Тетради 2018 года

© Александр Петрушкин, 2019

ISBN 978-5-4496-5613-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

«И после быстрого начала…»

 
И после быстрого начала
замедлится небес проём,
неся в себе невнятный сгусток,
овал, который невесом.
 
 
Как нежен белый клубень неба,
где золотая нить ворон
лежит на вертикальном снеге,
в игле которого живём.
 
 
Сгибая в лошадь нить накала,
как близорук и точен ток,
галдящий между двух предсердий,
разматывая в речь моток.
 
 
И более не страшно, если
замедленный лучом сеанс
сгущается в кинопроектор,
хранящий снег, что прячет нас.
 

(2/01/2018)

«Связь несравнимых величин …»

 
Связь несравнимых величин —
так резкость наводил охотник,
а выдох, взятый в клюв, горчил
землёй и парой тонких зёрен.
 
 
Звезда смотрела на меня,
и плакала, как диафрагма
у горизонта, что в ружье,
как фотография, был спрятан.
 
 
И если плотны страх и взгляд,
то мост, что выстроен меж ними,
зияет, как эдемский сад,
сквозняк над адом и огнивом.
 

(3/01/2018)

«Передержанный запах отчизны, возни…»

 
Передержанный запах отчизны, возни,
что внутри, меж домами, идёт —
ты, как бабочку, крылья и голос неси,
если мгла их конверт надорвёт.
 
 
Зазвенит из нутра темноты гироскоп,
замигает совиное дно,
и нора кувыркнётся в себе, изнутри
завершив часовой поворот.
 
 
Всё, что видно – вращение в стае юлы,
размыкающей, сшитый мешок —
и одна лишь сова, как отрывок, лежит
а внутри её – неба тепло.
 

(4/01/2018)

«Стирая глаз о времени наждак…»

 
Стирая глаз о времени наждак,
всмотреться в яму, чтоб расслышать – так
всё, чем ты был здесь, это нервный тик,
который умолкает. Вот затих —
 
 
и расступаются, как звери, небеса,
которые ты скудно написал,
свидетель неумелый, рудокоп,
шептун, контрабандист, слепой пилот.
 
 
Всё снег и снег, который перейти
не хватит жизни – только расплести
два лёгких на дыхание и свет,
который в яме, в той, которой нет,
 
 
которая летит перед тобой,
как белый шум или случайный сбой
и собирает речь и крошки, что скрипят,
как сны внутри у голода щенят.
 

(5/01/2018)

«а скрыться не получится – хотя…»

 
а скрыться не получится – хотя
хотелось бы, и это славабогу —
прошение взглянуть, но не сейчас,
а позже, впрочем позабыть тревогу
 
 
здесь тоже невозможно: ты и я —
отсутствие возможности для речи.
так в мертвеца играет колея,
промёрзшая до косточек. размечен
 
 
тянущимся молчаньем разговор:
ты оставляешь место для метели
и я горю во всех своих стыдах,
как столб фонарный,
что желает в свет поверить.
 

(6/01/2018)

«Замаскирован и неряшлив …»

 
Замаскирован и неряшлив —
впечатан выдох в снегопад,
как вынутый из медной пряжи
овечьей, агнец, что назад
 
 
был возвращён, своим вращеньем
сгущаясь в угол над тобой,
из света, то есть из паденья,
из ткани, рвущейся, как сбой
 
 
в программе, заданной – над миром
летящей – галкой-головнёй,
где лишь голавль плывёт в глубинах
обёрнутых чужой землёй.
 

(7/01/2018)

«Что снег юродив, а в другой руке…»

 
Что снег юродив, а в другой руке
[невидимой] – две рыбы, как в реке,
ведут неспешный диалог, пока
их речью обрастает мгла, т.к.
 
 
путь санный для того проявлен был,
чтобы скрипел скрывающийся им,
чтобы неспешно, тщательно, дотла
сжигала речь всё то, что привела
 
 
в пустоты эти на другой руке,
которая в метели, вдалеке,
и рыбы между темнотой снуют,
и воды меж собой слюнявят, шьют
тулупы, проезжающим сквозь их
даггеротипов и поленниц скрип.
 

(8/01/2018)

«Стой, смотри – всё успеешь потом записать…»

 
Стой, смотри – всё успеешь потом записать,
а поспеешь – запишут тебя на любой стороне
 
 
у – завитого вдоль отсутствий твоих здесь – плюща,
из которого видно лицо, как ожоги на белом огне.
 
 
Так проступит зима, сквозь родимые пятна золы
распинаемый дрозд улетит – понимаешь? – на юг
 
 
и сомкнётся, как будто расступится в нём, над тобою земля
что похожа на света кусок, размыкающий круг.
 
 
Будешь долго стоять над собой, как прозрачный гудок
и отрезок, лишённый всех точек опоры от а и до б —
 
 
или – время, которое снилось тебе, это дробь,
отблеск чисел и тень рыбака у воды на холодной губе?
 
 
Вот уходит рыбак, обретая весь берег, а ты
остаёшься стоять, как его отраженье в реке —
 
 
или звёзды просты – от того, что они высоки,
или выжгли тебя, чтобы ты отражался, как небо, везде.
 

(9/01/2018)

«Вот выпал Бог – точнее, снег …»

 
Вот выпал Бог – точнее, снег —
свет, что здесь напряло вещество
из мельницы ручной его:
всё остальное – ремесло.
 
 
И перед тем, как сделать шаг,
стою, страшась в него вступить,
и мак цветёт из снегиря,
у света посреди груди.
 
 
А значит – завтра здесь среда
и в птичьей стае полыньи,
растёт огромная вода
и крутятся следы ничьи.
 

(9/01/2018)

«За обиженным ребёнком…»

 
За обиженным ребёнком
в небесах трамвай звенит —
кто нас может в его речи
как печали отследить? —
 
 
над – трамваем реет ангел
с красным языком в груди,
там щенок сидит незрячий
справедливости. Иди —
 
 
то сомкнув – как вежды – очи,
то – как скудность – всяку речь
смяв, и ангелу отбросив
всё, что надо бы беречь.
 
 
Только буква, как обида,
в горле ангела торчит —
хорошо, что стыдно видно —
хоть трагичен в целом вид.
 
 
Хорошо, что слышишь рельсы
облаков и, что петля
лишь казалась очень мёртвой
но проснулась, обожгла,
 
 
вынула на свет ребёнка
из такого же меня —
хрустнет глина, как обида,
от того, что нам мала.
 
 
и следишь, нутром и глазом,
как трамвай за поворот
удаляется и ангел
рельсы на плече несёт.
 

(9/01/2018)

«Обёрнут Бог в пустоту – от того везде…»

 
Обёрнут Бог в пустоту – от того везде
видим только следы от его пребывания с нами и
лодка его отсутствия плетёт из хруста в воде
фарватер для ледокола, который льды.
 
 
Там изнутри пустоты – дым табака, табун
что выдохом шелестит, нарастив им плоть,
мясо и кожу, нечто навроде судьбы,
которой Бог на дела сего мира плюёт.
 
 
Вот он стоит – пустота в столбах пустоты —
подглядывает в щели, чтобы исполнить их
предназначенье, и на руки их берёт —
видит полёт, что оборот всех птиц.
 
 
Птицы и щели летят из нутра дыры —
чтобы найти, внутри ветки своей, провал —
овал и ладонь, которую распрямит
в струи воды линза и тьма ведра.
 

(14—15/01/2018)

«Минует рождество, ещё одно минует …»

 
Минует рождество, ещё одно минует —
так лошадь вокруг дома, как тень его, идёт,
подошвами хрустит – поскольку света много,
а кликнешь и она, как нитка, тьму сошьёт.
 
 
Как хорошо, в тулупе из времени и плоти,
лопатой снег кидать из влажной тишины,
молчать в себя слова и ледяную корку
с себя сдирать, как птиц, которые слышны.
 
 
Минует рождество. Ну что же – ждём второго
в круги свои, как звук, себя – на смерть – сомкнув,
где на тебя из тьмы всё указует конус
звезды и часовых, и смертных белый хруст.
 

(15/01/2018)

«Решето обрастает огнём и водой, так нёбо…»

 
Решето обрастает огнём и водой, так нёбо
умещает в себе, как в мешке новогоднем, утрату
или краба кипящее зренье вшивает предметы
в свой накроенный контур, словно выдохи в оду,
слепоту и иголку в заплату.
 
 
Ты же смотришь сквозь мешковину зрачка вот на этот
– предположим – январь, что пока здесь лежит без названья,
где ткачихи-сороки к теням пришивают природы приметы,
а затем разбиваются в эхо меж них, в узнаванье.
 
 
Это взгляда горят на снегах, как шрифты, опечатки —
так поленницы между домов спят в зачатке пожара,
где огромного дна решето вынимает потопа —
из воды ледяной – до Коцита промёрзщее, жало —
 
 
назовём его – жалость к себе (состоит из отточий)
или, скажем, ковчег слепоты (от избытка поклажи) —
всё одно и поток, и горение будут неточны
а потом и не вспомнишь (сквозь них совершившейся) кражи.
 
 
Только пропуски делают ход изнутри человека,
это небо холодное, словно идёшь нараспашку
по местам нераспознанным, что быть их приметой
становясь всего больше, себя разверзая, как пашня.
 

(15—16/01/2018)

«Так выключаешь свет …»

 
Так выключаешь свет —
вокруг одни повторы:
стоят как тьма во тьме
собаки и заборы.
 
 
Торчат для них фонарь,
аптека и прохожий,
и языки у них
на ангелов похожи.
 
 
В незнаемом году
все времена последни —
смотри, звезда летит
и прилетит к обедне,
 
 
а ты всё смотришь в след
её на белом свете —
так выключаешь свет
и видишь в нём просветы.
 

(16/01/2018)

«На быстром подоконнике стояло…»

 
На быстром подоконнике стояло
лицо от света – в глубине овала
его кружился сад, как снегопад
в дороге, возвращающейся в ад.
 
 
Как быстр был сад и как внутри летели —
ему принадлежащие – метели
и приводили этот механизм
в ступени, опускавшиеся вниз!
 
 
Как свет вступал на тёмный эскалатор,
где низ и верх – кто был им провокатор?
кто был Хароном? лодкой? кто душой,
внезапно называющейся мной? —
 
 
местами то менялись, то лепили
снеговиков из силы и бессилья,
синицами играя в бадминтон,
чтоб знали мы об этом и о том.
 
 
Я птиц кормил лицом своим, пропажей
что расклевала плоть мою в пернатых —
горящих длинной слепотой – холмах,
где снегопады расплетают сад.
 

(18/01/2018)

«Темнота – это свет, расширяющий сам себя…»

 
Темнота – это свет, расширяющий сам себя,
вглядывающийся, как в ребро, во свои края.
Из всех свойств его – одно главное – слепота:
так стекло, что лежит предо мной – это только я.
 
 
Шевеля немоту, раскалённою в свет, губой
катим шарик мира синицею и плотвой.
Мякиш мокнет. Потеет – с обратной —
стеклянный шар
там где свет потёмки —
в фонарик карманный – сжал.
 
 
И вода летит пред пустыней. И Уильям Блейк
посредине себя стоит. Остального нет.
 

(19/01/2018)

«Оставлю лёгкость, в мир свой уходя …»

 
Оставлю лёгкость, в мир свой уходя —
что есть там? ад? иль сада это жженье
морозное, как полое всегда
или другое [всякое] прощенье
 
 
Вот я лечу один, а не один,
вот лёгкость, что составлена из веса,
вот столб из света, дирижабль из льдин
себе соткавший жабры. Среди леса
 
 
горят осуществлённые леса,
строитель трёт [невидим] подбородок —
трещит сороки киноаппарат
производя лицо её из тёмных съёмок.
 
 
Я – человек, какой же в том восторг,
войти в свой мир, себя – как звук – исполнив,
от лёгкости и тяжести устав
в садах, которые спешат тебя наполнить.
 
 
Садов стада идут на водопой,
в них шмель летит – как снег – и незаметен
его белеет шрам, как небеса,
там, где в снежки играют наши дети.
 

(22/01/2018)

«то интересно, что…»

 
то интересно, что
от нас не останется слов
но выдох [к] которому ты
как звук здесь подвешен был
 
 
лента одна летит
отпущенная от всех гирь —
ей хорошо одной плыть
своей тишиной
 
 
беркут над ней стоит
лицом человеческим и
справа его другой
львиною головой
 
 
лента летит одна
теперь она тишина
выткал её не ты
но как красиво летит
 

(19—23/01/2018)

«Невозможность меня самого…»

 
Невозможность меня самого
делает здесь меня,
держит внутри у льва
пещеры или огня.
 
 
Полость моя пуста,
эхо во мне Твоё
меня продолжает творить
больше, чем одного.
 
 
Ты из пустот меня
составил, прочёл, простил —
сшил из кожи мешок,
а швы до зрачков упростил.
 
 
что там, в них, вижу я? —
то, как душа горит
белая как сова – плавится
и свистит
 
 
в воздух, который Ты,
невозможность дыхания, лес
словно бы снегопад,
что пещерой во льве разверст.
 

(23/01/2018)

«Когда земля меня подменит…»

 
Когда земля меня подменит
на камень, что на ней лежит —
придут невиданные звери,
чтоб землю эту перешить,
 
 
чтоб выдумать иное небо,
другие иней и сирень,
окно, стакан, кусочек хлеба,
что больше непохож на смерть,
 
 
и я, из камня белой шубы,
из рукава её, глядеть
на эти формы света буду
и прялку темноты вертеть.
 
 
Внутри норы, у этой прялки —
сидят невидимые три
зверёныша – не угадаешь
ты их прекрасные черты,
 
 
не разгадаешь, не ответишь,
но распознаешь, как тоску
о белом этом, белом шуме,
что, как молчанья кровь во рту.
 

(24/01/2018)

«в паузах меж смертью – смертью…»

 
в паузах меж смертью – смертью
жизнь мерцает и бежит
во дворах, её качели
собирают перьев вжик
 
 
вжик и из пелёнок плачет
вжик и в школу не идёт
вжик как винтик на работу
вжик и там как вжик умрёт
 
 
но однажды поломавшись
выйдет винтик из пазов
и войдёт в другие двери
из своих глухих часов
 

«Видел ночью пожар…»

 
Видел ночью пожар
или пожар, которым
ночь эта стала, стадо
дыма погнав, как выдох —
это одышка неба
стала в окне морозом
там, где себя человек
выгонял в самогон и выход.
 
 
Этот пожар стоял
повсюду, то есть и был он
всем здесь, сучья в погоде
сорок своих изымая гулом
то из холмов деревьев,
то из деревьев камня
кожа вещей мерцала
снимаемая – словно улей
 
 
был растревожен жаром
медвежьей руки лохматой,
все соты сливались в пчёл
или же мёд настольный —
там, где пожар стоял
в холоде столь понятный,
что становилось ясно
и больше не было больно.
 

(28/01/2018)

«высота, которой ты выдавлен был…»

 
высота, которой ты выдавлен был
на сетчатке пространства, которое есть пустота
и которое ты ощущением тяжести сшил,
потому, что вся тяжесть в тебе – это свет и игла.
 
 
всё, что есть – это точки [их две], между них – полотно,
то есть странный симптом, что другой наблюдает тебя,
потому что и ты и другой – это неба окно,
удивлённое слово, что смотрит и смотрит в себя.
 

«Как полнота улова – пёсий лай…»

 
Как полнота улова – пёсий лай
и время, скрученное в снеге, как в улыбке —
улитка бесконечная, как взрыв,
ползёт по снегу, в каждой его льдинке —
улитки край, улика, ночь, Кыштым,
записанный на лающей пластинке.
 
 
Хрустит улов, сквозь снега выдох-вход,
замедленно, как в хронике прибытий
незримых нам, но прочных, поездов,
пророков и узлов, витий, распитых
стаканов – боже! как же он хрустит
в глазу у света, а иных событий
 
 
не ожидается и вытянута сеть —
блестит, как дверь, на затемнённом свитке,
сворачивается в небо, как ладонь,
и оживает в чёрно-белом свисте,
где ты стоишь под неба высотой,
как небо – с головою непокрытой.
 

(30—31/01/2018)