– И так у вас всегда? – спросил врача Костин.
– Тесно, не хватает для всех мест, – словно оправдываясь, произнес Яшин. – Много раненных. Одно слово – отступление. Да и здесь, похоже, мы тоже ненадолго задержимся, фронт совсем рядом.
Словно в подтверждении его слов, раздался яростный «лай» зенитных орудий.
– Может, спустимся в подвал? – спросил капитана Яшин. – Мало ли что?
Рюмин промолчал, так как хорошо знал положение на фронте. Сильнейшие бои шли чуть южнее Бобруйска и все знали, что город просто обречен. Яшин остановился около двери. Костин сразу обратил внимание, как у него мелко дрожали кисти рук.
– Эти здесь? – спросил его Рюмин. – Показывайте, если сами не хотите встать с ним рядом!
Это было сказано довольно грубовато, от чего по лицу врача пробела тень тревоги.
– А меня за что? Может, вы товарищ капитан будете лечить всех этих раненых бойцов? – ответил Яшин. – Могу освободить вам свое место….
Палата оказалась довольно большой, человек на двадцать. Яшин подвел их к койке, на которой лежал раненный боец. У него была перебинтованная нога.
– Вот это Филиппов, – произнес начальник госпиталя. – Огнестрельное ранение бедра. При операции в ране обнаружены фрагменты ткани и металла. Похоже, стрелял через мокрую портянку и флягу, чтобы не было поверхностного ожога.
Филиппов моментально все понял. Его губы затряслись, и он готов был прямо на месте заплакать.
– Как же ты так сынок? – по-отцовски спросил его капитан Рюмин, присаживаясь на край койки. – А кто будет защищать родину, наших матерей и детей? Давай, поднимайся! Здесь лечат бойцов Красной Армии, а не трусов и дезертиров. Ну что, ты лежишь? Вставай!
Это было сказано так тихо, и поэтому прозвучало довольно зловеще. Капитан сорвал с него серое байковое одеяло и швырнул его на соседнюю койку. Десятки глаз застыли в ожидании развязки этой истории. Филиппов продолжал лежать и по-детски всхлипывать.
– Простите меня, братцы! – громко закричал он. – Испугался я тогда. Простите меня! Я не хочу умирать!
– А они хотят, сука?! – закричал на него Рюмин прямо в лицо и схватил раненного за грудки. – Ты их спрашивал об этом, сволочь. Ты думаешь, у них нет матерей, детей?
Капитан перевел дыхание. Он встал с койки и обвел раненых взглядом, словно хотел найти хоть одного, кто бы сочувствовал Филиппову.
– Есть у них и матери и дети, поэтому они и сражаются за них, в том числе и за твоих родителей, сука!
– Ты что стоишь, Костин? Хватай его за шиворот и тащи во двор! – приказал ему капитан. – Привыкай! Это тоже наша работа по борьбе с предателями, трусами и паникерами. Да не жалей ты его, тащи.
Александр схватил Филиппова за шиворот и стащил с койки.
– Вставай, сволочь! Давай, гад, двигай к выходу.
Филиппов с трудом поднялся на ноги и прыгая на одной ноге, двинулся к выходу из палаты.
Через полчаса, все семь «самострелов» оказались в большом старом саду, который полукругом охватывал здание госпиталя. Около старых, обгорелых яблонь, сбившись в кучку, стояли врачи, бойцы хозяйственного взвода и ходячие больные, которых по приказу Рюмина собрал начальник госпиталя.
– Вот перед вами на коленях стоят трусы, которые дезертировали с линии фронта. Им очень хотелось жить и они, забыв присягу, решили обмануть всех вас, нанося себе увечья. Приказ Сталина один – всех их должен покарать карающий меч справедливости. Кто хочет привести его в исполнение? Ну, смелее, смелее товарищи.
Толпа заволновалась, зашептала. Рюмин посмотрел на Костина, словно предлагая ему принять непосредственное участие в этой акции, но Александр сделал вид, что не понял взгляда капитана.
– Ну, смелее… Кого вы жалеете? Это же не люди, это предатели и трусы!
Из толпы, прихрамывая на левую ногу, вышел боец. Он взял их рук капитана пистолет и подошел к стоявшим на коленях «самострелам». Боец, взглянул на товарищей и молча, выстрелил в затылок одному из приговоренных к смерти. Тот, молча, повалился на землю, по его белой нательной рубахи медленно расползалось кровавое пятно, которое быстро увеличивалось в размерах. Вскоре все закончилось. Все стали медленно расходиться по палатам и рабочим местам.
– Я думал, что ты сам приведешь в исполнение приказ Сталина, а ты так и простоял, молча, – раздраженно произнес Рюмин. – Что, духу не хватило, лейтенант?
– Это плохо, товарищ капитан? Вы же тоже не стреляли?
– Как тебе сказать, Костин. Жизнь она все расставит на свои места. Твоя надежда прожить ее в белых перчатках, просто, не осуществима. Нельзя носить нашивки НКВД на гимнастерке и быть кристально чистым.
– Я не привык убивать безоружных людей…
Он не договорил. Рюмин схватил его за грудки и подтянул к себе.
– Что? Что ты сказал! Хочешь быть чистеньким, лейтенант! Не выйдет! Я тоже не родился палачом, но если придется…, рука у меня не дрогнет.
Капитан оттолкнул его в сторону и направился к машине. За всю обратную дорогу, они не проронили ни слова.
***
Рюмин плеснул из фляжки, в стоявшие на столе кружки.
– Пей, Костин. Это спирт. Не сожги рот…. Ты пил когда-нибудь спирт?
– Приходилось, товарищ капитан.
– Вот и хорошо. В котелке вода…, – произнес Рюмин и протянул Александру котелок.
Они выпили и стали закусывать крупными пожелтевшими огурцами. Рюмин снова взял в руки флагу и снова плеснул спирт по кружкам.
– Ты давно в органах? – поинтересовался у него капитан, хотя хорошо знал его анкету. – Вот ты мне скажи, Костин, ты когда-нибудь слышал о «Острове смерти»? Это не «Остров сокровищ», что написано в книжках, а настоящий «Остров смерти».
Александр посмотрел на Рюмина. В глазах капитана что-то мелькнуло не понятное для Костина.
– Нет, товарищ капитан, – тихо произнес он. – Что это такое? Расскажите….
Рюмин тяжело вздохнул и, взяв в руки кружку, выпил спирт. Он взглянул на Костина, словно прикидывая про себя, рассказывать ему об этом острове или нет. Достав папиросу, он закурил. Слушай:
– Я никому и никогда не рассказывал об этой трагедии, может, боялся, а может и не хотел рассказывать об этом. Для меня это слишком тяжело. Все произошло в 1933 году. Я тогда работал в Москве.
Капитан сделал глубокую затяжку и посмотрел на сосредоточенное лицо Костина.
– В начале тридцатых годов, как ты знаешь, у нас в стране была введена паспортная система. Инициатива шла от ОГПУ, а если точнее, то от самого Ягоды. Я тогда работал в Москве. В стране свирепствовал голод и громадная масса крестьян, спасаясь от голода, хлынула в города. Они толпами мотались по улицам в поисках работы, но ее на всех конечно не хватало. Начались стихийно возникать банды, которые занимались грабежами и кражами. Теперь, ты понял, почему этой инициативой плотно занималась наша контора. Ну, как всегда, не обошлось без «перегибов». Нарушителей паспортного режима задерживали и арестовывали прямо на улицах города, вокзалах. Там на вокзалах было все предельно просто – люди выскакивали на перрон, кто за продуктами и папиросами, кто за пивом. У многих паспорта оставались в карманах костюмов, которые находились в вагонах поезда. Вот таких пассажиров и отлавливала наша милиция. Все отчитывались перед вышестоящими органами о количестве выявленных и арестованных граждан. Много хватали, а сажать было некуда. Тогда Ягода и обратился к товарищу Сталину с предложением об увеличении населения Сибири за счет этих нарушителей. Насколько я тогда слышал, речь шла о миллионах человек. Представляешь, Костин, какие планировались грандиозные цифры.
Рюмин замолчал. Он, молча, налил себе в кружку спирт и опрокинул содержимое кружки себе в рот. Запив спирт водой, он снова закурил.
– Хороший получился закон, что греха таить. Тогда решались многие вопросы, в том числе и жилищные. Ведь население городов росло быстрее, чем строились квадратные метры. В тот год даже вышло постановление Моссовета «О порядке использования жилой площади, освобождающейся в связи с введением паспортной системы». Освободившиеся квартиры должны были в течение суток передаваться в райсовет, и никаких других манипуляций с жилплощадью не допускалось.
Он снова замолчал. По лицу Рюмина пробежала едва заметная тень. Пауза явно затягивалась. Чтобы ликвидировать ее, Костин решил задать вопрос:
– Скажите, товарищ капитан, неужели люди не жаловались?
Рюмин ухмыльнулся. Вопрос лейтенанта ему показался немного не корректным, ведь сам он был человеком этой системы.
– Наверное, писали и жаловались…, но это была директива ОГПУ, и поэтому на все эти жалобы никто не обращал никакого внимания. Я помню, что у томского городского прокурора арестовали двух сыновей, и он приехал в Москву, где встретился с Ягодой. Сыновей освободили, но это был редчайший случай.
Рука капитана снова потянулась к фляге со спиртом, но неожиданно повисла в воздухе, словно ее что-то остановило. Он взглянул на Александра и снова, как-то криво усмехнулся.
– Наверное, я зря тебе все это рассказываю, Костин. Пойми меня правильно, носить все это в себе, довольно, сложно. Секретарь Западно-Сибирского крайкома партии Роберт Эйхе заверил Сталина, что готов принять около 300 тысяч колонистов, однако вождю не понравилась эта цифра. Он посчитал, что она сильно занижена и распорядился оправить туда полмиллиона человек. Никто не стал оспаривать эти цифры, да и как можно было перечить нашему вождю.
– Товарищ капитан! Откуда вы все это знаете – цифры, решения Сталина, ведь об этом никто и негде не писал? – спросил его Костин.
– Не перебивай меня, лейтенант, – произнес Рюмин. – Если тебе не интересно, я рассказывать тебе эту историю не буду.
Капитан снова закурил. Похоже, хмель делала свое дело. Рука Рюмина дрогнула и папироса удала на пол, но он этого не заметил.
– Первые потери этап понес еще в пути в Томск. На грузовой станции из вагонов выгрузили несколько десятков человек, скончавшихся в дороге. Там всех, а их было более шести тысяч человек, отдельные два предыдущих этапа, уже около месяца ждали последний третий. Всех их погрузили на баржи и хотели отправить их в Александро-Ваховскую комендатуру, это на северо-западе области. Однако, принимающая сторона оказалась не готова к приему столь большого этапа «нежелательных элементов». Поступил приказ высадить временно всех их на небольшом острове Назино, он находился посреди реки, что и было исполнено.
Через несколько дней похолодало… Сильный ветер, температура опустилась ниже нуля. Укрыться от холода и ветра было негде, и люди стали сбиваться в небольшие группы. Они сидели и лежали у костров и ели кору с деревьев и мох. Начался голод. Люди, гибли десятками, кто-то от холода, кто-то от голода.
Прошло около двадцати дней. К острову причалила баржа с ржаной мукой. Все устремились к берегу. Голодные люди толпились у мешков. Задние напирали, на стоящих людей впереди, в надежде получить свою пайку муки. Охрана открыла огонь…
В комнате стала тихо. Было хорошо слышно, как потрескивает пламя в коптилке, сделанной из артиллерийской гильзы.
– Получившие паек люди, бежали к воде. Муку несли в шапках, в рукавах, в штанинах… Муку быстро разводили в воде, делая болтушку и ели. Муку раздали не всю, она отсырела, и охрана ее просто закопала на берегу реки. Через десять дней после этого началось людоедство. Сначала это происходило в потаенных уголках острова, а потом уже где придется. Охрана выявляла людоедов и уничтожала их, однако с каждым днем их становилось все больше и больше…. Часть людей сбилась в мародерские группы, они отбирали у людей одежду, убивали их. Особо ценились золотые зубы, которые менялись на хлеб…
– Неужели люди не пытались бежать из этого ада?
– Почему не пытались, пытались, но практически это было сделать сложно. Река была широкой, вода холодной…. да и охрана стреляла всех, кто подходил близко к воде. Трупов было множество, они лежали везде – на тропинках, на берегу, плавали в воде…. В итоге из 6100 человек в живых осталось лишь 2200 человек.
Рюмин снова налил в кружку спирта и выпил, запив его водой.
– И что было дальше?
– Я непосредственно принимал участие в расследовании этого…, – он замялся, не зная, как это все назвать. – Мы нашли там, на острове 31 братскую могилу, в каждой из которых находилось более 70 остатков. Там я и узнал, что среди погибших оказался и мой родной брат.
На глазах капитана показались слезы. Он смахнул их рукой и посмотрел на Костина. В комнате было тихо. Хорошо было слышно, как за окном идет дождь. Он словно заштриховал улицу. Прозрачные капли-бусинки цепко державшиеся за ветках деревьев, поблёскивали бриллиантовой чистотой на фоне серого полотна неба.
– Скажите, капитан! Вы знали об аресте своего брата?
– Он был арестован на Казанском вокзале. Он приехал в Москву, чтобы навестить меня. Все это я узнал, прочитав протоколы его допроса. А я вот, служу этому государству, которое съело у меня брата. Разве я не сволочь после этого, Костин. Сволочь я, настоящая сволочь….
На следующий день капитан Рюмин был убит. Его машина была обстреляна дезертирами, которые скрывались в местном лесу.
***
Помещение, в которое вошли Костин и Виктор, было небольшим. Посреди комнаты стоял стол, накрытый для офицеров. Большое окно, через которое хорошо было видно большой яблочный сад, делало его светлым и уютным. Раньше, в 1941 году, в этом помещении насколько помнил Костин, была палата, в которой лежал один из «самострелов», совсем молоденький мальчишка то ли по фамилии Серегин, то ли Сергеев.
На столе, застеленным простынею, стояла большое металлическое блюдо, наполненное красивыми мочеными яблоками, прошлогоднего урожая. Желто-красные бока яблок невольно напоминали о прошедшем лете 1943 года.
– Здравствуйте девушки! – громко произнес Хмелев, снимая с головы фуражку. –Позвольте вам представить моего хорошего друга, боевого офицера Александра Костина, грозу немецких диверсантов и шпионов. Вы не обращайте на него особого внимания, он всегда внешне хмур, но душа у него добрая и веселая. А, как он поет, Орфей замолкает. Жалко, что у нас нет гитары.
«Ну и болтун, – подумал Александр. – С чего он взял, что я пою и играю на гитаре».
Перед Костиным стояли три молоденькие симпатичные девушки.
– Давайте, будем знакомиться, – произнесла одна из них в звании старшего сержанта. – Меня зовут Клава, а это Римма и Верочка.
Девушки громко засмеялись и стали внимательно рассматривать незнакомого им офицера. Клава подмигнула Костину. Он протянул ей руку. Ладонь девушки была влажной и прохладной.
«Волнуется, – решил Александр. – Даже покраснела от волнения».
Верочка была, похоже, самой молодой из них, ей от силы можно было дать лет восемнадцать. У девушки на груди матово отливался орден Боевого Красного Знамени. Насколько Александр знал, в армию девушек моложе восемнадцати лет не призывали. Ее молодили очень красивые светлые волосы, локоны которых касались ее плеч, едва прикрывая погоны.
– Ну что, красавицы, приступим! – громко произнес Хмелев, доставая из портфеля бутылку трофейного красного вина и две банки мясной тушенки. – Девочки, вы пьете испанское вино или нет? Если, да, тогда, где ваши кружки? Я их почему-то не вижу!
Клава, на правах хозяйки, достала из тумбочки флягу со спиртом и положила ее на стол.
– Это вам, мальчики. Спирт вы пьете или предпочитаете сладенькое вино? – спросила она и задорно засмеялась. – Что смотрите, рыцари, разливайте!
Разлив вино и спирт по кружкам, они выпили за Победу и товарища Сталина. Костин сидел рядом с Клавой и невольно ощущал тепло ее бедра, которым она прижималась к его ноге. Она иногда бросала на него томный взгляд, который трудно было не заметить. Он попытался немного отстраниться от женщины, чем вызвал у нее улыбку.
– Вы женаты, товарищ капитан? – спросила она его. – Впрочем, о чем это я спрашиваю? На фронте все мужчины не женаты, а женщины – незамужние. Что от меня, как черт от ладана? Или я не нравлюсь?
Она громко засмеялась, чем вызвала смех у подруг. Клава встала из-за стола и вышла на средину комнаты. Она рукой разгладила гимнастерку и как на подиуме, прошла по комнате, демонстрируя, собравшимся все прелести своей точеной фигуры. Черные густые, собранные в тугой узел волосы, блестели в лучах заходящего солнца. У Клавы были большие зеленые глаза, словно два лесных озера. Высокая грудь, красивые точеные ноги, в блестящих хромовых сапожках делали ее неотразимой.
– Ну, как я вам? – произнесла она. – Нравлюсь, Александр?
Громко засмеявшись, она снова села рядом с Костиным.
– Скажите, Александр, откуда у вас такой шрам на лице? – спросила его Клава. – Только не говорите, что вы его получили на дуэли из-за женщины. Говорят, что шрамы украшают мужчин, вот и я вам хочу сказать, что он не портит вашу внешность, а делает ее более мужественной и красивой.
Женщины снова засмеялись, заставив Александра покраснеть. Клава провела пальцем по шраму и посмотрела на Костина. Хмелев снова разлил спиртное по кружкам, и предложил выпить за приятное знакомство.
– Скажите, Саша, а ваша жена лучше меня? – задала Костину очередной вопрос Клава. – У такого красивого мужчины должна быть и красивая женщина. И еще один нескромный вопрос. А я красивая, я нравлюсь вам?
Выпитое спиртное заметно повлияло на настроение Клавы. Женщина положила руку на плечо Александра и зашептала что-то ему на ухо. Костин не ответил на вопрос Клавы. Он взял в руки бутылку, чтобы разлить остатки вина по кружкам, но бутылка оказалось пустой.
– Все когда-то заканчивается, вот у нас и вино закончилось, – произнес Хмелев. – Может сбегать, у меня в кабинете еще есть бутылочка вина.
– Не нужно, Виктор. Завтра с утра мы с Риммой заступаем на суточное дежурство, – произнесла раскрасневшаяся от вина Верочка. – Нам и так достаточно….
Из-за стола поднялась Клава. Как не странно, она была трезва и предельно собрана.
– Сейчас мальчики и девочки, я принесу «горючее», – произнесла она и потянула Костина за собой в коридор. – Саша, ну что вы сидите, помогите мне…
Она чуть ли не силой затащила его в маленькую комнату, в которой царил полумрак. Накинув на дверь крючок, Клава обняла его за шею, припала к его губам. Женщина стала осыпать его лицо и губы горячими поцелуями. Костин попытался отстранить ее от себя, но неожиданный прилив страсти оказался сильнее его.
Тело женщины напряглось. Александр почувствовал, как волны одна за другой прокатывались через ее тело. Он не заметил, как ее тонкие длинные пальцы уже расстегнули ее ремень, а затем пуговицы на гимнастерке. Сейчас они шарили по его груди, расстегивая пряжку на портупеи. Наконец ей удалось стянуть с Костина гимнастерку.
– Я сейчас, – прошептала Клава, стаскивая с себя гимнастерку, а затем и юбку.
– Погоди, Клава, – произнес Александр, отстраняя ее от себя. – Я женат, у меня дети…
– Мне все равно, Саша, женат ты или нет! Я не собираюсь выходить за тебя замуж. Я просто хочу тебя здесь и сейчас. Что ты стоишь, словно истукан?
– Не сходи с ума, Клава. Зачем все это? Что подумают твои подруги?
– Мне все равно, что они подумают обо мне. Разве мое желание зависит от их мнения. Я сразу обратила на тебя внимание, о Боже, как ты на меня смотрел, когда приезжал два дня назад в госпиталь! – прошептала она ему в ухо. – Идет война и нужно пользоваться моментом, который предоставляет человеку судьба.
Она упала на койку, увлекая его на себя.
– Если не хочешь раздеваться, то давай так.
Прошло больше двух часов. На улице стало темно. Где-то в кустах беспрерывно пел соловей. Время потеряло свое значение.
– Я пойду, – тихо произнес Александр, поднимаясь с койки. – Ничего не говори, так нужно.
Клава лежала и, молча, смотрела на Костина. Ее точеная фигура сейчас была чем-то похожа на статуэтку из белого мрамора, которую кто-то положил в этой маленькой комнате на эту белоснежную простынь.
– Завтра придешь? – спросила она Александра. – Да, что я говорю. Какое завтра? Уже сегодня.
– Не знаю. Все зависит не от меня, Клава.
Костин вышел из госпиталя и, посмотрев на окно, за которым осталась женщина, быстрым шагом направился в сторону своего дома. Он корил себя за то, что не мог устоять перед натиском этой молодой и похотливой женщиной. Открыв дверь комнаты, он снял с себя кобуру с пистолетом, поясной ремень, сапоги и лег на койку. Он долго не мог заснуть, лишь только под утро сон сморил его.
***
К концу дня Александру удалось объехать все три населенных пункта, до которых так и не смог доехать младший лейтенант Богданов. Разведывательные опросы населения положительных результатов не дали. К ним в деревни за последний месяц никто из посторонних не заезжал.
«Что ж, отрицательный результат – тоже результат, – подумал Костин. – Значит, радистов нужно искать в городе».
Единственно, что не вписывалось во всю эту схему, был «Виллис» с капитаном Ивановым. Как удалось выяснить, жители не видели эту машину ни в одном населенном пункте. К кому заезжал капитан, установить Костину так и не удалось.
«Эх, Богданов, Богданов, нужно было осмотреть машину, а не довольствоваться объяснениями этого капитана, – подумал он, сидя в кабине полуторки. – Посмотрим, встал он на учет в комендатуре или нет. Впрочем, мог и не встать, если сразу отсюда направился на фронт, но все равно, нужно проверить».
Грузовик выехал на пересечение трех дорог.
– Останови машину, – обратился Александр к водителю. – Хочу немного размять свои ноги.
– Что вы там рассматривали на дороге, товарищ капитан? – спросил он Александра, когда тот снова сел в кабину автомобиля.
– Следы, Захаров, следы. Именно с той стороны, если исходить из твоего доклада и ехал тот «Виллис». Они же не могли не оставить следов, вот я их и нашел. Вон видишь след, по нему и езжай.
На земле, слегка поросшей травой, был виден еле заметный след. Они проехали еще километра три и вынуждены были остановиться. След буквально исчез с их глаз.
– Захаров, выйди, посмотри, куда делся след, – приказал ему Костин.
Водитель вернулся минут через пятнадцать.
– Ну что, нашел?
– Они здесь, похоже, развернулись и поехали обратно, – ответил шофер. – Вон видите, они здесь развернулись.
Костин выбрался из кабины и направился к указанному водителем месту. Он был прав, на примятой траве отпечаталась еле заметная борозда от машины.
«Что они здесь делали? Похоже, кого-то ждали, но кого? Того третьего, который находился у них в машине. Возможно. Не могли ведь они просто так стоять здесь. Нужно внимательно осмотреть это место».
Открыв дверцу полуторки, Костин взял в руки автомат и направился в сторону небольшого лесочка. Пройдя метров тридцать, он заметил в траве блеснувшую в лучах заходящего солнца тонкую проволоку.
«Мина! – первое, о чем подумал он. – Значит, они не могли туда направиться».
Заметив валяющуюся в траве фанерку, он поднял ее. На потемневшей от времени поверхности еле читалась надпись – «Осторожно, мины». Костин воткнул ее в землю, а затем, развернувшись, вернулся на дорогу и стал, вновь внимательно осматривать местность.
Пулеметная очередь вернула его к реальности. Пули прошли буквально над его головой. Он несколько раз перекатился по земле, а затем дал длинную очередь из автомата на звук выстрелов. Рядом затрещал ППШ Захарова. Лес ответил длинной пулеметной очередью. Пули, словно иглы, прошили деревянный борт машины, оставив на нем несколько сквозных отверстий, похожих на оспины.
Стало тихо, и снова ожили в траве кузнечики. Захаров завел двигатель автомобиля и машина, медленно покатила в сторону Костина.
– Забирайся, капитан. Похоже, здесь нам не рады.
Александр сел в кабину грузовика и полуторка, набрав скорость, устремилась в сторону города.
***
На столе перед Костиным лежали списки офицеров военных складов и госпиталя с краткими характеристиками. Всего – двадцать три офицера и кто-то из них был врагом. Рано утром Александру позвонил полковник Носов и сообщил ему, что ночью был зафиксирован очередной выход в эфир немецкой радиостанции.
– Товарищ полковник! Отрабатываем практически всех, но пока, реальных зацепок – нет.
– Ищи, Костин. Это не просьба – это приказ. Работой радиостанции заинтересовалась Москва, а это не просто так.
– Да, я не против этого, пусть приедут и покажут, как нужно работать, – ответил капитан. – Я смотрю, учителей стало слишком много….
– Придержи свой язык, Костин! – произнес полковник и положил трубку.
Сейчас капитан сидел за столом и продолжал изучать характеристики.
«Ну, кто, кто из них, работает на немецкую разведку? Судя по характеристикам – нет ни одной отрицательной. То же самое и с офицерами госпиталя».
Он поднялся из-за стола и подошел к окну. За окном шла мирная жизнь, сигналили проезжавшие мимо здания автомобили, о чем- то громко судачили женщины на другой стороне улицы. Вот стайка мальчишек вихрем промчалась мимо здания отдела. Александр закурил. Он внутренне чувствовал, что он где-то рядом с этой группой диверсантов, но нащупать ее пока не мог. Он тяжело вздохнул и сел за стол.
Его внимание от списков оторвал телефонный звонок. Александр поднял трубку и услышал голос полковника Носова.
– Слушай, Костин. Мне только что на стол шифровальщики положили справку. В последнем сеансе радист сообщал только о поступлении большой партии боеприпасов на артиллерийские склады.
– Выходит, что враг там, товарищ полковник?
– Не факт. Я бы не стал торопиться с выводами, капитан. Подобную информацию могли собрать и на узловой станции. Но то, что в твоем районе работает хорошо законспирированная разведывательная группа немецкой агентуры, вот это факт.
– Согласен, товарищ полковник. Здесь один агент не может работать столь разнопланово.
– Согласен, Костин. Переключи свое внимание на два этих объекта. Ищи, рой, копай, но найди мне их.
– Постараюсь, товарищ полковник.
– Что значит, постараюсь. Я тебя направил в Мозырь не для того чтобы ты здесь старался, а для того чтобы ты ликвидировал эту сеть. Ты понял меня, Костин?
– Понял, товарищ полковник.
Костин положил трубку и снова стал перебирать списки военнослужащих.
«Если агент на станции. Десятки вагонов, как узнать, что в них? Можно в двух случаях: агент имеет доступ к документам или непосредственно занимается сортировкой этих вагонов. Попробуем пройти по этой цепочке с самого начала», – решил для себя Александр.
Дверь кабинета открылась, и в дверях появился Хмелев.
– Что такой хмурый, капитан? За окном весна бушует, а ты чернее тучи!
Он прошел к столу и сел на стул. Костин быстро убрал со стола документы и посмотрел на Виктора.
– Саша! Я сегодня с утра был в госпитале. Нас сегодня с тобой пригласили в гости, пойдем? Клава от тебя просто без ума. Чем только ты ее так очаровал?
– Нет, Виктор, сегодня не могу, работы много, – ответил Костин. – Слушай, ты ведь в комендатуре сидишь на учетах? Тебе не знаком капитан с татуировкой на правой кисти – восходящее из моря солнце. Насколько я слышал, его фамилия – Иванов?
Лоб Виктора сморщился. В этот момент он больше походил на ученика школы, который силился вспомнить забытое им стихотворение. Александр ждал ответа, не спуская с него глаз.
– Ты знаешь, Саша, я такого офицера не помню. А, зачем он тебе, если не секрет?
– Просто так. Есть информация, что он часто выезжает за город и скупает у населения продукты.
– Ну, это никому не запрещается, Саша. Получил разрешение у командира части и езжай. Думаю, что тебя интересует совершенно другое, контора у вас такая – секретная и страшная.
– Да, ты прав, Виктор. Жалоба на него поступила. Представляешь, не расплатился он с крестьянами. Продукты забрал, а денег не дал. Вот и разбираюсь, кто он такой этот Иванов. Вот ведь, как бывает.
– Может, пойдешь, Саша? – снова переспросил его Хмелев. – Мне одному трех женщин – не осилить.
Он громко засмеялся и посмотрел на Костина.
– Извини, не могу. Иди один, Виктор.
Он стал со стула и, надев фуражку, вышел из кабинета.
***
– Здравствуй, Костин, – услышал Александр за спиной голос Клавы.
Александр вздрогнул и, улыбаясь, повернулся на звук голоса.
– Я думала, что снова увижу тебя, а ты не пришел. Испугался меня? Думаешь, что захомутать тебя хочу? Не бойся, милый! Бросаться на шею не стану. Мужиков в городе сейчас достаточно, поэтому – особо не обольщайся.
Узкая зеленая юбка обтягивала ее бедра, а хромовые сапожки, пошитые по индивидуальному заказу, лишний раз подчеркивали стройность ее ног.
– Извини меня, Клава, но я никаких планов в отношении тебя и не строил. У меня жизнь такая, сегодня я здесь, а завтра… Так, что извини…
Он не договорил. Клава взяла Александра под руку. Она испытывающее посмотрела ему в глаза, словно хотела увидеть в них то, что совсем недавно наблюдала при интимной близости. Заметив блеск в ее глазах, Костин улыбнулся.
– А ты, Костин, ершистый, а по внешнему виду и не скажешь. Если честно, то я действительно ждала тебя, думала, что придешь. Понравился ты мне не только внешне, но и как мужчина. Сейчас редко встретишь человека, в котором соединяются два этих качества.
– Я тебе ничего не обещал, Клава. Поэтому, не стоило было меня ждать… Ты красивая женщина и думаю, что одинокой ты не будешь.
– А мне кроме тебя никого не нужно, Саша. О том, что я не буду в старости коротать время в одиночестве – я знаю. Но сейчас идет война и не каждый из нас доживет до этой старости. К нам каждый день привозят сотни раненных бойцов, вот она реальность этой жизни.
Она по-прежнему крепко держала его под руку.
– Может, к тебе зайдем? Хочу посмотреть, как живет начальник городского отдела СМЕРШ? Чего молчишь? Стесняешься или просто не хочешь этого делать? Впрочем, мне все равно, – произнесла Клава и нервно рассмеялась. – Тогда проводи меня до госпиталя, это тебя ничему не обязывает….
Александр пристально посмотрел на Клаву. В глазах женщины блестели слезы.
– Хорошо, – ответил офицер. – Пошли….
Она еще крепче сжала его руку, словно боялась, что он оставит ее одну на этой темной разбитой бомбами улице.
– Можно тебя спросить, Саша? Как зовут твою жену? – спросила она Костина. – Вы давно вместе?
– Валентина, – коротко ответил он. – Не знаю, жива она или нет. Я не успел с ней проститься. В 1941 году она гостила у своих родителей в Самаре, а я встретил войну здесь, в Белоруссии. Я писал ее родителям, но получил лишь одно письмо, в котором они сообщили, что Валентина добровольцем ушла на фронт. Больше я о ней ничего не знаю.
– Неужели ты ее не пытался разыскать, Саша? – спросила она Костина. – Ты же служишь в органах, сделал бы запрос.
– Почему не пытался? – ответил Александр. – Пытался, но не нашел. Она воевала в составе 2-ой Ударной армии, а судьба армии печальна. Почти вся армия или погибла в окружении, или была пленена немцами.
Костин замолчал. Клава шла рядом и то и дело бросала на него свой взгляд.