Я разделся до пояса и продемонстрировал ему своё обезображенное тело.
–Не больно? – интересовался он, удаляя пожелтевшие повязки, и надавливая на края раны.
– Никак нет товарищ профессор, все путём! – не много корчась от боли, отвечал я.
– А ну-ка, дышите! Не дышите! Так, а теперь еще разок, дышите! Не дышите!
Несколько раз сделав глубокий вдох и выдох, я начал закашливаться. Гурьянов убрал стетоскоп и цыкнув зубами сказал:
– Ну, ну успокойтесь больной! Всё у вас в порядке. Жить точно будете, до свадьбы заживет!
– Я женат, товарищ генерал! – прикрываясь ладонью, сквозь кашель, уточнил я.
– Значит, еще быстрее, выздоровеете! Жена ждет? Она где у вас сейчас? – поинтересовался он.
– В Саратове, в медицинском учится. А на счет того, что ждет…– после нескольких секунд паузы…– я думаю, ждет.
– А почему так неуверенно говорите? – спросила вдруг Фисенко.
– Да дело в том, что не виделись с ней с июля 41-го. Я сразу после того как расписались, ушел на фронт. Пытался писать ей письма, но всё тщетно. Скоро думаю, поеду в отпуск, и встречусь с ней!
– Отпуск отменяется, Петровский! Мы выходим к границам СССР, поэтому работы по самые гланды. Сейчас идешь на склад, к старшине Емельянову, он выдаст тебе форму, потом идешь к капитану Маркину, тот выдаст тебе документы, предписание в часть и твои награды. Давай собирайся, увидимся в штабе! – приказал Кулагин, после чего вышел из-за стола, надевая фуражку, добавил, – думаю, товарищ генерал к строевой он годен!
Профессор присел на свое место, взял перо, чернила и сделав на моей карте какую-то запись, произнес:
– Несомненно, товарищ майор, годен! Руки, ноги, голова целы! Раны уже практически затянулись. Думаю, это не помешает ему снова командовать.
После этих слов, произнесенных Кулагиным, на меня снова напала тоска. Казалось, что судьба специально отводит меня от моей жены, причем все дальше и дальше. Вот уже более трех лет, я не давал о себе знать. И с каждым разом, меня терзают смутные сомнения о том, что я попросту забыт. Замкнувшись в себе с этими мыслями, я в упор заострил внимание на одной точке. Как вдруг, мои рассуждения, прервал удар по столу подполковника Фисенко:
– Так больной! Вы что, в облаках летаете? Вообще-то с вами разговаривают! Или запах свободы уже почувствовали? Сейчас мигом отправим обратно! – с гонором, сказала она.
Мгновенно переключившись, я ответил:
– Мне всё предельно понятно! Разрешите выполнять?
Кулагин, протягивая мне справку об освобождении, тихо сказал:
– Вот держи! Покажешь её, когда будешь получать вещи и документы. Давай, беги!
Выхватив справку из рук особиста, я проследовал к выходу, после чего он вслед добавил:
– Глупостей больше не совершай! А то и так еле жив остался!
Открыв дверь, я повернулся к нему и ответил:
– Больше не повторится, товарищ майор! Хватит с меня благодетели.
Выходя из кабинета, по распоряжению вышестоящего начальства, я убыл в хозчасть для получения личных вещей и документов. Самое дорогое, что у меня оставалось, это память о моей драгоценной Ксении. Ее изрядно потрепанную и затемневшую от капель собственной крови фотокарточку я бездарно потерял.
Выйдя из госпиталя, я пешком следовал в расположение моего полка. Жара стояла невыносимая. Дышать было нечем. Мне приходилось останавливаться на отдых, каждые полкилометра. Хорошо на пути моего следования, меня подобрал «Виллис» майора Кулагина, за рулем которого, находился его верный адъютант и помощник капитан Гайсаров.
После недолгой, но томительной от жары поездки по украинским дорогам, я таки прибыл в полк. По дороге в штаб я увидел новые танки Т-34, стоявшие под брезентами. Зайдя в расположение штаба, я передал свое предписание командиру полка. После непродолжительной беседы, он указал мне, где находится мой экипаж и отдал приказ на отдых.
Закинув свой вещмешок на плечо, я шел на встречу с родными мне людьми. Чувство было конечно трепетное. До моих оставалось каких-то триста метров. Вон я уже вижу силуэт нашего нового танка, рядом с которым выстроен весь экипаж. И только один человек, а по фигуре это был Карасев, проходя мимо каждого, материл на чем свет стоит. Ор раздавался на все село.
– Я вам сколько раз говорил, что танк, это ни место для свиданий! Столярчук, какого хрена ты вчера бабу опять приводил? Уже третья за неделю. Тебе хаты мало? Вали на сеновал, в погреб, хоть на дно Днестра, но только ни здесь! Еще раз повториться, под трибунал! Теперь с тобой Матвеев! Еще раз будешь складывать окурки в сумку с гранатами, я тебе их засуну в одно место. Только-только, получили новую машину, а вы её уже засрали. Пока командира нет, я ваша мамка! – стуча кулаком по погону танка, разорялся старшина.
Столярчук, улыбаясь, крутил во рту соломинку:
– Да ладно тебе Боря упокойся, шо ж я могу с этим поделать! Глядишь убьют, а я так и не насладился жизнью!
– Я все понимаю! Но ты еще тот кабель! Выбери одну и женись! А то устроил тут. Ни танк, а бордель, тит твою мать! Яша, если ты не возьмёшься за ум сам, то я тебе помогу, будь уверен! – грозя кулаком, продолжал Карасев.
Яков продолжая улыбаться, вдруг опрокинул взор на дорогу и заметив меня, воскликнул:
– Ха, Боря, на тебе дулю, купи себе трактор, а на сдачу застрелись! Айда к командиру, лейтенант вернулся!
Бросив свой вещмешок на землю, я побежал на встречу к моим ребятам.
– Алёшка, ты живой! Вернулся дьявол! – прижав меня к себе воскликнул Карасев.
– Да, ребята мои дорогие! Я вернулся! Как вы тут без меня? – обняв всех троих, воскликнул я, и голос мой дрожал от счастья.
– Да вот как видишь! У нас пополнение в личном составе, да и техникой не обидели! – доложился Столярчук.
– И баб водим, да? – перебив его, я с улыбкой ляпнул.
– Ну и это тоже! Обещаю, последний раз, лейтенант!
– Да у тебя каждый раз, как последний, блудный сын! – опустив пилотку на глаза Якову, возмутился Карасев.
– Вот видишь лейтенант, пока тебя не было, он тут развел дедовщину! – слегка ударив старшину по плечу, пожаловался Столярчук.
– Ладно, разберемся, а что за пополнение у нас?
– А это наш новый наводчик, старший сержант Гелашвили, отличный парень!
– Наводчик? А я что же буду делать? – удивился я.
– А ты как был командиром, так им и останешься! Просто у нас в бригаде, новые образцы танков с восьмидесяти пятимиллиметровой пушкой. Места в башне стало больше. Теперь нас там трое. Наводчик, заряжающий и ты командир. Твоя задача просто командовать! – пояснил старшина.
– Хм, это хорошо! И как аппарат?
– Дьявол, а ни аппарат! Теперь можно на равных драться с немецким зверинцем! – добавил он.
– Ясненько! Гелашвили, откуда родом?
Наводчик ответил с явным грузинским акцентом:
– Из Тбилиси, товарищ младший лейтенант!
– Давно воюешь?
– С осени 1942 года!
– Ну, славно! Давайте мужики пойдем в хату, у меня гостинцы из госпиталя с собой! Отметим возвращение с того света! – подняв с земли вещмешок, сказал я.
И в обнимку с ребятами, мы пошли пировать. Весь день и всю ночь, мы сидели в нашей хате. Пили, ели, знакомились поближе с новеньким бойцом. Ребята рассказывали, как они заваливали штаб рапортами, чтобы вытащить меня из штрафной. Писали командующему, и даже товарищу Калинину, но все оставалось без ответа. Я в свою очередь, рассказывал им, как было следствие. Как чуть не расстреляли, как воевал в штрафной роте. Сейчас уже всё позади.
Через несколько дней, после бурной пьянки, мы приводили в порядок себя и нашу боевую «семерку». Заняв своё место в башне танка, я был приятно удивлён, насколько там просторно. Обязанности наводчика, с меня были сняты, и я просто оставался руководителем нашего славного, гвардейского экипажа. Я вылез по пояс из люка и набрав воздух полной грудью, наслаждался свободой.
На улице было прекрасно. Утреннее солнце уже во всю пекло. Легкий ветерок, колыхал желтеющие листья молодых березок. Старшина Карасев сидя на ящиках, протирал тряпкой снаряды. Сержант Столярчук загружал пулеметные диски в танк. Гелашвили, насвистывая свою национальную песню, вместе с Матвеевым, чистили ствол танка. Наша семья пополнилась, и теперь нас стало пятеро.
Вскоре впереди были ожесточенные бои. Мы, стремительным броском, вышли к границам нашей родины. К октябрю 1944 года, Красная Армия глубоко продвинулась на территорию Румынии. Наш полк и части 46-й армии, после долгих и кровопролитных боёв, расположились в пригороде Брашова, в поместье замка Бран, что на границе Мунтении и Трансильвании. Это был огромный замок, со своей неповторимой архитектурой. Здесь же и начались наши мистические приключения.
Эпизод 23: «Трансильванский синдром»
Прибыв в поместье замка, нам не хватило места для квартирования, так как все комнаты, спальные помещения и даже холл были забиты солдатами и их командирами 46-ой армии. Спасибо хозяевам замка, добродушным и гостеприимным Густаву и Магде Майер, которые устроили нас в беседках, которые были ни чуть, ни хуже тех шикарных апартаментов внутри поместья. Своё мы отхватили, а остальные танкисты, которые прибыли позже, ночевали в своих машинах под открытым небом.
Десятое октября ознаменовалось днем полноценного отдыха. В боях мы не участвовали ввиду острой нужды в пополнении личным составом. Столярчук, Гелашвили и Карасев коротали время играя в карты на каменной брусчатке возле нашей машины. Матвеев продув несколько раз подряд в карты, насупившись отдалился от коллектива и улегся спать на своем месте. Я в свою очередь верхом на башне, подшивал свежий подворотничок гимнастерки.
Вокруг суетились бойцы, устраивая парко-хозяйственный день. Кто-то стирал вещи в расположенном по центру фонтане, кто-то обучал молодое пополнение армейским уставам, а кто просто жил своей жизнью. И так изо дня в день. Мы даже стали привыкать к этой беззаботной жизни. Будто и войны никакой нет. И эта кромешная тишина, без стрельб, бомбёжек и смертей, ставила нас в не комфортное положение. После трех пролетевших военных лет, нам снова и снова хотелось поскорее в бой. И так после долгого пребывания в резерве, нам удалось отдохнуть вдоволь.
Последнее время, я начал посещать библиотеку, находящуюся в замке. Там были литературные произведения великих немецких поэтов и писателей. После прочтения книги «Фауст» Гёте, мне захотелось еще более углубится в немецкий язык.
Способность к языкам у меня была с детства, и в пределах средней школы, я знал его довольно сносно. В нашем полку никто по-немецки не говорил, кроме некоторых штабных офицеров, поэтому среди нашего общества я был на голову выше остальных. Выйдя из библиотеки, я присел на брусчатку и облокотившись о гусеницу танка, начал переводить стихотворение о любви великого Гейне, переписывая его своей любимой:
«Твои глаза – сапфира два,
Два дорогих сапфира.
И счастлив тот, кто обретет
Два этих синих мира.
Твое сердечко – бриллиант.
Огонь его так ярок.
И счастлив тот, кому пошлет
Его судьба в подарок.
Твои уста – рубина два.
Нежны их очертанья.
И счастлив тот, кто с них сорвет
Стыдливое признанье…»
Проигравшийся в карты наш одесский друг Яков, швырнув колоду карт в смеющегося над ним Карасева, и с матерившись тут же подсел ко мне.
– Ты чего отделился от компании? – спросил я, не отрывая внимания от стихотворения.
– Шо ты у меня спрашиваешь, чего! Спроси у моего соседа, он таки лучше знает…
– Продулся? – с улыбкой глядя в его надутое лицо, спросил я.
– Та ну его! Этот шлимазал, обдурить меня решил! Меня! Яшку одессита!
– Умей проигрывать с честью! – вдруг влез в разговор Карасев, смеясь в голос.
– Я тебе покажу, где у курицы сиськи! – грозя кулаком, но всё же с улыбкой, продолжал гоношится Столярчук.
– А ты чем занимаешься, лейтенант? – спросил он у меня, протягивая свои руки в мои писания.
– Да так решил жене письмо написать!
– Ох ты, это ж по-каховски тут написано?
– По-немецки! А я красиво перевожу на наш советский язык!
– Хех, ну ты даешь командир! Брось ты этих фашистов, у нас и наши поэты не хуже есть! – засмеялся Яков, прикуривая папироску.
– Ну ни все же они фашисты! И Гейне он отношения к фашизму не имеет абсолютно никакого! – пояснил я, – вот давай я тебе прочту несколько строк: твои глаза – сапфира два, два дорогих сапфира…
– Так-так-так, всё хватит! Ну его, этого твоего Гейне! Для меня один хрен, если немец – значит фашист и баста! – скрючив недовольную физиономию, прервал переведенный мною стих.
– Не образованный ты человек, Яков! Займусь твоим ликбезом как-нибудь! – засмеялся я, вытащив у него изо рта папироску.
– Да ну тебя! Мне уже поздно учится! Срок мой перевалил давно за тридцать. И трех классов и двух коридоров мне вполне за гланды!
– Может лучше споем? – воскликнул Карасев, выйдя побежденным из карточной игры, – я у хозяев гармонику раздобыл! Бросай ты эту фашистскую макулатуру лейтенант! – продолжил он, и устроившись по удобнее, Борис берет аккорд.
У него хороший грудной голос. И песни хорошие. Чистые такие, светлые как он сам. На лирических композициях, он закрывает глаза и даже кажется местами они у него наполняются краснотой. На пение сбегаются ребята из соседних экипажей. Облокотившись друг о дружку, они задумчиво внимают его слова. В глаза этих ребят можно было прочесть то, что каждый думал о своей оставленной любви, находясь на чужбине. Возможно даже о скорой победе думают, или о тарелке домашнего, горячего супа. В общем обо всем. Карасев, завершая последнюю лирическую мелодию, снимает гармонь с плеч. Столярчук, подперев руками голову так и просидел задумавшись, а после окончания фисгармонии, вскоре пробормотал:
– М-да, а петь ты и не научился!
– Ты гармошку-то, когда последний раз держал? Или ты только на моих нервах играть мастер? – повысив тон, заявил Карасев.
– Ой, ну ладно! Я конечно, консерваторий не кончал, но спеть и сыграть смогу! Давай её сюда! – отбирая гармонь у старшины, сказал Яков.
– Заказывайте, что петь будем? – продолжил он, накидывая ремни на плечи.
– Может «Синий платочек»? – предложил кто-то из толпы.
Продемонстрировав элегантный жест, он интеллигентно прикурил у соседа очередную папиросу, и пробежавшись пальцами по клавишам, вдруг остановился:
– Не боец, лучше эту, нашу любимую! – и пальцы его забегали по пожелтевшим клавишам, отыгрывая мелодию Лемешева «Моя любимая»:
– Я уходил тогда в поход, в суровые края,
Рукой взмахнула у ворот, моя любимая.…
И тут же бойцы, еще не насытившись любовной лирикой, моментально подхватили песню.
Я был вдоволь переполнен мыслями о доме, после чего, закурил папиросу и тут же удалился от коллектива.
– Лейтенант, ты чего? – бросив играть, спросил Столярчук.
– Что это с ним? – подскочив с места, воскликнул своим грузинским акцентом Гелашвили.
– Оставьте его в покое! Тоска напала на человека! Пусть один побудет. – ответил Карасев, останавливая Гелашвили за штанину.
Я покидаю пределы поместья. Удобно располагаюсь под деревом в палисаднике. Просидел довольно долго. Задумываюсь о будущем и параллельно с этим достаю смятую пачку «Беломора». Закуриваю. Смотрю на горизонт, на еле поднимающийся оранжевый диск солнца, лучи которого окутали луга, поля, окрестности, и наше расположение. Под эти лучи я возвращаюсь в родное подразделение. Ребята, вдоволь навеселившись, только что отправились спать. Я залезаю в танк и беру умывальные принадлежности с котелком. Набрав воду из фонтана, я принялся умываться.
Мимо меня несколько раз пробежали два бойца с хозяином дворца Густавом Майером. Ошалелые, в глазах страх и паника. Вдруг ко мне подбегает боец и спрашивает:
– Товарищ гвардии младший лейтенант, а вы Ваську Федотова не видели? Это наш боец с взвода охраны!
– Я такого даже не знаю. Нет, не видел. А в чем дело? – недоумевая, поинтересовался я.
– Да пропал. Вчера был с нами, и пели, и танцевали. А утром, когда мы с ним в караул заступили, он тотчас же и исчез! – с дрожью в голосе, рассказал он.
– Дезертировал? В замке смотрели? За КПП не выходил?
– Да ну что вы, товарищ лейтенант! Да везде смотрели! Пределов замка он не покидал!
– А где вы в караул заступали? Покажешь место?
– Да конечно, пойдемте!
Прервав свой утренний туалет, я проследовал за бойцом в караульную комнату. Это был подвал площадью примерно в тридцать квадратов, не имеющий запасных и иных выходов. В караулке на стенах висели плащ-палатки, каски и автомат. На полу стояла деревянная кровать, с разбросанной постелью. Рядом был письменный стол, на котором стояла металлическая кружка и беспорядочно рассыпаны крошки хлеба.
– Что-нибудь, постороннее заметили? Вы вместе покидали комнату? – присев за стол, и обнюхивая кружку, спросил я.
Размахивая руками, запинаясь от волнения, крайне невнятно и беспорядочно говорил он:
– Да! Мы с Васькой собрались, он сказал ты иди мол, а я догоню тебя. Ну я и пошел до двери. Потом услышал, как он закрыл дверь ключами, и пошел ко мне. Потом, он что-то забыл и сказал, что вернётся. Я остался ждать его у выхода. Васька открыл дверь, зашел обратно в комнату и исчез. Я через пять минут пошел к нему на встречу, чтобы поторопить его, а там уже никого нет. Мимо меня никто не проходил, и других выходов нет. В караулку только один вход, но там был я!
Я прошелся по комнате, и увидел в углу странную надпись:
– Боец подай лампу, посвети мне сюда!
Тот схватил со стола керосинку и подал ее мне.
На стене было написано кровью, большими буквами, на немецком языке: «Geh weg, sonst Tod!»
Боец, сняв автомат с плеча, спросил меня:
– Что всё это значит, товарищ младший лейтенант?
– Уходите, иначе смерть! – перевел я, написанное послание, после чего добавил:
– Ты кому-нибудь об этом докладывал?
– Никак нет! Если я приду к начальнику караула и доложу, то он подумает, что Васька дезертировал. А он не мог! Да и что ему сбегать то!
– Панику прекратить! Я сам пойду к комполка, и поговорю! Свободен!
– Есть, товарищ младший лейтенант! – ответил рядовой, и выбежал на улицу.
В подвале было темно, так как замок был каменный и с электричеством были перебои. Я стоял один в тридцатиметровой комнате с керосиновой лампой, осмотрев еще раз караулку. После этого сразу направился к командиру полка Аристову. Он находился в своем кабинете на третьем этаже. Зайдя к нему, я обрисовал всю картину.
– Что значит, пропал боец? – возмущенно, спросил он.
– Не могу знать, товарищ полковник! Мы обследовали с бойцом весь подвал и ничего не нашли. Единственное, там была надпись в конце помещения. Написано кровью по-немецки. Правда, чьей кровью, не понятно. Следов борьбы и насилия там не обнаружено! – ответил я.
– А ты что, следователь?
– Никак нет, товарищ полковник! Просто поживешь, и не такое увидишь! Давайте вызовем начальника особого отдела сюда, пусть разберутся в чем дело!
– Майор Кулагин сейчас в штабе армии, в Брашове. В принципе можно туда позвонить. Дежурный! Соедини меня с особым отделом! – приказал он, телефонисту.
Телефонист, покрутив ручку телефонного аппарата, начал выходить на связь:
– «Заря, заря», я «Барс» как слышно меня? Приём! (не большая пауза) «Заря», я «Барс» почему молчите?
Продолжая вызывать так несколько раз, телефонист, переключаясь на разные передачи, вскоре положив трубку сказал:
– Товарищ полковник, в эфире тишина! На какую бы я волну не переходил, везде молчат!
– Что за чертовщина еще такая… Попытки выйти на связь не прекращать! – приказал Аристов.
– Заколдованный замок, какой-то! Бойцы пропадают, и связь еще вместе с ними. Ладно, лейтенант… ты ступай пока! – сказал он с недоумением, присев за свой стол.
Я вышел к своему экипажу на улицу. Там что-то возмущался Матвеев:
– Елки-бревна, да как так-то? Какая же сволочь это сделала?
– Что случилось, Жень?
– Да представляете, товарищ лейтенант, кто-то сорвал тягу фрикционов! Теперь ремонтировать придется, а где ее брать я не представляю. Тех часть сейчас хрен найдешь.
– Как сорвали, боец? Вы что отлучались от машины? – повысил голос я.
– Да я это еще утром как проснулся заметил.
Вдруг ко мне подбегает командир соседней машины:
– Слышь Петровский, у вас часом ничего не случилось?
– Да ну как видишь! Кто-то тяги оборвал нам. Теперь мы без руля остались. У вас то, что случилось?
– У нас вообще весело! Какая-то тварь растяжку с гранатой выставила над моим люком, представляешь суки какие? Хорошо мехвод мой первым вылез и заметил это, а то сейчас бы заупокойные речи толкали.
– Что-то тут не чисто, братцы! – осматривая замок глазами, сказал я.
– А что, если это вурдалаки? – вмешался вдруг в разговор радист из соседней машины, листая странную книгу, написанную немецким готическим шрифтом, черными буквами.
– Что? Что ты мелишь, какие еще вурдалаки? И что это у тебя за хрень в руках? – спросил подошедший офицер, и выхватив книжку у бойца, задумчиво продолжал слушать.
– Какие, обыкновенные! Я эту книжку у гражданки Майер нашел в библиотеке. Ну полистал чутка. А там написано, что этот замок раньше принадлежал некому графу Владу Цепешу. И якобы он был вампиром. Может это его призрак тут бродит и творит дела?
– Да ну тебя! Суеверия все это. Ну, какие призраки, какие вурдалаки? Это все красивые легенды, для дураков вроде тебя! – продолжил офицер.
– Так, диверсантов тут вроде бы нет. Мы далеко в тылу. Но все же, что-то тут не так! – пробормотал я, и тотчас же ринулся к своему экипажу, – Ребят! Машину не покидать, ни на секунду! Оружие при себе, держать на предохранителе. Организуем круглосуточное дежурство! Все дежурят по очереди! Смена каждые четыре часа. Матвеев, первый! О любом нарушении, докладывать лично! Чуть что, бей по ногам! Главное не насмерть, а то потом оправдывайся перед начальством!
До прихода темноты, каждый занимался своими делами.
Этой ночью мне не спалось. Я вылез из башни, закурил папиросу. Матвеев, с автоматом на плече, нес вахту возле нашего танка.
– Ну, как у тебя? – спросил в полголоса я.
– Пока замечаний нет, Алексей Саныч!
– Ну, и славно. Скоро тебя Гелашвили сменит.
– Я знаю!
– Ну, давай, бди тут! – сказал я, выбросив окурок, вернулся на свое место.
Наутро возле штаба полка, у центрально входа в поместье, ждала служебная машина Аристова. Он со своим начальником штаба должен был отправиться в Брашов, к вышестоящему руководству, для дальнейшего разрешения образовавшихся обстоятельств. Водитель, прождав около двух часов, начал нервно кружить возле машины. И конечно же, все это происходило рядом с нашим экипажем, который располагался рядом с парадным входом. Став невольным свидетелем, я услышал разговоры подошедшего на помощь начальника караула капитана Мишина и водителя сержанта, имя которого я уже ни вспомню.
– Что случилось сержант? – спросил ошалелого водителя, начальник караула.
– Да вот товарищ капитан, жду Аристова, а его уже второй час нет. Я за ним заходил, а дверь у него закрыта. У ребят спрашивал мол, где он, никто не знает!
– Ну значит плохо смотрел! Может он у хозяйки ошивается, бабенка то она ничего, видная! – ни придав никакого значения, безразлично отвечал Мишин.
– Да не может этого быть, товарищ капитан! Я давно знаю Аристова, ни такой он человек! – дергая себя за ремень портупеи, нервно отвечал он.
Так же за этой картиной наблюдал и Карасев, прибивая гвоздиками подмётку к сапогам.
– Лейтенант! Там опять что-то стряслось! – воскликнул старшина.
Высунув голову из люка мехвода, я сонным голосом, спросил:
– Чего там еще случилось?
– Да пес его знает, говорят комполка исчез!
– Чего? Куда он мог исчезнуть-то? – насупив брови, протирая глаза, спросил я снова.
– Ой я не знаю командир! Мне до чужих дел сам знаешь, дел нет!
– Эх ты Борис Константинович, с тобой каши не сваришь! – сказал я, и застегнув портупею, пошел в сторону водителя.
– Что у вас тут стряслось?
– О, здравия желаю товарищ гвардии младший лейтенант! Да вот, Аристов пропал, а куда не знаем!
– Везде смотрели? В кабинете тоже?
– Так точно!
– Сколько его уже нет? – спросил я, поглядывая на свои часы.
– Третий час пошел!
– Понятно! Товарищ капитан вы как начальник караула, может посодействуйте в поисках? – переведя взгляд на Мишина, попросив его об услуге.
– Так сержант, давай бери автомат и за мной! – достав свой пистолет, согласился Мишин.
Боец тут же схватил ППС с заднего сиденья и побежал за нами.
Зайдя в замок, мы прошли несколько этажей, тихими шагами подошли к кабинету Аристова.
– Давай стучи! – приказал капитан водителю, наводя пистолет на дверь.
Сержант тихонько постучал несколько раз в дверь. Потом еще несколько раз, но более усердно.
– Ну-ка в сторону! – сказал я, и тотчас же с разбегу выбил дверь ногой.
В его кабинете был небольшой беспорядок. Сейф открыт, опустошен. На столе одиноко стояла пепельница, которая была заполнена пятью окурками, и только одна недокуренная папироса все еще слегка тлела. Койка перевернута. На портрете Сталина, который висел на стене над кроватью, было написано кровью: «Wenn du leben willst, verlasse das Schloss!» Буквы размазаны, читаются с трудом.
– Что это значит? – спросил Мишин, растирая пальцами кровь, стертую со стены.
– Если хотите жить, уходите из замка! Это уже второе предупреждение товарищ капитан! – ответил я, зайдя к нему за спину.
– Чертовщина какая-то! – прошептал он, и стал дальше осматривать помещение.
Пройдя за ширму, я увидел труп телефониста. Он был задушен телефонным кабелем. Кобура у него была расстегнута, а пистолет наполовину торчал из нее.
Тут мне помогло медицинское образование, где я предположительно установил характер травмы. На теле убитого, не было ни одной ссадины и кровоподтеков. Только странгуляционная борозда на шее от телефонного кабеля, лежащего у него на груди.
–Это ни самоубийство! – высказался я, – Видите, труп не был повешен, его кто-то душил, и он видимо, сопротивляясь, не успел достать пистолет.
Убрав свой пистолет в кобуру, я спросил капитана:
– Товарищ капитан, разрешите мы с сержантом смотаемся в штаб дивизии! Доложим, как есть!
Из старших офицеров больше в замке никого не было, и капитан принял обязанности Аристова на себя. Немного обдумав, он дал согласие на мое предложение.
Сержант, закинув автомат за плечо, помчался вниз заводить «Виллис». Спустившись за ним, я сел в машину, и мы уехали в расположение штаба дивизии.
– Товарищ младший лейтенант, а что такое происходит? Вчера боец пропал, кто-то гранаты оставляет, а сегодня командир исчез, и труп вдобавок. Может кто-то из своих? – спросил сержант, нервно крутя баранку автомобиля.
– Да тут все что угодно может быть! Сейчас до штаба доберемся только, а там начнем искать!
Прибыв в штаб я немедленно, разыскал майора Кулагина. Тот сидел у себя в кабинете, и в кругу сослуживцев, отмечал своё повышение.
– Товарищ майор, разрешите обратиться? – зайдя к нему в кабинет без стука, спросил я.
– Не майор, а подполковник уже! – ответил Гайсаров, закусывая кислой капустой, выпитую рюмку.
– Да погоди ты! В чем дело, Петровский? – продрогнув от выпитого самогона, спросил Кулагин.
– Виноват, товарищ подполковник! Поздравляю с повышением! Пошептаться бы!
– Ну, говори!
– Разрешите с глазу на глаз?
Кулагин поставил пустой граненый стакан на стол, сказал:
– Подожди меня за дверью, я к тебе выйду.
– Слушаюсь!
Через две минуты, он вышел из кабинета:
– Ну что у тебя?
– Товарищ подполковник, у нас чп! Пропал комполка Аристов и убит его связист.
– Как пропали? – насупив брови, и несколько пошатываясь от алкоголя, спросил он.
– Я сам не знаю! Они хотели еще утром к вам выехать, чтобы доложить про другую чертовщину, но не успели.
– Что значит, не успели? Про что доложить? Ты можешь по порядку объяснить? И каким боком ты тут?
– Я случайно, товарищ подполковник! Все началось два дня назад, когда из караула ночью пропал боец. Потом появились кровавые надписи на немецком с предупреждениями. Обратно же кто-то испортил нам ходовую часть у танка, а танк соседнего экипажа вообще заминировали растяжкой. А сегодня утром водитель ждал Аристова. Того все нет и нет. Мы поднялись в кабинет и выломали дверь. Кроме трупа его телефониста никого и не было. Сейф вскрыт, пустой. Охрана никого не видела за это время. Все свои были на территории. Товарищ подполковник, нам нужна ваша профессиональная помощь! Поможете?
– Так, мне надо лично туда приехать и все осмотреть! У меня есть следственная группа, ею командует капитан Максимов из СМЕРШа. Люди проверенные, толковые. Они разберутся.
– Товарищ подполковник, боюсь такого дела, они еще не вели никогда! Там, какое-то проклятое место.
– Подожди, а почему вы не доложили сразу нам? Раз это было два дня назад?
– А вот в этом то и проблема! Связи нет совсем! Мы много раз выходили в эфир, но рация, будто не слушается! Гробовая тишина! Мой радист, как и радисты других экипажей, после этого пытались связаться с вами, но увы…
– А вот это уже интересно… Ладно лейтенант, дуй обратно в расположение. А чуть позже и мы приедем!
– Слушаюсь, товарищ подполковник!
Спустившись к водителю, я закурил «Беломор» и отдал команду на возвращение обратно в замок. Вернувшись под вечер в расположение, я пошел проверять своих ребят. Они сидели за столиком у танка, и ели сухой паек.
– Ну, что ребятки, как дела?
– Путем все, командир! А ты куда ездил-то? – спросил старшина.
– Да в штаб дивизии, в особый отдел. Теперь СМЕРШ этим делом заниматься будет.
– Это верно. Ребята все, кто в замке ночевал, полные штаны навалили со страху. В замке мало кто, спит теперь, разве что безумные хозяева, которым по боку все эти приведения! – посмеялся Столярчук.
– О как! Пойду-ка я переговорю с ними, до приезда чекистов. Может что выясню. – воскликнул я, и мигом удалился в замок.
В замке было не привычно тихо и пусто. Из кухни веяло овощным рагу, которое готовила на ужин госпожа Майер. Из вежливости я постучался в дверь, и поприветствовав по-немецки, зашел к ней на разговор. Госпожа Майер, растерявшись, с перепугу выронила черпак и тут же улыбнувшись, спросила:
– Was ist passiert? (Что случилось?)
– Frau Mayer, möchte ich Ihnen einige Fragen stellen? Wirst du erlauben? (Госпожа Майер, я хотел бы задать вам несколько вопросов? Вы позволите?)
– Ja natürlich! Was interessiert Sie? (Да, конечно! Что вас интересует?) – ответила она, и её волнение тут же сменилось немецкой добропорядочностью. Она, сняла с плиты сковороду, и протерев руки присела рядом со мной.
Улыбнувшись ей в ответ, я продолжил задавать вопросы:
– Magda, hast du in letzter Zeit etwas Verdächtiges bemerkt? (Магда, вы ничего подозрительного не замечали в последнее время?)
Магда, хлопая глазами, и улыбаясь одновременно, поиграв губами, стала разговаривать со мной на ломанном русском языке:
– Господин лейтенант, в этом доме давно что-то происходит! И этому нет объяснения! Мы с Густавом, переехали в этот замок около десяти лет назад. Выкупив его у предыдущих хозяев.