Избранное. Том 1

Февраль

Уже неделя, как работаю, несмотря на то, что нахожусь на больничном. Два дня назад была конференция по итогам коллективного договора на год. Я просто не мог не быть. Кроме того, мы накануне проведения первого собрания акционеров нашего общества.

Что можно сказать об общезаводской конференции по подведению итогов? Год мы завершили неплохо. Сделали все, что могли, или почти все. Имели прибыль, несмотря на то, что наши потребители оплатили нам всего шестьдесят процентов продукции. Рентабельность составила восемнадцать с половиной процентов. Мы допустили незначительный процент падения объемов производства. Не распродали социально-культурные объекты. Все они работают.

Сама конференция прошла выдержанно, в рабочем ритме. Выступлений было много, но все были достаточно конкретны. Не было ни шумливости, ни сварливости, ни провокационных действий. Народ – как жесткая пружина. Все видят, что творится неладное в народном хозяйстве, и пытаются это понять. Коллектив стабильный, хороший, верящий руководству завода. Способствовало деловой обстановке на конференции и то, что я, по своему обыкновению, за неделю до нее в нашей заводской газете напечатал доклад не только по разделам колдоговора, а и вообще по ситуации, касающейся настоящего и будущего завода. Эта статья под заголовком «Испытание на прочность» привентивно дала ответы на многие вопросы. Удалось неспешно поговорить о нашем настоящем и будущем.

У нас традиция: раз в два месяца проводим «прямую линию». Собираю у себя всех главных специалистов, начальников отделов, и на весь завод по радио ведем разговор о заводских делах. Любой заводчанин может задать вопрос по телефону, и мы отвечаем. Все транслируется сразу, в каждый цех через радиоприемник. Обычно такая процедура длится два, два с половиной часа. А в этом году мероприятия такого не проводил. Слишком изменчива была во всем политика.

Очень трудно было говорить и обещать что-то конкретное на ближайшие недели. Жили, может быть, не одним днем, но многое в течение двух-трех недель менялось. Информация стала самой дорогой вещью. Она может здорово помочь в работе, но и сильно помешать. Сейчас у нас много намерений, контактов с фирмами, соглашений. Все это в преддверии акционирования, инвестиционных торгов, продажи акций. Настало время осторожного обращения с информацией. И мы пока перестали проводить «прямую линию».

Вопросов на конференции было много. Я отвечал, как думал. А думаю так: мы подошли практически к той черте, за которой зияет пропасть. И это в общем-то объясняется тем, что у нашего общества все-таки нет промышленной программы. Она должна быть в ближайшие полтора-два месяца обнародована, иначе народное хозяйство не выдержит хаоса. Она должна обязательно использовать элементы планового хозяйства. Я не думаю, что это звучит консервативно, как отступление назад, но элементы планового регулирования в народном хозяйстве должны быть. Я думаю, что естественным и необходимым должен быть комплекс мер государственного регулирования образования цен в переходный период. Надо определить приоритеты в государственной политике. Нужны отраслевые программы. И отраслевые программы должны работать через систему льгот. Каких льгот? По кредитованию, через систему прямых бюджетных ассигнований, освобождения от налогов. Должны создаваться условия для инвестирования, для реконструкции действующих производств. Необходимы стабильность и партнерство. В Правительстве должны работать не романтики, а сосредоточенные прагматики, я так бы сказал.

Коллектив понимает, что он ограничен в своих действиях. Забастовка? Нет смысла ее проводить, этим еще больше усугубишь свое положение. Это все прекрасно понимают и знают через каналы информации – из радио, телевидения.

Но свое отношение к происходящему мы должны были выразить обязательно. И мы выразили его в Обращении к местной администрации, к Правительству. Коллектив просил рассмотреть сложившуюся ситуацию в народном хозяйстве и разработать промышленную программу, определить уровень совокупного дохода налогоплательщика, ниже которого мы в своем реформировании не должны опускаться.

Когда кончилась конференция и я зашел в заводоуправление, попалась навстречу старая работница, с которой работал еще лет двадцать тому назад в одном из цехов. Я – начальник смены, она – аппаратчик. Лет десять уже на пенсии. С горечью, но бодрясь, сказала:

– Вот, приехала на завод что-нибудь купить. В городе я себе не могу позволить многого.

– Что, так уж плохо?

– А где ж хорошо? Пенсия – тридцать тысяч, муж не работает. Ударил инсульт, лежит, отнялась речь…

Отличная работница. Человек неунывающий. Но когда прощалась, обронила:

– Что же с нами будет? С детьми что будет? Кому они нужны, где будут брать жилье, куда пойдут работать?

Что мне было на это сказать? Раньше я мог ответить почти на все вопросы, умело и с достоинством. Сейчас ее вопросы повисли в воздухе.

Наши партнеры требуют моего приезда в Брюссель для подписания контракта. Я уже две недели отказываюсь. Приглашаю в Москву, они почему-то упрямствуют. Ситуация такова, что некогда ехать даже в Москву, настолько серьезно все то, что творится на заводе и с заводом.

Тот, кто критикует руководителей за то, что они часто ездят за границу, просто не знает ситуации. Директор, главный инженер не могут разъезжать часто. Им, стоящим у конкретных дел, всегда некогда. Да и нельзя надолго оставлять на автопилоте действующий завод. Поэтому, работая с многими фирмами (у нас большой перечень продукции и широкие связи с заграничными партнерами), постоянно приходится уклоняться от поездок за рубеж. Вот и ездят мои заместители чаще, чем я.

Смонтировали три мощных водяных насоса и несколько теплообменников. На теплообменники для нагрева воды подали свой заводской бросовый пар – получилась установка по отоплению завода. Все работы вели без проекта, торопились. Включили схему в работу вчера вечером. Превосходно. До сотни цеховых помещений и заводоуправление может теперь обходиться без услуг энергосистемы. Эффект экономический и, что очень важно, психологический виден всем.

Главный энергетик Вениамин Александрович Ковальский выглядел сегодня именинником.

Проблемы, проблемы, проблемы. Весь мир соткан из них.

У моего многоопытного водителя Алексея – своя. Его преследует женщина. Вечером, когда он ставит машину в гараж, она появляется, как по расписанию.

– Не могу больше, не знаю, что делать, – жалуется он.

– Чего ж она хочет?

– Ребенка, – как-то буднично и вяло отвечает Алексей.

– Не понял?

– Хочет, чтобы я сделал ей ребенка.

Я сбит с толку, но постепенно все проясняется.

– В начале думал, что просто погулять хочет, турнуть хотел – не до гуляний мне сейчас. Оказалось сложнее: с мужем не получается ребенок, семья разваливается. Чтобы спасти ячейку общества, меня определили в доноры. Так и сказала: «Будешь всего лишь донором». Оказалась порядочной, страшно боится огласки. Я все проверил: живет в соседнем квартале. Имя красивое – Лена.

– Ну, а ты? Испугался? – неудачно пошутил я.

– Я? Я не ханжа. Но так тоже не могу.

– Что же делать?

– Давайте оборудуем гараж в другом месте. Хотя бы временно, а?

Смотрит на меня с непривычной для него беспомощностью.

Сегодня, двадцатого февраля, день моего рождения. Мне пятьдесят лет. Съезжаются родственники, будет человек тридцать. Замечательно. В пятницу у нас был организован ужин. Я пригласил своих помощников, главных специалистов, тех, с кем начинал работать на заводе в 1962 году. Набралось сорок человек. Были московские гости. Из Тольятти приехали шесть человек из моей студенческой группы, во главе со старостой. Повеяло молодостью. Вечер прошел замечательно, красиво, празднично. Все стосковались по хорошему застолью, по встрече в непринужденной обстановке. Приехал один из бывших директоров завода. Поздравил меня с тем, что не сдаюсь, защитил докторскую, стал членом-корреспондентом Российской Академии. Оценил это так, что моя персона соответствует тому, что требуется сегодня от руководителя.

Конечно, это юбилейные речи, но приятно слышать.

Детство – самая прекрасная часть моей жизни. Оно до сих пор подпитывает меня и дает силы. В каких бы ситуациях я ни оказался, опора моя – в детстве. Это оттого, что меня окружали добрые интересные люди. Я считаю, что мне просто повезло, что родом я оттуда – из деревни. Надо родиться в сельской местности и лет до десяти жить там. Именно в этом возрасте формируется характер, мировоззрение, и человек начинает вполне осознанно понимать живую душу природы. В селе и смерть, и рождение – на виду. Так было раньше. Ничто не меняется и теперь.

Детство помнится мне и тем, как нас воспитывали. К детям относились, как к взрослым. И забот по хозяйству у нас было как у взрослых. Трудиться физически приходилось так много, что порою это изматывало. Но это был единственный способ добывания хлеба насущного: через мозоли и постоянную нехватку времени на книги, рыбалку, охоту. Но тем они (книги и рыбалка) и были привлекательны, что давались, как награда.

Всех, кого уже нет в живых из моего детства, я помню по имени.

Образы тех, кто окружал меня, видятся зримо до такой степени, что в памяти живут отдельные фразы, сказанные кем-то из моего окружения лет тридцать-сорок назад. И то, что я не успел сказать тем, кого любил, с кем дружил, копится во мне, ищет выхода. Возможно, поэтому я так привязан к селу, постоянно чувствую себя его должником. Хочется не только с каждым жителем села поздороваться за руку, но с каждым деревцем обняться, как с живым свидетелем нашей общей жизни.

Первая рабочая неделя после моего юбилея. День рождения пришелся на воскресенье. Не хочется верить, что тебе пятьдесят. Но тем не менее вся пятница прошла под флагом поздравлений.

Меня иногда спрашивают:

– Профессия директора, руководителя – творческая или нет?

Отвечаю:

– Творческая, и особенно сейчас, когда нет установившихся понятий, недостаточно нормативных документов, невнятная финансово-экономическая политика. Творческая в том смысле, что приходится очень много думать.

Я не раз в своей практике убеждался, что нерешаемые проблемы вдруг становятся разрешимы. И это зависит от того, как напряженно и неотвязно ты думал над поиском выхода. Иногда решение возникает в самый неподходящий, казалось бы, момент. Бывает и во сне, это уже хрестоматийно. Обидно только, что некоторым кажется, что найденное тобой решение тебе дается запросто, что это определено директорским креслом. Это очень наивно. Хотя, конечно, опыт – великое дело.

Зато как сладки моменты, когда сидишь в машине после вдруг осенившей тебя мысли и чуть ли не вслух готов воскликнуть с восторгом, как Пушкин:

– Ай да Виктор, ай да сукин сын!

Сегодня еду по нашей центральной городской улице. Шофер Алексей говорит:

– Вот в этом доме жил мой друг, вчера был на его похоронах.

– Болел?

– Нет, купил мебель и обмыл с друзьями.

– До смерти?

– Выходит…

И рассказал подробности. Весь день с друзьями Михаил собирал мебель, неделю назад до этого вселившись в новую квартиру. Вечером, изрядно уставшие, закончив сборку, сели на кухне поужинать. Как водится, выпили. Друзья стали добродушно подтрунивать: мало на четверых одной бутылки.

– Действительно мало, – поддержала жена. – Сейчас на углу старушки вовсю торгуют, возьми одну, так и быть, санкционирую.

Михаил побежал да что-то замешкался, вернулся, друзья уже ушли.

– Не очень, верно, хотелось, раз не дождались. Я не гнала. Жена Виктора позвонила, он засобирался, за ним остальные.

Михаил разделся, прошел на кухню, сел и то ли от расстройства, то ли желая заглушить усталость, налил почти полный стакан и выпил.

В бутылке оказался метиловый спирт.

Все же пришлось срочно лететь в Москву со своим заместителем по экономике на встречу с представителями бельгийской фирмы для подписания контракта. Мы нашли технологию очистки нашего основного продукта с затратой пара в десять раз меньше, чем на строящейся сейчас установке. Единственная такая установка в Европе работает по американской технологии в Италии.

Контракт подписан. До 1 сентября пятнадцатью грузовиками должно прийти оборудование. Поставит это оборудование сама фирма, мы же должны за осень его смонтировать. Очень много в этом году будет зависеть от нашей оперативности, поскольку новая технология позволяет на тридцать процентов поднять прибыль от продажи продукции за границу.

Был в одном из отделов соседнего завода и оказался свидетелем такой сцены. При мне попросили к телефону сотрудницу отдела, женщину миловидную, современную и очень энергичную. Звонила ее мать. Мы невольно слышали разговор. Мать жаловалась на сына этой женщины, то есть на своего внука. Внук, десятилетний пацан, послал ее, после каких-то замечаний, подальше. Мать тут же потребовала дать трубку сыну:

– Птичка, здравствуй. Что ты там набедокурил? Бабушка сказала, что послал ее. Ты почему молчишь? Ты меня слышишь?

В трубке молчание.

– Молчишь? Ты послал бабушку?

Сын молчит.

– Ты почему себя так ведешь?

Не дождавшись ответа, наша симпатичная мама очень наставительным тоном говорит буквально следующее:

– Ты понимаешь, пока я на работе, зарабатываю средства для того, чтобы тебя кормить, ты позволяешь себе такие вещи, ты бабушку посылаешь… Я тебя кормить за это не должна. Извинись перед бабушкой и скажи, что больше так делать не будешь. Ты понял? Я же тебя кормлю, я тружусь для того, чтобы тебя кормить, а ты так себя ведешь. Как же ты будешь относиться ко мне, когда я буду старенькой? Я тебя кормлю для того, чтобы ты вырос, и когда я буду старенькой, ты бу… Алло! Алло!

Но на том конце уже давно повесили трубку.

Стало страшно за судьбу этого мальчика. Никогда в нашем детстве окружающие, очевидно, повинуясь какому-то внутреннему такту, как бы ни было тяжело, не попрекали никого куском хлеба. Это было самое обидное и самое страшное, что можно было сказать ближнему. И никогда никто не говорил нам, что мы должны, став взрослыми, кормить своих родителей. Это было само собой разумеющееся. Если в каких-то разговорах эта тема и проскальзывала, то звучала она больше иронически: посмотрим, дескать, как ты будешь себя вести, когда мы состаримся…

Вчера состоялось первое собрание нашего акционерного общества «Нефтехимик». На нем избраны все рабочие органы. Я единогласно избран Председателем совета директоров и генеральным директором общества. Представители областного фонда имущества были явно удивлены этим обстоятельством и тем, что на выборы рабочих органов ушло чуть более часа, без всяких инцидентов и недоразумений. Такое ощущение, что многие понимают: смена собственности (была государственная, теперь коллективная, то есть акционерная) в ближайшее время ничего не изменит. Сейчас важно прорваться через неплатежи, разрывы традиционных связей. Прорваться через смуту. Мне верят, я это знаю и ценю. Многие меня помнят еще рабочим в начале шестидесятых. В памяти сложные моменты восстановления цехов после взрывов, начало восьмидесятых, когда мы стали одним из передовых заводов в министерстве. Нам тогда удалось соединить воедино качество продукции и гарантию поставок.

Не забыть нам всем трудный, но очень важный для завода шаг. С появлением Закона о госпредприятии мы первые в нашей подотрасли вышли из структуры объединения, расставшись со статусом производственной единицы и получив право самостоятельного предприятия. Это было рождение нового коллектива. Мы были горды этим. Прошло некоторое время. Мы создали новые на заводе структуры: финансовый отдел, свою бухгалтерию, отдел маркетинга, жилищно-коммунальный отдел и так далее. И вот теперь новые испытания.

Раньше, при советской власти, были дни политпросвещения по четвергам. Теперь – ежедневно. В курилках. Здесь каждый политолог.

На этот раз я немного опоздал. Когда шагнул в духоту курилки, речь держал Скорпион.

– Жаль, что мы живем не в литературную эпоху, а в политическую, – говорил он. – Мир отравлен политикой. А как было бы здорово наоборот: я выдвинул бы на пост Президента Антона Павловича Чехова.

– Утопист! Чехов бы в Президенты не пошел, – ввернул из дальнего угла Шуруп. – Определенно.

«Боже мой, они все это обсуждают так, как будто Антон Павлович где-то рядом, вышел и сейчас вернется», – подумалось мне.

– Оглянитесь вокруг, – продолжал Шуруп, – интеллигентные люди комплексуют. Пропускают вперед себя тех, у кого больше амбиций, и те неминуемо оказываются у власти. Думают, что политика не для них. Но ведь экономика не существует без политики. Так в чем же дело? Слабо? Тогда, господа, кушайте то, что заслужили.

Он замолчал и внезапно так ловко выстрелил окурком, что тот описал полукруг под низким потолком и влетел к своим собратьям в братскую могилу – стоящее на полу металлическое корыто с водой.

Белобрысый парень с невинным лицом, лениво растягивая слова, дал новый крен разговору:

– Говорят, французы изобрели оргазмометр – прибор для определения пылкости влюбленных. Если женщина пережила оргазм с партнером, на экранчике появляется синусоида, если, стерва, притворялась – линия остается прямой.

– Ну?..

– Вот тебе и ну. Такую бы штуку да для определения правдивости политиков.

– Диман, ты, может, и спец по оргазму, но чтобы экономикой заниматься, надо учебники читать.

Диман как будто только и ждал этого замечания. Сел прямее на лавке, встряхнул плечами, сказал очень уверенно и спокойно:

– Никто еще в мире не переходил от государственной собственности к частной. Есть ли такие учебники?

– Может, и не в учебниках дело, – вступил в разговор тот самый новичок, который в прошлый раз обучал произносить тосты.

– А в чем? – переспросил Скорпион.

– А вот, послушайте быль. Нанимал один хозяин работника и поставил условие: если выполнишь три задания, беру на работу. Первое задание: очистить от валежника и осушить гектар земли за две недели. Работник согласился. Не прошло и недели, а задание выполнено. Второе испытание: сделать плотину через речку, срок тот же. Неделя прошла – вот она плотина, пожалуйста. Третье задание дает хозяин: разобрать полмешка картошки в сарае на три кучки – крупную, семенную и на корм, срок два дня. Прошли два дня. Работника нет. Пошел хозяин смотреть, что с ним. Заходит в сарай: картошка наполовину в мешке, а работник в углу на соломе спит пьяный. Будит его. «В чем дело, почему картошка не разобрана?» – «Дак ведь ее ж каждую нужно вынимать, осматривать и решать, куда какую. Тяжело».

– Критерии не определены, как на тосты, верно? – подталкивает Скорпион.

– Конечно. И это беда для нас всех. Чего, казалось, бы проще: поставить во главу угла самую главную, ясную задачу – обогреть и накормить людей. Я прав? А раз так, то почему эту очевидную истину не сделать девизом нашего общества?..

Вот вам и курилка – уроки политпросвещения.

Когда уходил, Скорпион вызвался проводить меня. Конечно неспроста. По дороге рассказывает:

– Жорка – мой знакомый «новый русский» – купил две иномарки, квартиру, зашарашивает двухэтажный дом на даче и все равно спрашивает меня: «Что бы еще купить?» Не знает, что делать, во что верить. Я ему посоветовал картины покупать. Как ни крути, материальные потребности имеют свои границы, а духовные – безграничны. Третьяков понял это и покупал картины.

Атмосфера в курилке всегда напоминала мне о детстве. Мальчишкой я часто бывал среди артельного люда. Привык. Видел и слышал порой такое, что не каждому взрослому дано. Но дурное куда-то уходило. Радостного запомнилось больше.

Знаю, пока живу, буду помнить свое детство, как что-то пахучее, золотистое, гудящее, зовущее, поющее… То ли это влажная, лоснящаяся спина оседланного мной Карего, то ли ошалевший от ранней весны шмель. Или это грудной, призывный голос витютня в молодом осиннике на Бариновой горе.

Детство… А может, это поющее колесо дедова рыдвана, который, оставляя глубокую влажную колею в песке, съехал с крутого склона на гулкий мост через реку у поселка Красная Самарка и дробно, призывно манил за собой.

Или это – глубокий полуразрушенный колодец, вода в котором вдруг засверкала в полдень от зенитного солнца, и ты, заглянув в него, обнаружил самого себя, недоверчиво вглядываясь и недоумевая: то ли это серебро глубинной воды, то ли твоя седина вмиг сделали колодец светлым и радостным… Не знаю.

Март

Только что вернулся с заседания Совета директоров города, которое было созвано по инициативе главы администрации. Повестка дня: ЧП в акционерном обществе «Утес». Информацию по этому вопросу дал сам участник происшествия, генеральный директор. 28 февраля заседал Совет директоров, готовясь к годовому отчетному собранию, которое должно было состояться через три дня. Приехали представители со всех регионов России. Четырнадцать человек до девяти часов вечера, когда в комнате отдыха, соседствующей с кабинетом генерального и соединенной с ним дверью, послышался звон разбитого стекла и через несколько секунд произошел взрыв огромной силы. Сейф, находящийся в «темной» комнате, пробило в нескольких местах, холодильник опрокинуло и изуродовало. Стены побило осколками. Была брошена граната, но не в окно, которое вело в зал, где сидели члены Совета, а в комнату, отделенную от общего зала капитальной стеной. Прибывшие соответствующие органы обнаружили под окном чеку от гранаты. Но злоумышленников, как водится, и след простыл. Мы разошлись не в самом хорошем настроении, чувствуя свою неготовность навести порядок.

Он вошел в кабинет и, остановившись у порога, развел руками:

– Секретаря нет, так я прямо к тебе.

Я не узнал его сразу, но потом, когда он поманил из приемной симпатичного загорелого парня и начал объяснять причину своего появления, вспомнил: земляк из моего села.

– Вот дела-делишки, понимаешь, учить – учим, а теперь не нужен никому, возьми хоть ты, земляк, а?

Прошли, сели. Случай для наших дней уже обычный. Сын Роман закончил Самарский государственный университет, получил звание механика, а распределения на работу нет. Начинай жизнь трудовую, как хочешь.

Пригласил кадровика, нашлась возможность принять пока слесарем по третьему разряду. «А там видно будет». Так решили. А порешив, посидели, посмеялись над тем, как мы познакомились лет двадцать назад в Сухом овраге. И враз мой чинный кабинет будто бы раздвинулся, больше стало воздуха, больше запахов, самой жизни.

…Эта забавная история могла бы показаться мне самому неправдоподобной, если бы я не был ее участником. Вынырнув как-то из прохладного лесного оврага на широкую песчаную поляну, потеснившую во все стороны голенастые молодые осинки, я увидел необычную картину. Двое взрослых мужчин катались по траве, сопя и чертыхаясь, усердно мяли друг друга, оставляя за собой спутавшееся разнотравье.

Я сразу же узнал обоих и еще больше встревожился. В таволге возились два человека, которые вот уже несколько лет не признавали друг друга, хранили между собой что-то такое, чего даже самые испытанные поселковые остряки не решались затронуть. Так и жили…

Они расцепились, и я увидел потные, улыбающиеся лица. Оказалось, что присутствую при бурном примирении. Сухой и узкоплечий Сергей Сонюшкин в последний раз приложил с деланной свирепостью свою пятерню к спине Митяги и присел на корточки. Опережая противника, готового насесть на него, ловко извлек из кармана портсигар и протянул папироску. Оба расхохотались.

Из неторопливого разговора за куревом я узнал, что произошло.

Оказывается, накануне Митяга обнаружил в том самом овражке, по которому я прошел, в обрывистом склоне в кустах волчий выводок. Это редкий случай в то время, так как тогда во всей области сохранилось не более трех десятков волков.

На следующий день он захватил с собой нож и электрический фонарь. Улучив момент, когда волчица ушла за добычей, полез в нору. Свободно протиснулся по пояс, дальше пришлось пробираться, помогая себе ножом. Уже слабый луч фонарика высвечивал волчат, скуливших в дальнем углу расширяющейся вглубь норы, когда вдруг песчаная кромка обрыва обвалившись, полностью закрыла вход в нору. Снаружи у входа в логово зверя остались торчать только митяговские кирзовые сапоги. Напрасно он пытался выбраться на белый свет. Взбугрившаяся на спине куртка завернулась назад над головой, препятствуя обратному движению. Вперед через узкий лаз не проходили плечи. Надеяться на чью-то помощь здесь, в овраге, было бессмысленно. В лесу, в кустах, натолкнуться на торчащие из земли сапоги было делом невероятным. В кровь изодрав руки, начал задыхаться от нехватки воздуха, когда вдруг почувствовал, что кто-то тянет снаружи за ноги…

– Сначала думал, хозяйка вернулась. Ну, думаю, Митька, остался ты без задних ног… Потом чувствую, сразу за обе ноги тянут. Похоже на человека.

– Кабы знал, что ты там еще в состоянии рассуждать, пощекотал бы тебе пятки на манер волчицы, – Сергей развязывает мешок, показывает сбившихся в кучу волчат.

После того, как он откопал Митягу, добыть волчат с его комплекцией было уже делом не сложным. Путь до поселка они проделали вместе, несли мешок с добычей поочередно.

– Вот ведь курьез, а? Я совсем случайно шел этой дорогой. Словно кто толкнул меня в спину.

«Чему быть, того не миновать», – на этой формуле мы все трое сошлись и этим объяснили благополучный исход митяговской вылазки. А я, шагая с ними рядом, думал тогда о том, что вот нужен был для двух, шагающих бок о бок со мной, в общем-то добродушных людей случай, который бы сблизил их. Нужен был. И он нашелся. Но кто режиссер этого случая?

…– Ну что ж. Хоть твое логово и ничего, – Митяга, освоившись, прошелся по кабинету, зачем-то выглянув в окно, потрогал подоконник, – но нам надо торопиться к вечернему автобусу.

Однако его что-то все-таки задерживало.

– Я вот что хочу сказать, – заговорил он. – Вот ты думаешь, что руководишь заводом, да – руководишь, но все равно кто-то руководит всеми нами. И тогда в овраге кто-то вмешался и сделал по-своему. Не Бог, нет, я – безбожник, а вот кто-то есть, кто всем этим руководит. Он все видит. Но странно, когда хочет – вмешается, а то отпустит вожжи: делайте, как хотите, а я посмотрю и подумаю: кто вы есть, а когда надо подправлю. Не думаю, что потешается над нами. Он просто изучает нас.

– Митяга, ты стал к старости мистиком.

– Не знаю, но у меня десятки случаев из жизни, которые я не могу объяснить по-другому. Будто между нами людьми кто-то еще есть, но его не видно. Возьми Циолковского. Почему вдруг он поверил, что можно и нужно готовиться летать в космос? Его подтолкнули. Они.

– Кто они?

– Не знаю, но те, кто умнее нас с тобой и кто все видит. Может, даже Циолковский и не понимал, что его подталкивают, он делал дело, но я верю, если бы его сейчас спросить: есть кто там на небе умнее нас и грамотнее, кто влияет на нас, он бы, не задумываясь, ответил: «Есть!» Вы – люди грамотные, ученые, почему-то помалкиваете на этот счет, а мне с моими двумя классами молчать не резон. Знаешь, что сказал философ Метродор около ста лет до нашей эры?

– Не помню.

– Я бы тебе по записке прочитал, я выписал себе, но она дома, а если своими словами, то он сказал, что нелепо считать Землю единственным населенным пунктом в мировом пространстве. Это так же глупо, как говорить, что на огромном засеянном поле может расти один только пшеничный колос. Крепко сказал, ведь правда? Грамотных много, а не сразу всякий скажет, за что 17 февраля 1600 года в Риме сожгли на костре Джордано Бруно, а? – Он прицелился в меня своими хитроватыми глазами и продолжал: – А я скажу.

Он шагал по кабинету вдоль окон, горячась и широко жестикулируя руками, будто разговор шел о вчерашних либо даже сегодняшних событиях, связанных конкретно с ним либо его земляками.

– Мерзавцы сожгли его за утверждение, что вокруг Солнца кружится огромное количество земель и солнц. На них живут разумные существа похлеще нас с тобой. Вот ведь как, а?

Я смотрел на него, разгоряченного. Видно было, что он говорит искренне, не дурачась.

– Они и сейчас слушают нас с тобой и думают: вот Митяга умный мужик, а ты, Виктор, не вдумчивый. Некогда тебе думать.

– Слушай, ты пьешь?

Ответил Роман:

– Нет, он и курить бросил. Перечитал всю библиотеку.

Затем снова Митяга:

– Ладно, начальник. Нам надо ехать, а ты подумай…

И они уехали. А я вот теперь думаю, думаю…

Последняя неделя ознаменовалась двумя большими событиями. Мы посчитали, во что нам обходится в связи с новыми налогами на импорт и экспорт, налогом на добавленную стоимость строительство нового производства полиэтилена. К нашему кредиту, который мы берем для этой цели, необходимо еще добавить 47 миллионов немецких марок. На пятую часть враз возникло удорожание. Теперь надо решать: отказаться от строительства или искать дополнительно эти марки.

Энергетиков донимают за долги газовики, и они твердо заявили, что остановят соседний нефтехимический комбинат за систематические неплатежи. Комбинат не платит более двух месяцев. С полным остановом нефтехимкомбината возникнет проблема очистки городских стоков, потому что большая часть их чистится на этом предприятии и незначительная – на нашем заводе. Комбинат дает воду на ТЭЦ для котлов, вообще на всю хозяйственную деятельность. Если он будет остановлен, то будет парализована и эта сфера.

Сегодня воскресенье. Будет ли выполнен ультиматум или нет? Начало недели покажет. Надо как можно быстрее ликвидировать кризис неплатежей и выплатить долги государства трудящимся. Оплатить хотя бы больше чем наполовину долги государства аграрному сектору и ВПК. Вот тогда что-то сдвинется с мертвой точки. Опосредствовано, но дойдет волна до нефтехимии, до общих сфер народного хозяйства, до города. Ну, а если этого не будет, то…

Образовался круг, где несколько партнеров друг другу должны. Этот круг разорвать может только государство организационными и финансовыми движениями. Кстати говоря, и оппозиция в Государственной Думе этого требует. В то же время, судя по готовящемуся бюджету, усиление государственности может подмениться на деле линией на дорогое государство. Это приведет к увеличению налогового бремени, исчезновению стимулов в производственной деятельности, к финансовой нестабильности. Есть опасность прийти в этом случае к карточной системе и к авторитарному режиму в стране. Экономика может быть сильна только своей валютой и стабильностью, а не силовыми решениями в плане налогов, таможенных сборов и всего прочего. Это составляющая регулирования, но она должна быть не основной.

Я пришел к неожиданной для себя мысли, что высокое искусство всегда создавалось на крови. Многие сейчас говорят, что искусство у нас на глазах гибнет. Но, к сожалению, только переломные времена и рождают великие произведения.