– Это значит заткнись и не неси чушь. Мы обречены. Мы слишком искренние. Слишком подавленные. Отсталые, старомодные, наивные, анахроничные. Очевидно, все эти качества и составляют наш культурный код. Наша особенность и наше проклятье. Я ничего не знал о твоей судьбе и судьбе Софы, но спроси меня пару дней назад, я бы описал ваши жизни с пугающей точностью. Мне всегда, казалось, извини за штамп, что у нашего поколения есть свой собственный голос. А сейчас кажется, что этот голос – молчание. Сухое, ошеломляющее, бесконечное, но все же молчание. Посмотри на мое бунтарство и к чему оно меня привело.
– Иметь собственный виноградник не так уж и плохо, если задуматься.
– Я про другое. Ты вообще не выкупаешь. Я про то, что человек с такой конфигурацией качеств как я, ты, Ренди или Софа обречён быть на обочине жизни.
– Софа сказала, что мы все глупые и ненужные.
По лицу Серхио было понятно, что она попала в нерв и ему физически трудно с ней согласиться.
–Что-то в этом духе. Факт в том, что от нормальных людей нас отделяет как будто стена в высоту нашего роста. В том смысле, что мы видим их макушки, как они двигаются, слышим голоса и звонкий необременяющий смех, но картинки в целом не ощущаем и поэтому вынуждены довольствоваться этой фрагментарностью. Твое здоровье.
– Твое здоровье.
– Какие планы на завтра? – неожиданно спросил он, давая понять, что не хочет возвращаться к прошлой теме, которая насквозь пропитана будоражащим пессимизмом.
– Завтра вечером я должен улететь к Ренди. – наверное сама фраза так криво построенная как бы говорила, но, если хочешь, я еще проведу тут пару дней. Но Серхио либо не понял, либо не захотел понять этого смысла, в его реплике была фирменная отстраненность.
– Ну должен, так должен. Передавай этому чудиле привет. Ты с ним часто общаешься?
– Да не особо, последний раз кажется созванивались полгода назад, может даже и позже. А ты?
– Мы же никогда особо друзьями не были. Я после отчисления вообще все эти обременяющие связи порвал. За редким исключением.
Вечер подходил к концу, как и три бутылки превосходного вина. Засыпая, я был почти уверен, что наутро будет невыносимо болеть голова.
*
Утром я собрал вещи в гордом одиночестве и собирался уже уехать не прощаясь, как почти перед самым отъездом со второго этажа спустился Серхио, в грязном синем халате и сигаретой на перевес.
– Уже уезжаешь?
– Тип того.
– Погоди пару минут.
Он спустился в погреб и вернулся с двумя бутылками вина.
– Это пока самое лучшее из того, что есть. Дай им каких-то 2 года и будет восторг.
– Хорошо. – Он вручил мне две бутылки и, пока мои руки были заняты, не без усилия и стеснения обнял меня, слегка похлопывая по спине. В этом жесте было столько сентиментальности, сколько Серхио вообще мог себе позволить, общаясь с людьми.
– Давай. Береги себя.
– Ты тоже.
Странно, когда я уезжал от него у меня было стойкое ощущение, будто я его бросаю. Хотя все эти дни именно я был супер френдли, а он, наоборот, щетинился и мудачил. Но это неприятное, трусливое чувство не покидало меня до самого аэропорта.
3. Ренди
Рэнди лежит на голом полу, под головой его сумка, набитая вещами не первой свежести, пространство вокруг наполнено темной густотой так, что не видно лица, а слышно только как он говорит:
– Знаешь, брат, мне иногда кажется, что я пидор!
Я, как сейчас помню, слабо представляю, как быть с такой деликатной информацией, поэтому пытаюсь по обыкновению отшутиться.
– Когда, кажется, креститься надо.
Это особенно актуально, потому что Ренди атеист. Он вообще к 18 годам собрал bullshit бинго в глазах родителей: поступил на историка, стал воинствующим атеистом и вот сейчас вишенкой на торте замаячил гомосексуализм. Его родителям сверх меры хватило бы и атеизма.
*
Ренди живет в городке Пит, который является некой резервацией для белого населения, с высшим образованием и доходами, существенно превышающими средний уровень. Я называю такие города и подобные им, памятниками лицемерия. Они всеми возможными силами пытаются походить на обычные тихие спокойные города, где нет огромных офисных зданий или скажем вычурных панельных домов. Такие города как будто покрыты пудрой, камуфлируя богатство своих жителей. За скобки здесь вынесены мигранты, преступники, и люди, которые почему-то не удовлетворяют негласным правилам. Забавно, что все это как правило есть в ближайшем мегаполисе, где добрая часть населения и работает. Хотя я, возможно, завидую, потому что и близко не заработал на двухэтажный таунхаус с видом на озеро. Иной раз тяжело отделить одно от другого.
Ренди всегда был с чудинкой. Первые слова, которые я ему сказал, когда мы познакомились на одной из первых вечеринок для первокурсников были «знаешь чувак, я никогда не видел таких красивых парней». Я был изрядно подпит и сразу уточнил, что я не гей, а просто обескуражен, но факт оставался фактом. Он был чуть ниже и чуть худее меня. В белой рубашке Оксфорд, голубых светлых джинсах и в белых кроссовках на голую ногу. Светлые и мокрые от пота волосы сваливались ему на лицо, а глаза были бутылочного цвета, насыщенно зеленые. В общем он выглядел как внебрачный ребенок Тимоти Шаламе и Арми Хаммера из фильма «Зови меня своим именем». Мы как-то сразу стали друзьями. Настоящими, теми кому можно признаться во всем что угодно: от мастурбации, до болезни от которой умер твой любимый дедушка.
Мне нравилось смотреть на Ренди, потому что я был уверен, что этот парень во много лучше меня. Он добрее меня, он начитаннее меня, он красивее (это уж точно) меня, его семья богаче моей, и одевается он лучше. Для Ренди было совершенно буднично рассказывать, как он с мамой катался на лыжах в горах, которые отделяют Италию от Франции, и в зависимости от склона можно спуститься либо в одну, либо в другую страну. Или, скажем, он мог рассказать какого это смотреть матч «Манчестер Юнайтед – Ливерпуль» с вип трибуны, куда их с отцом пригласил Эрик Кантона. Самое милое, что он не кичился этим, а просто буднично рассказывал нам с Софой и Серхио эти истории, будто это так же обычно, как заправить постель или прокатиться на велосипеде. Помню, Серхио до последнего не мог поверить, что Ренди не бахвальствует этим. А Софа просто называла этот жанр «Простенькая история от Ренди». Даже после перехода на юр.фак он сохранил свою гуманитарную легкость, и до конца университета так и не обзавелся на новом факультете, друзьями более близкими, чем наша троица. Помню, на следующий день как Серхио покинул университет, он выслушал мою историю полную непонимания и осуждения и на его лице появилось что-то напополам с восхищением и завистью, он сказал «надо же, отдаю Серхио должное. У него всегда были яйца, но не думал, что такие огромные».
А после университета мы, по обыкновению, разбежались кто куда, словно увидели огромное страшное чудовище под названием «реальная жизнь» и решили забиться в своих маленьких темных уголках.
Ренди единственный из всех, кто как правило звонил мне первым. С годами все реже и реже, но все-таки. Он вернулся в Пит и стал работать в фирме своего отца. Уже через год он был младшим партнером, что, конечно, не удивительно, когда твоя фамилия заявлена в названии фирмы. Я был уверен, о чем говорил ему не раз, что он добьется успеха в любой фирме, но он отмахивался. «Отец настаивал, да и глупо конкурировать на одном поле» – всегда повторял он. «Я командный игрок, часть команды, часть корабля». Мистера Ти, похоже, тоже прельщала мысль о точном повторении себя в ребенке. Так они и жили.
Через 8 лет он позвонил и сказал, с будничной интонацией лишенной всякой праздничной нотки, что женится. В их фирме работала девушка по имени Мэри, которая отвечала за подбор персонала. Он позвал меня шафером на свадьбу, я, конечно, согласился и даже купил билеты. Правда я так и не полетел, за 2 дня до вылета меня скосил аппендицит, и свадьбу Ренди я встретил на операционном столе. Вместе с аппендиксом, из моей жизни вырезали входящие звонки от Ренди. Дальше звонил только я.
Через два года я узнал, с такой же будничной и без эмоциональной интонацией, что брак распался и Ренди вернулся в родительский дом, на пару месяцев. Пару месяцев затянулись, и он по сей день занимает подвал родительского дома. На мой вопрос почему распался его брак он, в несвойственной ему короткой манере, ответил «Потому что это не для меня». На том и решили. Да и кто я такой, чтобы топить за ценности семьи, находясь в статусе незавидного холостяка.
Сейчас я просто ехал и чуть ли не подпрыгивал как собака на заднем сиденье от ожидания момента, когда его увижу. С бутылкой вина от Серхио, с новостями из Эббинга, с копией фотографии Софы, которую она сделала и попросила ему передать с подписью на обороте «Красивому. Странному. Ренди». И представлял, как его голос сорвется на крик восторга, и мы обнимемся.
Когда такси наконец остановилось возле лужайки дома, и я разгрузился со всеми своими сумками и вином я наконец позвонил ему, чтобы он поднимал свою тощую задницу и встречал меня. Но телефон сообщал, что абонент временно не доступен и все такое.
Тогда я просто позвонил в звонок и через внушительные пару минут меня встретил отец Ренди. Со времен университета я помнил этого энергичного, напористого мужчину. Мы называли его мистером Ти. Внешне чем-то похожий на Стива Балмера из Майкрософт, пышущий здоровьем и тестостероном. Он обычно приезжал в Эббинг на Рождество и дарил нам всем приятные дорогие подарки. Мне всегда, казалось, что Ренди его стесняется, когда он пытался быть своим для его друзей. На его лице всегда была гримаса «Папа, ну хватит уже».
Сейчас человек, который шел мне навстречу лишь отдаленно напоминал отца Ренди, которого я когда-то знал. Казалось, он стал ниже и на 10 килограммов легче, как будто из него откачали воздух. В великоватом ему шерстяном кардигане, слишком широких брюках, домашних тапках и маленьких круглых очках, на манер Эркюле Пуаро. Он постарел на целую жизнь. Лысина на голове разрослась блестящим плато, а волосы по бокам стали седыми и редкими. Он приближался ко мне, а мысли каскадом роились в голове «неужели это он».
Наконец, когда Мистер Ти подошел к забору разделявшему нас, я решил начать с шутки:
– Здрасти, а Ренди выйдет погулять?
И он посмотрел на меня таким взглядом, что если я не все понял на тот момент, то точно что-то. Внутри у меня всё перевернулось и сжалось. Его нижняя челюсть затряслась, словно сдерживая слова внутри полости рта, которые он не хочет выпускать на волю.
– Ренди умер три месяца назад.
За секунду до того, как он произнес эти слова, и бутылка выпала из моих рук, клянусь богом, я почему-то знал, что именно это он и скажет.
Он назвал мое имя, отворил ворота и одним только жестом позвал в дом. И я пораженчески побрел за ним, оставив за собой сумку и большое красное пятно. Они простояли, кажется, там часов шесть.
*
Наконец переступив порог квартиры, я понял, насколько вымотан и полон отягощенной всеми эмоциями грусти.
На пороге стояла мама Ренди, милая старушка, которая в молодости была первая красавица. Она узнала меня, и очень по-матерински обняла. Потом посмотрела на мужа, который одними только глазами дал понять, что теперь я все знаю. После этого то ли в порыве гостеприимства, толи чтобы сдержать порыв слёз, она упорхнула на кухню, а мы с его отцом остались в большом слабоосвещенном зале.
В комнате пахло кофе и сигаретами. Отец Ренди предложил мне и то и другое. Я будто в тумане согласился на все. Предложи он мне тогда выпить рюмку соевого сока или летучую мышь на гриле, я бы и на это согласился, не думая. На середине сигареты я вдруг вспомнил, что завязал и потушил ее. О чем оповестил мистера Ти. Он улыбнулся. По сути, существовала только одна тема для разговора, но начинать ее нам двоим не хватало духа, поэтому мы попытались говорить, о чем угодно, но не о смерти Ренди.
Получалось паршиво. Я рассказал о своем грандиозном путешествие, которое так закончилось. Рассказал, что готовил этот чертов сюрприз. И что, сейчас сидя на этом огромном диване, совершенно не понимаю, что делать дальше.
Мистер Ти предложил остановится у них и, если я хочу, посетить могилу Ренди. Я был ему признателен, но соврал, что у меня уже оплачен отель. Не знаю зачем я соврал, трусость ли это или нежелание видеть этих убитых горем людей.
Когда, мама Ренди вернулась за стол с шарлоткой и френч прессом чая, Мистеру Ти это придало силы и он рассказал детали последнего дня Ренди.
Дело было примерно так. С утра Ренди сослался на недомогание и не поехал с отцом в их фирму. Потом мама Ренди поехала в супермаркет за продуктами. Сам Ренди в той же одежде, что была на нём утром, зашел в гараж, открыл шкаф, где хранилось оружие отца для охоты. И, недолго думая, окрасил потолок гаража в красное. В тот день Рэнди нашел еще одну причину для отца сделать ремонт в гараже, который он так откладывал несколько лет. Прощальной записки он не оставил.
Я сидел слушал и не мог во все это поверить. Словно они рассказывали про другого какого-то Ренди, ведь парень которого я знал, любил эту жизнь, любил себя и улыбался чаще чем кто-либо. Во всяком случае в университетские года. А еще шарлотка была безвкусной и лишенной сахара, мне кажется, мама Ренди просто забыла этот ингредиент, когда готовила ее.
Я не стал говорить это его родителям, но про себя думал. Видимо, когда он окончательно устал от внутренних противоречий, именно тогда и решил потолковать с мистером Remington 870 и тот дал один короткий ответ на все волновавшие его вопросы.
Так мы и сидели в полутьме, скрывающей слезы матери, багрово-красное лицо мистера Ти и дрожь моих побелевших рук, которые я прятал в карманах кофты.
*
Я заселился в скромного размера комнату с видом на маленький парк. Отель я выбрал первый попавшийся. Ровно на одну ночь. По описанию мистера Ти, я примерно представлял, где найти на кладбище могилу Ренди, но у меня просто не было эмоционального топлива, чтобы доехать туда сегодня. Мне хотелось забиться в угол и просто посидеть в тишине.
Остаток дня я пролежал на кровати, изучая потолок и стараясь ни о чем не думать и ни на чем не фокусироваться. Поборов желание выпить все запасы вина, я включил музыку. Песни нашей студенческой поры. Времен, когда мы сидели в моей комнате, полной дыма от марихуаны, и слушали кассетный магнитофон. Если песня была веселой Ренди мог и станцевать в центре комнаты, пластично кривляясь, а если грустной он мог и расплакаться.