии произнести лишь пару слов по-китайски, но моя приемная мать, Эмили Стрит, как никто другой из известных мне людей владеющая искусством намеков, научила меня изящному, пассивно-агрессивному языку женщин-южанок. Родители пытались обзавестись симпатичным белым мальчиком, но было в прошлом моего отца нечто такое, чем они всю мою жизнь наотрез отказывались делиться со мной, из-за чего они получили отказ. Мне потребовалось не слишком много времени, чтобы понять: южане – чрезвычайно скрытные люди.

Я еще в детстве полюбила Юг, всегда страстно любила его и люблю до сих пор. Вы учитесь прощать его за ограниченный ум и проблемы переходного возраста, потому что у него широкое сердце. Вы прощаете ему душное лето, потому что весна пышна и радует глаз россыпью пастельных тонов, потому что ноябрь изумляет пламенем пурпурной и золотой листвы, потому что зима коротка и милосердна, потому что кукурузный хлеб, сладкий чай и жареный цыпленок – такая же важная часть воскресенья, как нарядное платье для церкви, и потому что любой южанин, достойный своего имени, всегда говорит «пожалуйста» и «спасибо». Это легкий воздух и летние лозы, сосновые леса и мясистые домашние помидоры. Это возможность сорвать с персикового дерева плод и дать сладкому соку стекать по подбородку. Это скрытая, но глубокая симпатия к нашим соседям в Алабаме, которые вынуждены терпеть основную тяжесть шуток про Баббу ^[1]. Юг проникает к вам в кровь, обоняние и через кожу пробирает до самых костей. Я в меньшей степени часть Юга, нежели он – часть меня.

Это романтическое понятие, подкрепленное географией. Но мы все здесь слегка мечтательны. Мы – Ретт Батлер, Скарлетт О’Хара и Роза Паркс в одном лице.

У моего афроамериканского брата Джимми – родители усыновили его через два года после моего появления в их семье – был совершенно другой опыт. Не будучи белыми, мы оба не раз становились жертвами невежества и стереотипов, но даже это, похоже, сработало в мою пользу и против Джимми. Люди часто удивлялись тому, что я говорю по-английски, а мой южный акцент их просто очаровывал. Они также считали, что мое азиатское происхождение ставит меня на уровень выше среднего. От меня ждали успехов и поощряли в стремлении к ним. Но те же самые люди ночью перешли бы на другую сторону улицы, лишь бы не делить тротуар с моим братом, полагая, что, будучи черным мужчиной, он крайне опасен. Джимми перенял у нашей матери прибрежный каролинский акцент, типичный для белых южан в белом районе, еще в то время, когда разнообразие не было поводом для гордости. В результате он не вписывался ни в одно сообщество – и, учась в старших классах, подал заявления в несколько университетов Западного побережья и тщательно спланировал свой побег. Джимми мастер по части планов. Он осторожен во всем. У него идеальная кредитная история, его никогда не увольняли с работы, он не имел проблем с наркотической зависимостью и ни разу, перебрав спиртного, не летел по Пятой авеню в Нью-Йорке, высунув голову из люка в крыше лимузина и крича «Эй, вы все», как это делала я. Джимми – хорошо воспитанный ребенок. Сейчас он живет в Сиэтле, и даже обещание маминого пирога-коблера с начинкой из ежевики не способно заманить его домой в Джорджию.

Как я оказалась здесь этой ночью, крадучись вдоль старого каркасного крыльца и сжимая обеими руками свой 10-миллиметровый «Глок», это совершенно другая история, – но да, я прижималась телом к дому, и к моей спине, обтянутой черной футболкой, прилипала облупившаяся краска. Когда-то меня звали специальным агентом Стрит. Звучит красиво, правда? Я была превосходно подготовлена для такого рода работы, провела массу времени в полевых условиях и в конце концов получила направление в Национальный центр анализа насильственных преступлений (НЦАНП) в Куантико в качестве аналитика по уголовным расследованиям, специалиста-профайлера. Через несколько лет ФБР отобрало у меня пропуск и пистолет и вручило мне уведомление о разводе. «У вас есть мозги и талант, доктор Стрит. Но вам не хватает сосредоточенности».

Помню, в тот момент я еще подумала, что единственное, чего мне действительно не хватало, так это стакана хорошего виски, что, разумеется, и было частью проблемы.

В тот день меня сопроводили в гараж ФБР, где под углом к линии между двумя парковочными местами стоял мой старый кабриолет «Импала» 1969 года выпуска, белый на белом, и длиной около полумили. Выпереть одного специального агента – вернуть два парковочных места. Шикарная сделка.

И вот, четыре года спустя, я прошла под занавешенным передним окном дома и беззвучно поздравила себя с этим достижением. Скрипнуло гнилое крыльцо. По оконным стеклам плясали отблески экрана включенного телевизора; звук был приглушен настолько, что я едва могла его разобрать. Подождала, застыв и прислушиваясь к любому движению внутри, затем вытянула шею и попыталась заглянуть за занавески. И увидела очертания человека. Оп-па! Да еще какие!

Подобные задания – та еще работенка. Поручители не сидят на месте. Нужно рискнуть и войти при первой же возможности. Времени на изучение места, привычек, посетителей – нет. Я была здесь одна, без всякой поддержки, вся холодея от страха. Сердце колотилось в груди как бешеное, адреналин бил как струя воды из пожарного шланга. Я даже чувствовала его вкус. Миндаль и сахарин. Я была напугана до чертиков, но мне это даже нравилось.

Глава 2

Уличные фонари были погашены, ночь завернулась в тонкие белые облака, которые отбрасывали слабый свет на заросший сорняками двор и удерживали зной, как одеяло. Атланта летом – удушающая и сырая. По причине вздернутых нервов и влажной духоты по лицу градом катился пот – от линии роста волос на потемневшие скулы. Я была в гриме и одета для ночной работы. Присев у входной двери, порылась в своем черном холщовом рюкзаке, нащупывая Тома. Во всяком случае, я называла эту штуку «Том», как в том выражении «Любопытный Том», – 36-дюймовую оптоволоконную трубку с миниатюрным экраном на одном конце и электронным глазом на другом. На такой работе Том избавляет от многих ошибок. Покрутив, я засунула крошечную трубку под дверь и довольно неплохо разглядела переднюю комнату.

Объект наблюдения, рецидивист Антонио Джонсон, неоднократно совершал насильственные преступления. Он гулял на свободе уже два месяца после того, как снова ограбил магазин. Три недели назад я выследила его в Канаде, но потом потеряла след. Однако его бывшая жена жила в Атланте, и Джонсон уже преследовал ее в прошлом. В ее доме вновь начались телефонные звонки, и звонивший бросал трубку. Благодаря помощи друга из полицейского управления Атланты эти звонки удалось отследить. Они привели к телефону-автомату в задрипанном мотеле в Вест-Энде Атланты, где вовсю торговали крэком. Я нашла там людей, которые знали Джонсона. Один из них сдал его всего за тридцать долларов. Джонсон нашел себе пристанище в доме на Джонсборо-роуд, недалеко от бульвара и федеральной тюрьмы. Там даже местные жители проверяют на светофорах двери своих машин, а народ, что ездит на работу из других мест, после наступления темноты обходит этот квартал стороной.

Я видела его на трехдюймовом экране: он сидел на рваном диване, закинув ноги на край деревянного журнального столика. Похоже, один. В правой руке пиво, левая лежит на коленях и частично скрыта из поля зрения. Ты что-то там прячешь, бугай?

Во влажном воздухе, над сладковатым, тошнотворным запахом мусора и кислятины пустых пивных банок, над крыльцом витал дрянной запашок чего-то синтетического вроде суперклея и пенопласта.

Я сняла пистолет с предохранителя и постучала во входную дверь. Я собиралась задействовать свой лучший голос попавшей в беду женщины, готовясь сказать, что мне нужен телефон, или, что я проколола шину, да что угодно, лишь бы мне открыли дверь. Я не была уверена. Я научилась импровизировать с тех пор как стала работать одна.

Джонсон не колебался ни секунды. В свой крошечный окуляр я мельком увидела, как за секунду до того, как в двери рядом с моим ухом он проделал дыру размером с мяч для софтбола, у него на коленях что-то дернулось. Грохот выстрела был сродни пушечному. Дверь разлетелась в щепки, а я, слегка оглушенная, мигом соскочила с крыльца на более безопасную территорию.

Еще один выстрел. Передние окна как будто взорвались. Осколки разлетелись во все стороны, словно шрапнель. Я сжалась в комок рядом с крыльцом. Почувствовав на шее и руках уколы, поняла, что порезалась, но тут же приподнялась – на достаточную высоту, чтобы выстрелить в сторону переднего окна. В мои планы не входило его пристрелить. Лишь припугнуть, чтобы он слегка отступил…

Затем наступила тишина.

Пригнувшись, я поднялась по ступенькам крыльца и подобралась к двери. По-прежнему тихо. Я попыталась просунуть руку в дыру в двери, дотянуться до замка и отпереть ее. Вот тогда-то я услышала его. Дробовик. Проклятый помповый механизм. И если вы когда-нибудь слышали этот звук, то никогда его не забудете. Цевье скользит назад, одна гильза выбрасывается, другая входит в патронник, затвор защелкивается. Если у вас набита рука, это занимает доли секунды, а у Джонсона было предостаточно практики.

Я прижалась спиной к дому, вздохнула и мгновение выждала. В таких ситуациях быстрая проверка реальности никогда не бывает лишней. Неужели я и вправду хотела, чтобы в ходе поимки этого парня меня грохнули? Черт, нет, только не это. Но жажда адреналина одержала верх. Выброс адреналина, какой всегда случается в такие моменты, толкнул меня вперед, а не назад, что, возможно, наиболее наглядно иллюстрирует разницу между теми из нас, кто занимается подобными вещами, и нормальным населением.

Бум! Джонсон вновь выстрелил из дробовика. Я почувствовала это ногами. Примерно так же содрогается земля во время фейерверка. Вероятно, он сам делал себе патроны. Одному Богу известно, чем он стрелял в меня. Вылетел еще один кусок дверного полотна. Затем последовал треск очереди из автоматического оружия.

На счет три, сказала я себе…

Один… Два… Два с половиной… Две и три четверти. Твою мать! Три!

Я спрятала все, что у меня было, за одним из черных армейских ботинок, которые надеваю для таких случаев, и прицелилась в место прямо над ручкой входной двери. Расколотая и распахнутая, она уже не оказывала сопротивления. Я прижалась спиной к дому и стала ждать.

Тишина.

Сжимая обеими руками рукоятку «Глока», слыша, как в груди громко колотится сердце – так, что я чувствовала, как у воротника рубашки пульсируют вены, – я вышла из-за угла и оглядела переднюю комнату, гостиную, совмещенную со столовой. За ней были видны кухня и коридор. Я прикидывала, где тут место для двух спален и ванной. Прежде чем сделать шаг, какое-то время потопталась снаружи, считая двери и окна. Так где же он? В спальне? В коридоре?

Затем – хлоп, хлоп, хлоп. Я упала на пол, вкатилась в крошечную столовую и выпустила несколько пуль – на тот случай, если у него возникнут какие-либо мысли о том, чтобы найти меня.

– Я пристав! Взыскание залога, мистер Джонсон! Бросайте оружие и выходите с руками за головой. Немедленно!

– Цыпочка? – крикнул в ответ Джонсон и рассмеялся. – Даже не подумаю!

Затем я услышала, как открылась задняя дверь и хлопнула противомоскитная сетка на ней. Я бросилась на кухню: дверь была наполовину сорвана с петель, а дальше за ней в темноте подпрыгивали белые буквы на футболке Джонсона, бежавшего через задний двор к забору. Я метнулась во двор и не без удовлетворения наблюдала за тем, как Джонсон приближается к забору и калитке. Я оставила там кое-что на такой случай, что с моей стороны было весьма предусмотрительно.

Результат не заставил себя долго ждать. Это был крошечный дворик с забором из сетки-рабицы и подковообразным рычагом на калитке. Джонсон схватился за забор, и как только попытался перемахнуть через него, бело-голубая вспышка взрыва отбросила его назад. Просто немного черного пороха, небольшое количество вазелина, батарейка и пара проводов, плюс несколько фейерверков, чтобы остудить его прыть. На расстоянии пяти футов в ушах зазвенело. Пару секунд мне пришлось пробиваться сквозь миллион крошечных лампочек-вспышек.

Джонсон лежал неподвижно, как слизняк. Держа наготове «Глок», я осторожно приблизилась к нему и проверила его на предмет признаков жизни. Дыхание нормальное. Просто вырубился. Я вытащила из-под него его большие руки. Ладони были обожжены.

– Я не думала, что все будет так драматично, – сказала я его обмякшему телу, застегивая на запястьях наручники и продевая вокруг талии и через наручники ремень. – Просто я ни хрена не смыслю во взрывчатых веществах. – И перевернула его на спину.

Затем, держа в каждой руке по ботинку тринадцатого размера, я попыталась тащить его. Черт. Этот тип весил, по крайней мере, двести шестьдесят фунтов ^[2] и был тяжел, как камень. Я же – на цыпочках – ростом пять футов пять дюймов ^[3] и вешу всего ничего, если не выпью достаточно воды. Я передвинула его дюйма на три, но потом сдалась. Можно было бы воспользоваться мобильником и вызвать на помощь полицию, но шутки про слабенькую девочку крутились бы потом в отделе еще несколько недель.

Я плюхнулась на землю и ткнула «Глоком» ему в ребра.

– Давай, Толстяк, просыпайся.

Он поднял веки и целую минуту смотрел в пустоту, прежде чем его взгляд обрел фокус.

– Привет, – весело сказала я и посветила фонариком в его налитые кровью карие глаза. Фонарик я держала на полицейский лад, над плечом возле лица. – Вспомнил меня?

Он сердито заизвивался, но как только понял, что его руки скованы за спиной, издал хрюкающие животные звуки.

– Что ты предпочитаешь? Сам доставишь свою толстую задницу к моей машине – или хочешь, чтобы я позвонила в полицию?

– Кто ты, если не легавая?

Я задумалась. Кстати, неплохой вопрос.

– Как только я это пойму, дам тебе знать, – пообещала я, вновь подтолкнула его, чтобы он встал на ноги. Увы, без помощи рук сделать это было крайне трудно. Я встала позади него и снова подтолкнула. – Ты когда-нибудь задумывался о диете?

– Тебе это нравится, сука, – заплетающимся языком пробормотал Джонсон; похоже, его слегка развезло. – Тебе нужен Антонио. Ты сама это знаешь.

О да, давай-давай. Ничто не сравнится со старым жирдяем с несколькими тюремными ходками.

– Хорошо, Толстяк. Давай мы с тобой прокатимся.

Глава 3

Старое здание универмага «Сирс Робак» – достопримечательность Атланты. В 1926 году его строительство заняло семь месяцев, и даже в свое время здание со сторожевой башней в центре больше походило на тюрьму, чем на средоточие розничной торговли. Два миллиона квадратных футов выцветшего на солнце кирпича раскинулись вглубь и вширь, возвышаясь своими девятью этажами над авеню Понсе-де-Леон на окраине Мидтауна. Здесь было невозможно остановиться для заправки, чтобы на вас не налетели местные уличные бомжи или у вас не стали вымогать деньги, прежде чем сюда нагрянут копы. В последние нескольких лет вывеска перед входом гласила: «Сити Холл Ист», и в настоящее время в здании размещается наша изрядно разбухшая бюрократия и часть внушительных полицейских сил Атланты. Это скоро будут менять. Мэр заключил с застройщиком сделку на сорок миллионов долларов. Парень пообещал ему, что за пару лет это будет самый популярный новый адрес в городе. Кондоминиумы, коворкинги для художников, рестораны… Вот так обстоят дела в Мидтауне, районе Атланты, где ландшафт постоянно меняется, а строительные леса – самое прибыльное дело. Городские власти живописали, где в конечном итоге окажутся нынешние жители, но, похоже, никто не торопился упаковать вещички и переехать. По крайней мере, не те копы, которых я знала лично.

В паре кварталов к востоку уже выстроилась очередь за завтраком в бесплатную общественную столовую. Температура на рассвете уже месяц не опускалась ниже семидесяти восьми градусов по Фаренгейту ^[4]. У нас была настоящая южная жара, но бездомные выстроились на завтрак, одетые в куртки. Должно быть, трудно согреться, когда твой дом пуст. Интересно, подумала я, как самый крутой новый адрес в этом городе будет уживаться с завсегдатаями бесплатных столовок.

Прибыв в участок вместе с Антонио Джонсоном, я увидела лейтенанта Аарона Раузера. Он наблюдал за мной из своего кабинета в отделе расследования убийств. К этому времени Джонсон окончательно оклемался: сыпал проклятиями, сопротивлялся, пытался устроить сцену, всячески выпендривался. В машине он вел себя смирно, тихо сидел на заднем сиденье, очухиваясь от наркоты и взрывчатки, но когда я позвонила по одному из стационарных телефонов Тайрону – я подрабатывала в его фирме «Квикбейл» – и сообщила ему, что сцапала Джонсона, этот подонок начал было качать права.

Пришедшие в конце смены полицейские покатывались со смеху.

– Привет, Кей, – с улыбкой сказал один. – Да, видок у тебя еще тот… Неужто ты позволила Толстяку надрать тебе задницу?

Я закатила глаза, передала Джонсона для снятия отпечатков пальцев, а затем стала ждать расписку, которая мне понадобится, чтобы получить у Тайрона денежки. Когда я нырнула в стеклянный кабинет Раузера в отделе расследования убийств, сидевшие в своих открытых кабинках детективы зачмокали губами, издавая звуки поцелуев. Наши с Раузером отношения были источником бесконечных приколов и шуточек. Не сомневаюсь, что мы производили впечатление маловероятной пары. Раузер белый и старше меня на двенадцать лет. Мы с ним происходим из разных миров. По отделу ходили слухи, будто мы любовники. Неправда. Но Аарон мой лучший друг.

– Доброе утро. – Я попыталась выглядеть бодрой, хотя голова у меня раскалывалась. У меня не было времени умыться, и я все еще выковыривала из предплечий осколки стекла и вытирала еще не запекшуюся кровь.

Раузер тоже выглядел хреново. Он указал на стол, где у Антонио Джонсона снимали отпечатки пальцев.

– Зачем тебе браться за такую дерьмовую работу?

– Деньги, – сказала я, но он явно не купился на мой ответ. Моей улыбки как не бывало, она слетела с моего лица. А все его тон. Иногда его было достаточно, чтобы надолго испортить мне настроение, и мне это не нравилось. И этот его укоризненный взгляд… Он вечно придирался ко мне, когда в его мире что-то было не так.

– Кей, ради бога. У тебя есть ученые степени и корпоративные счета. Зачем тебе эта хрень? Иногда я просто отказываюсь понимать, что движет тобою.

Я играла со стаканчиком для карандашей на его столе, отказываясь смотреть ему в глаза, что, по его мнению, означало, что я его не слушаю. Я это знала, но была не в настроении выслушивать его нравоучения в духе заботливого папочки.

Я быстренько мысленно пробежалась по списку корпоративных счетов, о которых он упомянул. Суммы там были приличные. Благодаря им я выплатила часть ипотеки за свой лофт. Но работа была донельзя нудной – проверка заявлений в службе занятости, биографические данные нянь, судебные иски на подрядчиков, компенсации работникам, неверные супруги, обслуживание судебного процесса… Время от времени повестка в суд вносила некое разнообразие, но по большей части все это было до смерти скучным.

После ухода из Бюро я была лицензированным приставом по взысканию залогов. Пока я создавала свой частный детективный бизнес, на эти деньги покупала продукты, и эта работа по-прежнему неплохо дополняла мой доход. Мой психиатр, доктор Шетти, говорит, что все дело в моем стремлении к власти, что у меня жестокий кейс зависти к пенису. Что я могу сказать? Мне нравится время от времени цеплять на себя здоровенный «Глок».

И степени: диплом по криминологии университета Южной Джорджии, аспирантура по психологии развития в университете штата Джорджия. И ничего из этого, даже после восьми лет работы в Бюро, не принесло бы мне реальной должности в правоохранительных органах. Не сейчас. Мой алкоголизм изменил все. Он вошел в мой послужной список, разрушил мою жизнь и навсегда дискредитировал в профессиональном плане. Я даже при самом большом желании не могла бы выступать в качестве свидетеля-эксперта. Экспертные показания требуют репутацию, которую невозможно дискредитировать в зале суда. Но это не про меня. Мой личный шкаф полон скелетов.

Мне было пятнадцать, когда я впервые услышала про Отдел поведенческого анализа (ОПА) в Национальном центре анализа насильственных преступлений. После этого я не могла думать ни о чем другом. Я адаптировала свою учебу и свою жизнь так, чтобы попасть туда, – и спустя несколько лет я там оказалась. А потом все профукала. Иногда у вас есть только один шанс.

Иногда это даже хорошо. Когда дверь захлопывается перед чем-то, без чего вы не можете жить, вот тогда-то и начинается настоящее образование. Вы должны решить для себя, как примириться со всем этим, как обустроить свою жизнь. В конце концов, копать глубже никогда не бывает лишним, но пока это происходит, копание не раз выйдет вам боком.

– Продолжай якшаться с отбросами из сомнительных фирмочек, но только потом не жалуйся, – проворчал Раузер, а затем пробормотал что-то похожее на «больные ублюдки».

Я осторожно опустилась на стул напротив него. Их было два – черные виниловые подушки с металлическими подлокотниками и ножками. Я сильно ушиблась при падении, и боль постепенно давала о себе знать.

– В чем дело? – спросила я.

Раузер вытащил из кармана рубашки сигарету и сунул ее в уголок рта. Его зажигалка дала пламя лишь с третьей попытки. По идее, в помещении курить было нельзя, но я не стала делать ему замечание. Только не сегодня.

– Помнишь, когда-то происходили самые обычные вещи? Кто-то застрелил парня в постели с женой или что-то в этом роде… Никаких тебе извращений. Просто рядовое повседневное убийство.

– Меня тогда еще здесь не было.

Раузер выдвинул ящик стола, положил сигарету в потайную пепельницу, опустил голову и помассировал виски. Впервые я заметила, что в его волосах больше серебра, нежели черного дегтя. Ему было почти пятьдесят, красивый подтянутый мужик, но жизнь на кофеине и сигаретах, жизнь, прошедшая в погоне за монстрами, превратила его в пепел.

– Плохой случай? – спросила я.

Раузер даже не посмотрел в мою сторону.

– Это еще мягко сказано.

– Ничего, справишься, – сказала я ему. – Победа всегда достается хорошим парням, верно?

– Угу, – сказал Раузер примерно с той же убежденностью, что и Билл Клинтон при даче тех самых показаний. – И сама судья Джуди явится сюда и потрясет жопой и для нас тоже.

– Лично я не против, – сказала я, и Раузер впервые за сегодняшний день удостоил меня улыбкой.