Свой домик мы назвали «Гаванью», а при смене жилья, он получил ещё более поэтичное имя «Старая Гавань». Жило нас в маленьком подвале от четырёх до семи человек. Мы его утеплили, поставили кровати, буржуйку, на которой разогревали банки тушёнки, правда не сильно, потому что «тушёнка» в горячем состоянии таяла, превращаясь в жижу. Изредка кто-то геройски варил суп или кашу, но это предприятие на нашей печке получалось очень и очень не быстрым.
Беко (рисунок А. Доброго)
Беко – удивительный человек. Казалось, он может достать всё – у него всегда был лишний магазин патронов или лишняя «гранатка», чем он, без раздумий, делился с нами. Этот осетин не раз бывал в местах «не столь отдаленных», характерно сидел на корточках, признавал только хозяйственное мыло, а говорил медленно и вдумчиво, как будто пробуя слова на вкус. Он очень легко находил нужные, волшебные выражения, чтобы любой человек подарил ему то, что понравилось. Будь то свитер, куртка, пистолет или нож – к последним Беко питал особую слабость. И это было как-то не обидно, потому что у него почти ничего и не задерживалось. Он всегда был готов снять с себя любую вещь, если кто-то, по его мнению, нуждался в ней больше. Однажды, после боевого выхода, он притащил в трофеях даже «Утёс». Всегда знал, где раздобыть еды, у кого взять патронов нужного калибра или разгрузку взамен порванной. И потому я не удивлялся, когда этот способный осетин, будучи в госпитале после контузии, доставал из-под матраса «лишний» автомат и просил поменять его на пулемёт.
Обстрелы увеличились по частоте и объёму, редкая тишина настораживала ещё больше – возрастал риск прорыва противника – движение техники на той стороне не прекращалось ни днём, ни ночью. Поэтому, когда домик начинал привычно подпрыгивать от близких разрывов, нам становилось спокойнее, а Беко со словами: «наконец-то», поворачивался к стенке и начинал храпеть. Наш цокольный этаж создавал лишь иллюзию защищённости – помню, как на «Мельнице» мина по касательной выбила приличную дыру в бетоне на уровне головы, только что спящего рядом счастливчика, который за пару секунд до этого вдруг решил почесать пятки. Он отделался контузией и ранением спины.
Прилёт мины на «Мельницу» (фото из личного архива А. Доброго)
Ещё один случай «счастливого спасения» произошёл перед моим приездом. Ребята, после боевых, сидели в «Домике Колючего», пили чай и смотрели в разбитое окно. Решали, кто же из них, наконец, забьёт его фанерой, потому что ощутимо сквозило, а температура не сильно отличалась от улицы. Как вдруг, 82-ая мина пробивает крышу и чудом вылетает в то самое окно – взрыв, ребята на полу, без чая, но живые! По этим причинам мы и поменяли места проживания, всё же озаботившись своей безопасностью и сохранением тепла.
Не всегда обстрелы заканчивались так просто. Среди ночи к нам прибежала пожилая женщина и, задыхаясь от волнения и страха, позвала на помощь к мужу, раненому очередной порцией украинских мин. Мы смогли вовремя доставить его в госпиталь, он выжил и, через месяц, вернулся к своей любимой, с которой бок о бок прожил не один десяток лет. А вот одну старушку спасти не успели – ребята вытащили её из-под завалов собственного дома, принесли к нам, мы перевязали, вкололи антишок, Пятница под обстрелом отвёз в больницу, но она всё равно погибла. А сын её, уже в годах, повредился умом. Мы наблюдали удары «Градами», «Ураганами» и тяжёлой артиллерией по жилым домам, что никак не могло быть «случайностью». Но, однажды, насчитали более восьмидесяти мин, выпущенных из Песок по нашему болоту, которые с чваканьем шлёпались в жижу, не взрываясь – и это тоже не случайность.
12-ого января я уже вышел на позицию «Гараж» у взлётной полосы, напротив диспетчерской вышки, которую звали просто «Башня». Стояло условное перемирие, мы шли по дороге днём, не скрываясь. Сильное и странное впечатление было от вида чёрных, обмороженных подсолнухов на ярком, белоснежном поле. Там я и познакомился с Пятницей – мы разговаривали, вспоминали Питер, смотрели на достаточно близкие миномётные разрывы. Мне объясняли расположение наших и вражеских позиций, причудливо разбросанных по огромному взлётному полю, указывая вероятные направления ударов противника, учили слушать технику, узнавать выход различных калибров.
Закат над лётным полем (фото из личного архива А. Доброго)
К вечеру стрельба усилилась. Мы вышли прощаться – небо полыхало изумительными, сумасшедшими красками, что захватывало дух! Величественный закат, густой, багровый, растёкшийся, подобно стали под нависшими, тяжёлыми облаками, заснеженное поле с контрастом чёрных подсолнухов и близких разрывов, словно в замедленной съёмке, взлетающие комья земли, создавали поистине ошеломляющую картину – хотелось протянуть руку, потрогать, не доверяя глазам! Природа, как будто, говорила с нами, восхищая своей мощью и великолепием, предупреждала… Этот закат сохранится в моей памяти до конца дней.
Под впечатлением, я с молодым бойцом отправился в обратный путь, на отдых, чтобы вернуться сюда уже ночью. По той же дороге нам в бок посыпались пулемётные очереди, запели пули, унося прочь от величия небес – мы упали, вжались в дорогу и оглянулись. Пятница что-то кричал, махал руками вправо, в подсолнухи, куда мы и нырнули, подгоняемые скорее удивлением, чем страхом. Уйдя метров на пятьдесят, благоразумно подождали – по нашему отходу накинули пару залпов «Васильком» – очень неприятная штука. И всё опять стихло.