Всё, что мы потеряли

«Лучше бы ее тут не было», – подумала я, когда прошла рядом с Блэр, распустив волосы так, чтобы они закрывали одну сторону моего лица. Мне кажется, они были такими длинными, потому что я пыталась оставаться незамеченной, хотела спрятать то, что каждый мог прочитать в моих глазах. Из всех суперспособностей я предпочла бы невидимость. Так избежала бы жалостливых взглядов, которые со временем стали кричать, что я странная, что недостаточно стараюсь, чтобы снова выплыть на поверхность и дышать…

Все утро я просидела за своей партой, рисуя спирали в уголке учебника по математике. Я медитировала над закруглением линий и мягким движением черной ручки. Я ничего не слышала из объяснений учительницы. Я убирала книги в рюкзак, когда Блэр робко зашла в аудиторию и подошла ко мне. Почти все мои одноклассники уже вышли. Я сдержанно посмотрела на нее, мечтая сбежать.

– Мы можем поговорить минуточку?

– Мне… нужно идти…

– Всего пару минут.

– Ладно.

Блэр набрала воздуха в легкие.

– Я слышала, твой брат уезжает в Сидней. Я хочу, чтобы ты знала: если тебе что-то понадобится, что угодно, то я рядом. На самом деле я никогда не бросала тебя.

Мое сердце колотилось.

Я так хотела, чтобы все было как раньше, но это невозможно. Каждый раз, закрывая глаза, я видела, как кувыркается машина. Еле различимый зеленый след означал, что мы вылетели с шоссе, песня резко оборвалась, замерший крик. А затем… затем они погибли. Мои родители. Я не могла забыть это. Если и переставала думать, то не больше чем на пару часов, как будто бы прошел всего день, а не год. Я не могла прогуливаться рядом с Блэр и улыбаться каждый раз, когда мы сталкивались с группой туристов-серферов, или болтать о планах, потому что единственное, что я хотела делать, – это… ничего. И единственное, о чем я могла думать, – о них. Меня никто не понимал. Как минимум к этому выводу я пришла после нескольких сессий с психологом, к которому водил меня Оливер.

– Как раньше быть не может, Лея.

– И не могло бы, – выдавила я.

– Но может быть по-другому, по-новому. Разве это не то, что ты делала, когда рисовала? Брала что-то существующее и интерпретировала по-своему. – Она нервно сглотнула слюну. – Ты не могла бы сделать то же самое с нашей дружбой? Мы не будем говорить о том, что тебе не хочется обсуждать.

Я кивнула, прежде чем она закончила, оставив нам маленькую надежду. Блэр улыбнулась, и мы вместе вышли из школы. Она помахала мне рукой, когда я села на свой оранжевый велосипед и начала крутить педали в сторону дома.

9

Аксель

Дверь в ее комнату была закрыта.

Она жила у меня уже три недели и каждый день, когда приходила из школы, ела в тишине без протестов все, что я приготовил, а затем закрывалась в четырех стенах. В те редкие моменты, когда я заходил к Лее, она слушала музыку в наушниках или рисовала тонкой ручкой; ничего такого, просто геометрические фигуры, повторяющиеся элементы, бессмысленные наброски.

Наверное, самая длинная фраза, которую Лея произнесла, – про теин в чае в первый вечер. И после этого – ничего. Если бы не еще одна зубная щетка в ванной комнате и периодические походы за продуктами, я бы и не заметил ее присутствия. Лея выходила из комнаты, только чтобы пообедать, поужинать и отправиться на занятия.

Естественно, моя мать навещала нас пару раз и привозила еду в контейнерах. Я несколько раз заезжал в кафе, отчитывался ей, что все в порядке, ел бесплатный торт и общался с Джастином, который должен был сменить моих родителей на посту, когда у них пройдет зависимость от работы.

– Как дела? – спросил он меня однажды.

– Идут. Или нет, блин.

– Ситуация сложная, поэтому прояви терпение. Не валяй дурака.

– Не валять, да?

– Ага, ты же знаешь: всякое дерьмо, которое оказывается у тебя в голове и которое не имеет много смысла.

Я рассмеялся и залпом выпил кофе. Мы с Джастином никогда не дружили, не тусовались вместе, напившись под конец, как другие братья. Мы даже не проводили вместе время. Если бы не кровное родство, мы были бы двумя незнакомцами, которые едва ли перекинулись парой слов друг с другом. Джастин был серьезным и немного надменным, ответственным и благоразумным, наверное.

Когда я был маленьким, мне казалось, что он застрял в нашей жизни в Мельбурне, что его вырвали оттуда с корнем и пересадили в место, которое он не очень понимал. Со мной же наоборот. Этот кусочек побережья словно был создан специально для меня: свобода, возможность всегда ходить босиком, серфинг и море, спокойная жизнь и богемная атмосфера. Все вместе.

Я попрощался с братом и, купив свежих фруктов, пошел прогуляться по улицам Байрон-Бея. На обратном пути позвонил Оливеру. Мы разговаривали накануне, но он опаздывал на совещание и повесил трубку.

– Ну как дела? – спросил Оливер.

– У меня есть пара вопросов.

– Я весь внимание, – ответил он.

– Лея весь день торчит в своей комнате.

– Я же тебе говорил. Ей нужно свое пространство.

– Я могу забрать у нее это пространство?

На другой стороне провода повисла тишина.

– Что ты имеешь в виду, Аксель?

– Ты не пробовал ей сказать, чтобы она перестала закрываться, и точка?

– Нет, это так не работает, психолог сказал…

– Я должен следовать этим указаниям? – не отступал я.

– Да, – попросил меня Оливер. – Это вопрос времени. У нее был плохой период.

Я прикусил язык и не стал противоречить. Затем Оливер рассказал о своей работе, о проекте, которым занимался последние три недели. Возможно, если повезет, его пребывание в Сиднее сократится на несколько месяцев. Я почувствовал облегчение, но не хотел раньше времени признаваться в этом.

В субботу Лея провела все утро в своей комнате, и я уже стал терять терпение, хотя Оливер должен был приехать в понедельник, а я вернуться к нормальной жизни на семь дней. Не то чтобы я ее не понимал. Конечно же, я понимал ее боль, но это не меняло ничего в настоящем. Как сказал психолог, Лея не нормально проходила этапы проживания боли. По идее, она застряла на первой ступени, отрицании, хотя у меня возникли кое-какие сомнения. Возможно, потому я и постучался к ней.

Лея подняла голову и сняла наушники.

– Сегодня отличные волны, бери доску.

Лея смущенно заморгала. Я подумал, что если Лее что-то предлагали, то формулировали в виде вопросов. И она их отвергала. Я же не спрашивал.

– Я не хочу, но спасибо.

– Не стоит меня благодарить. Оторви задницу.

Она встревоженно посмотрела на меня. Я увидел, как ее грудь поднимается и опускается в такт учащенному дыханию, как будто она не ждала такого внезапного нападения после стольких дней спокойствия. Я тоже не планировал, даже пообещал лучшему другу, что ничего подобного не буду делать, но я доверял своему чутью. И оно мне подсказывало, что Лею нужно вытащить из этой комнаты, схватить и как можно дальше увести от этого места. Лея села прямо, напряженно.

– Аксель, я не хочу идти.

– Я жду тебя снаружи.

Я развалился в гамаке, который висел между двух балок террасы. Тут я читал по ночам или слушал музыку с закрытыми глазами. Я подождал. Десять минут. Пятнадцать. Двадцать. Двадцать пять. Лея появилась спустя полчаса со сморщенным от неудовольствия носом. Она собрала волосы в хвостик, на лице полное непонимание.

– Почему ты хочешь, чтобы я пошла?

– А почему ты хочешь остаться?

– Не знаю, – прошептала она.

– Я тоже не знаю. Вперед.

Лея молча прошла за мной то небольшое расстояние, что отделяло нас от пляжа. Белый песок нагрелся под полуденным солнцем. Лея сняла платье и осталась в купальнике. Я не знаю почему, но резко отвел глаза и посмотрел на доску, прежде чем положить ее.

– Она очень короткая, – пожаловалась Лея.

– Такой и должна быть. Больше маневренности.

– Но меньше скорости, – ответила она.

Я улыбнулся ей, даже не из-за ответа, а потому, что впервые за эти бесконечные три недели у нас произошло какое-то подобие разговора. Я направился к воде, и Лея пошла за мной без возражений.

Хотя многие серферы считали наш город Меккой, волны здесь были не очень большие. Но в тот день мы могли наблюдать феномен, известный как «та самая волна Байрон-Бея». В момент прилива совпадали определенные условия и создавали длинную волну, которая начиналась справа от мыса и заходила в бухту правильными и синхронными завитками.

Я никогда не упускал такую возможность.

Мы отплыли немного на глубину и молча сидели на досках в ожидании подходящего момента… Лея среагировала на мой сигнал, когда я почувствовал зарождение хорошей волны, энергию, нарастающую в спокойной воде.

– Сейчас придет, – прошептал я.

Я поплыл, стараясь выиграть время. Затем встал на доску, прежде чем соскользнуть с волны и обогнуть ее по краю, набирая скорость для маневра. Я знал, что Лея была за мной. Я чувствовал ее за спиной, как она разрезает себе путь в толще воды.

Счастливый, я посмотрел на нее через плечо.

А спустя секунду она исчезла.

10

Лея

Вода меня поглотила, и я закрыла глаза.

Там не было цвета, и я снова почувствовала себя защищенной от проникающих воспоминаний, от жизни, которой у меня уже не было, от вещей, о которых мечтала раньше и которые утратили всякую ценность. Нечестно, что жизнь продолжается так же, словно ничего не изменилось. Я чувствовала себя так далеко от своего прошлого, от себя самой, что порой думала, что тоже умерла в тот день.

Я резко открыла глаза.

Меня затягивало в водоворот. Я тонула. Но боли не было. Ничего не было. Только соленый вкус моря во рту. Только спокойствие.

А затем я почувствовала его. Его руки на своем теле, его силу, его попытки вытащить меня наверх. Солнце обожгло нас, когда мы выплыли на поверхность. Меня чуть не вырвало, я закашлялась. Аксель провел пальцами по моей щеке, его глаза, такие темно-синие, будто бы черные, внимательно разглядывали мое лицо.

– Черт, Лея, милая, господи, с тобой все хорошо?

Я взволнованно посмотрела на него. Ощущая… Ощущая что-то…

Нет, со мной было не все хорошо. Не сейчас, когда я снова его чувствовала.

11

Аксель

Паника. Потеряв ее из виду, я запаниковал. Когда мы вернулись домой, сердце все еще бешено колотилось. Я не мог отделаться от мысли, что Лея тонула в бурном море, такая хрупкая. Я хотел спросить Лею, почему она не пыталась выплыть, но боялся нарушить тишину. Или же боялся ее ответа.

Пока она принимала душ, смотрел на кухне в окно и думал, не позвонить ли Оливеру. Когда Лея вышла и посмотрела на меня смущенно и взволнованно, мне пришлось сдерживаться, чтобы не дать выход эмоциям.

– Как ты?

– Нормально, немного голова закружилась.

– Когда в воду упала?

Она отвела взгляд и кивнула.

– Я буду в моей комнате, – сказала Лея.

– Хорошо. Но сегодня вечером я хочу поговорить с тобой.

Лея открыла было рот, чтобы возразить, но пошла в комнату и прикрыла дверь. Я глубоко вздохнул, пытаясь восстановить спокойствие, босиком вышел на заднюю террасу, сел на деревянные потрескавшиеся ступеньки и закурил.

Черт возьми, нам нужно было поговорить.

Я затянулся, потом вернулся в дом, переворошил на столе разбросанные бумаги и нашел одну чистую. Взял ручки и записал все вопросы, которые задавал сам себе в течение последних трех долгих недель, затем положил бумажку рядом и записывал новые сомнения, пока готовил ужин. Я сделал салат и постучал в ее дверь. Лея не возразила, когда я предложил ей поужинать на террасе.

Звезды сверкали на небе, и пахло морем.

Мы поели в тишине, не глядя друг на друга. Я предложил выпить чаю, но Лея мотнула головой, и я понес тарелки на кухню. Когда я вернулся, Лея опиралась на перила и глядела в темноту.

– Сядь, – попросил я ее.

Она громко вздохнула и повернулась ко мне.

– Это обязательно? Я уеду послезавтра.

– И вернешься через неделю, – ответил я.

– Я не побеспокою тебя, – Лея бросила на меня умоляющий взгляд. Она была похожа на испуганного зверька. – Я не хотела, это ты заставил меня залезть в воду…

– Будем говорить о другом. В этом году нам придется проводить много времени вместе, и мне нужно прояснить несколько моментов.

Я сделал глоток чая и бросил взгляд на листок с кучей вопросов, который держал в руке.

– Для начала: у тебя нет друзей? Ты меня поняла, друзья – это люди, с которыми ты поддерживаешь отношения, как делают девочки твоего возраста.

– Ты прикалываешься?

– Нет. Конечно, нет.

Лея молчала. Я не спешил, поэтому сел в гамак и поставил стакан чая на деревянные перила, чтобы закурить сигарету.

– Конечно, были. Есть. Думаю.

– И почему ты с ними не встречаешься?

– Потому что не хочу, уже не хочу.

– И сколько еще не будешь хотеть? – настаивал я.

– Не знаю! – Она взволнованно задышала.

– Ладно… – Я заметил морщинки, прорезавшие ее лоб, движение горла, резко проглатывающего слюну. Это и есть ответ на три моих вопроса. Я осмотрел бумажку. – Как у тебя дела в школе?

– Думаю, нормально.

– Ты думаешь или ты знаешь?

– Знаю. Почему ты этим интересуешься?

– Я ни разу не видел, чтобы ты делала уроки.

– Это тоже не твое дело.

Я несколько раз стукнул себя пальцем по подбородку. И в конце концов посмотрел на нее. Как на равного. Не того, за кем нужно присматривать. Я увидел страх в ее глазах. Страх, потому что она знала, что я скажу ей.

– Я не хотел тебе напоминать, что твой брат год убивается на работе ради тебя, чтобы ты могла поступить в университет, чтобы ты двигалась дальше…

Я закрыл рот еще до первого всхлипа.

Я встал, чувствуя себя полным дерьмом, и обнял ее. Ее тело содрогалось в моих руках, я закрыл глаза и пытался сдержаться. Пытался сдержаться, несмотря на боль, потому что я не думал просить прощения за свои слова. Я знал, что поступил правильно.

Лея отодвинулась, вытирая щеки.

Я стоял рядом с ней, опираясь на деревянные перила террасы. Дул ночной влажный ветер. Я вернулся к своим заметкам.

– Я продолжу.

Сейчас Лея была в нужном мне состоянии: полностью открытая, дрожащая. От брони, которую она постоянно использовала, ничего не осталось.

– Почему ты больше не рисуешь?

Если бы я не увидел столько всего в ее глазах, я бы смог разделить это на части, чтобы попробовать понять ее, но я не смог.

– Я не выношу цвета.

– Почему? – прошептал я.

– Они мне напоминают о прошлом и о нем.

Дугласе Джонсе. Он всегда был полон живописи, цветов, жизни. На моем листке осталась куча других вопросов: «Почему ты не можешь принять то, что случилось?», «Зачем ты это делаешь с собой?», «Как долго ты будешь в таком состоянии, как ты думаешь?» Я смял бумажку и положил в карман брюк.

– Ты закончил? – спросила она недоверчиво.

– Да. – Я снова закурил.

– Я думала, ты бросил.

– Я и бросил. Я не курю. По крайней мере не так, как настоящие курильщики.

И она улыбнулась. Мимолетная и скромная улыбка среди соленых следов от слез появилась на тысячную долю секунды, осветив лицо, растянув губы. Она появилась для меня.

12

Лея

Я не помню, когда я влюбилась в Акселя: в какой-то конкретный день или это чувство всегда спало внутри меня, пока я не выросла и не осознала, что такое любовь, желать кого-то, жаждать его взгляда больше, чем чего-либо в мире. Или как минимум я так думала в тринадцать лет, когда он жил в Брисбене с моим братом. Если он приезжал к нам, то всю предыдущую ночь у меня щекотало в животе и я не могла уснуть. Я рисовала его имя в школьной тетрадке, рассказывала о нем подружкам и запоминала каждый его жест, как будто он что-то значил или нес в себе какой-то смысл. Затем, когда Аксель вернулся и снова поселился в Байрон-Бее, я полюбила его всей душой. Мне хватало одного его присутствия для того, чтобы это чувство медленно росло. Я никому о нем не говорила, спрятала в шкатулке под замком и подпитывала, когда мечтала наяву.

Когда в первый раз он обратил внимание на мою живопись, мир словно остановился: каждая травинка, каждый взмах крыльев вдалеке. Я не дыша наблюдала за ним из окна: он наклонял голову, не отрывая взгляда от картины. Все утро я рисовала кусочек леса за нашим домом, тщетно пытаясь следовать указаниям отца, и оставила картину на улице.

Как только ноги начали меня слушаться, я вышла.

– Это ты нарисовала? – спросил Аксель.

– Да. – Я несмело посмотрела на него. – Так себе.

– Она идеальная. Она… другая.

Я скрестила руки на груди и поняла, что краснею.

– Прикалываешься.

– Черт, нет, с чего ты решила?

Я заколебалась, но не отвела взгляд.

– Просто отец сказал нарисовать это. – Я показала на деревья. – А я сделала это. Совсем не похоже. Я начала нормально, а потом… потом…

– А потом нарисовала, как ты видишь.

– Ты правда так думаешь?

Он кивнул и улыбнулся мне.

– И делай так всегда.

Аксель похвалил этот холст, полный линий, непонятных даже мне самой, хотя каким-то необъяснимым образом они складывались в форму, переплетались, обретали смысл. Темно-русые волосы Акселя развевались на ветру, и мне вдруг захотелось добиться идеального смешения краски, чтобы получить такой оттенок; взять в качестве базы охру, добавить немного коричневого, немного теней в корнях и брызги солнца на самых светлых кончиках, лежащих мягкими завитками. Затем я сконцентрировалась на его коже: золотистый загар скрывал несколько веснушек на его носу, прикрытые глаза, лукавая хитрая улыбка, в то же время беспечная, внутри его хаоса, внутри него самого…

13

Аксель

Я надеялся испытать офигительное облегчение в день, когда Оливер вернется на неделю и заберет сестру, но ничего не случилось – таким неуловимым и почти незаметным было присутствие Леи в моем доме.

Все следующие дни я готовил по привычке. Не знаю почему, но меня это успокаивало. Моя жизнь вернулась в прежнее русло: подъем на рассвете, кофе, пляж, ланч, работа, второй кофе и более спокойный вечер. Я снова ходил голый по дому, оставлял открытой дверь в ванную, когда принимал душ, включал музыку на полную громкость по вечерам и мастурбировал в гостиной. Разница была только в вопросе интимности, в возможности делать то, что нельзя было в ее присутствии, и не потому, что мне очень хотелось, а из-за необходимости пометить мою территорию.

В пятницу я закончил два важных заказа, поэтому решил провести вечер в море в поисках волн. Я скатывался по ним, пока не почувствовал окаменевшие от напряжения мышцы. Я вернулся домой еще засветло и увидел, что на диване сидит брат, а шестилетние племянники носятся по гостиной. Я поднял бровь от удивления и зашел, оставляя мокрые следы за собой. (Кому надо протирать пол, если вода сама сохнет? Нужно просто набраться терпения.) Джастин подошел к зоне кухни.

– И почему это ты пришел без звонка?

– Ты мне дал ключи, – напомнил брат.

– Ага, для экстренных случаев.

– Это он. Кроме того, если бы ты хоть раз взял чертову трубку и не выключал бы телефон на целые сутки, мне бы не пришлось сюда приезжать. Мне нужна твоя помощь.

Я взял два пива из холодильника и протянул одно Джастину, но он отказался.

– Говори, – сказал я после первого глотка.

– Сегодня наша годовщина.

– А мне какое до этого дело?

– Я забыл. У меня вылетело из головы. Эмили весь день злилась, ну ты понимаешь, хлопала дверями, бросала на меня многозначительные взгляды, которые я не понимал, и все такое. Пока до меня не дошло, какой сегодня день, и, божечки, сейчас…

– Не говори «божечки» под этой крышей.

– Это из-за детей. Они как губки, честное слово.

– Давай к сути, Джастин.

– Оставь себе детей на ночь. Только сегодня.

Я закрыл глаза и вздохнул: неужели мой дом превратился в семейную гостиницу? Не то чтобы я их всех не любил. Я обожал племянников, любил Лею, но не ответственность, которую они предполагали. Я всегда был сам по себе, мне нравилось быть одному. У меня это отлично получалось. Я не из тех людей, кому нужно общение, я мог неделями ни с кем не пересекаться и не сильно страдал от этого. Но внезапно по воле судьбы ощутил на себе все прелести совместного проживания. Я уже один раз оставался с близнецами, поэтому предложил:

– А почему бы тебе не оставить их с родителями?

– Сегодня конкурс тортов.

Я представил маму на рынке, который устроили на окраине города: полно еды, музыки и веселья. Сто процентов мать критиковала десерты других участников и могла довести до слез половину помощников колючими взглядами только ради того, чтобы выиграть. Байрон-Бей славился своими многочисленными кофейнями, а каждая из них – домашними тортами, хотя, бесспорно, торты из нашей были лучшими.

– Ладно, посижу с ними, – уступил я и с улыбкой посмотрел на брата. – Но надеюсь, что примирительный перепихон будет стоить того.

Джастин стукнул меня кулаком в плечо.

– Примирения не будет.

– А, то есть вы займетесь жестким сексом в абсолютной ярости? Ты не перестаешь меня удивлять.

– Заткнись. Эмили не знает, что я забыл, и никогда не узнает. Я забронировал номер в Баллине. Скажу ей, что это был сюрприз, поэтому весь день ничего не говорил ей. – Я засмеялся, и он бросил на меня сердитый взгляд. – Что касается детей: я положил в рюкзак все, что может им понадобиться, а еще одежду на смену. Мы заберем их завтра утром. Постарайся вести себя как нормальный человек. И не разрешай им допоздна засиживаться. И держи телефон включенным.

– У меня голова начинает болеть.

– Спасибо, Аксель. Я твой должник.

Брат обнял детей, поцеловал несколько раз, как будто уходил на войну и боялся не вернуться. Когда дверь закрылась, я скорчил гримасу, и дети захохотали.

– Ладно, ребята, что хотите поделать?

Коннор и Макс улыбнулись беззубыми ртами.

– Есть сладости!

– Рисовать с тобой!

– Кататься в гамаке!

– Может, лучше составим список?

Я взял с письменного стола лист бумаги и принялся записывать каждую глупость, которую выкрикивали мои племянники. Глупости, которые казались мне прикольными идеями. Это самое классное в статусе дяди: каждый раз, когда мы виделись с племянниками, от меня требовалось лишь развлекаться с ними.

Вечером мы поужинали спагетти с кетчупом, хотя содержимое тарелки Коннора больше напоминало кетчуп со спагетти. Я достал со шкафа старую игровую приставку, чтобы поиграть с детьми, а потом дал им покачаться в гамаке. В конце концов я разрешил им взять мои краски, а когда вернулся из кухни после мытья посуды, Макс рисовал дерево на стене прямо рядом с телевизором. Я пожал плечами и решил, что краски у меня достаточно, что на следующий день я закрашу это, поэтому сел за малышом и взял его руку, держащую кисть.

– Линии должны быть мягче, видишь?

– Я тоже хочу, – сказал Коннор.

Очухался я под утро. Дети изрисовали кусок стены, а я вспомнил, что так и не включил мобильник. Джастин меня убьет. Пора спать. Малыши запротестовали.

– А сладости?

– Они были в списке, – напомнил мне Макс.

– У меня их нет. Но раз ты хочешь…

На этой неделе я купил горсть клубничных леденцов в форме сердца, которые так нравились Лее в детстве. Я вытащил парочку из шкафа и дал ребятам. Мобильный нашелся в гостиной в ящике для нижнего белья, от Джастина было шесть пропущенных, поэтому я написал ему, что все хорошо. А еще Мэдисон предложила встретиться в субботу ночью. Я ответил просто «да» и вернулся в гостиную.

– Теперь точно, ребят, в кровать.

В этот раз они не возражали. Я проводил их в комнату для гостей, и они вдвоем уснули в одной кровати. За секунду до того, как я выключил ночник, я обратил внимание на бумаги, которые Лея оставила на тумбочке. Я отнес их на террасу, зажег сигарету и просмотрел. Медленно. Одну за другой. Я обращал внимание на спирали, заполнявшие первый лист: механический рисунок без эмоций, именно то, чем обычно занимался я. Я перелистнул парочку бумаг без особого интереса, пока одна из них не приковала мой взгляд. Я резко выдохнул дым, когда понял, что путаные линии превращались в профиль. Она рисовала углем. Черные слезы текли по щекам девушки, которая навсегда застыла на бумаге, и было что-то трогательное в ее выражении лица. Я провел кончиком пальца по слезам, немного размазав их и превратив в серые пятна. А затем отдернул руку, как будто обжегся. Я так не рисовал, когда хотел изобразить что-то личное, у меня не получалась эта техника.

14

Лея

Я несколько месяцев чувствовала себя бесполезной эгоисткой, не способной двигаться вперед, но понятия не имела, как это изменить. Однажды – с распухшими и красными от слез глазами – я представила, как надеваю дождевик, чтобы не промокнуть от боли, и до меня дошло, что я не подпускаю к себе счастье, смех, любовь и все остальные хорошие вещи, всегда окружавшие меня.

Однажды я прочитала, что чувства могут меняться: например, боль может перерасти в апатию и проявляться через другие ощущения. Я специально спровоцировала это, я заморозила свои эмоции на том уровне, на котором мне удавалось с ними справляться. И естественно, Аксель продырявил мой дождевик меньше чем за три недели. Я боялась этого с самого начала. Настолько, что не хотела возвращаться к нему домой, в пространство, где чувствовала себя загнанной в угол.

Мне кажется, я все еще размышляла на эту тему, когда в последнюю ночь перед отлетом Оливер предложил съесть пиццу на ужин и посмотреть фильм. Моим первым желанием было сказать нет. Вторым – броситься бежать и закрыться в своей комнате. А третьим… третьим тоже было бы что-то подобное, если бы не слова Акселя о стараниях моего брата ради меня. Эти слова до сих пор звучали в моей голове. У меня дрожал голос, когда я прошептала «да». Оливер улыбнулся, наклонился ко мне и поцеловал меня в лоб.