Кроме Светланы, в зале присутствовали лишь родители Алмаза. Своих родных Максим так и не увидел. Процесс протекал вяло. Государственный обвинитель с большим акцентом зачитывал результаты проведенных следствием экспертиз, показания подсудимых. Некоторое оживление внес Шамиль Бариев, который стал рассказывать, как он наткнулся на сарай со шкурами. Он проходил по делу в качестве свидетеля и поэтому не стеснялся в выражениях. Суд неоднократно прерывал его и просил избегать нецензурных выражений. Он вновь начинал говорить и никак не мог обойтись без матерщины. В результате суд арестовал его на пятнадцать суток за явное неуважение к суду. Его вывели из зала суда, и прокурор самостоятельно зачитал его показания, которые он дал в момент его задержания со шкурами.
Адвокаты Алмаза и Максима стали доказывать, что каких-либо доказательств, подтверждающих причастность их подзащитных к кражам с меховой фабрики, стороной обвинения предъявлено не было, что все обвинение построено лишь на показаниях подсудимых, которые оговорили себя в процессе следствия, заявив, что принимали участие лишь в сбыте овчинных шкур. Данные показания были сделали ими вынужденно Так как у Фазлеева была беременна сожительница, и постоянные допросы могли отрицательно сказаться на ее здоровье, а у Маркова – мать была при смерти. Единственное, в чем эти ребята виноваты, так это в том, что были знакомы с Андреем Бариновым, неоднократно судимым за различные преступления. Да, он им предлагал совершить разбойное нападение на контейнеровоз, но их подзащитные нашли в себе мужество и, не побоявшись угроз, отказались от совершения этого преступления.
Выслушав прения сторон, суд удалился на совещание, а всех присутствующих в зале заседания попросили выйти в коридор.
***
Алмаз и Максим сидели в зале под наблюдением конвоя. Они тихо разговаривали, стараясь не привлекать внимание конвоя. Максим рассказал, что вместе с ним в камере сидел Сергей Фомин, который оказался милицейской «уткой». Рассказал, как между ними произошла ссора, в результате которой менты его сильно избили. Алмаз удивлялся, как другу удалось вычислить эту подставу. Секретарь пригласила всех в зал. Когда люди расселись, вышла судья, и зачитала результативную часть приговора.
Фазлеев Алмаз за сбыт заведомо краденого имущества приговорен к трем годам лишения свободы с отбыванием наказания в колонии усиленного режима. Максим, помимо этой статьи, был осужден за оказание сопротивления работникам милиции при исполнении ими должностных обязанностей. Ему дали шесть лет с отбыванием наказания в колонии строгого режима и с возмещением ущерба автопарку милиции.
Услышав приговор, Светлана заплакала. Максим смотрел на нее и, стараясь ее как-то успокоить, всем видом пытался показать, что доволен приговором. После того как все родственники покинули зал, конвой повел их уже осужденных, к машине.
– Держись, Максим! – крикнула Светлана. – Я все сделаю, но вытащу тебя из зоны! Верь мне! Я люблю тебя! Слышишь! Люблю!
Их почти силой затолкали в фургон, и машина тронулась.
ЭПИЛОГ
Максим уже пять суток отбывал наказание в штрафном изоляторе, так как демонстративно в присутствии осужденных, отказался выходить на работу в шахту. Администрация колонии спокойно отнеслась к этой дерзости заключенного, который бросил лопату и отказался работать. Марков за свои полтора года успел сменить три лагеря, в которых он зарекомендовал себя только с отрицательной стороны. Его переводили из штрафного изолятора в помещение камерного типа, надеясь, «сломать» его волю, но все попытки были безрезультатными, он по-прежнему держал воровскую марку. Его авторитет быстро рос среди осужденных. Вскоре, он был назначен ворами в законе «смотрящим над положением» в этой зоне.
Зона, куда он в этот раз попал, именовалась среди осужденных не иначе, как «красная», то есть в ней власть над осужденными держали «общественники», или как еще их называла администрация, «лица, осознавшие содеянное и вставшие на путь исправления». Таких зон, как эта в Воркуте, было всего две. Остальные жили по обычным воровским законам.
Зона была рабочей, и каждый день десятки заключенных, отправлялись в забой добывать уголь. Случай с Максимом был первым за последние полгода, когда зэк отказывался работать. Раньше там процветали воровские законы, но с приходом нового начальника, жизнь в зоне резко изменилась. Кого-то из «отрицаловки» удалось сломать, кого-то перевести в другие колонии. Ходили слухи, что отдельных заключенных просто убили, списали, как погибших в забое от взрывов метана. Никто не проверял достоверность этих слухов. Зона числилась благополучной и комиссии туда не приезжали.
И вдруг, серьезное ЧП! Отказ от работы и кого заключенного, который осужден по первому разу. Был бы вор, а здесь неведомо кто. Маркова закованного в наручники, привели в кабинет начальника колонии.
За большим столом, покрытым зеленым сукном, сидел громадного роста полковник внутренней службы. Марков представился, как требуют правила внутреннего распорядка и, не моргая, уставился на начальника.
– Ты, кто по жизни? – спросил его полковник. – Вор или ненормальный? Ты, наверное, не понимаешь, что никто тебе не позволит здесь возродить воровские законы? У нас нет воров, и никогда не будет! Ты меня понял? Здесь, я хозяин! Я решаю, как будут жить осужденные. Если встанешь у меня на пути, раздавлю как муху! Еще никто не пытался здесь устанавливать свои порядки! Не получится и у тебя! Ты просто исчезнешь, и никто не будет заниматься твоей смертью. Ну, умер, ну с кем не бывает. Север! Заболел и умер! Ты видел наше кладбище? Там лежат воры по круче тебя. Ты по сравнению с ними, просто «сявка». Видишь, они лежат, а я живу и жить буду, даже когда и ты будешь там лежать.
Он нажал кнопку на столе и за спиной Маркова появился конвой.
– Десять суток штрафного изолятора для начала, – скомандовал полковник.
Максима повели через плац, на котором уже полчаса мерзли заключенные, ожидавшие ночную проверку. Было ужасно холодно. Если в средней полосе еще стояли теплые осенние деньки, то здесь уже лежал снег и сильный северный ветер хозяйничал на бескрайних просторах тундры.
Камера штрафного изолятора представляла собой небольшую комнату размером три, на три метра, без окон и поэтому определить время суток в камере было совершенно невозможно. Расписание заключенного в штрафном изоляторе значительно отличалось от расписания зоны. Подъем в шесть утра. Нары поднимаются и пристегиваются к стене. Весь день, как правило, заключенный проводит стоя. Пол и стены камеры выложены специальным образом, из них торчат острые камни, не позволяющие штрафнику облокотиться о стену или сесть на пол. Пол камеры находится под определенным углом, что не позволяет заключенному прямо стоять на полу. В камере поддерживалась положительная температура, не превышающая четырех градусов. Питание состоит из кружки воды и двухсот граммов черствого хлеба, которую дают раз в день. Вырваться из штрафного изолятора практически невозможно. За всю историю лагеря, из этого изолятора не было ни одной попытки побега. Отбывший в штрафном изоляторе заключенный терял в весе не менее десяти килограммов и многие после освобождения едва передвигали ноги от истощения.
Когда они подошли к камере, Максим попытался что-то сказать одному из сопровождавших его прапорщиков. Однако, тот, развернувшись изо всех сил ударил его дубинкой по голове. Бесчувственного Маркова затащили в камеру и заперли дверь.
***
Марков пришел в себя от холода, который, словно, тиски сжал его тело. Он попытался приподняться с пола, но промокшая от влаги одежда примерзла к полу. Кое-как освободившись от ледяного плена, он поднялся на ноги. Голова гудела, а лицо покрылось коркой засохшей крови.
«Ну, что, Марков! Ты мог такое подумать еще год назад? – начал он беседу с собой, осматривая пол и стены камеры. Тюрьма – это большая жизненная школа, но ее, наверное, лучше проходить заочно. Здесь «красная» зона и администрация шутить не будет. Если бы, таких как ты, было много, то ей проще разбросать всех по разным зонам, а так как ты один, они просто забьют тебя здесь, как мамонта. Списать одного им ничего не стоит. А, это значит, что нужно быть хитрее их и постараться перебраться, по крайней мере, в другую зону, где режим слабее, иначе здесь просто убьют».
Чтобы как-то согреться, он стал ходить по камере, однако, уже через пять минут понял, что у него подворачиваются ноги. Камни, торчавшие из пола, не позволяли двигаться. Было темно и чувство холода вновь стало сковывать его. Максим сел на пол и попытался сжаться в калачик, но камни, словно противотанковые ежи, впились в его тело. Он поднялся с пола и, держась за стенку, спотыкаясь в темноте, стал ходить по камере.
Сильно болела голова. Он временами чувствовал, как к горлу подкатывают комки тошноты.
«Похоже у меня сотрясение мозга! Суки! – подумал арестант. – Сразу видно, служат давно, «оборзели» окончательно. Фашисты!»
Приступ тошноты погнал его в угол, к параше. Рвота была обильной, и Максиму казалось, что его организм выворачивается наизнанку. Обессилев, он присел у параши, но уже через три минуты был вынужден подняться. Попытался прислониться к стене, но и это не принесло облегчения, уставшему и замершему телу.
Максим потерял счет времени и, кое-как передвигаясь по камере, чтобы не замерзнуть, пытался угадать, что сейчас день или вечер? А может, утро? Нет, явно не день! Если бы был день, ему бы принесли поесть, а раз не несут, значит не день. Единственным его желанием было вытянуться на жестком топчане. Он никогда так не мечтал об этом как в эти первые сутки своего заключения. Боль в теле стала постоянной, голова почти не соображала и лишь в отдельные моменты спазмы в желудке возвращали его к действительности. Он снова и снова мечтал о жестком топчане.
Иногда ему казалось, что время остановилось, и он сходит с ума. Ни одного звука в камеру не просачивалось с наружи. Ему слышались какие-то команды, крики, стоны, Максим прислушивался, но кроме глухой тишины ничего не слышал. Он понял, что потихоньку начинает терять разум.
Неожиданно, он насторожился, так как отчетливо услышал шаги по коридору. Дверь камеры открылась. На пороге оказался молоденький солдат в форме внутренних войск. Раздалась команда и Максим повернулся лицом к стене. Солдат стал отпирать замок, которым была пристегнута его койка к стене.
Замок как будто замерз и не открывался и солдат стал чертыхаться на русском и татарском языках, ковыряя скважину замка.
– Земляк, ты случайно не из Казани? – обратился к нему Максим. – Я из Казани. Я жил улице Достоевского жил.
– Прекратить разговоры! – строго произнес солдат. – Здесь разговаривать не положено!
Наконец, усилия солдата увенчались успехом. Топчан упал со страшным грохотом, но для Максима это был самый желанный звук в мире. Солдат направился к двери и как бы мимоходом шепнул:
– Я из Казани! Оттуда и призывался. Скоро уйду на дембель!
Максим не ожидал такой откровенности и был страшно удивлен и обрадован. Пока он переваривал сказанное, солдат уже закрыл за собой дверь.
***
Светлана приехала в Воркуту через месяц после того, как получила известие от Максима. Город встретил ее метелью и небывалым для этого времени года холодом. Пока она ловила такси, чтобы добраться до гостиницы, женщина успела сильно замерзнуть. Ее модное демисезонное пальто не соответствовало местной погоде. Холодный и сильный ветер пронизывал его насквозь. Центральная гостиница города ничем не отличалась от обычной провинциальной гостиницы Советского Союза. Светлана на месяц сняла однокомнатный номер, чем вызвала удивление у персонала гостиницы. В это время было мало приезжих и гостиницы города стояли полупустыми.
На следующий день с утра казанская гостья была уже в административном корпусе колонии и пыталась договориться о свидании с Марковым. Заместитель начальника по режиму колонии принял ее в своем кабинете.
– Проходите, – любезно пригласил он ее. – Присаживайтесь. Что вас, такую красивую женщину, привело на другой конец света?
Его цепкий взгляд бесцеремонно шарил по ее роскошной фигуре.
– Я хотела бы обратиться к вам с большой просьбой о предоставлении мне краткосрочного свидания с заключенным Марковым Максимом. Я являюсь его гражданской женой и приехала из Казани.
– Извините меня, но я не могу этого сделать по следующим причинам, – сразу отрезал он. – Во-первых, заключенный Марков в настоящее время за нарушение режима находится в штрафном изоляторе и выйдет оттуда не раньше, чем через два дня. Во-вторых, ваш брак с ним не узаконен государственным органом, и вы по документам являетесь для него абсолютно посторонним человеком, даже не родственником. А, в-третьих, срок для свидания еще не подошел. С момента его прибытия в колонию прошло менее трех месяцев, а согласно действующему положению свидание может быть предоставлено не ранее чем через три месяца с момента прибытия заключенного в учреждение.
– Может, существуют какие-то исключения? – тихо спросила Света и посмотрела подполковнику в глаза.
Тот внимательно посмотрел на нее, пригладил свои редкие волосы на голове. Он вновь изучающее, глянул на нее.
– Исключение, как подсказывает нам жизнь, бывает в каждом правиле. Главное, как его найти! Вы меня, думаю, понимаете? Все зависит оттого, кто его хочет найти, я или вы? Кстати, вы, где остановились? У родственников или в гостинице? Я надеюсь, что сегодняшний вечер у вас свободен, и мы могли бы обговорить кое-какие вопросы и совместно поискать эти исключения? Мне бы не хотелось, чтобы вы уехали из Воркуты просто так, не встретившись со своим гражданским мужем!
Светлана хорошо понимала намеки подполковника. Ей было омерзительно даже думать об этом, но других вариантов у нее не было. Вечером в ее номер постучали. Открыв дверь, она увидела на пороге подполковника с бутылкой шампанского в одной руке и коробкой конфет в другой.
– Извините, что поздно! Служба! – произнес подполковник и без приглашения вошел в номер.
Прямо у порога, он обнял Светлану и грубо повалил ее на кровать. Жадно целуя, он одной рукой срывал с нее платье, а другой крепко прижимал к кровати.
– Позвольте подполковник, я сама разденусь. Вы порвете мне платье. Я вам посоветую принять душ, может быть, там вы немного успокоитесь?
Он вышел из ванной минут через пятнадцать. Светлана ждала его в постели. Подполковник ушел от нее часа через два. Прощаясь с ней, он захватил с собой непочатую бутылку с шампанским и коробку с конфетами.
–До завтра! – попрощался он и скрылся за дверью.
После того, как он покинул номер, она направилась в ванную комнату. Она долго мылась, стараясь смыть с себя запахи этого отвратительного для нее тела. Светлана прорыдала всю ночь. К утру мысли о Максиме постепенно вытеснили пережитое ей унижение. Она села перед зеркалом и стала приводить себя в порядок. Когда ей позвонил Семенов, тот самый подполковник, который навестил ее накануне.
– Привет! Как дела? Я тебе вчера обещал организовать свидание с твоим Марковым, так вот готовься! Он конечно по закону должен быть лишен свиданий, но ты Светлана оказалась сильнее закона! Приезжай, сегодня к двум. Предупреждаю сразу, свидание не больше трех часов. Пропуск тебя будет ждать на входе, дежурный его заполнит. Не забудь паспорт!
Положив трубку, Светлана заплакала от внезапного счастья.
«Не обманул! Видно, есть еще совесть! Интересно, сколько женщин через него прошло? Бог ему судья!», – подумала она.
Мысль о том, что она сегодня увидит Максима, придала ей силы. Взглянув на часы, Светлана торопливо оделась. Ей еще надо было купить разрешенный набор продуктов для Максима. Женщина выпорхнула из номера, как бабочка, и, не обращая внимания на холодный ветер, побежала по магазинам.
***
Комната для свиданий представляла собой небольшое помещение без окон. Под потолком горела лампочка. Ее тусклый свет не позволял разглядеть даже это небольшое помещение. В центре комнаты стоял грубо сколоченный стол и два табурета, все это было намертво привинчено к полу. Перед входом женщина–контролер тщательно проверила продукты и личные вещи Светланы и, убедившись в отсутствии запрещенных предметов, пропустила ее.
В полутьме Светлана выложила продукты на стол, присела на табурет и стала ждать. Максима привели только через пятнадцать минут.
Он вошел в дверь и остановился у порога. Она не сразу узнала его. Перед ней был другой, абсолютно изможденный человек, с лицом серого цвета, еле стоящий от слабости. Только улыбка была до боли родной.
– Здравствуй дорогая! Не узнаешь? Богатым буду! – улыбался Максим.
Светлана заплакала и бросилась к нему на грудь. Они долго стояли, обнимаясь и целуя, друг друга. Губы Светланы, не переставая, шептали его имя и слова любви. Марков присел на табурет и принялся за еду. Он ел с такой жадностью, что Светлане стало страшно и неудобно наблюдать за ним.
Его выпустили из штрафного изолятора еще утром, и он никак не мог наесться. Пища была не замысловатой, заключенных кормили сухим картофелем и полусгнившими овощами. Из-за нехватки витаминов у многих стали кровоточить десны и выпадать зубы.
Перехватив ее взгляд, Максим тихо произнес:
– Извини, наверное, выгляжу, как свинья, но такой вкуснятины я не ел, ни разу в жизни! В штрафном изоляторе мне снилось жареное мясо и пирожки с картошкой, и вдруг ты!
Светлана вышла из комнаты и через минуту вернулась с двумя железными кружками с кипятком. Она заварила чай и Максим, с наслаждением прихлебывал еду горячим чаем.
– Слушай, Света! Меня сейчас конвоировал наш земляк из Казани. Мы с ним встречаемся уже второй раз. Я наводил справки и представь себе, он действительно из Казани и через полгода ему на дембель. Зовут его Мустафин Шамиль, он призывался Советским военкоматом. У меня есть одна идея, и, если она прокатит, он мне здорово поможет. Найди его семью в Казани и посмотри, как они живут. Может, договоримся с ним, он мне свободу, а мы ему квартиру матери. Здесь уже было такое, когда солдаты выводили заключенных из зоны. Не сидеть же мне здесь весь срок? В любом случае весь срок не просидишь или администрация убьет, или сам себя прикончишь.
– Максим, ничего не говори, я поняла. Все сделаю, как скажешь. Это, наверное, единственный выход в этом положении. Я остановилась в гостинице, но завтра же, улечу в Казань и займусь этим делом. Ты очень плохо выглядишь и мне надо поторопиться. Прошу тебя, не вставай в позу, кому это надо? Иначе они больше свидания мне не дадут. Потерпи, наконец, попробуй попасть в больницу, полежи там пока я все решу. А, там видно будет!
Время пролетело незаметно. Дверь открылась, и в проеме возникла фигура солдата с малиновыми погонами. Максим встал и, заложив руки за спину, молча, направился на выход.
– Солдат! – неожиданно окликнула Светлана. – Вы, правда, из Казани? А, на какой улице живете?
– На Журналистов. Недалеко, от химико-технологического института, в частном секторе, – ответил солдат и с любопытством посмотрел на женщину. – Будете в Казани, кланяйтесь городу. Я люблю Казань.
Максим вышел, за ним последовал солдат. Светлана убрала крошки со стола и, открыв противоположенную дверь, пошла вдоль коридора на выход.
На следующий день она вылетела рейсом на Ленинград, а оттуда в Казань.
***
Светлана вышла из трамвая пятого маршрута и, пройдя с десяток метров, свернула на улицу Журналистов. Несмотря на холод, улица была многолюдной. Мимо нее то и дело пробегали студенты, спешившие на лекции. В конце улицы, в районе молокозавода еще оставался островок частного сектора, состоявший из нескольких десятков деревянных домов. В одном из них до призыва и жил Шамиль Мустафин.
Светлана без труда нашла его дом. Домом это строение назвать было трудно, его вид действовал угнетающе. Потемневшие и сгнившие от времени доски, которыми была когда-то обшита избушка, местами представляли собой настоящую труху. В небольшом саду росли три яблони и несколько вишен. На заборе из поломанного штакетника висели серые тряпки.
Светлана осторожно постучала в окно и прошла к двери. Дверь открыла невысокая старушка. На голове ее был платок, а на ногах большие резиновые галоши.
– Простите меня. Шамиль Мустафин здесь живет?
Ей утвердительно кивнули и приоткрыли дверь, робко приглашая войти. Бабушка Шамиля предложила ей сесть. Стул был старым, не раз ремонтированным и от веса Светланы скрипел.
– Чай будете? – предложила бабушка.
Света, чтобы не обидеть старушку, согласилась. Пожилая хозяйка налила чай в чашки, пододвинула к гостье вазочку с вишневым вареньем и уже через минуту-другую они разговорились. Бабушка рассказала ей о своем внуке, который остался сиротой в три года. Кроме Шамиля, она воспитывала его сестру, которая на три года младше брата. Сейчас она учится в торговом техникуме. Светлана постепенно перешла к жилищным условиям.
Со слов старушки, они вот уже лет десять стоят в очереди на улучшение жилищных условий, но за все это время их очередь не продвинулась, ни на одного человека, они по-прежнему сто тридцать вторые. Пока они говорили, с учебы вернулась сестра Шамиля и присоединилась к ним.
– Вы знаете, я пришла к вам со своей проблемой. Моя проблема тесно связана с вашей. Я вот здесь, без вас, разговаривала с бабушкой и от нее узнала, что за десять лет ваша очередь даже не продвинулась, – произнесла Светлана. – Судя по всему, в ближайшие десять лет изменений в вашей жизни не предвидится. У меня есть квартира, и я могу ее вам отдать за услугу, которую может оказать мне ваш брат Шамиль. Я знаю, что он в сейчас армии и ему осталось служить еще полгода. Не буду скрывать, это связано с риском. Но, если он выведет из зоны одного человека, квартира будет ваша! Если об этом узнают, то ему грозит до восемнадцати месяцев дисциплинарного батальона. Это в том случае, если узнают. Я хочу это сделать так, чтобы никто об этом не узнал. Теперь решайте, квартира в обмен на человека. Не смотрите на меня так, этот человек не убийца и не насильник. Он хороший, просто запутался в жизни.
Предложение Светланы ничуть не смутило и даже обрадовало семью Мустафиных.
– А, что? Обещать не буду, но я попробую его уговорить, – сказала сестра Фая. – Такого шанса у нас больше не будет. Да и ты, бабушка хоть немного поживешь в человеческих условиях.
Светлана пригласила Фаю прокатиться к ней и посмотреть квартиру. Та, накинув пальто, не раздумывая пошла с ней. Увидев квартиру, девушка потеряла дар речи. Роскошь квартиры ее подавляла, она только переводила свой взгляд с одной вещи на другую.
– Это все может стать вашим, если твой брат просто поможет нам, – сказала Светлана. – Самим вам будет трудно заработать на такую квартиру и на все эти вещи. Рассчитывать на государство, как сами видите, не приходится. Можно в этой очереди стоять до смерти и так и не получить квартиру. Если бы Шамиль согласился, я бы сразу прописала тебя и бабушку в эту квартиру. Если хочешь, то можешь поехать со мной в Воркуту и поговорить с ним. Билеты я тебе куплю.
Обсудив все подробно, они решили ехать через неделю. Фая ушла, а Светлана, приготовив чай, присела за стол.
«Было бы здорово, если бы все получилось!», – подумала она.
Оставался последний нерешенный вопрос, как достать Максиму новый паспорт. Ведь в случае удачи, он не может вечно скрываться, жить без документов. Она тут же встала и направилась к телефону. По памяти набрав номер, и стала ждать.
– Вера, привет! Извини, что давно не звонила, если честно не было времени. Ты сама-то как? Нормально? Это хорошо! Я вспомнила, что ты мне рассказывала о своей подруге, которая работает паспортисткой в вашем ЖЭУ. Она еще работает или нет? Это хорошо! Помнишь, ты мне рассказывала, что она сделала кому-то новый паспорт и убрала в нем штамп об алиментах? Как ты думаешь с ней можно договориться о подобной услуге? Да, прекрасно понимаю, я готова заплатить. Заранее спасибо! Целую!
Светлана положила трубку и закрыла глаза.
«Ну, теперь остается только ждать», – подумала она.
***
Она встретилась с паспортисткой в небольшом кафе. Представилась ей и сразу перешла к делу.
– Понимаете, Анна Федосеевна, мне нужен новый паспорт. Вернее, не мне, а моему хорошему другу. Я все понимаю, что это очень сложно, но я готова заплатить любые деньги. Мне он необходим! У меня надежда только на вас и ни на кого больше, – просила Света.
– Это конечно, странная просьба. Ко мне еще с подобной просьбой никто не обращался. Вы милочка, догадываетесь, чем может обернуться для меня это дело? Тюрьмой! А, я в тюрьму, ой как не хочу! Поэтому, даже не знаю, что вам ответить. Мне надо хорошо подумать. Давайте встретимся завтра здесь же. Принесите две фотографии на всякий случай, может, я и соглашусь оказать вам эту услугу.
День пробежал совсем незаметно и на следующий день, в оговоренное время Светлана сидела в кафе и мелкими глоточками потягивала кофе. Напиток было плохим, но другого здесь не подавали. Анна Федосеевна пришла вовремя.
– Здравствуйте, фотографии принесли? Давайте, оговорим цену. Моя услуга будет стоить полторы тысячи рублей. Вы согласны? На меньшую сумму я не согласна. Ничего не поделаешь, риск того стоит! Вы не против того, что у него будет еврейская фамилия? Кстати милочка, у вас имеются такие деньги? – спросила она Светлану и, получив утвердительный ответ, попросила передать ей пятьсот рублей в качестве аванса.
Светлана открыла сумочку и достала двадцать купюр, по двадцать пять рублей. Анна Федосеевна взяла деньги и, не пересчитывая, сунула их в карман.
– Завтра в семнадцать часов я буду ждать вас здесь же, – произнесла она и, поднявшись, стремительно направилась к выходу.
На другой день Светлана с нетерпением ждала паспортистку. Было уже пятнадцать минут шестого, но она все не появлялась. Когда часы показали половину шестого, Светлана собралась уходить. В дверях она лицом к лицу столкнулась с Анной Федосеевной. Та без слов протянула ей конверт. В конверте был паспорт.
Света, не помня себя от радости, открыла сумку, достала очередной конверт и протянула своей благодетельнице. Та, быстро сунула его в сумку и они, молча, разошлись, словно и не знали друг друга.
Отойдя подальше, счастливая женщина открыла сумочку и достала конверт. Вытащив паспорт, она принялась тщательно его изучать. По новому паспорту теперь Марков был Семеновичем, и звали его Игорь Борисович, по национальность еврей. Паспорт был подлинным, а это было очень важно для их дальнейших планов.
***
Светлана прилетела в Воркуту вместе с сестренкой Мустафина. Они на такси добрались из аэропорта в город и остановились уже в известной Светлане гостинице «Центральная». Постояльцев было мало, и они без всякого труда разместились в достаточно приличных номерах.
Фая сразу стала звонить в воинскую часть, чтобы узнать, как туда добраться. Получив разъяснения от дежурного по части, она вышла из гостиницы и отправилась к брату. Шамиль был свободен от наряда и встретил сестру у ворот КПП. Узнав о ее приезде, он отпросился у командира роты, и они поехали в город.
– Шамиль! Я приехала, чтобы обсудить с тобой одну очень важную проблему. Бабушке уже за восемьдесят и сколько она проживет, знает только Аллах. Наш дом может развалиться в любое время, а новой квартиры нам с тобой не видать, как собственных ушей. Недавно я встретила одну женщину, которая готова отдать нам свою трехкомнатную квартиру, но для этого тебе необходимо вывести одного из заключенных из зоны. Я понимаю, что предлагаю, но другого выхода у нас нет, если мы хотим жить как люди, а не в нашей хибаре. Потом ее можно будет разменять, и у каждого из нас будет по квартире. Я интересовалась, сколько тебе могут за это дать. Если говорить, что друзья этого заключенного взяли нас с бабушкой в заложники и угрожали убить, то дадут от силы год или два. Конечно, сидеть придется тебе, а не мне и поэтому тебе решать стоит игра свеч или нет.
Предложение сестры было для Шамиля ошеломляющим, он даже не знал, что ей ответить. Он понимал сестру и соглашался с ее доводами, но совершить такое ему не позволяла совесть.
– Я не готов пока обсуждать этот вопрос, – ответил он. – Ты сама-то понимаешь, что мне предлагаешь? Тебе нужна квартира, а я сяду за нее?! А, где гарантия, что нас не обманут? Ты веришь этой женщине? А, я вот не верю! Как она нашла вас? Ты хоть задавала себе этот вопрос? А, вдруг это провокация?
Фая заплакала. Он остановился и стал вытирать ей слезы солдатской рукавицей.
– Шамиль, давай зайдем в гостиницу, и ты сам поговоришь с ней. Я в отличие от тебя, ей верю. Она ведь любит этого человека! В конце концов, если его задержат это уже их проблемы! Ты можешь сказать, что он тебя заставил это сделать под угрозой ножа. Что я тебя уговариваю? Может, тебе лучше всю свою жизнь жить в этой развалюхе? Я больше приставать к тебе не буду! Хочешь – живи! А, я не хочу! Она в любой момент похоронит меня вместе с бабушкой! Подумай! Бабушка прожила там всю жизнь, мама с папой прожили и не заработали себе квартиры! Ты уверен, что сам заработаешь? Лично я не заработаю! И мне до конца века жить в этой конуре. Я ведь не предлагаю тебе кого-то убить!
За таким разговором они пришли в гостиницу. Войдя в номер, Шамиль снял шинель и сел на стул у окна. Фая вышла и минут через пять вернулась со Светланой.
Он сразу узнал эту красивую женщину. Он сразу понял, о каком заключенном идет речь. Этот заключенный не вызывал у него никакой симпатии, больше того, он считал его отпетым преступником, по которому всегда будет плакать тюрьма.
– Фая, ты рассказала брату? – спросила Светлана. – Если он согласен, то я готова обсудить все детали.
Фая кивнула головой, давая понять Светлане, что предварительно переговорила с ним. Светлана вновь в мельчайших подробностях рассказала Шамилю обо всех нюансах задуманного. Он внимательно слушал и, когда та закончила, спросил:
– Скажите мне честно, за что осужден этот человек? От этого зависит многое.
– Я понимаю, что вас беспокоит. Он осужден за оказание физического сопротивления работникам милиции и за сбыт краденого имущества. Марков не убийца и не насильник, он случайно попал в тюрьму, каждый из нас может оказаться в таком положении. Если вы согласны, я завтра вылетаю в Казань и приступаю к переоформлению квартиры. Мне, собственно, безразлично на кого переоформлять квартиру, на Фаю или бабушку. Наверное, будет лучше, если я ее оформлю на бабушку. По-моему, у нее не такая фамилия, как у вас и это не вызовет лишних вопросов! – закончила Светлана.
После ее слов, в номере повисла тишина. Была так тихо, что все услышали, как в холле пробили напольные часы. Никто из присутствующих не хотел говорить. Пауза прервалась всхлипами Фаи.